Текст книги "Алхимическая тинктура Артура Мейчена"
Автор книги: Юрий Стефанов
Соавторы: Антон Нестеров
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Юрий Стефанов, Антон Нестеров
АЛХИМИЧЕСКАЯ ТИНКТУРА АРТУРА МЕЙЧЕНА
«Философы говорили ясно только тогда, когда хотели отстранить профанов от их Круглого стола» [2]2
Фулканелли.Тайны готических соборов. М., 1996. С. 85.
[Закрыть]– это утверждение Фулканелли, таинственного алхимика, которому, как утверждают, удалось в нашем столетии получить Философский камень и достичь трансмутации, вполне применимо к Артуру Мейчену.
Литературный поденщик, газетный репортер и автор рассказов, без которых любая антология английской прозы нашего века выглядит неполной, студент-недоучка и знаток средневековых рукописей, адепт Черных искусств и добродетельный христианин, сторонник Высокой Церкви – все перечисленные ипостаси непостижимым образом слились в этом загадочном человеке.
Для современников он остался автором одной книги – повести «Великий бог Пан», в которой нет ничего особо «эзотерического». Так, дань эпохе, с ее увлечением неоязычеством и эстетством. Правда, журналы охотно печатали рассказы Мейчена – за их «жутковатый колорит», но читатели такого рода изданий вовсе не утруждали себя размышлениями о сложной символике мейченовских текстов, их связи с алхимической традицией и т. п. – они просто забывали их сразу по прочтении.
В те годы лишь немногие догадывались, что «Артур Мейчен, с его головой, набитой знанием диковинного средневекового оккультизма, – которое он получил из первых рук, штудируя ветхие палимпсесты и изгрызенные мышами гримуары, – создал воистину классические произведения». [3]3
Starret Vincent.Buried Caesars. Chicago, 1923. P. 1.
[Закрыть]
Артур Левелин Джоунз – таково подлинное имя писателя – родился в 1863 г. в городке Карлионна-Аске, том самом Карлионе, что возник на месте легендарного Камелота короля Артура. Он воистину был уроженцем Королевства Логрского, духовной Англии, Англии великих деяний и еще более великих легенд. Именно здесь, в Уэльсе, и по сей день сохранились римские виллы и укрепления, воздвигнутые после завоевания Англии Клавдием (главным образом в эпоху Адриана), здесь и сегодня – пусть в искаженной и деградированной форме – живы друидические практики, и сюда, в Гластонбери, пришли первосвятители Англии – ученики апостола Филиппа и Иосиф Аримафейский, а позже – святой Давид, патрон Уэльса, и Августин Кентерберийский.
Все это было впитано Мейченом с детства – а тот, кто действительно пригубил этого старого доброго вина, уже не сможет довольствоваться жидкой водицей современности, с ее пафосом здравомыслия и практического опыта. В 1874 г. юный Артур Левелин Джоунз поступает в Херефордскую Кафедральную школу, но через полгода родители вынуждены забрать его оттуда: оказалось, что семье нечем платить за образование. Тогда отец решается на странный шаг: он меняет свою фамилию на Мейчен – фамилию бабки Артура с материнской стороны, и растроганная старая родственница соглашается платить за образование внука. Платить ей приходится недолго: в 1880 г. Артур Мейчен из духа мятежа покидает школу, вынеся, правда, из нее весьма фундаментальное знание языков – латыни, греческого и французского – и неплохое представление об основах теологии. Осенью он отправляется в Лондон, где пытается поступить на кафедру хирургии Лондонского Королевского медицинского колледжа. Однако это прибыльное и далекое от мистицизма поприще не было суждено Мейчену. Ему так и не пришлось взяться за скальпель. Не изучение анатомии тела, а постижение метаморфоз духа – и его патологий – привлекает Мейчена. Вместо подготовки к экзаменам он пишет поэму «Элевсиния», приоткрывающую покров над сущностью древних мистерий Деметры, – и, естественно, проваливается при поступлении. (Год спустя юный поэт издал за свой счет 100 экземпляров этого «шедевра», но вскоре, разочаровавшись в поэме, уничтожил весь тираж, оставив лишь две копии – на радость библиофилам.)
Юношеское стремление к завоеванию Лондона оканчивается провалом – Мейчен бесславно возвращается в родной городок, чтобы вскоре попытать счастья еще раз. Лондон обладает своей мистикой, которая сравнима с мистикой Петербурга Достоевского. Артур Мейчен познал ее сполна на своем опыте, мыкаясь по случайным приработкам, перебиваясь с самого дешевого зеленого чая на еще более дешевый черный табак и чувствуя, как его все плотней обволакивает липкое отчаянье, нищета, тупое оцепенение воли и воображения, когда мир вокруг становится гнетуще плотен и давящ, как нижние круги Дантова Ада.
