Текст книги "Григорий Потёмкин и Екатерина Ii, или Паж становится Королем (СИ)"

Автор книги: Юрий Дрюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

За Дунаем вы устроите фейерверк, а на той земле, которая должна представлять Черное море, вы расставите освещенные лодки и суда; берега рек, в которые обращены дороги, вы украсите ландшафтами, мельницами, деревьями, иллюминированными домами, и вот у вас будет праздник без вымыслов, но зато прекрасный, а особливо естественный...

Я забыла вам сказать, что направо от Дона будет ярмарка, окрещенная именем Таганрога. Правда, что море на твердой земле не совсем имеет смысл, но простите этот недостаток".

21 июля в 10 часов Екатерина II в малой императорской короне и пурпурной мантии, подбитой горностаем, проследовала в Успенский собор. По левую руку от нее шел Румянцев, по правую – дежурный генерал-адъютант Потёмкин.

На праздновании побывало 60 тысяч человек, которые "веселились, как только можно"...

Екатерина хотела, чтобы ее муж стал великим государственным деятелем, и стремилась способствовать этому всеми своими силами и возможностями.

10 июля 1775 г. Потёмкин возводится в графское достоинство, а в декабре награждается орденом Св. Андрея Первозванного. Ему дается все больше и больше поручений. Но если что-то из этого делается плохо, то Екатерина не скрывает своего недовольства.

[1 августа]

Деньги четыре тысячи привезли для трех полков, и я приказала тебе сказать, чтоб изволил взять на каждый, сколько надобно, а ты ответ прислал, что не знаешь и не помнишь...

Прошу о сем ясно сказать, как луче, а отнюдь не ответствовать, «как благоугодно Вам», ибо я ищу ясности и лучей, дабы опять не было от недогадки моей, как у Троицы, что ход с крестами очутился позади кареты оттого, что не знала, что он у приходской церкви, а его позади народа не видно было. Просим о сих наших докладах не гневаться, а ответствовать без гнева, ибо и мы негневны...

Хотя иногда Екатерина позволяет себе быть и гневной.

[390]

Ныне вить не апрель первое число, что прислать бумагу и в ней написать ничего... Но как я лукавству худо выучилась, то статься может, что иногда и я не догадываюсь, что безмолствие значит. Но, как бы то ни было, как я ласкова, то от Вас зависит платить нас неравной монетою.

Гяур, Москов, козак яицкий, Пугачев, индейский петух, павлин, кот заморский, фазан золотой, тигр, лев в тростнике.

Но женщина все-таки не хочет ссор. Она думает только о любви и согласии.

[391]

...превосходительство Ваше передо мною вчерась в том состояло, что Вы были надуты посереди сердца, а я с сокрушенным сердцем была ласкова и искала с фонарем любви Вашей утомленную ласку, но до самого вечера оная обретать не была в силе.

Что же зделалось? О, Боже! лукавство мое поправило то, что чистосердечие испортило. Брань родилась третьего дни оттого, что я чистосердечно искала дружески и без хитрости лукавства и приуготовления – изъясниться с Вами о таких мыслях, кои нельзя было думать, чтоб кому ни на есть могли быть предосудительны, но напротив того, они еще были в собственную Вашу пользу. Вчерась же вечеру я поступала с лукавством нарошно. Признаюсь, нарошно не посылала к Вам до девяти часов, чтоб видеть, приидешь ли ко мне, а как увидела, что не идешь, то послала наведаться о твоем здоровье. Ты пришел и пришел раздут. Я притворялась, будто то не вижу. И, норовнее во всем тебя, довела сердце и дуванье до упадка и видела с удовольствием, что ты сим уже от нее рад был отделаться.

