Текст книги "Контролер. Порвали парус"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 10

Ингрид поджала губы и помалкивает, но на лице суровое неодобрение, дескать, вот какие они современные ученые и какого уровня у них дискуссии.

– Да, – сказал Данко уже с профессиональным интересом, – одновременно объяснять простому народу, а также очень простому, что специальные службы по противодействию терроризму смотрят только на незаконность действий, а не на ваши прелюбодейства. Кому нужны прелюбодейства простого народа? Он и прелюбодействовать как следует не умеет!

Ивар подал голос от своего стола:

– Возражений будет много. Я отслеживаю реакцию на нововведения по форумам. Там обычно народ высказывается искренне. Ботов отсекаю сразу и скажу честно, иногда мне кажется, мир состоит из одних луддистов.

Я кивнул в сторону Ингрид.

– Из них две трети женщин, они всегда консервативнее людей. Для них нужны какие-то добавочные червячки… Отыщите и доложите.

Ивар сказал озабоченно:

– Сделаем. Но криков будет много.

– Стихнут, – сказал я уверенно. – Это же простое ворчание, каким бы истошно громким и с виду неистовым ни было.

Гаврош добавил с презрением юного, но ох какого мудрого:

– А кто с диванными хомячками считается? Даже если их море?.. Подумаешь, электоратели… Электорнут, на кого укажут пальцем и скажут, за этого не голосовать, он тиран и нелиберал!.. Тут же, доказывая свою независимость, проголосуют «за».

Остальные заулыбались, Ивар сказал серьезно:

– У диванных либералов главный страх в том, что ФСБ увидит, как мастурбируют в ванной на фото Ани Межелайтис!.. Они, как говорит наш великий и мудрый вождь, он же шеф, останутся в прошлом.

Данко добавил еще серьезнее:

– Потому тот, кто раскрывается перед другими все больше и больше, именно тот ближе к будущему. Оксана, слышала?

Оксана с достоинством поджала губы.

– Размечтался! Не стану я тут перед вами раздеваться.

Данко изумился.

– Я что… такое сказал?

– Ты всегда такое говоришь, – поддержал Гаврош ревниво. – Даже когда молчишь.

– Зато сопишь так выразительно! – поддержал Ивар.

Ингрид шумно вздохнула, на лице суровое осуждение такой темы для дискуссии, хотя чего ждать от мужчин, даже если они ученые, все равно свернут на женщин.

Данко бросил на нее беглый взгляд.

– Вообще-то, – сказал он примирительно, – мы уже намного больше открыты друг другу, чем наши дедушки и бабушки, разве не так? И связаны… почти постоянно. Раньше телефон стоял только дома, а сейчас он у каждого в кармане. А вот-вот можно будет видеть любого из друзей с помощью телекамер на улицах!.. А что, я уверен, такая услуга станет доступной через два-три года!.. Как думаете, шеф?

Я сдвинул плечами.

– Думаю, что и незнакомых тоже так же можно будет рассматривать.

Ингрид бросила на Данко заинтересованный взгляд, как на будущего сотрудника секретной службы, а Ивар сказал с сомнением:

– Это вы загнули, шеф!.. Друзей еще понимаю, они свой код дадут, а с незнакомыми… разве что спецслужбы?

– Сперва спецслужбы, – ответил я, – потом все… и без всяких паролей. Спецслужбам бесплатно, за них государство платит, а простому люду сперва дорого, чтобы опробовать реакцию, а потом постепенно снижая цены…

Данко уточнил:

– Мобильники раньше были тоже только у спецслужб. Я имею в виду переносные рации! Наш великий и мудрый вождь, который вот точно собирается повысить нам жалованье, говорит, что сейчас главное прячется в подготовке людей. Любыми способами.

Я, великий и мудрый вождь, ответил благосклонно:

– Данко, у тебя в руках все вычислительные мощности. Возьми Гавроша в помощь, рассчитайте мне реакцию среднестатистического существа… Все, отбой. Мы прибыли.

Ингрид подогнала авто к подъезду, на меня бросила хмурый взгляд.

– Ах-ах, великий и мудрый!

– Ребята прикалываются, – ответил я мирно.

Она вышла, хлопнула дверцей, но мне открыть не успела, я отстегнул ремень и покинул автомобиль на секунду раньше.

