Текст книги "Абориген"

Автор книги: Юрий Коротков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Ирина засмеялась и крикнула ей что-то, указывая на Борьку. Алена тоже улыбнулась, но укоризненно кивнула подруге: зачем, не надо.

Борька сконфузился и ушел на берег. Степан подсел к нему, как вчера.

– Что, понравилась?

Борька независимо пожал плечами.

– Слушай, позови-ка ее на лодке прокатиться.

– Чо вдруг? – испугался Борька.

– Давай-давай. Не бойся, я ж поеду.

– Не пойдет она.

– Пойдет! Я-то их-знаю: ночь, звезды. Романтика! Вон, расходятся уже. Давай, пока командира нет!

Борька неуклюже, сунув руки в карманы, подошел к Алене. Она смеялась, часто дыша после танца, заправляя выбившуюся из волос невидимку.

– Это… хочешь, пойдем сеть выбирать, – грубовато сказал Борька.

– Ты меня приглашаешь? – Она вскинула брови. – Спасибо… Иду выбирать сеть! – объявила она.

Вокруг засмеялись:

– Сама не попадись…

Борька правил посреди протоки. Уреза[5] в темноте не было видно, вода, без морщинки, без складочки, стояла в берегах, как черное зеркало, береговые сосны незаметно переходили в свое отражение, тянулись к отраженным звездам, а временами казалось вдруг, что воды и вовсе нет, бездонный провал, и лодка плывет, невесомо покачиваясь, в межзвездном пространстве.

– Как здорово… – сказала Алена. Она опустила пальцы в воду. – Сверху звезды, снизу звезды… И этой красоты я тоже могла никогда в жизни не увидеть?..

– В Москве такого нет? – сказал Степан, подмигивая Борьке.

– Ой, звезда падает, смотрите! – крикнула Алена, указывая вниз, в воду. – Загадывайте желание, скорее!

– А может, это НЛО на посадку пошел? – сказал Степан.

– Чего? – не понял Борька.

– НЛО. Не слыхал, что ли?

– Не. Аны у нас летают, Илы. Ту садятся.

Степан захохотал.

– Ну ты даешь, Абориген! Аны, Ту!.. НЛО – неопознанный летающий объект.

– А чо это? – виновато спросил Борька.

– Космические корабли другой цивилизации. Ну как бы тебе попроще… Марсиане! Мичман один говорил – он на камчатском рейсе из отпуска возвращался, так за ними через всю Сибирь летающая тарелка шла… А может, сейчас какие-нибудь трехглазые, с антенной во лбу, кружат вон там и за нами следят. На Алену вот любуются.

– Ты чо! – Борька задрал голову и стал оглядывать ночное небо.

– Очень может быть. Теория есть на Западе: почему мы до сих пор разум во Вселенной не обнаружили – потому что мы у них вроде заповедника, цивилизация в чистом виде. Наблюдают за нами, как мы развиваемся. Диссертации про нас пишут… А иногда людей крадут для контакта. Вот пойдешь однажды в лес, а там на поляне – тарелка. Тут трехглазые тебя за руки, за ноги – и на Марс. Как представителя земной цивилизации. Будешь на Марсе лекции про нас читать…

– Ты можешь хоть немного помолчать? – досадливо спросила Алена. – Просто молчать и смотреть!

– Вот невидаль! – буркнул Степан.

Впереди перечеркнула небо тетива с берестяными поплавками. Борька заглушил движок, протянул Степану весло.

– Ты табань помаленьку, чтоб бортом не развернуло. – Он перелез через ветровой щиток на бак и стал выбирать сеть.

Лодку медленно сносило течением. Борька хотел уже крикнуть Степану, чтоб не спал, но лодка вдруг резко качнулась.

– А руки мы уберем и положим на место, – тихо сказала Алена. – Вот так. Молодец… И не будем снова ссориться.

– Лен… – так же тихо сказал Степан.

– Все, Степа, все.

– Ну поговорить хотя бы можно по-человечески?

– Сто раз уже говорили. Все кончилось, Степа. Понимаешь? Было – и кончилось… Можешь считать меня дрянью, если тебе так легче жить.

– Мне… Плохо без тебя, Лен… – треснувшим голосом сказал Степан.

– Я люблю его, Степа… – устало ответила Алена.

Борька боялся обернуться, стоял на коленях на баке, чувствуя, как жар заливает лицо.

– За идейную стойкость и за внутренний мир! Полюбил комсомолку молодой командир! – вдруг проорал на всю реку Степан.

