Текст книги "Демгородок (журнальный вариант)"

Автор книги: Юрий Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Каждое воскресенье проводились соревнования по "демгородкам". Эту игру Избавитель Отечества в одной из своих речей назвал "блестящей народной насмешкой над утеснителями", но придумал ее на самом деле советник адмирала по творческим вопросам Николай Шорохов. От классических городков "демгородки" отличались лишь тем, что вместо обычных чурок фигуры складывались из деревянных болванчиков, изображающих всех главных злодеятелей сметенного антинародного режима, и назывались "Президентский совет", "Парламент", "Конституционный суд" и так далее... Ренат был абсолютным чемпионом среди спецнацгвардейцев, а иногда играл и на деньги. 4 Сегодня во всем мире существует обширная литература, посвященная историческому перевороту адмирала Рыка. Исследователям был даже предложен новый термин "благоворот" - государственный переворот, совершенный во благо народа. Но, поскольку этот термин в науке пока еще не прижился, я им пользоваться тоже не стану. В нашумевшей книжке французского журналиста М. Бавардера "Субмарины истории" мы видим, конечно, несколько беллетризированную, но в целом довольно правдивую картину тех судьбоносных дней:  "...Россия сброшена к подножию геополитической пирамиды. Унижена и оскорблена. В обществе, терзаемом комплексом исторической неполноценности, зреет взрыв. Нужен лишь детонатор. И вот подводная лодка адмирала Рыка, этот троянский конь конца второго тысячелетия, появляется у берегов Японии. Появляется как раз в тот момент, когда очередной российский президент ведет там переговоры о продаже острова Сахалин. О, как быстро повернулся флюгер истории! Ультиматум... Тщетные попытки запеленговать сумасшедшую субмарину... Мир, затаивший дыхание в предчувствии атомной катастрофы. И, наконец, компьютерная мудрость хозяина Белого дома. "Российский президент мне друг, но Япония дороже!" Однако, на наш взгляд, самую точную и по-восточному образную оценку случившемуся дал знаменитый китайский поэт и публицист Ван Дзе Вей в своем замечательном романе о бабушке великого Ду Фу. Он написал: "Лучший способ вылечить больного медведя - это попытаться снять с него шкуру" ..Иван Петрович Рык появился на свет в подмосковном городе Люберцы в семье простого токаря-расточника. А своеобычная фамилия - Рык вот откуда. Когда в 1933 году был осужден и расстрелян бывший предсовнаркома Рыков, сотни и тысячи встревоженных его однофамильцев метнулись в загсы: кто-то стал Ивановым, кто-то - Петровым, кто-то - вообще Осовиахимовым. И лишь дед адмирала, в душе хохоча над тиранами, попросил вычеркнуть только две последние буквы своей чреватой фамилии. Видный исследователь Фромма и Кафки Григорий Самоедов писал по этому поводу "Прояви хотя бы каждый третий, каждый пятый, каждый десятый такое же несуетное мужество, какое проявил в то лихое время Кузьма Филиппович Рыков, - и сталинизм рухнул бы сам собой..." Важнейшая проблема сегодняшней научной рыкианы - строгое отделение зерен подлинных фактов от бесчисленных плевел вымысла и откровенных фальсификаций. Так, например, зарегистрировано более 800 человек, деливших якобы кубрик со старшиной второй статьи Иваном Рыком Что же касается людей, служивших вместе с будущим адмиралом сначала в Севастополе, а потом в поселке Тихоокеанском (в просторечии - Техас), то они просто-напросто не поддаются учету...  Подписав указ о немедленном роспуске Всероссийского союза соратников Избавителя Отечества (ВССИО), Иван Петрович заметил в кругу близких "Если бы у меня на самом деле было столько друзей и товарищей, я бы спился насмерть уже в Техасе, а может быть, еще и в Севастополе". Но вернемся к работам западных исследователей. Итальянский профессор из Милана Б. Кьяккерони в своей монографии "Разум истории, или История безумия" пишет: "Без сомнений, на обостренное восприятие адмиралом Рыком происходящих внутри страны процессов серьезное влияние оказали два субъективных момента: личная драма и знакомство с идеями прогрессивного русского зарубежья". Нужно откровенно признаться, что накануне той всемирно-исторической "автономки" Иван Петрович поссорился и разъехался со своей многолетней и любимой