– Прикалываются, – согласилась она, – но говорят серьезно. Блин!.. Что-то в тебе есть в самом деле такое… Не видела бы в постели и туалете, тоже сказала бы что-то… не так высокопарно, однако…

Я поддержал ее под локоть, как кавалер даму, но она даже не заметила оскорбления, по ступенькам взбежала быстро и целенаправленно, словно готовится выбивать двери ногой.

– Как думаешь, – бросил я вдогонку, – если народ увидит президента и глав государства в туалете, уважать станут меньше?

Она отрезала:

– Не увидят!

– Почему? Файервол?

– Можно вообще не устанавливать, – ответила она. – Нет, установить придется, но для внутренней сети!.. Чтобы только охрана постоянно видела главу правительства.

– Это и сейчас так, – ответил я мирно. – Не знала? Прости, не сообразил, что от секретной службы тоже есть секреты и прочие недоговоренности.

– Нет таких секретов!

– Есть, – сказал я. – Но ты так и не ответила. К худшему или к лучшему изменится отношение?

Она выпалила вопросом на вопрос:

– А ты сам как думаешь?

– Думаю, – ответил я, – вообще не изменится. А почему должно измениться?

– Ты что… не понимаешь?

Я потряс головой.

– Нет. Разве избиратели не знают, что президент тоже ходит в туалет? А что должно измениться, если еще и увидят? Все же ходят!.. Вот если бы оппозиция вообще по своей святости туда ни ногой, тогда еще могло бы что-то измениться…

Она умолкла, явно ищет контрдоводы, судя по выражению лица, а я пожалел, что не заехали по дороге в мой отдел, что уже не отдел, а в самом деле Центр, так как помещений выделяется все больше, аппаратура завозится новейшая, а помимо импортной пришли отечественные «Байкалы», где гарантированно никаких закладок и шпионских программ.

Хотя их и так нет, но это только специалистам понятно, а для широкого населения разработку компьютеров российского происхождения и собственного программного обеспечения нужно объяснять происками госдепа, что никогда не спит.

С другой стороны, если не разрабатывать такие вещи у нас, то будущие программисты и вообще специалисты хайтека, не находя применения своим талантам, двинутся на Запад и в Штаты, так что лучше удержать их здесь любой херней и объяснить, насколько это важно для существования свободной и независимой России, как будто в мире останутся какие-то независимые страны, если их уже нет сейчас.

До здания филиала ГРУ еще с полкилометра, но мы уже попали под прицел видеокамер, что вели нас остаток дороги, сличая как номер автомобиля, так и наши фото, сделанные через лобовое стекло.

Странное чувство всемогущества, когда вот так, не покидая сиденья авто, вижу, как наши портреты пошли по базам данных, что значит, новое оборудование, все нарабатывается заново.

Ингрид кивнула на парадное крыльцо.

– Еще не забыл дорогу?

– Я думал, ты догадывалась.

– О чем?

– Вообще-то, – пояснил я скромно, – и не покидал. Это для вас, чтобы выглядеть работающими, нужно протирать штаны в креслах и мозолить глаза руководству. А кто-то умеет и виртуально, в духе двадцать первого.

– Ах ты свинья, – сказала она.

– Я тебя тоже люблю, – сообщил я.

В коридорах за нами следят видеокамеры, что понятно, а также понятно, что у лестницы, лифта и в начале каждого коридора стоит охранник из элитных частей спецназа.

Камеры хороши, но не могут сбить с ног злоумышленника, обезоружить, повязать и доставить. Роботизация хоть и на марше, но колонны с флагом и победной песней пока еще не вышли из заводских врат, хотя первые пугающие обывателя экзы уже сошли с набирающего скорость конвейера.

В коридорах Управления походка Ингрид стала еще четче, а сама она выпрямилась и развела в стороны и без того широкие плечи. Вот для чего нужны видеокамеры, подумал я. Это как зеркала, мимо которых всегда подтягиваешь живот и выпрямляешь спину…

Охранник у двери лишь скользнул по мне взглядом. Все что нужно знать, знает, инструкции на мой счет уже получены, остальное не его дело.

Ингрид распахнула дверь в кабинет, но осталась в коридоре, а я перешагнул порог. Мещерский за столом, но поднял голову, лицо осветилось радостной улыбкой.

– Владимир Алексеевич!

– Аркадий Валентинович…

Он порывисто поднялся, вышел навстречу с протянутой рукой.

– Как вы?

