355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Нагибин » Всполошный звон. Книга о Москве » Текст книги (страница 3)
Всполошный звон. Книга о Москве
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 19:21

Текст книги "Всполошный звон. Книга о Москве"


Автор книги: Юрий Нагибин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Конечно, площадь и прежде служила не только торговым целям, здесь происходили торжественные шествия, цари являлись народу, который не всегда безмолвствовал, с Лобного места объявлялись царские указы, здесь же вспыхивали бунты, здесь же и завершались печально. Помните знаменитое полотно Василия Сурикова «Утро стрелецкой казни» – как щемяще отсвечивает пламя зажатой в руке свечи на белом полотне рубашек смертников!

А. Померанцев. Здание Верхних торговых рядов. 1889–1893 гг. Фото 1994 г.

Использовав декоративные элементы древнерусского зодчества, автор органично вписал новый объем в ансамбль Красной площади. Металлические перекрытия стеклянных потолков пассажей являлись уникальными для своего времени (инж. В. Шухов).

На Красной площади стоит величайший памятник древнего московского зодчества – Покровский собор, более известный под именем Василия Блаженного. Легенда утверждает, что, наградив строителей, царь велел их ослепить, чтобы они никогда больше не сделали подобного чуда. При всем соответствии с характером Ивана Грозного это лишь метафорическое выражение восторга: и Барма, и Постник продолжали работать, но второго такого озарения у них не было.

Любопытно, что обновитель архитектурных форм, наш современник Ле Корбюзье, восторгаясь храмом, сравнил его… с горой овощей. Его поражал невероятный замысел зодчих, создавших несказанную красоту из хаотического нагромождения архитектурных элементов и ярчайших красок, нарушившего все каноны зодчества.

В. Шервуд. Здание Исторического музея. 1875–1881 гг. Фрагмент фасада. Фото 1994 г.

Спроектировано в русском стиле. Музей был открыт в 1883 г., а основан в 1872 г. по инициативе историков И. Забелина и А. Уварова для «собирания и хранения памятников старины, отражающих историю всех народов Российской империи».

Увы, Ле Корбюзье не проглянул сути храма. И в этом он не одинок: с чем только не сравнивали и в чем только не обвиняли это создание русского гения, даже в магометанстве! А Василий Блаженный выражает истинно русскую соборную (сборную) идею. Строители «различными образы и многими переводы» поставили на одном основании девять престолов. Немецкий путешественник XIX века Блазиус оказался куда проницательнее творца архитектурного конструктивизма, сравнив храм с растением. Посмотрите на Василия в сумерках, вы увидите старую матерую ель в окружении елочек поменьше. Природа всегда влияет на зодчество, а разве можно помыслить Русь без леса?

Лобное место имело наибольшее значение для московского населения в допетровское время. К нему направлялся из Кремля крестный ход; во время хождения «на осляти», когда царь вел в поводу осла, на котором восседал патриарх, «святитель подымался на Лобное место и раздавал освященные вербы царю и боярам». Отсюда пошел обычай вербного гулянья на Красной площади, один из самых любимых москвичами весенних праздников. Возле Лобного места валялся обезображенный труп Лжедмитрия I с маской, дудкой и волынкой – так черный юмор наших предков заклеймил зловеще-шутейную авантюру Гришки Отрепьева.

В 1612 году через Красную площадь въехали в Кремль во главе войска и народного ополчения Минин и Пожарский, освободившие Россию и ее столицу от иноземных захватчиков. Всем известен памятник Ивана Мартоса: нижегородский мещанин Козьма Минин призывает к подвигу смелого, закаленного, но несколько вялого воина князя Дмитрия Пожарского.

А как не сказать о кремлевском времени! Часы в веках не раз меняли местонахождение, прежде чем утвердились окончательно на Спасской башне. Раньше они играли «Коль славен» и «Преображенский марш», а с 1918 года, когда по распоряжению Ленина мастер Беренс исправил пострадавший при обстреле Кремля механизм, часы стали играть «Интернационал». Затем после полночного боя стали передавать Государственный гимн.

Мы упоминали о торговых заботах Красной площади. Неутомимый Китай-город изо всех сил старался превратить ее в торжище, с чем также упорно боролись русские правители. Борьба шла с переменным успехом: то верх брали торгаши, то власть теснила торг. И лишь в последнем десятилетии прошлого века торговля была окончательно упрятана в каменные ряды: Верхние (архитектор Померанцев) и Средние (архитектор Клейн). Обе постройки выдержаны в главенствующем стиле того времени – русском, или теремном, равно как и замыкающее площадь на северо-западе здание Исторического музея. Грандиозный пассаж Верхних рядов и сейчас трудолюбиво несет свою торговую службу под именем Торговый дом ГУМ. Но вершит он свои обороты с улицы Никольской и по проезду Сапунова; со стороны же Красной площади делает вид, будто он музей.