женой Галиной, которая вместе с сыном отбыла к родителям в Севастополь. Супруга будущего Избавителя Отечества, урожденная Тищенко, имела в паспорте трезубец и запись, удостоверяющую ее безукоризненное украинство, а посему могла воротиться на жительство в город славы украинского оружия и даже поселиться в родительской квартире на бульваре Степана Бандеры. А вот капитану первого ранга Рыку, чистому русаку как по крови, так и по паспорту, никакой визы не дали, и он, бросившийся вслед жене, был грубо задержан на границе. Иван Петрович даже не мог как следует объяснить пограничникам в шелковых шароварах свои супружеские намерения, так как испытывал с украинской мовой определенные трудности. Пограничники же понимать русский язык решительно отказывались, а английского, на котором шли переговоры, вообще никто не знал. Очевидцы донесли до нас фразу, сказанную огорченным Иваном Петровичем возле шлагбаума: "Ну, вы, хлопцы, пожалеете!" Как всегда, свое слово адмирал сдержал. Оба бывших президента Украины ныне проживают в Демгородке, и каждый раз, чтобы выйти за границу своих шести соток, например, в магазин, они обращаются с письменным прошением в МИД и, как правило, в течение месяца получают визы. Конечно, потом супруги помирились и целостность семьи была восстановлена. Телеграмма-"молния" от жены первой легла на рабочий стол адмирала в Кремле. ПРОСТИ ВАНЯ Я БЫЛА ДУРА ГАЛЯ. Но это случилось позже, а тогда, буквально за день до выхода в море, будущий Избавитель Отечества узнал от верного человека в генштабе, что, воротившись из похода, подводная лодка "Золотая рыбка" будет ритуально уничтожена. Хоть сами моряки иногда в шутку и называют свои субмарины "железом", но мысль о том, что твой родной боевой корабль во исполнение какого-то гнусного параграфа некоего безумного договора разрежут на "иголки", была непереносима! Более того, лишившись своего подводного корабля, каперанг Рык, известный несгибаемостью перед начальством, наверняка был бы уволен в первобытное состояние и превращен в одного из бесчисленных безработных офицеров. О масштабах этой безработицы гласит красноречивый факт: в городе Кимры в то время на одно место капитана речного трамвайчика насчитывалось до 76 соискателей! Наконец, для понимания героического поступка адмирала Рыка очень важен тот факт, что он не понаслышке был знаком с трудами нашего великого изгнанника-мыслителя Тимофея Собольчанинова, который в юности на Воробьевых горах дал торжественную клятву писать не менее десяти страниц в день, и если ему, допустим, приходилось отрываться от стола, например, для получения Гонкуровской премии, то, воротясь, он увеличивал суточную норму и наверстывал упущенное. Переезд в Россию из изгнания по его прикидкам грозил невосполнимыми и ненастижимыми перерывами в работе. Но даже не это было главной причиной промедления: в глубине души он страшился, что, едва лишь его нога ступит на родную землю, ему настойчиво предложат сделаться чем-то вроде президента или регента, а это в ближайшие творческие планы не входило. Остается добавить, что, придя к власти, адмирал Рык убедительно попросил великого изгнанника вернуться на Родину и поселил его в Горках Собольчаниновских. Но и это произошло позже, а тогда, ощущая сыновний долг перед изнывающей страной, мыслитель вместо себя прислал в Россию книжку под названием "Что же нам все-таки надо бы сделать?" Ее-то и дал почитать своему другу и командиру заместитель по работе с личным составом Петр Петрович Чуланов, который нынче, как все знают, является первым заместителем Избавителя Отечества по работе с народонаселением. Содержание этой книжки, изучаемой ныне в школе, тоже общеизвестно, поэтому напомню лишь моменты, имеющие касательство к нашему повествованию. Тимофей Собольчанинов писал о том, что в России к тому времени имелись все предпосылки для возрождения и "вся искнутованная и оплетенная держава с занозливой болью в сердце ждала своего избавителя". А последняя глава так и называлась - "Мининым и Пожарским может стать каждый!". Особенно, как позже выяснилось, в душу командира субмарины "Золотая рыбка" запали такие слова прозорливца: "Россию недруги объярлычили "империей зла". Оставим эту лжу на совести вековых ее