– Работаю, – ответил я.

Он все в том же безукоризненном костюме английского аристократа, как на мой невнимательный взгляд, это женщины скажут типа того, что цвет чуть иной, чем в предыдущем, даже скажут какой, хотя такого цвета в палитре художника не существует, но это у каких-то художников, а у женщин много чего существует, чего нет у людей.

Да и лацканы его костюма короче, скажут, я и сам теперь начинаю замечать эти ненужные мужчинам мелочи, хотя это не я, а постоянно требующий работы мозг.

Он уже приспособился к распределенному режиму существования, восхитительное будущее, что в ближайшие годы ожидает нас всех, хотя абсолютное большинство населения испугает. Масса людей из-за подобного страха останется по эту сторону первой же черты нового времени, как когда-то оставили позади питекантропов, а потом отделили кроманьонцев от неандертальцев, всякий раз отправляя оставшихся в небытие.

Мозг каждого, говоря образно, будет в чемоданах. Не весь, конечно, а большая часть, что хранит массу информации. Чемоданы не в руках или в чулане, а в облаке, в черепной коробке оставим только аналитическую и обрабатываемую функцию… как это уже давно, разве что во времена Гомера все хранили в голове.

Мы обменялись рукопожатием, я сказал тепло:

– Когда покидаю Управление, радуюсь встрече с коллегами в Центре Мацанюка, а когда выхожу оттуда, предвкушаю удовольствие общения с вами, Аркадий Валентинович, и вашими коллегами… они же и мои, к слову.

Он всматривался в мое лицо с таким же теплым выражением в глазах.

– Владимир Алексеевич, а вы за эти несколько дней еще как бы возмужали и взматерели… Жалею, что не занимаюсь наукой, но кому-то надо было…

– Знаю, – ответил я. – Я здесь тоже не совсем из-за взбрыка.

Дверь распахнулась, я успел увидеть в коридоре Ингрид, но вошли Бондаренко и Бронник, заулыбались, эти уже не лорды, простецки хлопали меня по спине и плечам.

Бронник даже пощупал бицепс и с одобрением кивнул, будто увидел, как я тренируюсь с ребятами из спецназа ГРУ.

Не успели сесть, явился Кремнев, властный и могучий, как носорог, ощущающий свою мощь и значимость, кивнул мне почти по-дружески и протянул руку.

– Как отдыхалось от нас?

– Вас восстановили в прежней роли? – ответил я вопросом на вопрос.

Он кивнул.

– Да. Похоже, вам удалось кому-то из важных чинов переломить хребет. Вчера вызвали в Штаб и сообщили, что мое назначение на космодром Восточный отменяется.

– Огорчены?

Он взглянул на меня исподлобья.

– С какого перепугу?.. Здесь у нас мир меняется на глазах, к чему и мы причастны, а там просто рутина и перетягивание одеяла с Илоном Маском… Ростислав Васильевич, рад вас видеть… Лаврентий Петрович.

Он обменялся рукопожатием с Бондаренко и Бронником, Мещерский жестом пригласил всех ближе к столу.

– Прошу сесть, отключаем связь.

Я промолчал, что глушилки у них работают вовсю, однако насчет смартфонов прав, и дело не только в инструкциях.

Когда сели к столу поближе, Мещерский сказал примирительно:

– Владимир Алексеевич, вы должны войти в наше положение!.. Нам не первый раз пихают в штат старых заслуженных генералов, которым никак не хочется на пенсию. У последнего шесть тяжелых ранений и пять высших военных наград, доблестно защищал интересы нашей страны в конфликтах за рубежом… Да, он привык к военной дисциплине…

Я сказал зло:

– Тогда на хрена его сюда пихали?

Он развел руками.

– А что, в отставку и застрелить? Руководство наверху решило, что его боевой опыт может пригодиться. И хотя да, он уже устарел, но… Владимир Алексеевич, не все в мире идеально. И в нашей службе тоже. Мы старались оградить его от вас…

– А нас от него?

– Разумеется, это в первую очередь!

– Дело не во мне, – произнес я с рассчитанным нажимом. – Этот солдафон все испортил бы!.. Ишь, приказы у них не обсуждаются!.. Да хрен такой мною покомандует!

Он сказал успокаивающе:

– Да тише, тише… Я же сказал, мы таких вообще старались изначально не допускать к вашему отделу… Я сам такому не поручил бы даже доставку пиццы. Разумеется, мы всегда принимали к сведению ваше желание самому рулить…

Я уточнил:

– Только принимали к сведению?