Мейчен пытается найти спасение в работе и садится за написание философского трактата – чего-то наподобие знаменитой «Анатомии меланхолии» Бертона. Созданная Мейченом «Анатомия табака» не принесла ему славы великого мыслителя – но одарила чем-то более практичным. Пытаясь пристроить рукопись этой книги, Мейчен познакомился с издателем Джорджем Редуэем. Для начала тот предложил юноше перевести «Гептамерон» Маргариты Наваррской. [4]4
Русскоязычный читатель может найти фрагменты из «Гептамерона» в кн.: Новые забавы и веселые разговоры. М., 1990. С. 266–465.
[Закрыть]Случайный контракт перерастает в многолетнее сотрудничество. Мейчен переводит для Редуэя Казанову и де Вервиля, составляет каталоги редких рукописей, снабжая их завлекательными предисловиями. Позже некоторые из таких предисловий станут прекрасными рассказами.
Постепенно Мейчен «нарабатывает» себе литературную репутацию. Он становится вхож в круг Оскара Уайльда, издание повести «Великий бог Пан», предпринятое в 1894 г., появляется в обложке работы Обри Бердслея… В одной книжке с «Паном» Мейчен напечатал новеллу «Сокровенный свет».
«Свет» – фантастический рассказ о трех путях познания. На одном из них застрял Чарлз Солсбери, молодой джентльмен, который «отличался непоколебимым здравомыслием, пасующим перед лицом таинственного и необъяснимого, и врожденным неприятием парадоксов». Вторым путем следует его друг Дайсон, талантливый и утонченный человек, возложивший все свои упования на литературу, хотя его, может быть, ждет нищета, как и самого Мейчена. Третий путь избрал доктор Блэк, стремящийся к «знанию особого рода, существование которого само по себе – тайна для огромного большинства людей… путь к этому тайному знанию смертельно опасен, ибо ведет в такие области, что одна лишь мысль о них заставляет человеческий разум содрогнуться». Опасливый рационализм, проникновенно-поэтический взгляд на жизнь во всей ее полноте – и самоубийственное стремление любой ценойпреодолеть «великую бездну» между миром сознания и миром материи – вот три пути, лежащие перед человеком.
Солсбери – «человек привычки», занятый лишь опасениями по поводу собственного здоровья да чтением романов, в которых «переплетаются темы любви и спорта». Его роль в рассказе ограничивается тем, что он выслушивает диковинные откровения Дайсона и подбирает случайно оброненную записку, в которой зашифрована разгадка тайны, завладевшей всем существом его друга. Записка кажется ему «дурацким стишком», «очевидной бессмыслицей», «абсолютной чушью». Неприятие парадоксов в области сознания ведет за собой неспособность к житейской сметке, которую с таким блеском проявляет «литератор-самозванец» Дайсон. Вряд ли будет преувеличением сказать, что в образе Солсбери автор развенчивает и осмеивает самую суть рационалистического мышления, полностью доказавшего свою несостоятельность в XX в. Ну а Дайсон, двойник Мейчена? Он по ходу действия постепенно осваивается в роли «мистического детектива», той самой роли, которую в рассказах Элджернона Блэквуда, собрата Мейчена по Золотой Заре, с таким успехом исполняет Джон Сайленс, «Иоанн Молчальник». Дайсон проникает в нищенскую берлогу доктора Блэка или, вернее, того «съежившегося и жалкого существа», в которое тот превратился. Под стать доктору и квартал, где он прозябает, – сырой, дышащий запахом распада, – и его комната, пропитанная зловещими испарениями здешних мест, смрадом разложения. Не случайно квартал Харлесден, где раньше обитал доктор Блэк, назван «городом мертвых»: все, с чем он так или иначе соприкасался, несет на себе отпечаток мертвенности. В сущности, доктор уже мертв, хотя и продолжает развивать перед гостем свои идеи, в сравнении с которыми «самые безумные фантазии Парацельса или розенкрейцеров показались бы банальной научной теорией». «То, что вы слышали от меня, – вещает он, – лишь шелуха, оболочка подлинного знания, означающего смерть, и оно страшнее смерти для тех, кто им овладел».
