Текст книги "2034. Война на костях"

Автор книги: Юрий Бурносов

Соавторы: Сергей Чекмаев,Александр Бачило,Татьяна Томах,Иван Наумов,Яна Дубинянская,Дмитрий Градинар,Лора Андронова,Александр Сальников,Павел Герасимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Вот твой сын, – пытаясь улыбаться, сказала Инга, протягивая к нему ребенка. Небесно голубые глазки посмотрели на Грифа с любопытством, но третий глаз, распахнувшийся между маленьких бровей, был ярко-синим и по-взрослому задумчивым…

– Инга!

– Гм, – сказал кто-то из тумана.

Гриф открыл глаза. Туман расступился, открыв полянку нежно-зеленого мха, усыпанного белыми цветами. Ночь закончилась, как и не было: солнечный свет заливал полянку, сидящего на пеньке седобородого старика и лукошко с грибами возле его ног.

– Потеряли кого, молодой человек? – поинтересовался старик, жмурясь на солнце, как сытый кот.

– Вы кто? – Гриф почувствовал, как остатки хмеля слетают с него, оставляя наедине с невозможной действительностью.

– А вы?

– Гриф, – растерявшись, представился он.

– Стервятник? – уточнил старик, пристально разглядывая Грифа – так, что тому почему-то захотелось поежиться. «Просто птица», – хотел сказать Гриф, но промолчал. Потому что у него не было крыльев – даже маленьких, ненастоящих, вышитых золотыми нитками на черном мундире. А крылья – главное для птицы, это понимал даже полковник со своими игрушечными крылышками на форме.

Взгляд старика будто снимал с Грифа кожу, заглядывая внутрь, где метались потревоженные воспоминания, судорожно трепыхалось сердце, когда-то отогретое рукой маленького мутанта, а потом замерзшее снова. На долгие годы. И только сейчас ожившее снова, заставляя задыхаться, чувствовать и бояться. – Что, маска-то уже второй кожей приросла?

Повторил слово в слово за Ингой и Наблюдателем – будто действительно залез в воспоминания Грифа и вынул оттуда тревожащий, жгущий кожу под треклятой маской вопрос.

– Или боишься, как бы лица не увидели те, кого ты рвешь, Ловчий? Или сам своего лица боишься, а?

– Вы кто? – цепенея от ужаса, выдавил Гриф.

– Вопрос, не кто я, вопрос – кто ты. – Старик перестал разглядывать Грифа, с кряхтением поднялся с пенька. – Пойдем-ка, – велел, тяжело опираясь на локоть Грифа. – Пойдем. Да лукошко захвати – меньшой сынок-то у меня страсть как боровики в сметане уважает.

Тропинка вилась через луг, заросший высокой – до плеч, травой и огромными цветами. Вроде и та тропинка – и не та. Бабочки взлетали из-под ног, ласточки с суетливым чириканьем носились мимо. Высоко в небе, неподвижно раскинув крылья, парила какая-то большая птица. Стервятник?

«Может, я сплю?» – подумал Гриф. Снял перчатку, потрогал влажные лепестки огненно-алого цветка, дотронулся до лица и, поколебавшись, сорвал тонкую, плотно липнущую к коже, защитную маску.

Аромат цветов и правда оказался чудесным. Гриф не мог надышаться, глотая воздух, как волшебный невероятно вкусный напиток. Голова кружилась. Ветерок щекотно покалывал кожу, непривычную к открытому воздуху.

– На солнце-то не обгори с первого разу. – Старик усмехнулся, одобрительно косясь на Грифа, и нахлобучил ему на голову свою обтрепанную шляпу.

Деревня тоже была знакомой, но вроде не совсем такой, какой ее накануне увидел Гриф, отыскивая старосту.

Старик остановился возле первого дома.

– Ну проводил – и будет, – сказал он Грифу, отнимая лукошко. – На грибы не зову, все равно сейчас вкуса не поймешь. А на свадьбу заходи – попозже. Марьяну-то помнишь?