24 июня 1945 года во время Парада Победы вдруг оборвалась музыка и в цепенелой тишине к подножию Мавзолея были сброшены знамена разгромленного вермахта. И первым упал на торговую мостовую личный штандарт Гитлера…

Китай-город

Тему Китай-города мы уже затронули в очерке, посвященном Кремлю и Красной площади. Ведь территориально Красная площадь принадлежала Китай-городу. Когда посад начали вытеснять из Кремля, он обжил сперва пустырь у кремлевских стен, потом двинулся дальше в восточном направлении. Первоначально его составляли торговые люди и обслуживающие их ремесленники, позже к ним присоединились приказные, духовные и знать. Красная площадь рано осознала свое главное назначение как места для торжеств – религиозных шествий, встречи царя с народом, объявления государевых указов, а в особо важных случаях и как места правежа. Она упорно выживала торгашей со своего овала, до поры мирясь лишь с легкой ручной продажей, преимущественно возле Василия Блаженного и вниз по реке, пока окончательно в исходе XIX века не покончила с торжищем. Но об этом мы уже говорили достаточно подробно.

Остановлюсь лишь на двух любопытных моментах, связанных с Красной площадью и опущенных в посвященном ей очерке.

Возле храма Василия Блаженного, этой «песни, запечатленной в камне», в XVI–XVII веках роились бесприходные попы. Было их без числа. Полупьяные, оборванные, горластые, они надсадно предлагали свои услуги – помянуть, освятить, крестить, отпеть, – и все по самым низким ценам, дрались на кулачках, играли в зернь, плясали, являя собой картину мерзости и соблазна. Бороться с ними оказалось невозможно, и власти смирились с существованием этой расхристанной команды, следя лишь за тем, чтобы они исправно платили казне положенную с каждой требы пеню.

В начале XVIII века у Никольских ворот царь Петр воздвиг деревянную «комедийную хоромину», ставшую первым русским народным театром. Вот что писал о нем голштинец Басевич: «В Москве существовал театр, посещаемый только простым народом и вообще людьми низкого звания. Драму обыкновенно разделяли на 12 действий, которые еще подразделялись на столько же явлений, или сцен, а в антрактах представляли шутовские интермедии, в которых не скупились на пощечины и палочные удары. Такая пьеса могла длиться в продолжение целой недели, так как в день разыгрывали не более третьей или четвертой ее части». Грима не было, но были приставные бороды, которые делались из конских грив и хвостов.

Не так давно, выступая в одной из московских школьных читален, я с удивлением обнаружил, что те немногие ребята, которые слышали о Китай-городе, думают, будто название идет от китайцев: мол, находилось там китайское поселение. Нет, китайских кварталов в нашем городе никогда не существовало, хотя в двадцатые – тридцатые годы XX века было в Москве несколько китайских прачечных, одна из них – в моем родном Сверчковом переулке, в ампирном доме, сохранившемся до сих пор. Знаток Москвы Сытин тоже подтягивает Китай-город поближе к Китаю, выводя его название из монгольского слова «китай» – «средний». По-древнерусски «город» значит «крепость». Таким образом, Китай-город – это Средняя крепость. Но ведь название появилось до того, как Федор Конь построил стену Белого города, – следовательно, Китай-город не мог считаться средней крепостью. Справедливо, мне кажется, другое объяснение: кита – русское слово, так называется веревка, которой обвязывают товары. А поскольку Китай-город сосредоточивал в себе почти всю московскую торговлю и потреблял неимоверное количество киты, его так и назвали.

Социальный состав жителей Китай-города довольно скоро разошелся с главным назначением посада как торгового центра Москвы. Кремль все отчетливей становился царевой вотчиной, даже высшей знати не оказалось в нем места. Но отдаляться от царского дома не хотелось, и знать потеснила торговцев и ремесленников. Торговля осталась на прежнем месте, но сами купцы стали обживать тихое сиренево-черемуховое Замоскворечье, заложив там собственное царство, позднее прозванное «темным», и создали тот особый толстомясый, но по-своему живописный быт, который целиком вошел в драматургию Островского. Ремесленники все-таки зацепились за Китай-город, заселив низинную, затопляемую в половодье часть его, прозванную Зарядьем. А в самом Китай-городе, меж торговых рядов, гостиных дворов, церквей, монастырей, подворий заезжих купцов, расположились хоромы Шереметевых, Трубецких, Черкасских. По статистике 1701 года, в Китай-городе 152 двора принадлежало духовенству, 54 – боярству и дворянству, 21 – дьяконам, 6 – дворцовым служащим, 29 – торговцам и 1 – крепостному человеку.