Знание, равнозначное смерти или чему-то худшему, чем смерть, – вот итог кощунственных экспериментов доктора Блэка, для которых «необходимо было сырье – частица самой жизни». «Расчеловечив» свою жену, отняв у нее душу, превратившуюся в драгоценный камень, доктор и сам перестал быть человеком…
Необходимость зарабатывать на жизнь литературным трудом приводит к тому, что Мейчен нередко возвращается к одним и тем же сюжетам, чуть видоизменяя или уточняя их, порой он публикует фрагменты больших вещей, «перелицевав» их в новеллки, – но если положить рядом такого рода тексты, обнаружится необычайная двусмысленность стоящего за ними сообщения. Один из самых ярких тому примеров – роман «Три самозванца». Само название книги отсылает к одноименному средневековому трактату, утверждавшему, что Моисей, Христос и Магомет принесли миру больше горя, нежели счастья, а потому никак не могли быть выразителями Абсолюта. Авторство трактата, и по сей день остающееся более чем спорным, приписывалось, в частности, королю Сицилии, Фридриху II Гогенштауфену (1194–1250), на которого любят ссылаться представители некоторых ветвей масонства. Сюжетным узлом романа, связующим воедино несколько жутковато-мистических историй, является охота за золотой монетой, отлитой по приказу императора Тиберия и сохранившейся в единственном экземпляре, ибо «по какой-то невероятной случайности вся серия угодила в тигель,и лишь одна монета уцелела». Обратим внимание, что на реверсе монеты оттиснуто слово «Victoria»,«победа». Одержимый жаждой обладания коллекционер редкостей не останавливается ни перед чем, чтобы заполучить эту реликвию… Внешне все выглядит довольно рационально, если бы не одно «но»… Именно при Тиберии Пилатом Понтийским распят Иисус Назарянин, воскресший на третий день, «смертию смерть поправ». Тем самым в правление Тиберия одержана величайшая из побед – победа над смертью. С другой стороны, упомянутая гибель всей серии монет в огненном тиглеприводит на память масонскую легенду о «великой отливке» Хирама, основателя «братств каменщиков», подразумевающей «крещение огненной купелью». В обоих случаях речь идет о преображении «тленного в нетленное». То есть – о вере и бессмертии.
Но, казалось бы, следующая же за интродукцией вставная новелла – «Повесть о темной долине» – разбивает в прах такую интерпретацию. Слишком уж поверхностно-детективен ее сюжет, напоминающий подражание Конан Дойлу… Хотя, заметим, и создатель Шерлока Холмса был далеко не так прост, при всем его увлечении спиритизмом. Нас, однако, интересует другое – невнятная тема, звучащая под сурдинку в этой новелле. Мейчен рисует нам странную сцену купли-продажи:
«Глянув вниз, я увидел толпу человек в двадцать, полукругом обступившую скалу. Многих я знал – местные негодяи похлеще тех, что можно встретить в лондонских притонах; за ними числились убийства и еще более страшные грехи. Лицом к этой толпе стоял мистер Смит. Перед ним выступал из земли невысокий валун, на котором были установлены большие весы – такими обычно пользуются в продовольственных лавках. Когда я услышал голос мистера Смита, сердце мое похолодело.
– Жизнь за золото! – восклицал он. – Жизнь за золото! Кровь и жизнь врага – за фунт золота!
Из полукруга выступил мужчина. Он поднял руку, и тотчас же его ближайший сосед швырнул на весы какой-то блестящий предмет. Чаша весов поехала вниз, а Смит зашептал что-то на ухо мужчине».
Стоит тут вспомнить библейское: «…душа всякого тела есть кровь его», [5]5
Лев. 17:14.
[Закрыть]чтобы уловить, что загадочный торг в темной долине – не той ли «стране Мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, гдетемно, как самая тьма»? [6]6
Иов. 10:22.
[Закрыть]– есть продажа души дьяволу. Именно ему – ибо английская фамилия «Smith» означает «кузнец». А в европейском фольклоре кузнец нередко ассоциировался с нечистой силой, так как его «власть над стихией огня и особенно способность к магическому преображению металлов недвусмысленно наделяла его репутацией колдуна». [7]7
Eliade М.Shamanism. London, 1988. P. 472. Подробнее см.: Элиаде М.Кузнецы и алхимики / Элиаде М. Азиатская алхимия. М., 1998. С. 140–269.
[Закрыть]Больше того, во многих английских сказках дьявола напрямую называют «Черным кузнецом». «Златокузнец» – это и один из титулов Мастера Леонгарда в немецкой литературе. Хтоническими чертами обладает и греческий Гефест – бог кузнечного ремесла, сброшенный с неба (если точно – с Олимпа) и в результате этого охромевший. У героя мейченовской новеллы более чем достойная генеалогия.