недобролюбцев. Но пробовал ли кто-нибудь постичь внутридушевно иное словосочленение - Империя Добра?!". Избавитель Отечества никогда не писал никаких мемуаров. Более того, однажды он заметил: политический деятель, строчащий книги, напоминает сомнительного мужчину, который, отобладав женщиной, тут же, не вылезая из-под одеяла, начинает ей же рассказывать обо всем, с ними только что приключившемся... Но, выступая в узком кругу боевых однокашников, Иван Петрович припомнил, как на третий день исторической "автономки" ему приснился вещий сон - будто бы шагает он по Красной площади и останавливается у подножия памятника Минину и Пожарскому. Точнее, даже не у подножия, а возле какого-то торговца русофобской национальности, разложившего свой убогий товар: штампованные часы, зажигалки, брелоки, аляповатую бижутерию, колоды карт с голыми девицами, именуемыми в образованном обществе "нюшками". Собственно, одна из таких колод (во сне!) и заинтересовала будущего Избавителя Отечества, так как на время "автономки" выпадал день рождения друга и заместителя П. П. Чуланова. И вот, когда Иван Петрович внимательно разглядывал подарочных "нюшек", ему вдруг послышался глухой, точно из неизъяснимой глубины идущий голос: "Ры-ы-ы-ык!" Будущий адмирал огляделся, предполагая, естественно, что его окликнул знакомый, какового непременно встретишь, забредя на Красную площадь. Ан нет, ни одного привычного лица вокруг не наблюдалось, и лишь тогда он догадался глянуть вверх: позеленевшие от времени губы князя Пожарского медленно шевелились: "Ры-ы-ык, ты не туда смотришь, Ры-ык!" "А куда?" - от неожиданности выронив карты, прошептал потрясенный Иван Петрович. "Туда-а-а!" - ответствовал князь и, тяжко повернувшись всем своим античным телом, указал десницей на Кремль. А Косьма Минин медленно кивнул, подтверждая сказанное...".  Каково же было потрясение будущего Избавителя Отечества, когда шифровальщик положил ему на стол политинформацию о том, что на общеизвестном памятнике работы скульптора Мартоса обнаружены множественные трещины (особенно на фигуре Пожарского)! В связи с этим памятник снят с пьедестала и отправлен в центральные реставрационные мастерские. Но отдельные граждане восприняли этот чисто искусствоведческий акт как целенаправленное кощунство, и по Москве прокатилась волна патриотических демонстраций. Все эти события, точнее, их зловещая тень, витавшая в скупых шифрованных информациях, повергли Ивана Петровича в глубокую задумчивость, из которой его вывели торжества по случаю дня рождения друга и заместителя П. П. Чуланова. После праздничного концерта и вышибающего слезу прослушивания магнитофонных поздравлений от оставленных на берегу родных и близких проследовали на обед в кают-компанию. Будущий Избавитель Отечества в честь такого дня приказал вместо положенных 50 граммов "сухаря" всем налить по 100! Испанский исследователь Д. Абладар в своей популярной книге "Роль алкоголя в мировой истории" договорился даже до того, что якобы эти лишние 50 граммов и определили дальнейший ход эпохальных событий. Просто диву даешься, какое незнание этнических реалий и особенностей национального быта проявляют некоторые зарубежные ученые! После обеда Иван Петрович пригласил старших офицеров к себе в каюту, чтоб угостить их коньяком. Потом, как вспоминают некоторые участники исторической "автономки", старпом перетащил в командирскую каюту алюминиевый бидон, где хранились остатки сэкономленного "шила". Дальше, конечно, тихо пели, чтоб не нарушить режим тишины... Глубокой ночью в штурманской рубке заревел "каштан". - Есть, командир! - отозвался сонный, но готовый к подвигу "штурманенок". - Ко мне "бычка". С прокладкой... Когда штурман с навигационными картами появился на пороге капитанской каюты, некоторое время его не могли никак идентифицировать. Будущий Избавитель Отечества несколько минут смотрел на командира БЧ-1 с долгой мукой узнавания и, наконец, молвил: - Менякус... - Простите, Иван Петрович, не расслышал... - М-меняем к-курс! - озвучил приказ командира политрук П. П. Чуланов. 