Текст книги "В ритме «бугги»"

Автор книги: Юрий Коротков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Юрий Коротков
В ритме «бугги»

В парке культуры и отдыха светились фонари в кронах деревьев. Издалека, с танцверанды, слышались тягучие звуки танго. Чинно гуляли по аллеям граждане, скользили лодки по темной глади Москвы-реки.

Отряд бригадмильцев – десять человек, стремительно, плотной группой, почти в ногу прошагали по главной аллее мимо портретов Политбюро: крепкие парни одного роста, одинаково стриженные под полубокс, в одинаковых темно-синих костюмах с широченными брюками; у каждого на правом рукаве пиджака – красная повязка; в центре и чуть впереди – красивая девушка с жестким волевым лицом, того же синего цвета платье, сумочка на ремне прижата к бедру, черные волосы стянуты сзади в тугой узел. Они свернули на боковую аллею и, не сбавляя шага, двинулись дальше.

В дальнем безлюдном углу парка, где у забора свалены были безрукие гипсовые горнисты и безногие спортсменки с торчащей из культей арматурой, стоял старый дощатый клуб. Из зашторенных окон доносилась рваная, дерганая музыка. Здесь бригадмильцы остановились.

– Иван, Клим, Николай – с той стороны, – властно распоряжалась девушка. – Вилен, Слава – с этой. Остальные здесь. Мэлс, проверь черный ход. Семен, инструмент!

Семен раздал огромные портновские ножницы. Бригадмильцы рассредоточились широким кольцом вокруг входа.

Тот, кого назвали Мэлсом, обошел здание, подергал дверь и продел сквозь ручку прут арматуры.

– Заперто! – доложил он, возвращаясь.

Шторы в одном из окон чуть разошлись, и Мэлс мимоходом заглянул внутрь. Танцы были в разгаре, от ярких красок рябило в глазах, ребята со взбитым надо лбом коком и девчонки в замысловато уложенной «венгерке» со счастливыми лицами извивались во всех суставах, мелькали пестрые пиджаки, разноцветные галстуки и канареечные ботинки на толстенной подошве, брюки-дудочки в обтяг и короткие юбки с разрезом. Девчонка, танцующая у самого окна, резко повернулась, и Мэлс в метре от себя увидел ее веселое лицо с широким смешливым ртом и живыми темными глазами. Она держалась за руки с невидимым партнером, быстро касаясь его и тут же отталкиваясь то одним плечом, то другим, потом присела, играя плотно сжатыми коленями, крикнула что-то и засмеялась. И Мэлс невольно улыбнулся, глядя на нее из темноты.

– Какая гадость, правда? – с чувством сказала подошедшая сзади комиссарша.

– Да… – эхом откликнулся Мэлс, не отрывая глаз от девчонки.

– Не маячь перед окном, – подтолкнула его комиссарша. – Спугнем раньше времени.

Распахнулась дверь, стиляги пестрой шумной толпой повалили на улицу и тут увидели темные фигуры бригадмильцев, окруживших вход.

– Чуваки! Облава! – раздался чей-то крик, и стиляги рванули врассыпную. Бригадмильцы ловили их, умело выкручивали руки, валили на землю, Семен ножницами резал галстуки, комиссарша сладострастно, с застывшей на губах улыбкой, выдирая волосы, стригла машинкой коки.

Мэлс повалил на спину неуклюжего пухлого очкарика, Клим ухватил его за ноги.

– Пустите! Жлобье! – извивался тот.

Клим с треском распорол ему дудочки до колен и тотчас кинулся за другим. Перед Мэлсом возникла из толпы девчонка, которую он видел в окно, проскочила под рукой и побежала вдоль забора. Он бросился следом.

Девчонка мчалась над заросшим тиной прудом. В ботинках на тяжелых толстых подошвах ей бежать было трудно, и Мэлс без труда догонял ее. В тот момент, когда он протянул уже руку, чтобы схватить за плечо, девчонка вдруг споткнулась, охнула от боли и села. Мэлс остановился над ней.

Девчонка мучительно раскачивалась вперед и назад, держась за щиколотку.

– Знаешь, как больно… – подняв к нему лицо с закушенной губой, с трудом выговорила она.

Мэлс растерянно присел напротив.

– Сломала, наверное, – со слезами в голосе сказала она. – И кулон еще потеряла… – провела она пальцами по шее. – Все из-за тебя! Сам посмотри, что ты наделал! Нет, ты посмотри! Вот здесь! – требовательно указала она.