В таком случае вполне определенный смысл приобретает и сцена линчевания, когда разъяренная толпа готова сжечь несчастного секретаря на костре. Собственно, речь идет об огненном жертвоприношении Молоху, том самом, о котором сказано у Иеремии: «Устроили капища Ваалу в долине сыновей Енномовых, чтобы проводить через огонь сыновей своих и дочерей своих в честь Молоху». [8]8
Иер. 32:35.
[Закрыть]Алчба к золоту приводит к служению золотому тельцу, [9]9
См.: Исх. 32.
[Закрыть]напрямую связанному с Ваалом, который в Средневековье стал одним из имен дьявола…
И тут читателю хочется воскликнуть: «Стоп!» Ведь история секретаря – абсолютная выдумка! Она рассказывается лишь затем, чтобы отвлечь внимание Дайсона от истинной сути дела, от бедного молодого человека, укравшего монету. Как, однако, быть с газетной заметкой? Реальной газетной заметкой, предъявляемой рассказчиком «нелепости» в подтверждение своих слов? Жутковатая и неправдоподобная история накладывается на канву вполне осязаемой реальности (по крайней мере, в пределах романа).
В одном из дружеских писем Мейчен замечал, что был потрясен надписью на алтаре в разрушенной сельской церкви: «Незримое здесь и взывает к тебе». [10]10
Sweetser Welsey D.Arthur Machen. N.Y., 1964. P. 107.
[Закрыть]Интерпретация зависит от способности к восприятию. «Всевозможные таинства, великолепия, красоты, наслаждения могут быть – да нет, явлены нам, представлены нашему взору, внятны нашему слуху, чувственно и физически восстают перед нами, – и все же Объект или Объекты, что видимы и доступны восприятию, неким странным образом ускользают от нас: мы смотрим и не видим, слушаем „Свадебную песнь“ Преподобного Элизара, как дикари могли бы слушать симфонии Бетховена, обращаемся с несказанными сокровищами с алчностью воров, что готовы швырнуть древнюю драгоценность в плавильный горн; наконец, мы читаем Великую Книгу, сотворившую миры, как рецепт в „Книге о вкусной и здоровой пище“», – напишет Мейчен в рассказе «Сокрытое чудо». Повременим пока с выводами. Отметим лишь, что при таком прочтении вся «Повесть о темной долине» оборачивается рассказом о попранном доверии – попранном обетовании. Но не будем упускать из виду и то, что Сатана – мастер двусмыслицы…
Интересно, что «Повесть о белом порошке», историю о метаморфозе молодого джентльмена в существо, уже ничего общего с человеком не имеющее, Мейчен публиковал дважды – в виде отдельной новеллы и в качестве эпизода «Трех самозванцев». Эти тексты ничем не отличаются друг от друга… кроме финала. В новелле, которая вошла в сборник «Сияющая пирамида», Дайсон, ссылаясь на то, что он не в силах помочь несчастной (и изрядно его утомившей) мисс Лестер, сестре молодого джентльмена (фамилия девушки чуть-чуть изменена), откланивается – и тут взгляд мисс Лестер падает на платок, которым перевязана кисть Дайсона, словно тот скрывает то же адское клеймо, которым был отмечен и ее брат, случайно отведавший Vinum Sabbati – вино шабаша.
«Войдя в свою комнату, Дайсон подошел к комоду, мельком взглянул на напрасно прождавший его всю ночь стакан с щепоткой белого порошка на дне, а потом со вздохом вынул из жилетного кармана часы. До полуночи оставалась еще уйма времени, и надо было решить, чем его занять». [11]11
Мейчен А.Великий бог Пан. М. Здесь и далее при цитировании произведений А. Мейчена, вошедших в данный сборник, библиографическая справка приводится не полностью.
[Закрыть]Тем самым адское причастие оказывается вовсе не досужей выдумкой, призванной отвлечь внимание слишком любопытного денди, сунувшегося не в свое дело, а жуткой реальностью.
И разбитная девица, рассказывающая красочные басни, «странным» образом знакома с глубинами эзотерической традиции.