– Которая в тумане нашлась? – предположил Гриф.

– Она. Дочка ее замуж выходит за моего внука. Приходи, коли сможешь.

– Я… – замялся Гриф, пытаясь разобрать, что не так. Деревня сейчас была больше, вместо покосившихся халупок – красивые дома с резными крылечками и ставнями, яркими цветастыми занавесками. Дочка Марьяны – которая еще сама ребенок?!

– Ну а старшого сынка моего ты вроде тоже знаешь, – сказал старик, приветливо махая рукой человеку, вышедшему на крыльцо. Взгляд голубых глаз, остановившийся на Грифе, был приветлив и любопытен, но третий глаз, ярко-синий, взглянул на Грифа строго и будто с укором…

– Скорее, – негромко сказал Гриф в сумерки сарая. – Выходите все, только тихо.

Он бежал сквозь туман, не разбирая дороги, и уже думал, что будет бежать так вечно, навсегда заблудившись в молочно-белой пустоте. Но неожиданно вывалился обратно – в бледнеющую перед рассветом лунную ночь. Маску он так и не нашел и позабыл снять с головы драную старикову шляпу – потому патрульные сразу не узнали его. Потому, может, ему и не было так стыдно, укладывая их на землю точными выстрелами парализатора.

Первым высунулся староста.

– Благодарствуйте, господин старший очиститель. Я так и подумал, что ошибочка вышла. – Вы ведь велели деревню не трогать, а ваши подчиненные чего-то перепутали – но народ-то волнуется…

– Тихо, – сказал ему Гриф. – Выводи своих людей – и уходите. Быстрее. Утром приедет истребительная бригада, и я не смогу…

Староста нырнул в сарай, там забормотали торопливо и невнятно, кто-то ахнул, кто-то сердито буркнул: «Цыть, дура!»

Отступив в сторону, Гриф смотрел, как они выходят – взрослые, дети, старики. Попытался угадать среди них Марьяну – но он никогда ее не видел, да и в предрассветных сумерках лиц было не разглядеть. На Грифа косились молча и в основном испуганно. Только одна женщина метнулась к нему, бухнулась на колени.

– Сыночек, спасибо тебе, милый, спасибо, – забормотала торопливо и горячо, ловя руку Грифа и пытаясь поцеловать.

– Иди, Василиса, – велел староста, поднимая ее. Хмуро пояснил: – Ей тут добрые люди сказали, что всех детей отберут, а грудных, мол, и вовсе усыпят… как больных псов… а у ней детей мал мала, у Василисы… Иди, Василиса, господин старший очиститель говорит, торопиться надо.

– Как тебя звать-то, сыночек? За кого молиться мне теперь? Как звать?

– Гриф, – растерянно ответил он. Женщина кивнула и заторопилась догонять остальных.

– Детей в середину, – командовал староста, подталкивая отстающих. – Семен и Олаф замыкающими – если что, подхватите, кто падать будет…

– Про детей-то правда? – спросил он, оборачиваясь к Грифу. Теперь, перестав называть Грифа «господином старшим очистителем» и умильно улыбаться, он изменился. Стал строже и суше и даже вроде как чуть распрямился, будто уродливый горб перестал отягощать его. Словно принял Грифа в ряды своих, перед которыми не надо притворяться и надевать маску пугливого деревенского дурачка.

– Правда.

– Ну и как ты-то теперь?

– Не знаю, – Гриф пожал плечами.

– Может, с нами, а? Двух-трех крепких ребят отряжу, чтоб пособили…

– Куда они? – Гриф удивленно смотрел, как люди бегут через луг – но даже не к туману, где можно было бы попытаться спрятаться, а наверх – к обрыву над бледной рекой тумана.