Образовался Китай-город как некое территориальное единство, когда итальянец Петрок Малый обнес посад крепостной стеной, остатки которой можно увидеть в Китайском проезде, Театральном проезде и на Театральной площади. Со стороны Театрального проезда сохранились красивые ворота, ведущие в Китай-город через короткий Третьяковский проезд. Свое название проезд получил в честь брата создателя Третьяковской галереи. Слева от ворот, на взлобке, стоит памятник первопечатнику Ивану Федорову.

Когда-то у Китайской стены напротив Политехнического музея существовал упоительно-изобильный книжный развал. Сколько дивных книг приобрел я там буквально за гроши, выручаемые от продажи краденых на винном складе бутылок: «Редгонтлет» Вальтера Скотта, «Мельмот скиталец» Мэтьюрена, «Лицо во мраке» Уоллеса, разрозненные тома «Рокамболя» Понсон дю Террайля, «Приключения бригадира Этьена Жеррара» Конан Дойла, «Похороны викинга» не помню кого – все такое старенькое, рваненькое и бесценное.

Первый деревянный гостиный двор возник при Иване III, сосредоточившем всю московскую торговлю в Китай-городе, а на восточной стороне Красной площади, возле Василия Блаженного, появились торговые ряды. Затем стали еще два гостиных двора, они часто горели, их отстраивали, пока не заменили каменными.

Многолюдный, шумный и пыльный хаос китайгородского торжища обладал известным и даже весьма строгим порядком, который не дозволялось нарушать.

Вот пространное описание китайгородского торга, взятое из старой книги. Его стоит привести почти целиком. «Торговые помещения по своим размерам делились на лавки, полу-лавки и четверть-лавки. Со времен Федора Ивановича размер полной лавки равнялся 2 саж. в ширину и 2 1/2 саж. в глубину. Таким образом, это были очень небольшие помещения с крепкими сводами и маленькими окошками, затворяющимися железными ставнями, почему и были мало доступны для огня. Кроме того, лавки имели подвалы, где торговцы прятали свои товары.

Вид на Средние торговые ряды, находившиеся в границах старого Китай-города. Фото 1891 г.

Первоначально лавки торговых рядов строили из дерева. После пожара Москвы 1812 г. сооружаются каменные лавки Средних торговых рядов.

Ряды таких небольших лавок тянулись от площади против Кремля к стене Китай-города. Иногда каждый ряд имел свои торговые обычаи. Так, против Никольских ворот шел иконный ряд. Это была большая улица, сравнительно с другими, по которой проезжал царь, куда бы ни отправлялся. Здесь сидели продавцы икон и живописцы. Интересно, что москвичи не называли торг иконами куплей и продажей, а „меною на деньги“ и при этом долго не торговались за иконы. Для характеристики разделения на ряды торговли в Китай-городе приведем еще несколько названий рядов. Так, были ряды: седельный, саадашный (саадак – кожаный чехол для лука. – Ю. Н. ), красный, сапожный; из рядов, торговавших металлическими произведениями, назовем скобяной, замочный, котельный, игольный, железный; в конце XVII века появился еще новый замочный ряд; был также самопальный ряд. Несколько позже упоминается еще серебряный ряд. Обувью торговали в сапожном ряду; материями – в сурожском ряду и суконном; разного рода пищевыми продуктами – в очень различных рядах. Так, были ряды: масляной, ветчинный, хлебный, калачный, овощной, рыбный свежий ряд, сельдяной ряд, орешный ряд, медвяный ряд нижний и новый, даже луковый и чесноковый ряд, харчевой ряд, пирожный ряд, вандышный ряд, построенный в конце XVII века в конце рыбного посольного ряда (вандыш – сняток. – Ю. Н.). Солью торговали в особом соляном ряду, который шел от Варварского крестца. Разного рода посудой торговали в судовом ряду, в горшечном ряду. Кроме того, упоминаются еще ряды: белильный, золяной, москательный, пушной, собольный, впрочем уже не существовавший в конце XVII века, свечной, восковой, мыльный, щепетильный (щепетинье – женские мелочи. – Ю. Н.); в конце XVII века появляется новый мужской шапочный ряд, стоявший в конце кафтанного ряда от Ильинского крестца к серебряному ряду, деготный ряд; ветошный ряд находился у Ильинского крестца и шел до Никольского крестца. Вообще в 80-х годах XVII века насчитывалось в Китай-городе 72 ряда». Был еще теплый ряд, где в лавках стояли печурки.