Мэлс неуверенно коснулся ее ноги, девчонка снова болезненно охнула.

– Идти-то можешь?

– Не знаю.

Мэлс встал и попытался поднять ее за руки – не получилось. Тогда он обхватил ее под мышками, она закинула руки ему за шею, и Мэлс наконец поднял ее на ноги. Так получилось, что теперь они стояли, тесно обнявшись, лицом к лицу. Мэлс замер истуканом – он впервые в жизни, хотя и вот так нечаянно, обнимал девушку. Та смотрела ему в глаза, все еще тяжело дыша после бега.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Мэлс… А тебя?

– Полина. Полли… Те, кто знает, зовут Польза.

– Почему Польза? – удивился Мэлс.

Девчонка таинственно улыбнулась, глянула по сторонам и потянулась губами к его уху, словно собиралась сообщить нечто важное. И вдруг с неожиданной силой толкнула его в грудь. Не ожидавший этого Мэлс рухнул с берега в пруд.

Девчонка стремглав бросилась прочь, вскарабкалась на решетку забора и спрыгнула с другой стороны. Оттуда оглянулась – Мэлс, облепленный тиной, в обвисшем мокром костюме стоял по колено в воде.

– Теперь и ты знаешь! – весело крикнула она. – Приходи на Бродвей – еще поболтаем. Проведешь время с пользой! – она засмеялась, послала ему с двух рук воздушный поцелуй и, пританцовывая, скрылась за деревьями…

Мэлс вылил воду из ботинок. Присмотрелся в темноте – и поднял с дорожки кулон – деревянного человечка на оборванном шнурке.

Комиссарша и Мэлс медленно шли по центральной аллее.

– Ну как же так получилось, Мэлс?

– Не догнал, – развел он руками.

– Ты, чемпион института?

– Я же говорю, Катя: споткнулся, упал в воду. С каждым может случиться.

– Я просто не понимаю, почему ты так легко об этом говоришь! Не догнал! Мы же не в салочки играем, Мэлс! Каждый стиляга – потенциальный преступник. От саксофона до ножа – один шаг…

– Знаешь что, комиссар, – остановился он. – Давай я лучше завтра рапорт напишу, шаг за шагом – как бежал, как упал, какой ногой споткнулся…

– Зачем ты так, – укоризненно сказала она. – Я же по-дружески…

Они пошли дальше. Катя глубоко вдохнула свежий воздух.

– Какой вечер!.. – она повела опущенной рукой, будто невзначай коснулась его ладони, помедлила и робко сжала, испуганная собственной смелостью. – Помнишь этот вальс? – она посмотрела в сторону танцверанды, где кружились одинаковые пары. – Пойдем потанцуем?

– Куда я мокрый-то? – засмеялся Мэлс.

– Ой, да, извини… Ну почему люди не хотят жить, как все? – расстроенно сказала она. – Не переживай, найдем эту стиляжную подстилку, никуда не денется…

Они остановились у колонн центрального входа.

– До завтра, Мэлс.

– Пока, комиссар.

Она снова укоризненно качнула головой.

– До свидания, Катя, – улыбнулся он.

– До свидания, Мэлс… – она все медлила с расставанием, напряженно выпрямившись, смотрела на него отчаянными глазами. Но вместо шага навстречу только порывисто, деревянным движением протянула ему руку, повернулась и, погасшая, одиноко побрела по улице в свою сторону…

Солнце яркими лучами било в окна. В комнате друг напротив друга симметрично стояли две железные кровати, две этажерки, два стола. На стене над кроватью Мэлса висели спортивные грамоты и красные ленты с надписью «Чемпиону…» и «Победителю…», на стороне брата – дипломы конкурсов и портреты Бетховена и Шостаковича. Братья стояли друг против друга в голубых майках и траурных сатиновых трусах ниже колен, Мэлс приседал и наклонялся, размахивая тяжелыми гантелями, младший – Ким – пилил на скрипке бесконечные гаммы. Из двери смежной комнаты вышел отец в таком же наряде, с деревянным стульчаком в руке и папиросой в зубах, безнадежно выглянул в коридор.

В бесконечном, уходящем в перспективу коридоре тянулась длинная унылая очередь – каждый со своим стульчаком. На огромной кухне на десяти плитах помешивали ложками в кастрюлях сонные хозяйки в бесформенных халатах.