– Вот только этого не надо, – досадливо сказала Алена…

Обратно шли молча. Степан угрюмо курил. Алена зябко куталась в штормовку. Борька беспомощно переводил глаза с одного на другую.

– Можно, я поведу немножко? – спросила Алена.

– Ага, садись, – Борька уступил ей сиденье и руль. – Левее чуть возьми, там прижимник сильный.

– Что?

– Течение к берегу жмет. Чуешь, сносит… А здесь вправо. Видишь, вода играт, значит, дно близко, а там чилим? – он на глубине растет…

Перед самым носом лодки возник из воды черный сук карчи. Борька автоматически схватил румпель поверх Алениной ладони, выправил. И тут же отдернул руку, будто обжегшись. Алена улыбнулась в темноте.

Степан увидел приклад бельгийки под брезентом, вытащил, переломил стволы.

– А патроны есть? Или так, для мебели?

Борька достал из кармана патрон. Степан зарядил, встал в лодке, огляделся. Над черной стеной тайги медленно поднялась птица. Он вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Подранок громко, почти по-человечески вскрикнул, заплескал по воде где-то у берега.

– Зачем? – крикнула Алена.

– Что, жалко? Птичку жалко?

– Живая же, – сказал Борька.

– Сам не стрелял, что ли?

– Так я чтоб съесть. Чо зря бить-то!?

На берегу около спящего лагеря стоял командир. Он внимательно посмотрел на Борьку и на Степана, подождал, пока Алена подойдет к нему.

– Думать надо! – резко сказал он. – Хотя бы иногда!

Алена сразу погасла и, опустив голову, побрела к себе.

Степан посидел еще, покурил, играя желваками.

– Вот такая жизнь… – сказал он. Выплюнул папиросу и ушел в палатку.

Борька долго лежал в лодке, закинув руки за голову, смотрел на звезды. Чуть слышно набегала вода под днище.

Звезд было много. Они перемигивались в бездонной высоте и будто бы тоже смотрели на Борьку.

Борька вылез из спальника, шагнул босиком на берег. Отвел полог палатки. Степан спал с краю, Борька тихонько потормошил его.

– Слышь, Степан…

– Что? Подъем уже? – забормотал, захлопал глазами спросонья тот.

– Да нет, – шепотом сказал Борька, – Я вот чего… Кого они берут-то?

– Кто?

– Марсиане. Зачем им я? Они, должно, ученых или еще кого.

– Отстань! Кто подвернется, того и берут, – Степан перекатился на другой бок.

– Я вот чего думаю. Вот прилетят они, возьмут меня. Как представителя. Вот прилетим мы на Марс, и спросят они, трехглазые-то: расскажи нам, мол, Борька, про свою Землю. А чо мне им сказать? Чего я им могу рассказать – как сети ставить? Как от колчаков в затонах прятаться? Чо я знаю-то! Я ж не видел ничего. Я моря не видел… А, Степан? Ты спишь, чо ли? – Он наклонился над сладко сопящим Степаном, опять сел и тоскливо задрал голову к звездам…

Борька разобрал утренний улов, отобрал покрупнее и развесил сушиться на бечевке между палатками. Бечевку они с ребятами натянули неделю назад, теперь она основательно провисла под тяжестью метровых щук и здоровенных, как лапти, чебаков. Мелочь – для жарехи – он сдал девчонкам.

– Слышь, Лен… – Борька помялся. – Я это, уехать мне надо.

– Совсем?

– На день только. Отпроситься мне надо.

– Найди командира, какие проблемы?

– Строгий он. Скажет – не положено.

– Ну, пойдем вместе, – усмехнулась Алена.

Они вышли на просеку, и Алена помахала командиру.

– Ему уезжать надо, а он спросить боится. Запугал ты всех…

– Неделю не проработал – уже дезертируешь? – строго взглянул на Борьку командир.

– Мне на день только. У матери это, день рождения.

– Тогда и вопросов нет. Поезжай, конечно.

– Я рыбы-то наловил, – оживился Борька. – Они сготовят, я ж показывал. А я к завтрему обернусь.

– Перекур! – Командир поднял скрещенные руки над головой. – Кому что в городе надо?

– Кому гостинцев? – закричал Борька. – Купец на ярмарку собрался!

– В штаб зайди – нет ли писем.

– Сигарет! Сигарет купи!

– Яблок килограмм. Во сне уже вижу.

– Ладно, ладно, запомнил, ага, – Борька рассовывал деньги по карманам.

– И от комаров чего-нибудь, – жалобно сказал Сан Саныч.