Существует расхожее представление о шабаше как оргии, во время которой предаются блуду, обжорству, пляскам и поклоняются Сатане. Это представление подкреплено многочисленными свидетельствами ведовских процессов XV–XVII вв., вроде показаний сельского кюре из Нормандии, данных им во время процесса в Ла-Айе-де-Пюи в 1669 г.: «Этот шабаш был точно таким же, как о том написано во всех книгах, во все времена и у всех народов. Ведьмы намазали свои тела мазью, и какой-то высокий мужчина с рогами вынес их через дымоход наружу. Занимались же они тем, чем обычно: плясали, называя это „наслаждением“, разрезали трупики детей на мелкие кусочки, варили их в одном котле вместе со змеями, брали особый дьявольский порошок для совершения злодеяний, подписывали своей кровью договор с дьяволом, их повелителем». [12]12
Харт Р. История ведовства / Демонология эпохи Возрождения. М 1996 С. 342.
[Закрыть]
Но само слово «шабаш» происходит от ивритского «саббат» – суббота, про которую сказано: «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал». [13]13
Быт. 2:2.
[Закрыть]Суббота есть завершение творения Господня, «.. посему благословил Господь день субботний и освятил его», [14]14
Исх. 20:11.
[Закрыть]потому суббота была праздником у евреев.
В таком случае, уже само название черного ритуала – «шабаш» – указывает на глубочайшую инверсию, когда Космос низводится в Хаос. Это не просто падение в грех, но посягновение на саму сущность мира, «распускание Творения».
В книге Бытия сказано, что вначале земля была «безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». [15]15
Быт. 1:2.
[Закрыть]Описывая materia prima– первооснову творения, – алхимики отмечают, что она есть «землистая вода и водянистая земля, смешанная с землей в утробе земли». [16]16
Vaughan Thomas(Eirenaeus Philaletha). Lumen de Lumine / The work of Thomas Vaughan (ed. by A. E. White). New York, 1964. P. 270.
[Закрыть]
Но вспомним, во что превратился несчастный герой Мейчена, причастившийся Vinum Sabbati: «…нечто живое вперило в меня два огненных глаза, вокруг которых колыхалось нечто такое же бесформенное, как и мой страх. <…> На полу колыхалось черное, вязкое, вонючее месиво. Оно гнилостно разлагалось, таяло и пульсировало, клокоча жирными пузырями, как кипящая смола».
Уже цитированный нами Ириней Филалет в трактате «Lumen de Lumine» («Свет от Света») пишет: «Размышляя всерьез о системе или основе нашего мира, полагаю я, что это есть некая последовательность, связь, цепь, простирающаяся a non gradu ad non gradum– от того, что неопределенно, к тому, что неопределимо, от того, что нельзя помыслить, ибо оно ниже пределов мысли, к тому, что нельзя помыслить, ибо оно превышает мысль. То, что ниже всяких пределов восприятия, – ужасающая, невыразимая тьма. В магии это называется tenebrae activae– активная тьма, и действие ее – холод и т. д. Ибо тьма есть выражение холода – аспекта, сути и принципа холода, – подобно тому как свет есть лик, принцип и источник жара. То, что превышает всякое понимание, есть некий бесконечный, недоступный пламень или свет». [17]17
Ibid. P. 269.
[Закрыть]Язык алхимических описаний нелегок для современного читателя. Но, может быть, он станет понятнее, если мы сошлемся на другую параллель, освященную традицией. В «Бардо Тодол» – Тибетской книге мертвых – смерть описывается как процесс растворения в космосе – не в том смысле, что плоть возвращается в землю, но в том, что космические стихии последовательно растворяются одна в другой, и каждый из этих «переходов» стихий соответствует определенной ступени развоплощения, так что в конце процесса микрокосм, явленный в человеке, уничтожается, подобно тому как уничтожается Вселенная. «Признаки смерти в ощущениях таковы: погружение Земли в Холодную Воду. Тягость заливается, погружаясь, холодом. Озноб и налитие свинцом; Вода переходит в Огонь. Бросает то в жар, то в холод; Огонь переходит в Воздух. Взрыв и распадение гаснущими искрами в пустоте. Это стихии предуготовляют нас к мигу смерти, взаимно переменяясь». [18]18
Бардо Тодол / В царстве сна и смерти. М., 1991. С. 18.
[Закрыть]
Как мы видим, у Мейчена речь идет о нисхождении к первоматерии, первохаосу. Именно на это направлены практики шабаша. Вспомним, что у Шекспира Банко, вспоминая о представших ему и Макбету ведьмах, роняет фразу: «Земля пускает так же пузыри, как и вода». [19]19
Шекспир У.Макбет. Акт 1, сцена 3. Пер. Б. Пастернака. У Шекспира: «The earth hath bubbles, as the water hath».