– Ким, давай что-нибудь повеселее! – крикнул Мэлс. – С ритма сбиваешь!

Ким улыбнулся и энергично взмахнул смычком. Под бодрую мелодию Мэлс быстрее замахал гантелями. Потом схватил свою трубу и присоединился. Они играли, глядя друг на друга, улыбаясь, и отец не выдержал, крякнул и, не выпуская папиросы изо рта, взвалил на колени гармонь, растянул меха и подхватил с середины фразы.

Вдруг проревел, как валторна, бачок, в такт пропела водопроводная труба, хлопнула дверь и лязгнула крышка на кастрюле, и швабра прошелестела, как щетка по барабану. И вся квартира вдруг ожила, проснулась и задвигалась в едином ритме.

Мэлс и Ким пристроились в конец очереди, но мелодия уже продолжалась без них. В такт ей Мэлс безошибочно выхватил одну из тридцати зубных щеток над умывальником, макнул в одну из тридцати банок с зубным порошком, плеснул в лицо водой и вытерся одним из тридцати полотенец, тотчас уступив место Киму…

Они вышли из дома, махнули друг другу рукой:

– Пока, брат! – и разошлись в разные стороны.

Изо всех домов во всем городе выходили люди и вливались в толпы темно-синих граждан, шагающих по улицам столицы в бодром ритме утренней мелодии, которую подхватили фабричные гудки, клаксоны машин, звон трамваев и трели милицейских свистков на перекрестках.

Полина в скромном синем платье, напевая что-то про себя, таращила глаза в старое тусклое зеркало, подводила карандашом. Казенно обставленная комната – ни одной яркой краски, черные кожаные кресла и диван, непокрытый овальный стол посередине, на серванте военная фотография отца с черной ленточкой в углу.

Хлопнула дверь, Полли тотчас сгребла косметику в ящик комода и прикрыла сверху. Вошла мать.

– Где опять до утра была? – без выражения спросила она.

– На дежурстве.

Мать, не глядя на нее, прошла по комнате. Полли как бы невзначай зашла с другой стороны стола.

– Иди сюда!

– Ну не начинай опять, мам…

– Шалава! – мать взмахнула ремнем, пытаясь достать ее через стол. Она в бессильной ярости металась вокруг стола, опрокидывая стулья. – Ты понимаешь, что меня с работы снимут?! Двор пойду мести, и то если метлу доверят! Как я могу людьми руководить, если в своем доме шпионку вырастила?..

Полли задела локтем вазу, та упала и со звоном разбилась. И с этим звуком обе замерли на полудвижении, глядя на осколки.

– Ой… – запоздало сказала Полли.

Мать бросила ремень, присела и молча заплакала, опустив голову.

– Извини, мам… – растерянно сказала Полли. – Я же не нарочно… – она осторожно подошла ближе. – Так лучше даже – новую купим. Хоть что-то новое будет…

– Я после отца… за десять лет ни налево, ни направо не посмотрела ни разу!..

– Ну не надо, мам… – Полли коснулась ее плеча. Мать тотчас метнулась, пытаясь поймать ее за руку – та едва успела отскочить.

– Чего тебе не хватает, дрянь ты неблагодарная? Для чего я тебя растила, чтоб ты трусами из-под юбки сверкала? Мало я тебя била, надо было до кровавых соплей пороть, чтобы дурь вышибить! Где твое барахло американское? – она распахнула шкаф, стала выбрасывать на пол ее вещи. – Где ты его прячешь? Пожгу к черту, голой на улицу выгоню!..

– Все, мам, мне пора, – Полли подхватила сумочку и юркнула к двери.

– Куда?! – мать опередила ее. – Только через мой труп выйдешь! Ну, иди! – она распахнула дверь и легла на пороге.

Спускавшиеся по лестнице соседи удивленно смотрели на эту сцену.

– Перестань, мам! Вставай!

– Ну, давай! Перешагни через родную мать!

Полли бросилась обратно в комнату, открыла окно и запрыгнула на подоконник.

– Полька, стой! Стой, разобьешься!..

Однако девушка по узкой приступке уже добралась до пожарной лестницы и спустилась вниз.

– Лучше не возвращайся! – крикнула мать из окна. – Под дверью ночевать будешь!

В коридоре поликлиники около процедурного кабинета сидела длинная очередь. Открылась дверь, вышел пациент, болезненно потирая уколотое место, тотчас поднялся следующий.