– От комаров в гробу хорошо, – посоветовал Борька.

Он прибрался в лодке, перелил в бачок оставшийся бензин и вернулся к Алене.

Алена, закинув полог, подметала в палатке. Брезент просвечивал на солнце, в палатке была зеленоватая мгла, как в омуте.

– Лен, а духи какие надо дарить?

– Смотря для какого случая. – Она выпрямилась в зеленой глубине. – Легкие или вечерние.

– Не, мне рублей за десять. И чтоб побольше.

– Я не знаю, какой у вас здесь выбор. «Джи-джи», «Фея ночи». Мне больше «Флер де флер» нравятся. Вот, понюхай, – она отвела волосы. – Иди сюда…

Борька осторожно подошел, увидел перед самыми глазами ее маленькое, крепкое ушко с камушком в нежной, пушистой мочке. Зажмурился, потянул носом…

Алена обернула к нему зеленое русалочье лицо и тихо, непонятно засмеялась, глядя на ошалевшего, глупо улыбающегося Борьку.

– Нравится?

– Ага… – Борька вдруг смутился до слез, стоял, не зная куда девать руки. – Отец каждый год, где б ни был – хоть в Мансийске, хоть в Вартовске – приходил, духи дарил французские и розы с рынка. Хоть на час приходил – и обратно. Даже когда Феликс появился… Я французские-то не вытяну, дорого…

– А что, у вас тут французские духи есть?

– Да вон в Банном, в сельмаге – залейся. Кому они нужны, за полста рублей… Я розы ей подарю и духи какие-нибудь. Как ты думашь, поймет она?

– Поймет, Борька. Конечно, поймет, – серьезно ответила Алена.

Борька правил вниз по Тромъегану, подставив лицо холодному ветру. Время от времени он вспоминал крошечное Аленино ушко, и тогда будто горячая волна накрывала с головой, рот сам собой разъезжался в дурацкой счастливой улыбке, и Борька воровато оглядывался по сторонам – не видит ли кто.

А недавно с ней и вовсе чуть со стыда не помер. Шел на гребях в полкилометре от просеки, увидал издалека, как Алена купается в чистой песчаной заводи, плывет с заколотыми на макушке волосами. Когда обед готовили, Борька так и сказал ей – что видел, мол.

– Да?.. – Алена подняла глаза в упор и непонятно улыбнулась, как сейчас в палатке.

Борьку аж пот прошиб, когда понял, про что она подумала.

– Да не… Я это… – растерялся он. – Не ходила б ты одна. Лето же…

– Лето. Август, – подтвердила Алена, все не отводя глаз. – Ну и что?

– Как чо? Зэки бегают… Лагеря ж кругом… – еле промямлил Борька…

Потом вдруг развеселился, вспомнив, как Сан Саныч бросился записывать про то, что от комаров в гробу хорошо. Бородатый Сан Саныч ходил за Борькой с тетрадкой и все писал чего-то, а вчера подсел, стал расспрашивать, как рыбалят с острогой.

– С гребенкой-то? Баловство это, – сказал Борька. – Не столь набьешь, как покалечишь.

– А все же?

– Ну, как – светишь в воду, рыба на свет и идет.

– Тут ее… – Сан Саныч лихо размахнулся.

– Зачем? Тихонько к хребту опускашь и накалывашь.

Сан Саныч записал.

– А светят как? Фонариком?

– Не, зачем? Колчак накроет – бросать надо… Кирпич жгут.

– Кирпич? – Сан Саныч аж зашелся от восторга.

– Но. В керосин на день ложишь, он всосет – потом долго чадит.

Борька недоуменно смотрел, как Сан Саныч быстро чирикает красивой ручкой в тетрадке, почесывая от нетерпения другой рукой бороду.

– А зачем тебе?

Сан Саныч неожиданно смутился.

– Да так… Рассказами балуюсь…

Борька спустился до Оби и пошел направо, к Сургуту. Он понемногу успокоился от долгого треска мотора, шума воды за кормой и привычно задумался про жизнь.

Всего-то неделю прожил в отряде, а уже через силу уехал, оторвался на день. Хоть и непонятные они все, кроме Степана: и Сан Саныч со своей тетрадкой, и Витя – дурачится больше всех, смеется, играет на гитаре, а потом вдруг замрет, и глаза как стеклянные. Разговоры – сколь Борька ни вслушивался – непонятные, и ссорятся не понять на чем. Как болгары, что на Иртыше лес валят – слова-то все знакомые, а про что – не разберешь.