Он снова развел руками.

– Это только слова. Владимир Алексеевич, победа за вами! Но не стоит ее так демонстрировать. Генералы не только туповаты, но и злопамятны. Делайте свое дело, а им придется умолкнуть.

Глава 11

Я смолчал, подумав быстро, что с моими возможностями как-то не совсем правильно выполнять указания пусть хороших и правильных людей, но значительно уступающих мне по интеллекту… И хотя у меня интеллект пока лишь первого порядка, или, как говорят в корпорации Ицкова, интеллект низшего уровня, но даже он дает огромное преимущество за счет неизмеримо большей скорости обработки данных.

Во всем остальном я на том же уровне мышления, где и был, однако и это немало, все-таки доктор наук на интеллектуальной лестнице стоит выше полковника ГРУ, генерала или какой-либо важной хрени вроде маршала.

Мещерский что-то заметил по моему лицу, сказал с подчеркнутым удовольствием:

– Владимир Алексеевич… вы в самом деле перебороли весь Генеральный штаб! Со всеми его советниками. Такие дела раньше отмечали грандиозными попойками.

– Это мы можем, – сказал Кремнев бодро. – Я отвечаю за коньяк, Бондаренко веселых девок приведет, он у нас спец.

– Это Бронник спец, – возразил Бондаренко, – я больше по закуске!

Я поинтересовался:

– А как удалось генералов заставить принять мои условия?

Мещерский усмехнулся, покачал головой, а ответил вместо него довольный, как пара слонов, Бондаренко:

– Такие люди никогда не признают поражения.

– Тогда как? – спросил я.

– Раньше, – пояснил он, – в таких случаях стрелялись, смывая кровью позор поражения, теперь… выходят в отставку. А нерешенные вопросы ложатся на стол преемника.

Я вздохнул.

– Преемник уже известен?

– Генерал Гонта. Дубовицкий, правда, в отставку не ушел, просто это изъяли из его ведения и передали Гонте, пояснив, что ученые – народ капризный и склочный, с ними нужно поделикатнее.

Я спросил с тоской:

– И как он?

Бондаренко сдвинул плечами, а Мещерский ответил чуточку уклончиво:

– Очень хороший человек, если судить по его работе военного советника в… ряде стран, где с благодарностью принимают нашу помощь в национально-освободительной войне. Как говорили в старину, слуга царю, отец солдатам. Трижды ранен, один раз тяжело, что показывает: подавал советы не из самого глубокого тыла… Отмечен высокими наградами…

– Которые носить пока нельзя?

– Но может на них посмотреть, – ответил он с усмешкой. – Хранятся в особом отделе Генерального штаба. Ему дали подержать в руках, а потом деликатно отобрали в интересах секретности.

Я сказал неохотно:

– Хороший специалист не обязательно хороший человек. А нам нужен еще и умный… Хорошо, Аркадий Валентинович, будем ждать этого специалиста по военным советам. А что слышно про то глупое разбирательство насчет беженцев из Туниса?

Мещерский сказал со вздохом:

– Совещание было на самом высоком уровне. Дело не в том, какое решение хотели вынести, у нас сгоряча ничего не делают, вопрос рассмотрели очень тщательно и со всех сторон, а за это время убедились, что все указывают пальцами на МОССАД. Это хорошо, МОССАДу сочувствуют, большинство в Европе и Штатах его действия оправдывают. Все-таки маленькая страна отчаянно борется с огромным арабским миром за существование, им можно действовать жестче, чем толерантной Европе…

– А мы Европа? – спросил Кремнев. – А как же особый путь?

– Особого нет даже у марсиан, – ответил Мещерский.

Мещерский начал рассказывать, на каком этапе перестройки силовых структур мы сейчас, я слушал молча, даже не шевелился, чтобы не сбивать с мысли. Мещерский наконец умолк, вперил в меня вопрошающий взгляд.

Помедлив, я сказал медленно:

– Да, это интересно.

Он покачал головой.

– Всего лишь?.. Мы живем среди людей, Владимир Алексеевич, а не в мире химических формул. Да и в химии, думаю, иногда реакции протекают не так, как задумано. А люди есть люди.

– Отборные люди, – сказал я вежливо.