– Куда? – Он осекся, когда первый из бегущих шагнул в пропасть. На секунду он пропал из виду – Гриф успел с ужасом подумать: – «Чокнутые – они все здесь чокнутые, во главе с этим рыжебородым. Массовое самоубийство?!» А потом фигурка, сорвавшаяся с обрыва, появилась снова, поднимаясь выше и выше, и, наконец, поймав воздушный поток, заскользила, почти не двигая крыльями.

– Так что, – переспросил староста. – Может, с нами?

Он скинул тулуп, бывший горб вырвался в разрез рубахи на спине двумя большими серебристо-серыми крыльями.

– Я… – Гриф поперхнулся. Староста улыбался. Исчез горбатый уродливый старик, теперь перед Грифом стоял рыжебородый стройный крылатый бог, щедро и небрежно предлагающий: «Может, с нами?»

– Я сам, – сказал Гриф, глядя на парящие над туманом человеческие фигурки. «Инга, – позвал он, будто она могла быть там, среди них, и будто теперь наконец было можно попросить у нее прощения. – Инга, как получилось, что я искал тебя, а нашел себя? Себя – того, кем я мог бы быть? Или еще могу стать? Может, я еще сумею отыскать тебя – как та Фанька нашла свою Марьяну, несмотря на то, что это невозможно – может, просто потому, что очень хотела ее найти… Только теперь я должен больше не потерять самого себя, да?»

– …Спасибо, я попробую сам.

– Это правильно, сынок, – одобрил бог, похлопав Грифа по плечу. – Митька! Ты чего тут застрял? – рявкнул он, заметив за дверью сарая мальчишку, подслушивающего разговор.

– Счас, счас, – недовольно сказал тот, вылезая из укрытия. Подошел к Грифу, с любопытством заглянул в его лицо. Спросил: – Дяденька, а гриф – это птица?

Юрий Бурносов
Кэле-таньги

Америка – единственная страна, которая от варварства перешла прямо к упадку, минуя стадию цивилизации.

Жорж Клемансо

1

Старый Ваамчо нагнулся и поднял с камней мертвую евражку. Он внимательно рассмотрел зверька, бессильно свесившего лапки, и покачал головой: на оскаленной мордочке тускло поблескивали три глаза.

Старик отшвырнул трупик и вытер ладонь о кукашку. Евражки шли с гор, из тундры, третий год, и все были с лишними ногами, хвостами, ушами, глазами… Раньше такого не было, а теперь совсем худо. Собаки сначала охотно жрали евражек, но потом стали болеть, дохнуть, и все бы, наверное, так и передохли, но отчего-то перестали жрать зверьков сами – верно, поняли, что в евражках – болезнь.

Покачав головой и еще раз обтерев ладонь о засаленную оленью шкуру кукашки, Ваамчо сел на большой валун и принялся набивать в трубку табак. Табака оставалось совсем мало, да и не табак то был в основном, а махорочная труха, смешанная с сушеной травой; это делал умелец Ярак, отец которого еще перед войной купил у тангитанов-русских много курева, хотел лавку открывать, да помер. Ярак тогда шибко горевал, потом тоже хотел лавку открыть, да война случилась. Тангитаны перестали прилетать и приплывать, потом радио замолчало, а начальник Отке уехал на вездеходе узнать, что ж теперь делать, да так и не вернулся. А ведь двадцать лет прошло, как уехал. Сам Ваамчо не считал, зато Ярак считал – он календарь вел и говорил, когда какой праздник, когда месяц меняется или год.

Добыв огонь, Ваамчо закурил и снова покачал головой. Совсем худо стало жить. Когда-то было здесь без малого сорок яранг, а осталось – шестнадцать. Неделю назад жена Экетамына умерла, болела много, пухла, волосы лезли. Экетамын так огорчился, что просил, чтобы его удавили, но никто не стал. Тогда Экетамын хотел себя убивать, да не позволили – и так народу мало осталось. Связали Экетамына, полежал он, успокоился, а вчера уехал с братьями на охоту. Охота плохая стала, то ли дело раньше – моржей били, а теперь совсем нельзя моржей бить…