Почему Алене не нравится Степан, такой сильный и надежный, пусть грубоватый, но прямой, а нравится командир, тонконогий и нудный, как малярийный комар? Недавно пристал к Борьке, стал допрашивать, собирается ли он, мол, первого сентября в школу идти. Борька врать-то не привык, на реке оно без пользы, тут просто: накрыли – беги, догнали – не спросят. Мучился, насилу придумал, что школа на ремонте до двадцатого.

До двадцатого три недели. Двадцатого отряд уезжает. Еще три недели можно жить…

Мимо проплыл брюхом кверху косяк мертвой рыбы. И еще один – лодка врезалась в середину, разбила надвое. Борька сбросил гарь, выудил из воды рыбину, посмотрел, кинул обратно. Тревожно огляделся: рыба покачивалась на волне у берега, лежала на заплеске, уже высохшая, обклеванная птицей, а из-за луки тянулся по течению серебристый ручеек – плотва, нельма, щуки. Борька рванул вперед.

За лукой уткнулась носом в берег ТБСка. Два мужика, стоя по колено в рыбе, сгоняли ее в воду лопатами. Еще двое покуривали на баке, в теньке. Борька запрыгнул на палубу.

– Вы чо это делаете, а? Чо делаете?

– Не видишь? – мрачно ответил один, продолжая работать лопатой. Остальные на Борьку даже не взглянули.

– Да вы ж… вы ж реку губите! Зачем ловили-то, чтоб обратно бросить?

– Ты куда шел, земляк? – спросил мужик с бака.

– В Сургут.

– Ну и двигай дальше.

– Я двину! Двину! – бессильно закричал Борька, – Я на вас колчаков напущу, они вам так двинут!

– Орать-то! – завелся и мужик. – Оратор! Орать каждый горазд. Ты колчака на тех напусти, кто план шлет, а тару не дает! Второй раз сбросили – думашь, охота даром работать? Всякий малек жизни учить будет. Сами на реке кормимся!

– А чо делать-то? – растерянно спросил Борька.

– А шо делать? – спокойно сказал второй мужик с бака, видимо, старшой. – У вичору снова ставить будем. А потом опять сбросим. Сидай сюда, остудись. Малосолу хочешь?

Перед мужиками лежал распластанный по хребту и пересыпанный крупной желтой бузой осетр. Борька посмотрел на палубу, полную снулой рыбы, что-то соображал.

– Протухла уже?

– Отдает чуток.

– А сырок здесь есть? Нельма?

– Та шо в сеть попало, то есть.

– Возьму немного?

– Та всю забери, я тебе расцелую.

Борька закатал бродни, ступил в рыбу, стал выбирать…

Он вышел от Михалины, хитро ухмыляясь, пересчитывая деньги. Зубами хвалилася, да ершом подавилася. Не замечая брызжущего слюной кобеля, направился к магазину.

За прилавком опять стояла остроскулая Верка. Не дожидаясь вопросов, она принялась выкладывать соль, чай, сахар.

– Духи французские есть?

– Чего? – чуть не свалилась под прилавок Верка.

– Ну, духи такие. В красивом пузырьке.

– Духи в пузырьке, – фыркнула девчонка. – Это флакон называется, глупенький. Между прочим, сорок пять рублей.

– Без сопливых знаю. Ну-ка, покажь.

Ошеломленная девчонка поставила на прилавок коробку с духами. Не удержалась, ревниво спросила:

– Кому это?

– Кому надо. Другую дай, у этой целлофан отлип.

Верка протянула другую коробку, вызывающе вздохнула:

– Кто бы мне подарил…

– Найди такого дурака, – Борька шикарно бросил деньги на прилавок.

Девчонка, видно, до этого самого мгновения не верила, что Борька покупает духи всерьез.

– Ты бы лучше ботинки новые купил, – тихо сказала она. – Опять в классе смеяться будут.

– Кто? Кто смеется? – вскинулся Борька.

– А ты думашь, не видит никто, как ты их пластырем клеишь и чернилами красишь…

– Ну и смейтесь! Смейтесь, обхохочитесь все, хоть надорвитесь! Плевал я на вас на всех, поняла! – и Борька выбежал, хлопнув дверью.

На той же улице, что и в прошлый раз, Борька встретил белобрысую «капитаншу». Белобрысая в берете и черной форменке шла к реке, наверное, спешила на тренировку. Она перебежала на другую сторону улицы и, поотстав, прячась за спинами прохожих, двинулась следом за ним.