– Минуточку! – остановила его медсестра, заметив подбежавшую Полину. – Проходите, девушка!

Очередь слабо зароптала.

– Спокойно, граждане! – сурово прикрикнула медичка. – Не на базаре!..

– Счастливая ты, Полинка, – вздохнула она, собирая шприц в кабинете. – Ну почему так – одним все, а другим только голые задницы с утра до ночи? Не поверишь – в лицо никого не помню. Штаны спустил– здра-асьте, Иванов, давно не виделись! Так и буду всю жизнь с задницами разговаривать…

Полли, перекинув через ширму синюю юбку, предложила:

– Пойдем с нами на Бродвей! Сто раз ведь звала.

– Ты что!.. – испуганно замахала та. – Я так не смогу…

Дверь распахнулась, из кабинета танцующей походкой вышла Полли – в цветастой блузке, короткой юбке с разрезом и ботинках на «манной каше». Очередь, разинув рот, проводила ее глазами по коридору.

– Следующий! – строго окликнула медсестра. – Спокойно, граждане! Не в цирке!

Мэлс издалека увидел на улице Горького у Елисеевского магазина толпу зевак.

У витрины стояли стиляги, среди них уже знакомые Мэлсу со вчерашнего вечера: пухлый очкарик, девчонка с кукольным личиком – огромными изумленными глазами и крошечным ртом, долговязый сутулый парень и Полли. Они резко выделялись среди одноцветной толпы не только пестрыми нарядами, но и громким, преувеличенно эмоциональным разговором, и преувеличенно свободными жестами, и особой, вихляющей во всех суставах походкой. И хотя они не обращали ни малейшего внимания на устремленные со всех сторон любопытные, удивленные, осуждающие взгляды, понятно было, что присутствие зрителей в этом театре необходимо.

Мэлс шагнул вперед, в полосу отчуждения между кругом зевак и стилягами. Те обернулись к нему.

– Оп-па! – в восторге развел руками долговязый. – Гляди – сам пришел!

– Чуваки! Ножниц никто не прихватил? – спросил очкарик. – Вернем должок?

– Да у него и так стричь нечего.

– С паршивой овцы – хоть шерсти клок!

Стиляги заржали.

Мэлс и Полли смотрели в глаза друг другу.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – ответила она.

– У них отношения!.. – ахнула кукла, в ужасе распахнув и без того круглые глаза.

– Была замечена в порочащих связях!.. – замогильным голосом откликнулся долговязый.

– Ты не простыл? – заботливо спросила Полли. – Мне показалось, ты вчера немножко оступился…

– А мне показалось, ты вчера что-то потеряла… – он протянул на ладони деревянного человечка.

– Да у них роман!.. – догадалась кукла.

– Товарищи, мы присутствуем при зарождении большого светлого человеческого чувства! – прокомментировал очкарик.

Полли посмотрела на талисман, потом на Мэлса. Молча взяла, завязала шнурок на шее.

– Могла бы спасибо сказать…

Она шагнула к Мэлсу, положила руки на плечи, приподнялась на цыпочки и поцеловала в губы.

– Полли, не делай этого, отравишься! – замахал руками очкарик. – Ответственно предупреждаю, как будущий врач!

Долговязый торопливо закрыл ладонью глаза кукле:

– Деточка, тебе рано на это смотреть.

– Спасибо, любимый… – нежно сказала Полли, отстранившись, и пошла к своим.

– Полли, как зовут этого интересного молодого человека? – кокетливо спросила кукла.

– Понятия не имею, – равнодушно ответила та, пожимая плечами.

Остолбеневший Мэлс остался за спинами потерявших к нему всякий интерес стиляг.

Старичок с клюкой и бутылками в авоське остановился перед стилягами.

– Бесстыжие! – гневно погрозил он клюкой. – Разврат тут развели посреди улицы! Сидели бы в подворотне, людей постыдились! Ржут, как лошади, патлами трясут, тьфу! Вот за это мы воевали? – ткнул он в них клюкой. – Для этого Москву защищали, чтоб такие обезьяны по улицам шатались?

Стиляги тотчас вытянулись по струнке, виновато повесив головы, как двоечники. Как только старичок, продолжая бормотать что-то под нос, двинулся дальше, долговязый пристроился за ним, пританцовывая, ступая нога в ногу, передразнивая каждое движение. Следом – очкарик, кукла, Полли и все остальные. За старичком тотчас выстроилась длинная очередь. Он глянул на витрину, и все так же подслеповато склонились вбок, он полез в карман и пересчитал на ладони мелочь – остальные тоже. Прохожие смотрели на процессию даже с другой стороны улицы, кто смеялся, кто осуждающе качал головой.