– Отборные, – подтвердил он. – Поднявшиеся по служебной лестнице достаточно высоко, где на каждом этапе многоэтажные тесты и проверки на адекватность. И то, бывает, заносит…

– И что эти отборные решили? – спросил я. – Да, капитан Волкова уже сказала, но мне, чтобы принять какое-то решение, нужно услышать и вас. Скажу честно, мне вовсе не хочется работать в организации, где от меня будет мало толку.

Он произнес суровым голосом:

– Ваше решение затопить судно с зараженными людьми рассматривалось долго на самом верху…

– С террористами, – уточнил я.

– Что?.. Ах да, конечно, в первую очередь они террористы…

– Разве это не главное?

– Они еще не считались террористами, – ответил он, – с точки зрения закона. Они могли, или кто-то из них мог передумать и прийти в полицию с повинной и все рассказать… И, говорю вам честно, это был не единственный аргумент против ваших самовольных действий. Были и повесомее… Но, повторяю, тщательнейший разбор склонил чащу весов на вашу сторону. К тому же вмешалась и третья сторона, вы догадываетесь, о ком я… Они провели там на месте тщательный анализ того, что осталось от пожара, и решили, что в данной ситуации вы поступили математически точно и верно. Что потребовало от вас мужества при таком решении и ответственности. Их доводы в вашу пользу послужили последней каплей, что перевесили чашу весов. Вы реабилитированы полностью.

Я покачал головой.

– Вот уж не думал, что помощь придет с той стороны… Хотя нет, вру. Думал о таком. Даже предполагал.

Бондаренко сказал с лицемерной улыбочкой:

– Вербуют.

– Госдеп не спит, – согласился Мещерский. – Спит и видит. Стараются вам понравиться.

– ЦРУ и так нравится, – ответил я, – а вот Госдеп вроде нашей Госдумы… И это все по тому разбирательству?

Бондаренко довольно гоготнул.

– Правильно, Владимир Алексеевич, требуйте орден!

– Мне нужны твердые и четкие заверения, – ответил я сдержанно, – что никто не будет влезать в мою работу. Ни руководить, ни контролировать. О результатах буду докладывать лично вам. Если сочтете мою работу… не совсем удовлетворительной, то либо отдел закроете, либо на мое место возьмете другого, а я вернусь в свой институт.

Мещерский вздохнул, как мне показалось, с облегчением.

– Тогда мы договорились. Именно это я и отстаивал.

– И… как?

Он сдержанно улыбнулся.

– Отстоял. Когда ситуация требует немедленных решений, любые коллегиальные совещания приведут к потере драгоценного времени. Это все поняли.

– Когда поступает сигнал о пожаре, – напомнил я, – команда пожарных выезжает немедленно. Не запрашивая разрешения у руководства.

– Ситуация точно такая, – согласился он. – Только масштабы шире. Потому принимаете решения единолично… однако и отвечаете лично. Уже не сошлетесь, что вам не то велели.

– Спасибо, – сказал я. – Я вам напринимаю! Ахнете.

– Этого я и побаиваюсь, – ответил он без улыбки. – Я же знаю, самые страшные люди – люди с хорошо развитым интеллектом. А из них просто ужасные – ученые.

– Интеллект, – признал я, – частенько говорит непривычные вещи. Для гуманитария позапрошлого века, а они все оттуда, наши истины вообще звучат чудовищно и аморально.

– А они не аморальны?

Я сдвинул плечами.

– Мораль, как и мода, к науке отношения не имеет. Но «морально – не морально» оказывает влияние на общество гораздо больше, чем «умно – не умно». Парадокс, верно?.. Аркадий Валентинович, вот распечатка ближайших вызовов… В основном по Азии и Африке. Что в какой-то мере успокаивает, в Европе и США не так-то просто спрятать лабораторию или тайком мастерить атомную бомбу.

Он вздохнул.

– Надолго ли.

– Вы прямо в яблоко, – признал я. – Через два-три года эти лаборатории можно будет поместить на одном столе. А это значит, и в Европе смогут создать чуму, что уничтожит весь мир.

Мещерский, пока я говорил, прислушивался к чему-то, микроскопический наушник у него в ухе, наконец поднял на меня взгляд.

– К нам идет генерал Туранский. Он из Управления Военно-космических сил.

– А что, – начал было я, но закончить не успел, дверь резко распахнулась, через порог ступил крепко сбитый мужчина в хорошо подогнанном мундире, массивный, но не рыхлый, с жестким выражением лица и квадратным подбородком.