Борька сквозь землю готов был провалиться, до того непривычно и неуютно ощущал себя вот таким, торжественным: с чисто вымытой у Юры физиономией, аккуратно зачесанной, влажной еще шевелюрой и с букетом в руке.

Перед дверью он остановился, придерживая пачку писем, вытащил из кармана духи. Из квартиры слышались звуки застолья. Борька еще раз провел пятерней по вихрам и вошел. Тут же вернулся, позвонил и встал в дверях.

– А это кто опаздывает? – весело пропела мать, выглядывая из комнаты. В открытую дверь на полную мощность выплеснулся гомон, звон вилок, музыка, голос Феликса:

– Кто это? Штрафную ему!

Мать торопливо захлопнула за собой дверь, улыбка сошла с лица.

– Чего тебе? – злым шепотом спросила она. – Чего приперся-то? Неделю нет, а когда не надо – вот он, явился!

– Это… с днем рождения тебя, мам, – Борька неуклюже как деревянный шагнул к ней и протянул подарки.

Мать схватила не глядя – и будто на стену налетела, замерла. Медленно подняла глаза на Борьку. У нее вдруг крупно задергались, запрыгали губы.

– Это… это тебе, мам… – дрогнувшим голосом пояснил Борька.

Мать все так же молча, не отрываясь, смотрела на него. Борьке показалось, что вот сейчас она заплачет и… Из комнаты высунулся Феликс, увидел Борьку, понимающе протянул: «А-а…» – и исчез.

Мать вздрогнула, быстро спрятала цветы и духи в подзеркальник.

– Иди скорей!.. Да сапоги сыми, не топчи! – Она, подталкивая в спину, провела Борьку на кухню.

– Кто пришел-то, хозяйка? Именинница!

– Сейчас, сейчас! Кушайте! – пропела мать в сторону комнаты. Выгребла на тарелку из кастрюли остатки салата, воткнула ложку. Огляделась в кухне. – Что еще осталось-то?

– Мам… – тихо позвал Борька.

– Курица вот.

– Мам… Посиди со мной, – попросил Борька.

– Ну что? Что ты от меня хочешь?.. – мать села рядом. – Ну ведь хорошо живем. Нормально живем. Если б не твоя лодка… Ты вспомни, как мы с отцом жили. Ты про меня подумай! Ведь я одичала с вами! Волком завыла! Вы на реке – я одна. Я всю жизнь одна была. Я тоже человек. Я хочу жить как все живут. Я устала быть одна. Я не хочу смотреть в голые стены… А теперь все хорошо… Семья… Дом… Ну отдай ты ему лодку, христа ради! Будем все вместе. Нормально жить будем, как все…

– Хозяйка!

– Иду!.. – крикнула мать. – Ешь пока. Потом приду – чаю попьем, – она ушла в комнату и плотно притворила дверь.

– А почему у нас тарелки пустые? – донесся ее голос. – Холодец вот…

Борька сидел в полутемной кухне – свет пробивался только сквозь матовую дверь комнаты. Положил в рот ложку салата, стал жевать. По щекам поползли крупные слезы. И чем громче и веселее звучали голоса в комнате, тем ниже наклонялся над столом Борька и все никак не мог прожевать, давился слезами и салатом.

В комнате с новой силой грянула музыка – видно, приступили к танцам, послышался громкий смех матери, и Борька рванулся в коридор, всхлипывая, затыкая рот кулаком, натянул бродни и побежал вниз по лестнице.

Из-за угла дома наперерез ему вышли двое «капитанов». Борька вслепую наткнулся на них, поднял голову.

– Какая встреча! – сказал флагман. – Чего невеселый? Не узнаешь старых друзей?

За плечами у них радостно улыбалась белобрысая.

Борька оглянулся – сзади стояли еще двое.

– Ну, поговорим, наконец, пират? – ласково спросил флагман.

Он толкнул Борьку в грудь, сзади поставили подножку. Белобрысая, раскрасневшаяся, с азартно блестящими глазами, прыгала вокруг, тоже лезла в драку – дотянуться, ударить…

Борька Ввалился в рубку растрепанный, грязный. В углу рта у него запеклась кровь, под глазом набухал громадный синяк. Юра замер над верстаком, со стамеской в руке, протяжно свистнул:

– Кто это тебя?

– Мотор где? – Борька бестолково тыкался во все углы. – Утоплю, гадов!

– Стой! Сядь, – Юра силком усадил его на рундук. – Поймали все-таки?