Ваамчо вздохнул. Было тихо, море набегало на берег и с еле слышным шипением отползало назад. Справа старик видел стойбище – дымки над ярангами, собак, а вон Айвам нарты чинит. Слева на прибрежных камнях покоилась подводная лодка – высотой как десять яранг, а длиной как много-много китов. Ее выбросило давно, Ваамчо еще не такой старый был; он помнил сильный шторм, ночью море шибко волновалось, и одна из волн, самая огромная, принесла на берег лодку. Жители стойбища поутру собрались вокруг смотреть, кто же вылезет из громадины, но никто не вылез, и до сих пор не вылезал. Ярак говорил, что в такой лодке можно жить сколько угодно и совсем наружу не выходить, и ему сначала верили, ходили даже стучать в железо, кто не боялся – вдруг тангитаны изнутри ответят! – а потом перестали стучать, потому что всякое, конечно, бывает, но чтобы двадцать лет внутри жить и вовсе наружу не выйти, это точно Ярак выдумал. А дальше шаман Эттыне не велел туда ходить, потому что внутри лодки, наверно, все умерли, а раз умерли, немудрено, что там духи завелись. Эттыне с морем говорит, он знает.

Старый Ваамчо долго еще курил и смотрел то на лодку, покрытую ржавыми пятнами, то на Айвама, который чинил нарты. Он уже собрался было пойти и помочь Айваму, потому что нарты у того были совсем плохие, долго их чинить, но тут увидел в море, на самом горизонте, что-то необычное. Старик аккуратно выколотил трубку, взобрался на валун, на котором только что сидел, и прикрыл ладонью глаза от солнца. Однако Ваамчо так и не разобрал, что же такое плывет – корабль или не корабль, и крикнул:

– Айвам! Эй, Айвам! Зови скорей Ярака, кажется, что-то случилось!

2

– Черт. Там болтается русская подводная лодка, – сказал Бэнгс, опустив бинокль. – Прямо рядом со стойбищем.

– Думаете, русские аварийно высадились здесь?

– Вполне вероятно. Лодка сидит на мели, судя по всему, она здесь уже довольно давно… Вопрос в том, куда отправился ее экипаж.

– Дайте бинокль, – сказал коммандер Уиллетс. Он долго смотрел, сопя и покашливая, потом сообщил:

– Атомный ракетоносный крейсер проекта «Оскар-2». Если я правильно помню, у русских на Севере их было четыре. Выглядит совершенно заброшенным, но это еще ни о чем не говорит.

– Сколько человек на борту? – спросил Бэнгс.

– Сто тридцать человек. Плюс у них имеются ракетные установки «Гранит», которые при желании они могут по нам применить.

– Но ведь не применили же, – разумно заметил Бэнгс. – А нас трудно не заметить. Думаю, коммандер, они давно нас засекли своими радарами.

– Не применили… – согласился Уиллетс. Он задумчиво потеребил нос. – Давайте пошлем катер.

– В любом случае мы не сможем подойти очень близко, – сказал Бэнгс и нажал кнопку на пульте. – Лейтенанта Херрина срочно на мостик!

Херрин явился быстро, все это время Уиллетс внимательно рассматривал берег в бинокль.

– Послушайте, Херрин, – сказал Бэнгс. – Возьмите десяток человек понадежнее, на вас возлагается проведение переговоров с местными жителями. Надеюсь, вам не нужно объяснять принцип политики «Американец – друг»?

– Нет, сэр.

– Тогда грузитесь на катер и отправляйтесь. Оружие применять только в крайнем случае, но и не рискуйте без нужды. Официальная версия – мы научно-исследовательское судно, скажем, радиофизический проект НАСА.

– Полагаете, они знают, что такое радиофизика и НАСА, сэр?

– Если там офицеры с подводной лодки, которая торчит на берегу, они знают не только о НАСА. А если там только аборигены – тем лучше, это мирный народ, насколько мне известно, и с ними легко будет наладить отношения. Возьмите с собой подарки – кое-что из продуктов попроще, выпивку, лекарства. И не забудьте Девлина – он знает русский.