Мэлс сорвался с места и вклинился в очередь следом за Полли. Старичок свернул в дверь магазина – очередь втянулась следом и двинулась вдоль длинных прилавков. Продавщицы едва сдерживали смех, зажав рты ладонями. Старичок наконец обратил внимание на общее веселье, недоуменно покрутил головой, оглянулся – стиляги тотчас расступились, вдумчиво разглядывая кто витрину, кто товар, кто потолок.

Полли обернулась и увидела рядом Мэлса.

– Слушай, что тебе от меня надо?

– Ты позвала – я пришел, – беспечно улыбнулся он. – Провожу время с Пользой.

– Ты всегда такой настырный?

– Я не настырный. Я целеустремленный…

К бордюру, сигналя, подкатил шикарный открытый «паккард». Высокий красивый парень с самым высоким коком и самым длинным галстуком перемахнул на тротуар, торжественно открыл дверцу, и из машины выскочил ярко-зеленый от морды до обрубка хвоста боксер в проволочных очках на тесемке.

– Хелло, Фред!

– Хелло, чуваки! – стиляги ритуально поздоровались.

– Капитал! – Полли посвистела, присела на корточки и чмокнула пса в мокрый нос. – Здравствуй, Капа! Какой ты сегодня стильный!

– Ну что, чуваки, в «Кок»? – скомандовал Фред. – Там встретимся!

Часть стиляг отправилась дальше пешком. Кукла села на заднее сиденье «паккарда», долговязый просто перевалился через край, свесив наружу длинные ноги в оранжевых «тракторах», Фред сел за руль. Очкарик в театральном поклоне распахнул перед Полли дверцу.

– Мы еще увидимся? – спросил Мэлс.

– Конечно, – весело ответила она. – Бродвей – для всех!

Она царственно шагнула в машину и захлопнула дверцу, со всего замаха придавив пальцы очкарику. Тот взвыл, приплясывая на месте от боли.

– Ой… – запоздало сказала Полли.

– По-ольза! – укоризненным хором протянули все, разводя руками…

Мэлс проводил глазами автомобиль и в одиночестве побрел обратно.

Он безнадежно оглядел длинные ряды одинаковых пиджаков, брюк и галстуков в магазине. Больше жестами, чем словами попытался объяснить молоденькой продавщице длину и фасон. Та засмеялась, отрицательно качая головой…

Он прошел вдоль бесконечного строя одинаковых ботинок. Продавец, выслушав, только выразительно глянул на него и обратился к следующему покупателю.

Мэлс вышел на улицу. Не зная, что предпринять, вынул из кармана пачку папирос.

– Чем интересуемся?

Мэлс обернулся. За спиной вполоборота к нему стоял коротконогий человечек в надвинутой на глаза кепке и пристально смотрел вдаль. Мэлс проследил направление его взгляда, пытаясь понять, с кем тот разговаривает…

В узкой подворотне Мэлс отдал незнакомцу деньги. Тот, остро глянув по сторонам, сунул ему клочок бумажки:

– Адрес, – деловито сказал он. – Остальное на словах. Пароль: «Дядя Йося здесь работает?» Ответ: «Дядя Йося давно на пенсии». Контрольные слова: «Я от Нолика». Нолик – это я.

– «Я от Нолика. Нолик – это я», – повторил Мэлс.

– Нолик – это я. А вы – от Нолика, – поправил тот.

– Понятно… Скажите, – осторожно начал Мэлс. – А вы все это… серьезно?..

– В нашем деле не до шуток, – отрезал тот. – Вы – направо, я – налево!

Они вышли из подворотни и разошлись в разные стороны.

В комиссионном магазине Мэлс подошел к уткнувшемуся в газету продавцу. Искоса глянул на осматривающих полки покупательниц.

– Простите, пожалуйста, – стесняясь, неловко начал он. – А дядя Йося здесь работает?

Продавец так же искоса стрельнул глазами на покупательниц, перелистнул страницу.

– Дядя Йося давно на пенсии, – не отрываясь от газеты, ответил он…

В подсобке магазина Мэлс примерял разноцветные пиджаки. Продавец держал перед ним зеркало, бдительно поглядывая в коридор…

Старый закройщик в испачканном мелом халате, с клеенчатым метром через шею и папиросой в зубах, щуря глаз от дыма, смотрел на Мэлса.