Ты скажешь, что просил у меня ласковое письмо и что я вместо того делаю рекапитуляцию брани. Но погоди маленько, дай перекипеть оскорбленному сердцу. Ласка сама придет везде тут, где ты сам ласке место дашь. Она у меня суетлива, она везде суется, где ее не толкают вон. Да и когда толкаешь ее, и тогда она вертится около тебя, как бес, чтоб найти место, где ей занять пост. Когда ласка видит, что с чистосердечием пройти не может, тот час она облечет ризы лукавства. Видишь, как ласка хитра. Она всех видов с радостию приимет, лишь бы дойти до тебя. Ты ее ударишь кулаком, она отпрыгнет с того места и тот же час перейдет занимать способнейшее по ситуации, дабы стать ближе не к неприятелю, но к ее другу сердечному. Кто же он? Его зовут Гришенька. Она преодолевает его гнев. Она ему прощает неправильное коверканье ее слов. Она крутым его речам присваивает смысл уменьшительный, спыльчивые пропускает мимо ушей, обидные не принимает на сердце или старается позабыть. Одним словом, ласка наша есть наичистосердечнейшая любовь и любовь чрезвычайная. Но сердись, буде можешь, и отвадь нас, буде способ сыщешь, быть чистосердечной. Великий найдешь барыш. Раздумайся, раздуйся, но, пожалуй, хотя мало, соответствуй, и оба будем довольны.

Но, к сожалению, "Чем больше ласк женщина дарит мужчине, тем сильнее она его любит и тем меньше любит ее он". (Жан де Лабрюйер)

[393]

Душенька, я взяла веревочку и с камнем, да навязала их на шею всем ссорам, да погрузила их в прорубь. Не прогневайся, душенька, что я так учинила. А буде понравится, изволь перенять. Здравствуй, миленький, без ссор, спор и раздор.

[430]

Мой муж сказал мне только что: " Куды мне итти, куды мне деваться? Мой дорогой и горячо любимый супруг, придите ко мне: вы будете встречены с распростертыми объятиями.

Но...

"На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его...

Я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне"...

Потёмкину все больше и больше начинает не нравится новый секретарь императрицы П.В. Завадовский. Потёмкин в гневе. Он устраивает сцены и скандалы жене. И не только когда они одни. Убить же любого соперника он обещал ей еще раньше.

«Фуй, миленький, как тебе не стыдно. Какая тебе нужда сказать, что жив не останется тот, кто место твое займет. Похоже ли на дело, чтоб ты страхом захотел приневолить сердце. Самый мерзкий способ сей непохож вовсе на твой образ мысли, в котором нигде лихо не обитает... Не печалься. Скорее ты мною скучишься, нежели я».

Екатерина пытается успокоить мужа. Новые чины и назначения следуют друг за другом. В 1776 г. он будет пожалован в поручики Кавалергардского корпуса и 27 февраля того же года станет князем Священной Римской империи с титулом светлейшего.

[После 21 марта]

Батинька Князь! До рождения моего Творец назначил тебя мне быть другом, ибо сотворил тебя быть ко мне расположенным таковым. За дар твой благодарствую, равномерно же за ласку, которую вижу и с зрительною трубкою, и без нее, куда не обращуся.

Но Потёмкин уже все больше и больше начинает относиться к Екатерине, не как к императрице, а как к жене, которая во всем должна повиноваться мужу. А потому продолжаются ссоры.

От Вашей светлости подобного бешенства ожидать надлежит, буде доказать Вам угодно в публике так, как и передо мною, сколь мало границы имеет Ваша необузданность...

И тут же, просто по-женски:

Владыка и дорогой супруг. Я зачну ответ с той строки, которая более меня трогает: хто велит плакать? Для чего более дать волю воображению живому, нежели доказательствам, глаголющим в пользу твоей жены? Два года назад была ли она к тебе привязана Святейшими узами?.. Верь моим словам, люблю тебя и привязана к тебе всеми узами. Теперь сам личи: два года назад были ли мои слова и действия в твоей пользы сильнее, нежели теперь?"

Но Потёмкин ничего не желает слушать и твердит только одно. "Убери Завадовского! Очень похоже, что это твоя новая отчаянность. Только раньше она называлась – Васильчиков, а на моем месте был другой Григорий – Орлов.