– Есть, сэр.

Лейтенант убрался с мостика, а Бэнгс обернулся к коммандеру и спросил:

– Полагаю, вы со мной согласны, коммандер?

Уиллетс сухо кивнул. Командиром SBX был все-таки Бэнгс, хотя он, по сути, являлся сугубо штатским капитаном. Впрочем, поступил капитан и в самом деле верно, притом в глубине души Уиллетс надеялся, что русского экипажа на побережье не окажется. А с местными эскимосами они найдут общий язык, даже если тем это не понравится.

– Я прослежу за отправкой, – сказал Уиллетс.

– Действуйте, коммандер.

Уиллетс спустился по трапу, поглядывая в сторону далекого берега. Огромный комплекс едва заметно покачивался на слабой волне, и коммандер в очередной раз поразился его уродству и вместе с тем величию. Самоходная радиолокационная станция, конечно, не была создана для дальних самостоятельных переходов, но остров Адак, где она базировалась с 2007 года, пришлось покидать на том, что было под рукой. А под рукой имелись несколько полуразбитых фрегатов УРО и старые минные тральщики плюс атомная подлодка «Олимпия», экипаж которой сориентировался в ситуации еще быстрее, чем команда Бэнгса, и распрощался с Алеутами совершенно неожиданно.

Своей относительной безопасностью Бэнгс и еще семьдесят три человека были обязаны, как ни странно, русским. Именно они еще в начале века построили нефтяную платформу, которую планировали продать норвежцам – те собирались добывать нефть на шельфе Северного моря. Однако норвежцы тут же перепродали махину в пятнадцать тысяч тонн весом корпорации «Боинг», которая и сделала из нее то, что станция представляла теперь – а именно Sea-based X-band Radar. На судоверфи в Браунсвилле неудавшуюся нефтедобывающую платформу переоборудовали, навесили на нее модуль с радиолокационной станцией, здоровенный белоснежный колпак которой ярко сверкал под солнцем.

Директор Агентства по противоракетной обороне генерал Оберинг в свое время сказал, что радиолокационная станция комплекса SBX способна из района Чесапикского залива – то есть за пять тысяч километров – обнаруживать и сопровождать находящийся над Сан-Франциско объект размером с бейсбольный мяч. Возможно, так оно и было – но для Уиллетса главнее оказалось то, что во время войны это умение не помогло ни генералу Оберингу, ни Соединенным Штатам в целом. Зато оно помогло персоналу, если живущих на станции можно было так называть – в конце концов, свои прямые функции SBX не исполняла уже два десятка лет…

Уиллетс еще раз взглянул с семидесятиметровой высоты на далекий берег Чукотки и чернеющий там корпус русской субмарины. По сути, если это некая уловка и подлодка может выйти в море, шансов у SBX нет – от ракетно-торпедного удара спастись она не в силах, даже маневр при ее скорости и неповоротливости ограничен. Но возвращаться было некуда, равно как и менять курс не имело смысла. Куда еще идти? В мертвый Анкоридж? В мертвый Ном? В мертвые Датч Харбор или Колд Бэй? Или обратно на Алеуты, где их потопят свои же или вздернут, как только экипаж ступит на землю? Или в Петропавловск, где с ними случится то же самое, если город еще жив?

Коммандер никак не ожидал, что послевоенные десятилетия превратят оставшееся от Америки в дикий набор самопровозглашенных республик, городов-государств и даже империй – форма устройства зависела от вкусов пришедших к власти, а иногда и от их умственного здоровья. Аляска, которой серьезно досталось от русских и китайцев, пала последней – военных оттуда вышвырнули, а сейчас (и Уиллетс надеялся на это) потихоньку резали друг друга на основании религиозных, этнических и прочих противоречий.