– Дядя Йося здесь работает? – уже смелее спросил тот…

За плотно задернутой шторой, заколов широкие штаны Мэлса в обтяг булавками, закройщик снимал с него мерки…

– Я от Нолика! – уверенно сообщил в обувной мастерской Мэлс здоровенному парню в кожаном фартуке, с зажатыми в губах гвоздями…

Сидя на лавочке, Мэлс наблюдал, как парень, разогрев паяльной лампой «манную кашу», наваривает ее на подошвы ботинок…

Очкарик-стиляга свернул в арку, сослепу наткнулся на преградившего ему дорогу Мэлса – и бросился обратно. Мэлс догнал его и прижал к стене.

– Пустите меня!.. Вы не имеете права! – барахтался очкарик, пытаясь освободиться.

– Тихо! Не шуми!.. Да не бойся ты!..

Оба замерли, дожидаясь, пока через арку пройдет женщина. Как только она скрылась за углом, очкарик снова рванулся, но Мэлс цепко держал его.

– Тебя как зовут?

– Боб…

– Меня Мэлс, – он взял его безвольно опущенную руку и энергично тряхнул. – Слушай, Боб, у меня к тебе просьба – просто, по-дружески. Научи стилем танцевать!

– Что?.. – Боб изумленно глянул на него сквозь очки с толстыми стеклами. – Да иди ты! – оттолкнул он Мэлса и пошел в свою сторону.

Мэлс догнал его.

– Ну ты пойми, у меня, кроме тебя, ни одного знакомого из ваших!

– Нашел знакомого! – усмехнулся Боб. – Приятное было знакомство, ничего не скажешь! – он повернулся и пошел в другую сторону.

Мэлс снова догнал его.

– Ну что тебе, трудно – два притопа, три прихлопа?.. Слушай, ты меня еще не знаешь – я ведь все равно не отстану!.. Боб, я тебе в страшных снах являться буду!..

В стерильно чистой квартирке Боб достал из медицинской энциклопедии несколько рентгеновских пластинок и включил проигрыватель.

– Есть три основных стиля – атомный, канадский и двойной гамбургский, – сказал он. – Начнем с тычинок и пестиков… Что такое танец как таковой? Ритмизованное движение тела. К примеру, классический или венский вальс – это трехтактное поступательное движение с одновременным вращением вокруг партнера. В чем отличие джаза от классического танца?..

– Слушай, давай без теории! – не выдержал Мэлс.

– Ну хорошо… – Боб взял одну пластинку, автоматически глянул на просвет. – Вот, Чарли Паркер. Перелом берцовой кости…

– У него? – не понял Мэлс.

– Нет, у больного, – ткнул Боб в снимок и опустил иглу на пластинку. – Это танцуют атомным. Становись вот так… Руку сюда… Ты партнер, я партнерша. Пошли с правой ноги… Что ты меня тискаешь! – ударил он Мэлса по руке. – Чувих лапать будешь!

– А как?

– Просто держи!

Мэлс старательно начал копировать его движения.

– Ну что ты, будто кол проглотил! – Боб встряхнул его. – Свободнее!.. Вот так!.. И поворот!..

Они закружились по комнате. Мэлс двигался все увереннее, постепенно заводясь и начиная получать удовольствие от танца. Провернув вокруг себя «партнершу», он с такой силой дернул Боба за руку, что тот отлетел на диван.

– Ты что, спортсмен? – спросил Боб, потирая поясницу.

– Первый взрослый разряд… – не без гордости сообщил Мэлс.

– Мэл, это не соревнования – быстрее, выше, сильнее! Это просто танец! Тут главное драйв. Ну, энергия! – пояснил он. – Давай лучше канадским попробуем… – Боб поменял пластинку.

Увлеченные танцем, они не сразу заметили, что через приоткрытую дверь комнаты с ужасом смотрит на происходящее отец Боба.

– Боря… можно тебя на минутку… – сказал он и исчез.

– Слушай… – тотчас потускнел Боб. – Давай как-нибудь потом продолжим…

– Дай пару пластинок, – попросил Мэлс. – Я дома потренируюсь.

– Только не заныкай… – Боб торопливо сунул ему пластинки.

Родители Боба, такие же пухлые очкарики, проводили Мэлса до двери настороженным взглядом.