"...Просишь ты отдаления Завадовского. Слава моя страждет всячески от исполнения сей прозьбы. Плевелы тем самым утвердятся и только почтут меня притом слабою более, нежели с одной стороны. И совокуплю к тому несправедливость и гонение на невинного человека.

Не требуй несправедливостей, закрой уши от наушник[ов], дай уважение моим словам. Покой наш возстановится. Буде горесть моя тебя трогает, отложи из ума и помышления твои от меня отдалиться...

Из моей комнаты и ниоткудова я тебя не изгоняла... Я стократно тебе сие повторяю и повторяла. Перестань беситца, зделай милость для того, чтобы мой характер мог вернуться к натуральной для него нежности. Впрочем, вы заставите меня умереть".

Снова и снова она пытается умиротворить Потёмкина.

Катерина никогда не была безчувственная: она и теперь всей душою и сердцем к тебе привязана; она иного тебе не говорила, снося обиды и оскорбления...

Я не понимаю, почему называешь меня милостивой ко всем опричь тебя...

Я верю, что ты мне любишь, хотя и весьма часто в разговорах твоих и следа нет любви...

Признаюсь, кроме того, что я более люблю видеть ваше лицо, нежели вашу спину.

Но их отношения все более и более заходят в тупик. Императрице надо принимать какое-то решение. Пусть и очень непростое.

Правда в своей жизни она уже не раз находила выход из самых трудных ситуаций, начиная с конфликтов с первым мужем, будущим Петром III.

В конце Семилетней войны заграничной армией, действовавшей против Пруссии, командовал Румянцев. После смерти Елизаветы, ставший императором Петр III пожаловал Румянцеву звание генерал-аншефа и наградил орденами Св. Анны и Св. Андрея Первозванного, поэтому Румянцев не захотел присягать Екатерине II и не возвращался в Россию. Но Императрице все же удалось убедить генерала в своем уважении к его талантам и склонить на свою сторону.

Разрыв с Григорием Орловым грозил ей остаться без поддержки и Григория и остальных братьев, что могло просто погубить ее, ибо свои условия стала бы диктовать группировка Панина, желающая видеть на троне законного наследника – Павла I.

Тогда она пишет к старшему из братьев – Ивану Григорьевичу Орлову, "старинушке", как уважительно звали его остальные братья и для которых он был непререкаемым авторитетом.

Екатерина обещает ему произошедшую неудачу мирных переговоров с Турцией возлагать не на Григория Орлова, а на Турецкий двор. Кроме этого "полтораста тысяч, кои я ему жаловала ежегодно, я ему впредь оных в ежегодной пенсии производить велю из кабинета... На заведение дома я ему жалую сто тысяч рублей. Кроме этого шесть тысяч душ... Сервиз серебренной французской выписной, которой в кабинете хранится, ему же графу Гри. Гр. жалую совокупно с тем, которой куплен для ежедневного употребленья у Датского посланника и т.д.

...с моей же стороны я никогда не позабуду, сколько я всему роду вашему обязана и качествы те, коими вы украшены и поелику отечеству полезны быть могут..."

И, благодаря этому, и Григорий, даже перестав быть фаворитом, остался при дворе и все его братья остались при дворе тоже.

Теперь надо было думать, как оставить рядом с собой Потёмкина...

Итак, Екатерина перевернула лист бумаги и продолжила писать:

...и вы приревновали ко мне. И я увидела каким вы, мой друг, пышите жаром. Бог да простит вам по моему желанию пустое отчаяние и бешенство.

А вот в вашей любви ко мне этого жара все меньше и меньше. И все чаще я сплю на холодной постели. А этого я не хочу. И значит этого не будет. Я говорила Вам, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви. Но знайте, мой самый любимый друг, кто бы теперь не оказался рядом со мной, это будет лишь слуга и для меня, и для Вас, потому что только Вы навсегда будете моим Владыкой, моим Богом и моим Идолом.

И никогда Вы меня не покинете. Уйми свой гнев, Божок и не неси вздор. Не бывать тебе ни в Сечи, ни в монастыре. А быть только со мной.

А теперь, ко всем моим подаркам для тебя, я хочу присоединить еще один.