[Закрыть]Насилие над сутью мироздания, осквернение ее происходит в силу того, что разрушается сама природа человека, венца и печати творения. «Силой нескольких крупиц белого порошка, брошенных в стакан воды, размыкалась жизненная субстанция, триединая ипостась человека распадалась, и ползучий гад, чутко дремлющий внутри каждого из нас, становился осязаемым, самостоятельным, облеченным плотью существом. А потом, в полночный час, заново разыгрывалось действо первого грехопадения, глухо упоминаемое в мифах о райском древе».
Указывая на триединую ипостась человека, Мейчен имеет в виду учение так называемой «европейской каббалы», обязанной своим возникновением Раймонду Луллию, Пико делла Мирандола и Марсилио Фичино. Согласно этим авторам, человек трисоставен: в нем присутствует пассивный, водный элемент – Нефеш, огненный, активный – Руах и животворящее начало, свойственное всему живому, – Нешама. (В истинной каббале эти термины имеют несколько другое значение. [20]20
См.: Шолем Г.Основные течения в еврейской мистике. Т. 2. Иерусалим, 1984. С. 222, 224.
[Закрыть]) Буквально Нешама означает «дыхание». Когда в ходе Литургии поется: «Всякое дыхание да славит Господа!» или когда в псалме говорится: «…они плоть, дыхание, которое уходит и не возвращается», [21]21
Пс. 77:39.
[Закрыть]речь идет именно о Нешаме.
В трактате «Человек-мышь, пойманный в ловушку» Ириней Филалет пишет следующее: «Сказано, что душа человеческая состоит из двух частей, Руах и Нефеш, и т. д. Но скажите мне, господин Мастике, разве не утверждается при том, что они различны? Что имеете Вы в виду, пользуясь моей аналогией с бракосочетанием? Не говорил ли я, что одно из этих начал – мужское, а другое – женское, и может ли быть большее различие?» [22]22
Vaughan Thomas/ The work of Thomas Vaughan. Ed. by Alan Rudrum. Oxford, 1984. P. 273.
[Закрыть]
В ранних произведениях Мейчена – повестях «Великий бог Пан» и «Сокровенный свет» – дверь в ад растворялась взмахом скальпеля: операция на мозге открывала сознание инфернальным силам. Грех носил физическую природу, надругательству подвергался телесный состав человека. В «Повести о белом порошке» во всей своей отвратительности предстает грех иной, когда расслаивается душа, являя Руах или Нефеш как нечто внешнее: «Там, в самый глухой час ночи, приготавливалось вино шабаша, сей Грааль Зла, и подносился новообращенным. Те вкушали дьявольское причастие, и рядом с каждым отведавшим его вдруг оказывался спутник – чарующий неземным соблазном образ, суливший блаженство поизысканнее и поострее фантазий самого сладкого сна. Трудно писать о подобных вещах, и главным образом потому, что сей прельстительный образ – отнюдь не галлюцинация, а, как это ни ужасно, часть самого человека».
Об этих же мистериях зла писал собрат Мейчена по Герметическому ордену Золотой Зари Чарлз Уильямс [23]23
Чарлз Уильямс, друг Дж. Р. Р. Толкиена и К. С. Льюиса, входил в Братство Розового Креста (Fellowship of Rosy Cross), созданное А. Э. Уайтом после распада Герметического ордена Золотой Зари на основе его практик. Gilbert R. A.The Golden Dawn Companion. Wellingborough, 1986. P. IX.
[Закрыть]в лучшем из своих романов «Сошествие во Ад»: «Слава Господня пала на города равнины, Содом – и тот, другой город. О Содоме мы знаем сегодня едва ли не все, но, может статься, про другой город мы ведаем еще больше. Мужчина может любить мужчину, и женщина – женщину, но, как бы ни было, они влюблены, они говорят, с губ их слетают слова, – а знаете Вы, сколь тихи были улицы Гоморры? Видели ли Вы пруды, что вечно отражают лица тех, чьи спутники – их собственные призраки, призраки, что не отражаются в воде, да и не могут отражаться? Любовники Гоморры вполне удовлетворены; им неведомы наши трудности. Что им до переменчивости чувств – во всяком случае, так было, покуда в конце на жителей города не пал пламенный дождь Славы, – ибо они утратили способность к переменам, у них остался только страх ада. О, они вполне моногамны! и не имеют детей… там нет рождения, там – лишь смерть вторая. Там нет отличия между любящим и возлюбленным; каждый рождал себя из своего же обожания, они жили собой, упивались собой, истощали себя – ради себя же самих, ибо творение – акт милосердия Господня, а они не хотели творения». [24]24
Williams Charles.Descent into Hell. London, 1975. P. 174. Пер. А. Нестерова.