– Боря, чем ты занимаешься в этом доме в наше отсутствие? – трагически спросил отец, когда дверь захлопнулась.

– Папа, мы просто танцуем!

– Боже мой, он просто танцует! Посмотрите на него – он просто танцует! – всплеснул руками отец. – Когда в этой стране нельзя громко чихнуть, чтобы не попасть под Уголовный кодекс! В конце концов, никто не отменял статью «Преклонение перед Западом» – от трех до восьми с конфискацией. Посмотри в зеркало, Боря – под эту статью подпадают даже твои ботинки!.. Кто этот человек?

– Мой знакомый!

– Боря, почему ты такой доверчивый? У него приятная наружность работника НКВД!

– Папа, нельзя подозревать каждого встречного!

– Боря! Ты знаешь, что это такое и почему оно тут стоит? – указал отец на маленький саквояж у входной двери.

Боб тоскливо закатил глаза.

– Да, да, это то самое, что необходимо человеку в камере предварительного заключения! Дядя Адольф сидел хотя бы за то, что у него политически неправильное имя. Тетя Марта – за то, что не там повесила портрет Сталина. Боря, в этой стране и так всегда во всем виноваты врачи и евреи – зачем ты сознательно ищешь неприятностей?

– Папа! – заорал Боб. – Ну невозможно так жить – за запертой дверью, с этим проклятым чемоданом! Ты как врач должен понимать, что бесконечное угнетение психики приводит к распаду личности!..

– Боря, – всхлипнула мать. – Если тебе совсем не жалко себя – пожалей хотя бы нас с папой…

Мэлс стоял дома перед зеркалом в новом стильном наряде – длинном бирюзовом пиджаке, ядовито-желтой рубашке, коричневых «дудочках» и ботинках на «манной каше». Он пытался взбить короткие волосы в какое-то подобие кока.

– Зря ты это… Ой, зря!.. – покачал головой отец. Он курил, сидя на табурете, наблюдая за сборами.

Вошел Ким со скрипичным футляром – и потерял дар речи, увидев брата. Обошел его, оглядел со всех сторон.

– Мэлс… Ты что, спятил?

– А что такого случилось, Ким? – улыбнулся Мэлс. – Просто костюм другой надел.

– Ты же не собираешься в этом на улицу выйти?

– Конечно! Зря, что ли, вагоны по ночам разгружал?

– Пап, а ты что сидишь? – отчаянно сказал Ким. – Ты что, не понимаешь? Скажи ему!

– А чего? Смешно. Мне нравится, – сказал отец. – Мы вон в деревне тоже – вырядимся, рожи раскрасим – и айда девок пугать!

Мэлс новой вихляющей походкой прошел через кухню.

– Здравствуйте, – поздоровался он с соседками.

Те подняли головы от кастрюль – и замерли. У одной выпала из ослабевшей руки солонка и булькнула в кипящий борщ. Они молча проводили его глазами по коридору.

Выйдя из подъезда, Мэлс остановился, весело прищурился на солнце. В этот момент в спину ему ударил камень.

– Стиляга! Стиляга! – в восторге завопили малыши, сбегаясь к нему со всего двора.

– Ты что, Санек, не узнал, что ли? – спросил Мэлс у метателя. – Витька! Ленка! Это я, Мэлс!.. – он едва успел увернуться от новых камней.

– Я не лягу под стилягу! – радостно крикнула пятилетняя Ленка, запустив в него еще один.

– Ну, ладно! Велик опять сломается – ко мне не приходите! – погрозил Мэлс и, пытаясь сохранить достоинство, не торопясь пошел через двор, сопровождаемый ордой самозабвенно орущей малышни.

Уже не так уверенно, как поначалу, Мэлс шагал по улице. И хотя к вечеру улица была полна спешащих с работы людей, шел он в одиночестве. Толпа за три шага расступалась перед ним, обтекала с двух сторон и смыкалась сзади. Он искоса поглядывал на обращенные к нему со всех сторон лица: кто смеялся, кто плевал вслед.

Он запрыгнул в переполненный автобус. Пассажиры тотчас подались в стороны, и снова он остался один в перекрестии взглядов.

– Ну и что ты нацепил это тряпье? Напомадился, как баба! – начал мужик с орденскими планками. – Ведь нормальный с виду парень, воду на тебе возить!..

– Послушайте, я вам мешаю? – вежливо спросил Мэлс.