5 Мишка подогнал свой "дерьмовоз" к домику № 85, холодно кивнул радостно выбежавшему навстречу хозяину и великодушно позволил ему собственноручно засунуть гармошчатую кишку в выгребную яму. Включив насос, Курылев присел на ступеньку машины, закурил "Шипку" и пригорюнился. Было от чего! Во-первых, его вызвал к себе начальник отдела культуры и физкультуры и наорал в том смысле, что, мол, когда он, Юрятин, брал его, Мишку, к себе на работу, то ожидал от него гораздо большего. "Не стараешься, Курылев, - нехорошим голосом закончил разнос подполковник. - Ох, не стараешься!" Во-вторых, с Леной по-настоящему Мишка не виделся уже почти две недели: все киносеансы отменили из-за этого идиотского спектакля. Курылев никак не мог въехать, зачем эту изолянтскую самодеятельность снимают на пленку да еще по личному приказу помощника И. О. по творческим вопросам Н. Шорохова. В Демгородок понаехали разные киношники, развязные, любопытные, всюду шныряющие: у изолянта № 241 (бывшего министра юстиции) они сожрали на огороде весь горох. Мало того, поселок перевели на спецрежим, а в съемочную группу подбавили еще нескольких осветителей и помрежей, ничем не отличающихся от остальных, разве только глазами - безмятежно-запоминающимися. И хотя Лена, получив в этом спектакле маленькую роль, постоянно присутствовала в клубе, даже поговорить с ней Мишка не решался, боясь чужих глаз и гнева подполковника Юрятина. Наконец, слава Богу, съемки закончились, кинокодла во главе с режиссером Куросавовым и драматургом Вигвамовым уехала восвояси, следом за ними отбыли и дополнительные осветители-помрежи, но тут у Лены заболел отец - сердечный приступ. Ее освободили от посещения воспитующих киносеансов "по уходу", и долгожданная встреча в кинобудке снова отдалилась. И в довершение всего Мишка не мог теперь останавливаться возле ее палисадника: спецбудку в "Кунцево" достроили, и там круглосуточно дежурили спецнацгвардейцы. А злыдень Ренат сказал как оы между прочим, мол, художники пишут портреты своих любимых, портные шьют любимым самые красивые платья, а ассенизаторы... ну, и так далее. Ведь именно он, Ренат, заставил Мишку познакомиться с Леной, именно заставил... - Вот, леди, ваш сероглазый король! - Сержант с галантной издевкой кивнул на Мишку. - Он спрячет вас в своем замке. А я, как верный вассал, буду ходить дозором и охранять вас от драконов... - Спасибо, - еле слышно проговорила она. В кинобудке Мишка усадил девушку на диванчик, который благодаря интендантской дальновидности можно было разложить в обширную двухспальную кровать, если, конечно, отодвинуть в сторону ящик с песком. Потом достал электрический чайник, налил из крана воды и вставил штепсель в розетку. - Чай будешь? - напрямки спросил он, полагая, что свинопасу обращаться к принцессе на "вы" как-то даже и неприлично. - Буду, - кивнула она. - Спасибо вам... Из зала доносились настолько разнузданные звуки, что даже думать о ситуации, в какой они издаются, не хотелось. Мишка поменял бобины и заварил чай. - Звать-то как? - спросил он девушку и снова почувствовал себя алешкинским подпаском в обществе благородной девицы. - Пятьдесят Пять-Б... - Ну, это ясно... А на самом деле? - Лена... - Миша... - Я знаю... Не вставая с дивана, она дружески протянула ему узкую ладонь. Деликатно пожимая ее, он почувствовал, что кончики Лениных пальцев, ну, просто ледяные. - Англичане говорят, холодные, как огурец! - улыбнулась она. - А у нас говорят, руки холодные, зато сердце горячее! - Может быть, и так, - погрустнела Лена. - Только теперь это ни к чему... - А тебя сюда никто на аркане не тянул, - заметил Мишка, разливая чай по кружкам. - У папы сердце... И спазмы мозговых сосудов... - На черта же он с такими мозгами в политику поперся? - Он хотел, как лучше... - Уже слышали, - усмехнулся Мишка и протянул Лене дымящуюся кружку. - Я ведь не знала. - Она подняла на Мишку грустные глаза. - Я в Англии жила. Я там в Кембридже училась... - Лена машинально выговорила "Кембридж" по-английски. И это почему-то особенно возмутило Мишку. - Ну, конечно, Новосибирский-то университет далеко! Кембридж поближе! - Он нарочно выговорил "Кембридж" так, будто произошел тот от слова "кембрик", а сам Курылев не офицер, а типичная отечественная пьянь-темень в исполнении сатирика-русофоба. - Я там писала диссертацию об Уайльде! - точно не замечая измывательства, ответила Лена и подула на чай.