Парни Херрина уже грузились в катер – старую залатанную посудину, оборудованную двумя автоматическими орудиями и пулеметами. Херрин взял с собой главстаршину Брина, и коммандер это одобрил: Херрин был весьма сообразительным для черного, но Брин лучше сориентируется в сложной ситуации, если таковая возникнет на берегу. Там, где лейтенант будет стоять, засунув палец в задницу, Брин разберется моментально.

Остальные девять человек десанта в основном были военные моряки или морпехи, почти весь «боевой состав» станции, где преобладали все же гражданские лица или те, кто самовольно расстался с несуществующими ВМС США. Порядок на борту удавалось поддерживать только с помощью таких, как Брин или Бродски, который молча курил, прислонившись к ограждению. Коммандер с горечью подумал, что даже они не помогут, если придется возвращаться – команде надоело морское путешествие, да и горючее на исходе. Станция рисковала превратиться в этакую Аляску в миниатюре, тем более что Уиллетсу уже докладывали о подобных настроениях, и менее всего он хотел бы видеть себя болтающимся на кран-балке или расстрелянным на вертолетной площадке, где они с Бэнгсом, доком Шелби и офицерами иногда играли в подобие гольфа.

– Мы готовы, сэр, – доложил лейтенант Херрин, пока его подчиненные заканчивали грузить на катер ящики с картофельной водкой, галетами и шоколадом.

– Кэптен уже сказал вам, а я повторю: аккуратнее. И учтите, если на берегу есть экипаж русской подводной лодки, вам придется туго. Они не поверят в бредни про радиофизическую станцию НАСА, как только увидят ваши рожи, я уж не говорю об оружии. С местными особенно не церемоньтесь – эти русские эскимосы еще более дикий народ, чем те, с которыми вы сталкивались на Алеутах и в Номе. А любой дикий народ любит жратву и выпивку и боится, когда ему бьют по морде.

Бродски ухмыльнулся. Лейтенант Херрин возразил:

– Но кэптен приказал…

– Да-да, политика «Американец – друг», я помню, – прервал коммандер. – Но эти разумные идеи канули в Лету вместе с Америкой как таковой, лейтенант. И если на берегу вас встретят с луками и стрелами, а потом бросят в котлы, чтобы съесть – я искренне советую предупредить эти печальные события. А вот если вам предложат своих жирных жен и оленье мясо – это совсем другое дело. Но и здесь будьте бдительны. Года три назад эскимосы вырезали Барроу, а затем точно так же обошлись с командой фрегата «Сиу-Сити», которая приплыла посмотреть, что там произошло. После танцев, ужина и возлияний…

– Есть, сэр.

– Постоянно будьте на связи. Если что-то произойдет, мы вышлем вторую группу на помощь.

– Да, сэр. Я надеюсь, что все будет в порядке.

– Я тоже, – сказал Уиллетс. Еще бы, отправить вторую группу десанта – означает оставить станцию практически без надежных людей… – Отправляйтесь с богом.

3

– Это не корабль, – убежденно произнес Ярак. Он повернулся к старому Ваамчо, рядом с которым приплясывал от волнения Айвам, и повторил:

– Это не корабль.

Ваамчо и сам понимал, что это не корабль. Высокий и неуклюжий, на толстых ногах, уходящих в море, с огромным белым шаром сверху, это никак не мог быть корабль. Однако он плыл. Плыл сюда.

– Что будем делать, Ярак? – спросил Ваамчо.

– Надо собрать всех. Он еще далеко. Может быть, он совсем сюда не приплывет. Зачем мы ему нужны? А может быть, это тангитаны вернулись, и все теперь наладится и станет, как раньше было.

– У тангитанов не было таких кораблей, – осторожно заметил Айвам.

– А теперь, может быть, есть. Откуда нам знать, Айвам?

– Соберем всех, – согласился Ваамчо. – Беги, Айвам, позови остальных. И Эттыне позови, пусть он спросит у моря.