– А ты на меня голос не повышай! – тотчас заорал мужик. – А то в милицию сдам, там тебя причешут под ноль!

– Слушайте, я же вас не трогаю! – не выдержал Мэлс. – Просто стою…

Тут, как по команде, загудели все разом.

– Эх, жаль, не те годы! – перекрикивал всех мужик. – Согнать бы вас всех до кучи и на Соловки лес валить!..

Автобус подъехал к остановке. Открылась дверь, и оттуда пробкой вылетел растрепанный Мэлс. Следом выплеснулся возмущенный гвалт. Дверь тут же захлопнулась, и автобус проехал мимо. Из-за каждого окна, немо раскрывая рты, грозили ему пассажиры.

Мэлс поправил кок, отряхнул пиджак и двинулся дальше.

Стиляги стояли на том же месте, у Елисея. Долговязый, как и в прошлый раз, долбил себя ладонями по коленям, отбивая бешеный ритм, остальные болтали. Они разом, оборвав разговор, обернулись к Мэлсу… Возникла пауза. Долговязый вдруг картинно закатил глаза и повалился в обморок со всего роста. Его поймали и стали обмахивать руками.

– Смотрите, а он, оказывается, на человека похож… – в тишине задумчиво сказала кукла.

Полли, прикусив губу, смотрела на него исподлобья.

Фред неторопливо обошел его со всех сторон, оглядел. Взял конец галстука, пощупал материал.

– Мэйд ин Тамбов? – спросил он. – У меня завалялся один. Напомни, чувак, завтра принесу… Фред! – протянул он руку.

Тут же, галдя, потянулись знакомиться остальные.

– Дрын! – представился долговязый. – Ударник. Но не коммунистического труда!

– Бетси, – кокетливо пискнула кукла.

– Стив.

– Руби.

– Шерри.

– А это Капитал!

Боксер, на этот раз ярко-желтый, заученно подал Мэлсу лапу.

– Ну ты даешь, Мэл! Неужели один шел? – удивленно спросил Боб.

– А вы как?

– Хотя бы по двое стараемся. Все-таки проще от жлобов отбиваться.

– А как отбиваетесь?

Боб пожал плечами.

– У каждого свой прием… Начнем с тычинок и пестиков. Во-первых, нельзя в драку лезть, даже если руки чешутся в морду дать. Других бы отпустили, а у нас уже двое сели. Лучше просто молчать. Во-вторых, если все-таки замели: хоть наизнанку вывернись, но дозвонись Фреду – отец вытащит. В-третьих… Во, гляди, – прервав лекцию, в восторге указал он. – Сейчас Бетси этого жлоба отошьет!

Мужик в шляпе давно уже выговаривал что-то в спину Бетси, и та наконец не выдержала. Она обернулась, сведя коленки, сцепив внизу пальчики, склонив голову – пай-девочка. Потом подняла на него влюбленные кукольные глаза и загадочно улыбнулась. Беззвучно прошептала что-то нежное, чуть заметно кивнула и многозначительно повела бровкой в сторону.

– Чего это?.. – растерялся мужик. Стоящие рядом зеваки подозрительно покосились на него и на Бетси. А та вытянула губки в поцелуй, поманила его пальчиком и шагнула навстречу. Мужик шарахнулся от нее и пошел, оглядываясь, сопровождаемый хохотом стиляг. Бетси победно ухмыльнулась и вернулась к своим.

– Ну что, чуваки, в «Кок»? – призывно махнул Фред. – Новичок угощает. Закон джунглей!

Он с компанией сел в «паккард», остальные двинулись вниз по Бродвею. Мэлс на мгновение замешкался, не зная, с кем идти.

– Садись, место есть, – крикнул Фред.

Мэлс втиснулся на заднее сиденье между Полли и Капиталом. Фред с визгом шин развернулся посреди улицы на глазах постового, и они помчались по Бродвею. Мэлс со счастливой улыбкой прищурился навстречу ветру, посмотрел на Полли. Та ответила холодным взглядом и отвернулась…

Около «Коктейль-холла» Мэлс растерянно глянул на безнадежную, уходящую к самому Кремлю очередь.

– Как писал буржуазный писатель Чехов – надо по капле выдавливать из себя раба, – сказал Фред Мэлсу. – Учись, чувак!

Он плюнул на ладонь, прилепил к ней трояк. Уверенно подошел к стеклянной двери и приложил руку. Швейцар тотчас с готовностью распахнул дверь.