– Всех утоплю как щенков! Четверо на одного, гады! – цедил Борька, не разжимая разбитого рта, мотал головой, лихорадочно блестел глазами. – Мотор мой где? Ключ дай!

Юра намочил полотенце, протянул Борьке.

– Вытри физию. Остынь. Не дам я тебе ключ.

Борька, прижав полотенце к лицу, застонал – не столько от боли, сколько от бессильной злобы.

– Вот чаю сейчас поставим. – Юра включил плитку.

– Все одно – утоплю! – глухо сказал Борька сквозь полотенце.

– Брось, Борька, – Юра сел рядом, помолчал. – Они ж тебя в школе достанут. Это на реке ты король, а что ты в городе – один против всех?

– Не останусь я в городе. – Борька опустил полотенце, мрачно смотрел в пол. – Уеду я.

– Куда? У тебя документов даже нет.

– Чо ж я, не человек без бумажки?

– Маленький ты еще, понимашь. Никуда не денешься. Снимут на первой станции, вернут к матери. На учет еще поставят. Только хуже будет.

– Уеду. Не могу больше.

– Переживи зиму. Потерпи чуток. Закончишь восьмой – езжай, куда захочешь, хоть в речное, хоть в мореходку. Зиму только перетерпи, Борька, недолго осталось.

– Ладно. Дай ключ. К ребятам пойду.

– Может, заночуешь? – недоверчиво спросил Юра.

– Ждут они… Письма вот везу…

Юра смотрел с палубы, как удаляется Борька от города. Лодки в темноте уже не было видно – таял вдалеке белый бурун за кормой.

Тяжелая, маслянистая вода лениво перекатывала лунный свет. Угрюмо темнела посреди реки плоская громада острова. Над дверью яхт-клуба горел тусклый фонарь под жестяным абажуром. Тренер и флагман загоняли в клуб резвящуюся малышню. Пацаненок в трусах и майке, часто перебирая ногами, указывал на дощатый «скворечник». Флагман подтолкнул его в спину: быстрей…

Борька наблюдал за ними от дальнего берега, покусывая тонкую веточку, жевал, выплевывал за борт.

Когда окна клуба погасли, толкнулся от берега и на гребях подошел к Подкове.

Бесшумно работая одним веслом, спустился вдоль острова к ухвостью, здесь вытащил лодку на заплесок. Невдалеке горел костерок, вокруг сидели вахтенные: двое малышей и флагман. Борька подкрался ближе.

– …и тогда черный человек открыл дверь и стал подниматься по лестнице, – страшным голосом вещал флагман. Лицо его багрово подсвечивал снизу костер. Малыши, замерев от ужаса, слушали, крепко держась друг за друга. – Все спали в доме, и никто не слышал шагов черного человека…

Борька, пригнувшись, проскользнул мимо. Яхты белели у пирса, чуть покачивая мачтами. Выход из бухты перегораживала цепь, запертая на большой висячий замок. Борька потихоньку стал раскачивать железный штырь, к которому крепилась цепь, напрягся и выдернул его из земли. Цепь, громко плеснув, ушла в воду.

Борька затаился. Прятаться здесь было негде.

– Что там? – флагман привстал. – Сергуня, посмотри.

– А почему я? – заканючил Сергуня. – Пускай Вовчик идет.

– А чо я? – возмутился Вовчик. – Тебе сказали, ты и иди.

– Юнга Сергеев, – повысил голос флагман. – Приказываю проверить пирс!

– Есть! – Сергуня обреченно поднялся и направился к пирсу. Ему явно не хотелось одному идти в темноту. Чем дальше уходил он от костра, тем медленнее и осторожнее ступал. Не доходя пирса, остановился, приподнялся на цыпочки, вглядываясь в темень, и тотчас сломя голову помчался обратно, будто за ним гнался черный человек.

– Щука, должно, играт, – доложил он и пристроился рядом с приятелем.

Борька сбросил с кнехта конец тренерского «Нептуна» и оттолкнул катер от причала. Тот беззвучно заскользил по черной воде. Одну за другой Борька освобождал яхты. Течение захватывало бухточку, яхты медленно двигались к выходу, кружились на месте, потом устремлялись в реку и исчезали в темноте.

– Смотри! – взвизгнул вдруг у костра кто-то из вахтенных, и Борька бросился прочь от пирса, проламываясь напрямик сквозь кусты.

– Полундра! – не своим голосом завопил флагман. – Свистать всех наверх!!