Вы не любите читать длинных писем, а это получилось особенно большим.

Но вам и не придется его читать.

Екатерина встала из-за стола, подошла к камину и кинула в него письмо, которое тут же было охвачено пламенем.

"Вот так-то муж мой единственный, фазан мой золотой, король мой ненаглядный..."

Отставка без отставки

Все думали, что звезда Потёмкина закатилась. В фавор уверенно входил Завадовский. А для бывшего фаворита был куплен Аничков дворец, некогда принадлежавший бывшему фавориту императрицы Елизаветы Петровны – Алексею Разумовскому.

Пожаловав дворец "в вечное и потомственное владение", императрица выделила еще 100 000 рублей для его ремонта и благоустройства.

Но к удивлению всех, после инспекции в Новгород, которая длилась несколько недель, князь как ни в чем ни бывало явился ко двору, где был благосклонно принят Импепатрицей.

Завадовский же, начавший действовать против Потёмкина, привязанность императрицы потеряет. И ему придется признаться в том, что "Во все века редко Бог производил человека столь универсального, каковым есть князь Потёмкин: везде он и все он..."

Потёмкин и далее будет оставаться таким же всесильным. Его жилищем станет Шепелевский дворец (ныне на его месте – Новый эрмитаж), выходящий на Миллионную улицу и связанный с Зимним дворцом галереей, по которой он в любое время мог пройти к императрице.

А поэтому он только посмеивался, наблюдая, как при очередных слухах об охлаждении к нему пустеет Миллионная около его дома, а при возвращении и обласкивании на ней снова не протолкнуться от экипажей...

[До 10 июня 1777]

Пожалуй, нарядите нас для Петергофа так, чтоб мы у всех глаза выдрали...

Мне кажется, что в моей конюшне есть турецкие лошади. Они в вашем распоряжении. Целую вам руки...

С какой смешной тварью Вы меня ознакомили.

Так напишет Екатерина о знакомстве с гусарским майором, сербом Семеном Гавриловичем Зоричем. Да только вот он начнет спорить с князем, ссоры будут принимать все более яростный характер, а потому Зоричу вскоре придется покинуть дворец.

Как потом и красавцу Корсакову. Это «милое дитятя», когда позволит себе нападки на князя, примкнув к его врагам, получит от Императрицы письмо. «Ответ мой Корсакову, который называл Князя Потёмкина общим врагом. Примечание о слове общий враг».

А вот князь получит письмо совсем другого содержания.

[До 20 сентября 1779]

Друг мой, здесь так холодно, что я решила завтра или сегодня вечером ехать в Царское Село.

Слышу я, батинька, что ты живешь в лагерь. Весьма опасаюсь, что простуди[шь]ся. Пожалуй к нам в покой: каков ни есть – суше и теплее, нежели в палатке. Мне кажется год, как тебя не видала. Ay, ay, сокол мой дорогой. Позволь себя вабить (подманивать птиц или зверей, подражая их голосу). Давно и долго ты очень на отлете.

Зато очень правильно и уважительно по отношению к Потёмкину поведет себя флигель-адъютант Александр Дмитриевич Ланской. Он не вмешивался в политику и пользовался всеобщей симпатией. Он искренне любил императрицу. И она тоже была очень привязана к нему.

В 1784 г. Ланской скоропостижно умрет.

Екатерина затворится в своих покоях в Царском Селе "...не в состоянии видеть человеческого лица без того, чтобы не разрыдаться и не захлебнуться слезами. Не могу ни спать, ни есть; чтение нагоняет на меня тоску, а писать я не в силах. Не знаю, что будет со мной..."

А.А. Безбородко, крайне обеспокоенный течением государственных дел, которыми императрица, будучи в полном отчаянии, не занималась, срочно вызовет с юга Потёмкина, занятого устройством своих губерний.

Именно Потёмкин с графом Федором Орловым, как писала императрица барону Гримму, утешали меня: "Они начали с того, что принялись выть заодно со мною, тогда я почувствовала, что мне с ними по себе, но до конца было еще далеко".