Посольский приказ в Москве. Гравюра А. Олеария. XVII в.

В мастерских Оружейной палаты, Посольского и Иконного приказов трудились талантливые художники. Тенденции к обмирщению искусства нашли яркое выражение в зародившемся в XVII в. жанре портрета – парсуны.

Сытин говорит, что уже в конце XVII века эта строгая дифференциация стала нарушаться. Так, «в овощном ряду продавались писчая бумага, холсты льняные, атласы турецкие, четки ременные, мыло грецкое и индийское и пр. Здесь же можно было купить дюжину стульев немецких золотных, трубки зрительные, фряжские и немецкие листы (гравюры. – Ю. Н.) и даже монастырек (несессер. – Ю. Н.), а в нем два ножичка, да ноженки, да вилки, да свайка, да зубочистка».

Читал я еще об одной достопримечательности Китай-города. «По дороге от Посольского двора к Кремлю был особый рынок, называвшийся вшивым рынком или вшивой биржею. Тут была толкучка, где продавались разные старые вещи; тут же сидели брадобреи на низеньких лавочках, крытых древесной корой, и предлагали свои услуги постричь и подбрить голову.

При хорошей погоде эта операция производилась под открытым небом, почему площадь вообще приобрела весьма непривлекательный вид, была устлана волосами, так что по ним ходят как по мягкой обивке, – рассказывает немецкий путешественник Адам Олеарий. – Вшивый рынок сливался с лоскутным рынком, где нередко торговали, несмотря на его название, очень ценными и хорошими вещами».

Естественно, что береженье торга составляло немаловажную задачу для городских властей. На ночь запирались улицы решетками, а где решеток не было, ставились надолбы, «чтобы воровским людям проходу и проезду не было». Воины с рогатинами, топорами и бердышами несли сторожевую службу у решеток и надолбов, они должны были задерживать каждого запозднившегося человека, вызнавать, кто он есть и куда идет, и провожать домой. Были еще кровельные караульщики, которые дежурили на крышах и оповещали о пожаре. Объезжие головы контролировали самих караульщиков.

Москворецкая улица и Нижние торговые ряды. Бумага, акварель. 1800–1802 гг.

Этой улицы нет на карте современного города. Москворецкая улица спускалась от Красной площади вдоль Средних торговых рядов и собора Василия Блаженного к Москворецкому мосту, связывая Китай-город с Замоскворечьем.

В конце XVIII века разбогатевший Китай-город уже не устраивали грязные и тесные гостиные дворы. Знаменитый Джакомо Кваренги сделал замечательный проект, в котором зодчий хитроумно и изящно использовал уклон местности от Ильинки к Варварке, учредя здание на взгорбке двухэтажным, а в низине трехэтажным и соединив обе части ступенчатым переходом. Но Кваренги был занят в Петербурге, и строительство поручили двум московским умельцам – Селехову и Карину. Они предельно упростили проект, лишив его изюминки, и в конце концов оставили от Кваренги лишь проемы аркад с коринфскими колоннами. И все равно здание было красиво и повысило самоуважение гостинодворцев. Порядком запущенное, оно дожило до наших дней.

Толчком к строительству каменных зданий (в том числе лавок, амбаров, лабазов) послужил опустошительный пожар 1737 года, тот самый знаменитый пожар, когда «Москва сгорела от грошовой свечки». Так оно и было: загорелся чулан в Зарядье от свечки перед иконой; уничтожив Зарядье, он кинулся в верхний Китай-город и оттуда распространился по всей Москве, добравшись аж до Немецкой улицы и Лефортова.

Пожары вообще играли большую роль в московском строительстве. Москвичи не любили ни каменных домов, ни каменных церквей и, несмотря на все царские указы, старались строиться из дерева. Но опустошительные пожары все-таки принудили их обратиться к камню. Постепенно весь Китай-город стал каменным.