[Закрыть]
После всего сказанного вряд ли покажется столь неожиданным чудовищный финал романа. Молодой человек, выбравший стезю «ученого в древнем, благородном понимании этого слова» – то есть взыскующий истинного познания мира во всей его полноте, – становится жертвой инфернальных сил, ибо ведомый разумом, а не духом оказывается игрушкой Князя Тьмы. Последний предстает в образе «невозмутимого и благожелательного пожилого джентльмена», обладающего «удивительно обширными знаниями» – и почти всегда занимающего соседний с юношей читальный столик в Британской библиотеке. Портрет едва ли не канонический. И взалкавшему неправедных путей обретения света, радости и бессмертия уготована лишь роль жертвы в одном из ритуалов черной мессы, которую, судя по последней сцене романа, отслужили над телом несчастного Джозефа Уоллеса сподручные адского антиквара.
Интереснее другое. То учение, в которое посвящает юношу доктор Липсьюс, учение, девиз которого «Vivez joyeus!» – «Живи, играя!» – столь манящ, а оргиастические практики – когда человек превращается «одновременно в субъект и объект ужасных забав» – постыдны, но познавший их уже никогда не может от них отказаться, и до удивления напоминают магические практики Алистера Кроули. Этот «самый известный черный маг XX века», принявший имя «Великого Зверя», в двадцатых годах основал в Чефалу, на Сицилии, Телемское аббатство, насельники которого практиковали самые крайние формы черномагических ритуалов, в которых особую роль играла сексуальная магия. Над входом в Аббатство было начертано изречение из «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле: «Делай что хочешь» (восходящее, кстати, к Бл. Августину, учившему в трактате «О граде Божьем»: «Возлюби Бога, и делай что хочешь»).
Но в реальности Мейчен столкнулся с Кроули лишь через несколько лет, когда в 1899 г. (если важна точность – 21 ноября) под именем Avallaunius он вступил в члены Храма Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, получив третий – восьмой (3° – 8°) посвящения. [25]25
Gilbert R. A.The Golden Dawn Companion. Wellingborough, 1986. P. 160. Howe Ellic в книге «The Magicians of the Golden Dawn. A Documentary history of a Magic Order 1887–1923» (York Beach, 1972) по странному недоразумению относит дату вступления Мейчена в Орден на 1900 г. (Р. 285).
[Закрыть]Кроули – в ту пору снедаемый честолюбием неудачливый художник и литератор – стал членом этой инициатической организации годом раньше. [26]26
Вступил 26 ноября 1898 г. Посвятительное имя – Perdurabo(«Я выдержу» – лат.).
[Закрыть]История Золотой Зари достаточно противоречива: кельтизм здесь переплетался с христианством и тут же им противостоял отъявленный сатанизм. Подобное не раз происходило в недрах различных эзотерических обществ, если в них «проявлялась тенденция предпочесть идеал Сверхчеловека идеалу Сына Человеческого». [27]27
Медитации на карты Таро, или Путешествие по христианскому герметизму / Урания. № 2–3, 1993. С. 27.
[Закрыть]В Золотой Заре в конце концов победила сатанинская линия Кроули, «путь левой руки», несмотря на то что одно время «Императором» Храма Исиды-Урании был поэт Уильям Батлер Йейтс, [28]28
У. Б. Йейтс вступил в Зарю 7 марта 1890 г. под именем Demon est Deus inversus(«Демон есть зеркальное отражение Божества» – лат.). В регистр членов Ордена он внесен под № 78. 18 ноября 1893 г. получает посвящение Второй ступени. 27 апреля 1900 г. становится «Императором» Храма Исиды-Урании. После распада «Зари», фактически состоявшемся в 1903 г., стал во главе отделившегося от нее ордена «Stella Matutina» («Утренняя Звезда»), (Заметим, что до этого Йейтс прошел через ряд других обществ подобного типа: в 1885 г. он был одним из основателей Герметического общества в Дублине, а с 1888 г. состоял членом эзотерического отделения Теософского общества. См.: Gilbert R. A.Golden Dawn. Twilight of the Magicians. Wellingborough, 1983. P. 46–48.)
[Закрыть]ничего общего с сатанизмом не имевший.