"Я глубоко убеждена, что у меня много истинных друзей. Самый могущественный, самый деятельный, самый проницательный бесспорно, фельдмаршал Потёмкин. О, как он меня мучил, как я его бранила, как на него сердилась! Но он не переставал вертеться и все перевертывать вокруг меня, пока не извлек из маленького моего кабинета в десять сажен, которым я завладела в Эрмитаже; и надо отдать ему справедливость, что он умнее меня, и все, что он делал, было глубоко обдумано".

И вновь против Потёмкина будут вестись интриги. Уже А.П. Ермолов захочет свергнуть его, используя сплетни и доносы. Все недовольные князем присоединятся к нему. Императрицу со всех сторон обступили с жалобами на дурное правление Потёмкина и даже обвиняли его в краже.

Потёмкин же, вместо того чтобы оправдываться, выехал из Царского Села в Петербург, где проводил дни у Нарышкина в праздности и веселии, и не обращая внимания на то, что все стали от него удаляться.

Посол Франции граф Луи Филипп де Сегюр откровенно сказал ему, что он поступает неосторожно и во вред себе.

– Будьте покойны, не мальчишке свергнуть меня: не знаю, кто бы посмел это сделать.

– Берегитесь, – сказал я, – прежде вас и в других странах многие знаменитые любимцы царей говорили тоже: "Кто смеет?" Однако после раскаивались.

– Но я слишком презираю врагов своих, чтобы их бояться...

Через несколько дней от курьера из Царского Села Сегюр узнал, что Потёмкин приглашает его на обед, что он в большей милости, чем когда-либо, и что Ермолов получил 130 000 рублей, 4000 душ, пятилетний отпуск и позволение ехать за границу.

Новым флигель-адъютантом станет хорошо известный князю А. М. Дмитриев-Мамонов, человек отличный по уму и по наружности...

Могуч – хотя и не в порфире...

17 лет Потёмкин будет соправителем императрицы и ее советником по всем вопросам: «о мерах безопасности и благосостояния государства, о военных действиях во время войны, о пополнении недостатка в государственных доходах, о новых рекрутских наборах, о исправлении упущений высших или судебных мест или начальствующих лиц; когда, по выслушивании сенатских докладов, как бы обширны они ни были, надлежало утвердить или отменить сделанный о дворянине приговор...»

А управлять огромным Российским государством было ох, как не просто.

"Историки чрезмерно интересовались тем, чем Екатерина занималась по ночам, тогда как для истории более важно то, чему она посвящала свои дни" (П.И. Бартенев).

"В те дни, когда меня менее беспокоят, я чувствую более чем когда-либо рвение к труду. Я поставила себе за правило начинать всегда с самого трудного, тягостного, с самых сухих предметов; а когда это кончено, остальное кажется мне легким и приятным; это я называю приберегать себе удовольствие. Я встаю аккуратно в 6 часов утра, читаю и пишу до 8-ми, потом приходят мне читать разные дела; всякий, кому нужно говорить со мною, входит поочередно, один за другим; так продолжается до 11-ти часов и долее... По воскресеньям и праздникам иду к обедне; в другие же дни выхожу в приемную залу, где обыкновенно дожидается меня множество людей. Поговорив полчаса или 3/4 часа, я сажусь за стол; по выходе из-за стола, является Бецкой... он берет книгу, а я свою работу (вязание)...

Чтение наше, если его не прерывают пакеты с письмами и другие помехи, длится до 5 часов с половиною; тогда или я еду в театр, или играю, или болтаю с кем случится до ужина, который кончается прежде 11 часов; затем я ложусь и на другой день повторяю то же самое как по нотам".

Теперь вместе с ней Потёмкин, который с головой погрузился в государственную деятельность, став проводником политического курса Екатерины II и ее ближайшим соратником и советником.

Он предлагает ей присоединить Крым, сам же его присоединяет и назначается генерал-губернатором Новороссийской, Азовской и Астраханской губерний, с властью и преимуществами царского наместника.