Обменявшись рукопожатием с Мещерским и Бондаренко, вперил в меня острый и недружелюбный взгляд.

– Это и есть доктор Лавронов? Очень хорошо. В районе нашей базы в Сирии возникла внештатная ситуация. Вам придется срочно вылететь туда и пресечь…

Все умолкли, я ощутил себя на перекрестье взглядов. Раздраженный питекантроп во мне проснулся просто моментально и начал рваться наружу, но я удержал то, что называется внутренним голосом, хоть и с усилием, переспросил сдавленным голосом:

– Так уж сразу и пресечь? В смысле, тащить и не пущать?.. Что-то как-то мне такое не очень нравится.

В глазах Мещерского блеснул веселый огонек, Бондаренко замер почти по стойке «смирно», а генерал сказал резко:

– Приказ из самого Генерального штаба! Такое вообще не обсуждается. Просто примите к сведению, а исполнить нужно быстро и четко.

Я коротко поклонился.

– Знаете что, генерал?

– Что? – спросил он с вызовом. – Что вы мне скажете, рядовой?

– Скажу, – ответил я, закипая, – скажу четко и откровенно: идите в жопу, генерал! Можете строевым шагом!.. С барабаном и песней! Песню можете выбрать самостоятельно, разрешаю.

Бронник и Бондаренко притворились, что они всего лишь аппликации на стене, ничего не видят и не слышат, а я повернулся и вышел из кабинета.

В коридоре встревоженная Ингрид почуяла неприятность, еще как только увидела направляющегося к кабинету Мещерского генерала, бросилась навстречу, а за моей спиной хлопнула дверь и простучали шаги Бондаренко.

Он догнал, ухватил за рукав.

– Владимир Алексеевич, успокойтесь!.. Он еще не знает, что командующий Военно-космическими силами отстранен от работы с вашим Центром. Сейчас Аркадий Валентинович объясняет ему ситуацию.

Я спросил с подозрением:

– В какой степени отстранен?

Он сказал усмешливо:

– Генералам надлежит общаться с генералами, как ему было указано сверху. То есть с руководством ГРУ напрямую, а не пытаться влезать в чужие структуры да еще и раздавать там указания.

– Слава богу, – сказал я. – Нет, я не требую его отставки, у меня не тот ранг и вес. Я даже рад, что ему указали на наши разные весовые категории.

Он взглянул на меня остро и с пониманием.

– Но все же вы… обижены?

– Если честно, – ответил я, – то все наоборот. У нас в самом деле разные весовые категории. Я ученый, а он всего лишь военный! Любому генералу до ученого средней руки, как амебе до Эйнштейна, это и грузчику ясно. Но я принимаю мир, какой он есть в данный момент, понимая, что это явление временное. Скоро наступит наше время, когда генералов вообще не останется. Ни на планете, ни в космосе. А вот ученые будут править миром! Потому я сравнительно спокоен и уверен.

Он покрутил головой, словно не зная, что ответить, наконец сказал с сомнением:

– Как уже сказал Аркадий Валентинович, курирующим ваш отдел назначен генерал Гонта. Не вскидывайтесь, таковы правила. Все ГРУ целиком, как вы уже знаете, лишь один из отделов Министерства обороны. В самом министерстве… да что там в министерстве, в правительстве!.. опасаются нашего влияния и всячески обрезают нам крылья и связывают руки. Нам приходится отчитываться о каждом чихе.

– Ужасно, – сказал я искренне. – Какая же тогда секретность?

Он вздохнул.

– А вот так. Приходится раскрывать все операции не только перед проверяющими из военного министерства, но и какими-то чинушами из правительства, а то и вовсе депутатами Госдумы, уполномоченными на такие проверки не специалистами, а такими же депутатами, представляете?

– Представляю, – сказал я мрачно. – У нас же главный орган власти Госдума?.. Вот и госдумят вовсю. Их же простой народ выбирал! Надо оправдывать доверие даже самых простых, выполнять запросы кухарок и диванных стратегов.

– Они сами еще те стратеги, – ответил он невесело. – Но это плата за стремительный прогресс – все увеличивающийся разрыв между людьми образованными и кухарками обоих полов, у которых со времен Древнего Египта запросы не изменились… Давайте вернемся к Мещерскому?