Над островом взвыл ревун, в окнах клуба зажегся свет, из распахнутой двери вылетали «капитаны» в трусах и тельниках. Вспыхнул на фонаре клуба прожектор, нашарил уходящие от острова яхты. «Капитаны» прыгали в воду, плыли следом, кто-то греб на спасательных плотиках, кто-то поднимал паруса на оставшихся у пирса «Кадетах» и «Оптимистах».

Истошно взревел толкач, забурлил винтами на «полном назад», кренясь, пошел вбок, уворачиваясь от «Летучего голландца»…

Прожектор выхватил из темноты изо всех сил гребущего Борьку. Он бросил весла, встал в лодке, приставил руки рупором:

– Эге-гей! Спокойной ночи, лягушатники!

Когда Борька добрался до лагеря, стройотрядовцы уже устало тянулись с просеки к костру. Степан шел рядом с командиром, ожесточенно доказывал что-то.

– Нет, – скучно ответил командир. – Все получат поровну.

– Почему?!

– Потому что у нас стройотряд.

– Только не надо вот этой совдеповской демагогии! Надоело! Почему я за этих цуциков пахать должен, у кого руки не к тому месту! Вам забава, а я на жратву зарабатываю!

– Слушай, – командир вздохнул и остановился, – Ну, хочешь, мы с ребятами скинемся?

– Что? – тихо, угрожающе спросил Степан.

– Ну-у… я понимаю, что у тебя тяжелое материальное положение. Давай, мы с ребятами скинемся и тебе поможем?

– Я хочу получить то, что я заработал, – раздельно сказал Степан сквозь зубы. – А объедков с генеральского стола мне не надо!

Командир подошел вплотную к нему:

– Ох, не будь я командир…

– Ох, не будь ты командир… – в тон ему ответил Степан.

– Ладно, хватит, – Витя встал между ними. – Только этого не хватало для полного счастья!

– Что ж ты зациклился, Степан? – сказал Сан Саныч. – У меня двое короедов – я тоже забавляюсь? Или Ирка – с больной матерью?

– Я тебя официально предупреждаю, Смирнов, – сухо сказал командир. – Не на шабашку приехал…

Борька растерянно смотрел на них.

– Трудовой привет, – наконец неуверенно сказал он.

– Абориген! Кормилец вернулся! – Стройотрядовцы, стряхивая напряжение от неожиданного конфликта, радостно бросились к Борьке.

– Сигареты вот. Кому тетрадь, – Борька раздавал заказы.

– А письма есть?

– А то! – Он поднял над головой пачку писем, помахал. – Когда это я с пустыми руками был? «Красносельцеву Виктору!»

– Это я, я! – проталкивался вперед Витя.

– Куда? Куда? – Борька спрятал письмо за спину. – Думашь, за красивые глаза отдам? Пляши!

Витя под хохот ребят отбил, как умел, чечетку, отставил сапог и залихватски хлопнул по голенищу:

– Ап!..

Вечером он подошел к Борьке, который возился с застучавшим на обратном пути движком, присел на корточки.

– Спасибо за письмо. В отряде, как в армии, письма – вещь необходимая.

– А то! – сказал Борька на всякий случай. Сам он никогда в жизни писем не получал.

Витя помолчал, наблюдая за проворными Борькиными пальцами.

– Сколько их было? – вдруг спросил он.

Борька отвернулся, потрогал синяк, нехотя буркнул:

– Четверо.

– Да-а… Это серьезно. Ну-ка, встань, – Витя поднялся и выставил вперед ладонь. – Бей. Да не бойся, от души бей, как этих бы четверых!.. Ну, еще! Еще!

Борька, ожесточенно сопя, изо всех сил молотил кулаками в его широкую ладонь.

– От уха замахиваешься, – сказал Витя. – Запомни: побеждает не тот, кто сильней, а тот, кто быстрее. А теперь смотри внимательно. Бей меня в плечо…

Он небрежно, будто от комара отмахиваясь, отвел чуть в сторону бьющую руку, схватил за рукав и легонько дернул на себя, продолжая Борькино движение.

Борька растянулся на земле.

– Понял? Надо только чуть-чуть помочь ему самому упасть. На досуге займемся.

– Здорово! – Борька отряхивался, с восхищением глядя на невозмутимого Витю. – А ты где служил?

– На юге.

– На границе?

– Еще южнее.

– А-а… – не сразу догадался Борька.

– Ага, – Витя подмигнул ему и пошел к палаткам.

– А медаль у тебя есть? – крикнул Борька вдогонку.

– Есть.

– Какая?

– Золотая. За десять классов.