[Лагерь при Карасу Базаре. Июля 16 [1783]]

Матушка Государыня. Я прошу милости Генерал[ам], подо мною служащим: Суворову – Володимерский крест и Павлу Сергеевичу. Графу Бальмену – Александровский. Не оставьте и Лашкарева, он, ей Богу, усердный человек, и очень много я его мучил.

Упражняюсь теперь в описании топографическом Крыма. Деревни все уже описаны, только надобно перевесть на русский язык. Я поспешу все представить, как о продуктах земли, так и о сборах. Теперь только могу доложить, что редко можно найтить так плодородную землю: нонешний год не в силах будут всего урожая убрать...

В начале 1784 г. (2 Февраля) Екатерина пожаловала Потёмкина Президентом Военной Коллегии с чином Генерал-Фельдмаршала, Екатеринославским и Таврическим Генерал-Губернатором и Шефом Кавалергардского полка.

"Все возраставшее могущество Потёмкина заставило и других государей искать в нем: король польский препроводил к нему ордена Белого Орла и Св. Станислава; Фридрих Великий поручил брату своему, принцу Генриху, возложить на него ленту Черного Орла; датский король прислал орден Слона, шведский орден Серафима".

"Это был царь, только без титула и короны" (Я.Л. Барсков).

"Гений Потёмкина царил над всеми частями русской политики" (П.В. Чичагов).

Иностранные наблюдатели с изумлением видели, что часто князю Потёмкину оказывали больше почести, чем самой императрице, в которой многие видели "необыкновенную женщину – знаменитую Екатерину, которую князь де Линь оригинально и остроумно называл Екатериной Великим".

"Вольтер и Даламбер несколько грубо польстили, уверяя, что свет проливается на нас с Севера".

"Да будет Северная звезда у всех перед глазами! – вот истинная звезда Царей; она ведет прямо ко храму бессмертия" (Де Линь).

Потёмкин организует для императрицы путешествие в Крым, куда она направится, сопровождаемая громадной свитой и послами – австрийским, английским и французским.

Австрийский император Иосиф II скажет французскому послу Луи Филиппу де Сегюру: "Мы нищие! Ни в Германии, ни во Франции не могли бы позволить себе того, что здесь делается русскими..."

На это Екатерина могла бы добавить: "Меня обворовывают точно так же, как и других, но это хороший знак и показывает, что есть что воровать".

Путешественники искренне поражены всем увиденным. Потёмкин просто превосходит себя. Императрицу приветствует даже рота амазонок...

Екатерина II писала исторические произведения, сказки, пьесы и статьи, но вот в области стихосложения она была не очень сильна. Хотя, когда Державин предложил ей 40 вариантов стихов, прославляющих адмирала В.Я. Чичагова, она отказалась от них и написала свои:

С тройною силою шли шведы на него.

Узнав, он рек: Бог защитник мой.

Не проглотят они нас.

Отразив, пленил и победы получил.

Правда, эти стихи будут написаны после побед над шведским флотом в 1789-1790 гг. Во время той войны Императрица сообщит принцу Де Линю: "Ваша непоколебимая пишет к вам при громе пушек, от которого трясутся окна моей столицы".

Сейчас же, в мирный 1787 г. Екатерина, восхищенная великолепием Тавриды, слагает стихи, посвященные Потёмкину.

Лежала я вечер в беседке ханской,

В средине бусурман и веры мусульманской.

Против беседки той построена мечеть,

Куда всяк день пять раз имам народ влечет.

Я думала заснуть, и лишь закрылись очи,

Как уши он заткнув, взревел изо всей мочи...

О, Божьи чудеса! Из предков кто моих

Спокойно почивал от орд и ханов их?

А мне мешает спать среди Бахчисарая

Табачный дым и крик... Не здесь ли место рая?

Хвала тебе мой друг! Занявши здешний край,

Ты бдением своим все вяще укрепляй.

И в самом деле надо было спешить и укреплять, и защищать. Ибо, желающая вернуть себе Крым, Турция развязала новую войну.

Знаменательная победа Суворова под Кобурном и долгая осада Очакова.