Айвам кивнул и побежал к стойбищу, смешно перепрыгивая через камни. Жалко, нет начальника Отке, подумал старик. Отке бы сразу сообразил, что делать. Но Отке уже двадцать лет как уехал и возвращаться не стал…

– Кажется, они плывут сюда на лодке, – сказал Ярак. – Смотри, Ваамчо.

Старик посмотрел.

– Да, это маленький корабль, – подтвердил он. – Наверное, большой корабль с ногами не может подойти близко к берегу.

– Катер. Я думаю, большой корабль боится мертвой лодки, – сказал Ярак. – А значит, это не тангитаны.

– А кто же?

– Может быть, враги тангитанов. Американы.

– Такое может быть, – согласился Ваамчо. Он помнил американских ученых, которые вместе с русскими прилетали в стойбище на вертолете очень давно, до войны. Американы были такие же с виду, как и русские, только говорили непонятно и мало пили водку и спирт, чего Ваамчо понять не мог и сразу решил, что это не очень хорошие люди – ведь только не очень хорошие люди отказываются пить водку и спирт, когда им предлагают. Еще Ваамчо помнил, что у одного американа было совсем черное лицо. Он еще подумал, что американ шибко долго сидел на солнце или попал в огонь костра, но начальник Отке объяснил, что у американов такие тоже есть, и черные лица у них от рождения. Тогда Ваамчо окончательно убедился, что американы – не очень хорошие люди, да и не совсем люди, потому что черное лицо может быть разве что у кэле, а не у обычного человека.

Потом американы затеяли воевать с тангитанами, и хорошая жизнь для стойбища совсем закончилась. Перестали прилетать вертолеты, начальник Отке уехал, а потом сделалось страшное – евражки с пятью ногами, рыба, какой раньше никто не ловил, а на моржа и подавно никто ходить уже не мог.

– Американы – это плохо, – сказал Ваамчо. – Прогоним их?

– Мы их должны хорошо встретить, это гости, – возразил Ярак. – Сейчас люди придут, и решим, что делать.

Люди уже шли от яранг, потому что Айвам быстро сбегал. Все шли, только Экетамына с братьями не было, потому что они уехали на охоту. Зато пришел Еыргын, и Нутенкеу, и Манэ, и Амос с Анкалканом, и женщины все тоже пришли, и дети. Даже Эчавто, который родился с одним глазом посреди лба и совсем без носа, ковылял позади остальных. Зато Айвам бежал впереди и, постоянно оглядываясь, что-то объяснял, показывая рукой в сторону моря. Не было только шамана.

Катер тем временем приближался, и Ваамчо понял, что не такой уж он и маленький. Серо-стального цвета, с небольшой пушкой со щитом, ощетинившийся антеннами и какими-то железными прутьями и палками, катер выглядел враждебным и неуместным. Старик подумал, что такой пригодился бы – можно, наверное, на нем до Энурмино доплыть. Только что там делать, в Энурмино – говорят, ушли все оттуда, нельзя стало там жить.

– Флаг не американский, – сказал Ярак. Ему хорошо, подумал Ваамчо, глаза молодые, далеко видит. Хотя какой такой флаг у американов, старик все равно не знал.

– А чей? – спросил он.

– Синий какой-то… – сказал Ярак. – Стой тут, поговори с людьми, а я к себе побегу.

И Ярак заторопился в сторону своего дома, единственного в стойбище, сделанного из дерева. Старый Ваамчо знал, для чего бежит Ярак. Только у него из всех жителей стойбища хранился русский автомат. Его принес с собой солдат, приползший через горы из тундры. Солдат умирал, но успел рассказать, что он пришел с секретной точки, и там тоже все умерли. Солдата похоронили, а автомат забрал Ярак, потому что другие все равно не знали, что с ним делать – это ведь не ружье.

Ваамчо покивал, потому что Ярак делал все правильно, и повернулся обратно к морю. Теперь и он видел, что флаг на маленьком корабле с пушкой – синий.