Борька проверял сеть, выпутывал из ячеи рыбу. Степан сзади курил, развалясь на сиденье с веслом на коленях.

– Чего ты со старшим сцепился?

– Да-а… – Степан плюнул в воду. – Устроили коммунистическую уравниловку. Я на бульдозере один на две бригады пашу, а эти цуцики гайку по-человечески закрутить не могут. За сто верст перлись – песни у костра петь… Им что, они в кооперативах, у мамы с папой под крылышком. А мне деньги нужны, деньги! У меня стипендия сорок, предки на пенсии… Ты знаешь, что такое – в Москве без денег? Ты не человек! Ноль! Тьфу! Пустое место! Каждый цуцик сквозь тебя смотрит… Скинутся они… Я вам скинусь!.. Знаешь, – вдруг тоскливо сказал Степан, – я когда в универ поступил – нормально поступил, без блата – я в последнюю ночь дома лежал, ворочался, заснуть не мог. Все, думаю, вырвался – сейчас приеду в Москву, и такая жизнь начнется! Такая жизнь! Удивительная! Как в сказке… А ничего не началось… Это издалека все сказкой кажется… – он замолчал.

– Слева гребни разок.

Степан зажал папиросу в зубах, щурясь от дыма, махнул веслом и опять развалился нога на ногу.

– Слышь, Абориген. Ты говорил, здесь можно на муксуне прилично заработать?

– Но.

– Ты места эти знаешь? Где муксун идет?

– Пески-то! Вслепую пройду.

– Так, может, попробуем, а? На двоих?.

Борька наколол палец об ерша, сунул в рот.

– У меня трехстенки нет, – сказал он погодя.

– Так возьми у кого-нибудь. Говорил же – все тебя знают. Можешь?

– Могу, – ответил Борька без всякой охоты и замолчал, перебирая свою худую сеть.

– Ну так что? – нетерпеливо спросил Степан.

– Колчака понагнали со всей Оби. Хорошо, если свой накроет – сеть отымет. А если вартовский или мансийский – пойдет шаманить: где права? документы на лодку?.. Я ж ее со стоянки угнал, когда Феликс продать хотел. Она ж на мать записана, по наследству…

– Дурак ты, Абориген! Трояки собираешь, а тут за ночь можно на твою мореходку заработать… Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Пил шампанское?

– Не.

– Ну вот… Струсил, что ли?

– Чо мне трусить-то… Просто…

– А заливал-то! Заливал! Первый рыбак на Оби! Я уж и правда поверил, – Степан махнул рукой и отвернулся.

– Я – струсил? – завелся Борька. – Я заливал? Да ты чо? Да пойдем хоть завтра!

– Нет, я не напрашиваюсь… Не хочешь – не надо…

– Завтра за сетью сгоняю. Струсил! Да ты думай, чо говоришь-то! – не мог успокоиться Борька.

Юра нехотя отдал ему свою трехстенку.

– Зря ты все ж таки, – сказал он. – Колчаки теперь на водометах. Не уйдешь на «Вихре».

– Говорю же – очень надо, – оправдывался Борька, принимая спеленутый брезентом сверток. – Не мне, человеку хорошему помочь. Чо, сеть пожалел?

– Да чо сеть! Пропадет – другую сплету…

– А за меня не бойся. Я теперь за ум возьмусь. В мореходку буду готовиться. Ребята помогут. В школе-то орут только, не объяснят ничо. За учебниками вот зайду.

– Это дело! Это толково… – обрадовался Юра. – Для таких ребят и рискнуть не жалко… Не скандаль опять дома-то!

– Да я туда-обратно, – Борька сиганул с ТБСки на берег и помчался домой.

Он тихонько снял бродни у порога, вошел в комнату и остолбенел: за столом сидел тренер «капитанов». Перед ним стоял Феликс, мать поодаль, у окна, скрестив на груди руки. Все трое смотрели на него.

Борька рванулся было назад, но так и замер в дверях.

– На ловца и зверь бежит, – сказал тренер. – Куда же ты, пират? Хватит уж бегать-то, давай поговорим, как дальше нам жить?

– А ну, стой! – гаркнул Феликс. – Очень здесь интересно товарищ про твои художества рассказывает… И что ж дальше-то было?

– Да… Так вот, и главное-то, что в первую очередь катер отвязал. Значит, чтоб его не догнали и чтоб яхты не собрать было. Ну, ребята молодцы – на плотиках, на «Кадетах» большей частью успели вернуть. А кто вплавь, ночью-то. Двое с воспалением легких лежат.