Однако для непосвященных Заря ассоциировалась прежде всего с черными практиками Кроули. Поэтому неудивительно, что, вспоминая о совместной работе с Артуром Мейченом в труппе «Шекспировского театра», руководимого Бенсоном, – а с 1901 по 1909 г. Мейчен подвизался не только на литературном, но и на театральном поприще, – леди Бенсон писала: «В отношении Артура Мейчена я всегда чувствовала, что он – единственный из людей, встречавшихся на моем пути, кто действительно постиг, что такое дьявол. Поэтому, когда именно ему досталось играть роль мага-царедворца Боллингброка (речь идет о постановке „Генриха IV“. – Прим. авторов),я чувствовала, что это действительно удачное решение, ибо знала, сколь глубоко в юные годы Мейчен проник в таинства Черных искусств, практиковавшиеся во времена Средневековья». [29]29
Benson Constance.Mainly Players: Bensonian Memories. London, 1926. P. 163.
[Закрыть]
Реальная, документально фиксируемая история Золотой Зари начинается с появления 8 декабря 1888 г. в лондонском рекламно-информационном журнальчике «Notes and Queries» письма некого Густава Моммзена, интересовавшегося, существует ли еще в Лондоне общество адептов каббалы «Chabrah Zeher Aur Bokher», основанное «где-то около 1810 г.», членом которого якобы являлся Элифас Леви. По прошествии нескольких месяцев – в феврале 1889 г. – журнал поспешил уведомить любознательного читателя, что «Орден мистиков, которому Элифас Леви обязан своим знанием оккультизма <…> все еще действует в Англии. Он не является масонским орденом, и в нем не проводится различие между мужчинами и женщинами, обратившимися к изучению тайного знания. Членство в Ордене хранится в глубокой тайне; для членов Ордена обязательно некоторое знание иврита, однако весь курс занятий и практик настолько глубок и сложен, что членство в Ордене ограничено, а его деятельность не представляет интереса для широкой публики. Истинное имя этой организации открывается лишь посвященным, а те немногие, что не являются ее членами, но слышали о ее существовании, знают таковую под названием „The Hermetic students of G D.“». [30]30
Gilbert R. A.Golden Dawn. Twilight of the Magicians. Wellingborought, 1983. P. 25–26.
[Закрыть]Любопытнее всего, что составитель этого ответа – некий Уильям Уинн Весткотт – позаботился о том, чтобы под объявлением был помещен его лондонский адрес. В атмосфере мистической экзальтации, охватившей английское общество в конце восьмидесятых годов, когда в одном Лондоне действовало десятка два герметических и теософских орденов и обществ, это небольшое объявление произвело в определенных кругах настоящий бум: авторитет покойного к тому времени Элифаса Леви был чрезвычайно высок как у последователей мадам Блаватской и Анны Кингсфорд, так и у оккультистов всех мастей, а потому искатели «высшего знания» не могли оставить без внимания тайную организацию, «огранившую» сей «алмаз премудрости».
Уильям Уинн Весткотт, медик по специальности и оккультист по призванию, к тому времени успел получить ряд розенкрейцерских и масонских посвящений, однако среди «тайнознатцев» не пользовался особым авторитетом. Он достиг степени Верховного Мага в S.R.I.A. (Societas Rosicrutiana in Anglia), был членом Герметического общества Анны Кингсфорд… Однако в 1887 г. некий священник, преподобный А. Ф. А. Вудфорд (умерший в том же году), передает Весткотту для расшифровки загадочный манускрипт, к которому Весткотту с помощью своего знакомого по S. R. I. А., Самуэля Л. Мэтерса, удается подобрать ключ. Выясняется, что текст написан на английском и содержит описание ряда посвятительных ритуалов. При этом сообщается адрес некоего адепта в Германии, с которым Весткотт вступает в переписку. Немецкий корреспондент сообщает, что его посвятительное имя – Sapiens Dominabitur Astris(Мудрость, подчиненная звездам) и ему известно содержание расшифрованного текста. По утверждению немецкого корреспондента, вскоре открывшего свое имя в миру – Анна Шпренгель, – до Весткотта манускрипт принадлежал некоему англичанину, наделенному правом основать у себя на родине Hermanibus Temple – отделение ордена «Die Goldene Dammerung», чья цепь преемственности восходит к посвященным XV века. «Головной организацией» Ордена являлся немецкий Храм Любви, Жизни, Света, членом которого и была фрау Шпренгель. Получив от нее соответствующие инструкции и полномочия, триумвират в составе Весткотта, Мэтерса и Вудмана (последний играет при этом роль весьма малосущественную) основывает третий храм Ордена – Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари во внешнем мире.