"Ничего я не видел скорее и лучше сделанного, как ее распоряжения в сию внезапную войну, которые собственною ее рукой написаны и присланы были к князю Потёмкину во время осады Очакова" (Де Линь).

Все считали что взять Очаков можно легко и быстро и не понимали, почему князь все медлит и медлит со штурмом, а главное, почему множеству женщин, находящихся в его ставке он уделяет больше внимания, чем военным делам. Тем болезненней поразила всех новость, что князь вскоре посылает в Париж за модными башмаками для одной из дам. При этом курьер доставки туфелек имеет чин подполковника.

Эта новость мгновенно облетела русский лагерь. А затем слухи о том, что Потёмкин вместо того, чтобы заниматься осадой Очакова, ублажает дам, поплыли по всей России.

Правда, выяснилось, что князь, заодно, хочет найти и привлечь в армию лучшего французского хирурга и лучшего инженера. Принц Де Линь взял на себя труд написать рекомендательное письмо относительно инженера, а Рожер де Дама – относительно хирурга и покупок, долженствовавших удовлетворить вкусу князя.

Заручившись рекомендательными письмами подполковник Карл Федорович Баур прибыл в столицу Франции, где сразу же вызвал ажиотаж своим приездом. Был даже поставлен водевиль о дурачествах князя Потёмкина. Бауэр же с утра до вечера носился по модным лавкам, скупая самые дорогие модели женской обуви...

– Привез? – был первый вопрос Потёмкина.

– Привез, привез! – успокоил его подполковник, наблюдая как в палатку князя втаскивают целый ворох коробок, перевязанных яркими лентами.

– В какой?

– Вот в этой!

Князь нетерпеливо сорвал упаковку, открыл крышку, выбросил из нее туфельки и достал толстый пакет, в котором были планы подземных минных галерей, сооруженных французскими инженерами на подступах к Очаковской крепости.

– А остальные документы?

– И остальные, и даже самые-самые секретные. Тоже среди туфелек. Ведь их на границе досматривать не стали.

– Молодец! А водевиль-то посмотрел?

– Нет. Не успел. Да и что они могут показать нам? Как мы их обдурили, что ли?

Потёмкин не жалел денег на разведку. Агентура светлейшего князя успешно работала по всей Европе и он всегда был в курсе всех событий...

Но этого тогда не знали ни Принц Де Линь, ни граф Рожер де Дама.

При осаде Очакова Рожер де Дама был адъютантом князя Потёмкина («приехал ко мне Граф Дама, сущий дитя, но скромный и отменно вежливый»).

Вот что он вспоминал о событиях того времени.

"Все ломали себе голову по поводу небрежности князя Потёмкина, а ревностный принц Нассау оставался на своей яхте в полном бездействии, предаваясь размышлениям и придумывая план атаки города, благодаря которому он, по его мнению, немедленно мог бы завладеть им.

Представив свой план князю Потёмкину, он умолял его сделать рекогносцировку батареи Гассан-паши на лимане.

Князь Потёмкин согласился, и 16 сентября после обеда он сел в двадцатичетырехвесельную шлюпку, взяв с собой принца Линя, принца Ангальта, принца Нассау, управлявшего судном, и меня.

Турки дали нам спокойно все рассмотреть, но в тот момент, как они заметили, что мы собирались повернуть и уйти, они открыли ужаснейший огонь пулями, картечью, бомбами из всех родов орудий – на нас посыпался целый град, – и в то же время турки, приготовившиеся, по-видимому, во время нашей прогулки, бросились в большом количестве к судам разных величин, с намерением атаковать и неизбежно взять нас в плен, так как мы были беззащитны.

Князь Потёмкин, сидя один на кормовой банке, со своими тремя орденскими звездами на виду, держался поистине с поразительным по благородству и хладнокровию достоинством. Только принц Ангальт казался обеспокоенным важным событием, которое могло изменить всю его судьбу...

Принц Линь, равнодушный к опасности, с самодовольным видом косился одним глазом на батарею, а другим наблюдал за принцем, старался смехом выразить свое презрение к происходившему...

У принца Нассау, ответственного за все последствия этого предприятия, был расстроенный вид; он возбуждал, подгонял гребцов, грозил им и готовился к самой гибельной катастрофе...

Между тем крики принца Нассау столь возбуждающе подействовали на силу и устойчивость матросов, что нам удалось немного опередить турок и у нас возродилась надежда на спасение...

К нашему счастью, нам удалось наконец стать под защиту наших батарей. Мы избавились от погони турок и сошли на берег в виду 4-5 тысяч зрителей, внимательно смотревших на нас и спокойно обсуждавших опасность нашего настоящего положения и нашу дальнейшую карьеру . Когда миновала опасность и беда была исправлена, об этом больше не говорили; никто не заикался о случившемся перед князем Потёмкиным и, в особенности, перед принцем Нассау. План его, как можно предполагать, вылетел из головы в пылу огня, и никто даже не спросил, зачем, собственно, мы ездили".

Очаков будет взят 6 декабря 1788 г.

Вскоре Императрица сообщит Гримму: "Имею честь объявить вам новость, которую вы уже, может быть, и знаете, именно о взятии штурмом Очакова. Фельдмаршал князь Потёмкин прислал мне донесение с подполковником Бауром, которого я тотчас произвела в полковники..."

А потом последует победоносный 1789 г., когда турецкие крепости, даже такие, как Аккерман и Бендеры, сдавались без боя.

Императрица напишет Потёмкину: "Кампания твоя нонешняя щегольская".

3 декабря 1790 г. светлейший сообщит императрице о посылке корпуса Суворова к крепости Измаил. 11 декабря после 8-часового изнурительного и кровопролитного штурма крепость падет.

В кратком донесении говорилось: "Не Измаил пал, но армия турецкая, состоящая в 30 слишком тысячах, истреблены в укреплениях пространных... Войска оказали мужество примерное и неслыханное..."

Теперь все шло к победному завершению войны с Турцией.

Но все чаще и чаще Потёмкин получает тревожные вести из Петербурга о возрастающем влиянии на Екатерину II молодого фаворита Платона Зубова.

Князь не скрывает своего недовольства Мамоновым. "Зачем, обещав, его не дождался и оставил свое место глупым образом".

А Мамонов просто признался Екатерине, что уже год любит фрейлину княжну Дарью Щербатову и просит разрешения соединить с ней свою судьбу.

Ну что же, Екатерина лично обручает жениха и невесту, осыпает их подарками и удаляет от двора.

Вскоре в письмах к Потёмкину она начнет писать о появившемся рядом с ней "Чернявом", заботы о котором вернули ее к жизни.

(Платон Александрович Зубов, будучи штабс-ротмистром лейб-гвардии конного полка будет пожалован полковником и флигель-адъютантом (1789 г.) и вскоре генерал-майором, корнетом кавалергардского корпуса, кавалером орденов: Св. Анны, обоих Польских и Св. Александра Невского.)

Заискивающий сначала даже перед камердинером государыни – Захаром, Зубов понемногу осмелеет и начнет посматривать на всех свысока, принимая как должное уже заискивание перед ним.

Зубная боль

«...носился слух тогда, что князь, поехав из армии, сказал своим приближенным, что он нездоров и едет в Петербург зубы дергать...» (Г. Державин)

Прибывший в столицу Потёмкин был уважительно принят Императрицею, подарившей ему дворец, известный под именем Таврического, и платье, украшенное алмазами и дорогими каменьями, в двести тысяч рублей.

"При виде князя Потёмкина, – писала императрица принцу Де Линю, – можно сказать, что победы и успехи украшают человека. Он возвратился к нам из армии прекрасный, как день, веселый, как зяблик, блистательный, как звезда, более остроумный, чем когда-либо...".

Потёмкин начинает активно работать вместе с А.А. Безбородко, составляя документы "для отклонения от войны" с Англией и Пруссией. Много времени проводит он и наедине с государыней, решая важные политические задачи, ведь к этому времени европейский кризис достиг своего апогея.