Конечно, Китай-город принимал все более цивилизованный вид, но что-то от старого, горластого, буйного, суматошного торжища в нем оставалось даже в исходе XIX века, когда купечество привыкало к визитке и фраку, к изысканной еде и тонким винам, приобщалось к искусству и литературе, меценатствовало, коллекционировало, покровительствовало художникам и музыкантам, в нем по-прежнему крепко отдавало азиатчиной. Интересный и плодовитый писатель Петр Дмитриевич Боборыкин, родившийся еще при Пушкине, а умерший после революции, оставил талантливый и познавательный роман «Китай-город». Иван Тургенев писал о Боборыкине: «Я легко могу себе представить его, на развалинах мира строчащего роман, в котором будут воспроизведены самые последние „веяния“ погибающей земли. Такой торопливой плодовитости нет другого примера в истории всех литератур! Посмотрите, он кончит тем, что будет воссоздавать жизненные факты за пять минут до их нарождения».

А вот картинка китайгородской жизни из романа Боборыкина:

«В „городе“, на площади против биржи, шла будничная дообеденная жизнь. Выдался теплый сентябрьский день с легким ветерком. Солнца было много. Оно падало столбом на средину площади, между громадным домом Троицкого подворья и рядом лавок и контор. Вправо оно светило вдоль Ильинки, захватывало вереницу широких вывесок с золотыми буквами, пестрых навесов, столбов, выкрашенных в зеленую краску, лотков с апельсинами, грушами, мокрой, липкой шепталой и многоцветными леденцами. Улица и площадь смотрели веселой ярмаркой. Во всех направлениях тянулись возы, дроги, целые обозы. Между ними извивались извозчичьи пролетки, изредка проезжала карета, выкидывал ногами серый жирный жеребец в широкой купеческой эгоистке московского фасона. На перекрестках выходили беспрестанные остановки. Кучера, извозчики, ломовые кричали и ходко ругались. Городовой что-то такое жужжал и махал рукой. Растерявшаяся покупательница, не добежав до другого тротуара, роняла картуз с чем-то съестным и громко ахала. По острой разъезженной мостовой грохот и шум немолчно носились густыми волнами и заставляли вздрагивать стекла магазинов. Тучки пыли летели отовсюду. Возы и обозы наполняли воздух всякими испарениями и запахами – то отдаст москательным товаром, то спиртом, то конфетами. Или вдруг откуда-то дольется струя, вся переполненная постным маслом, или луком, или соленой рыбой. Снизу из-за биржи, с задов Гостиного двора, поползет целая полоса воздуха, пресыщенного пресным отвкусом бумажного товара, прессованных штук бумазеи, миткал, ситцу, толстой оберточной бумаги.

Нет конца телегам и дрогам. Везут ящики кантонского чая в зеленоватых рогожках с таинственными клеймами, везут распоровшиеся бурые, безобразно пузатые тюки бухарского хлопка, везут слитки олова и меди. Немилосердно терзает ухо бешеный лязг и треск железных брусьев и шин. Тянутся возы с бочками бакалеи, сахарных голов, кофе. Разом обдадут зловонием телеги с кожами. И все это облито солнцем и укутано пылью.

Кому-то нужен этот товар? „Город“ хоронит его и распределяет по всей стране. Деньги, векселя, ценные бумаги точно реют промежду товарами в этом рыночном воздухе, где все жаждут наживы, где дня нельзя продышать без того, чтобы не продать, не купить.

…Снизу от Ножовой линии, сбоку из Черкасского переулка, сверху от Ильинских ворот ползет товар, и над этой колышущейся полосой из лошадей, экипажей, возов, людских голов стоит стон: рубль купца, спина мужика поют свою нескончаемую песню…»

Очень резвился Китай-город в Фомин понедельник. Русское купечество избрало день святого апостола Фомы, чтобы на ярмарке-гулянке сбыть московским жителям гнилые товары и вышедшие из моды вещи. И хотя все москвичи знали, что это надувательство, соблазн дешевых цен был велик, и с раннего утра весь город валом валил в ряды. «Московская модная красавица… попадья в своем огромном чепце, чопорная купчиха, скромная портниха и горничная девушка, жена приказного и кухарка, пожилой помещик со своей семьей и молодой франт без семейства» чуть ли не дерутся из-за вышедшей из употребления материи, гнилых перчаток, жалких браслетов и кусочков лент.

«Для людей, нечистых на руку, эта давка в Гостином ряду – настоящий сенокос: бывает, что иной, торгуя лоскут канифаса, нещадно тащит кусок материи под шинель и развешивает его там на нарочно пришитых острых крючках; чиновница-аферистка, будто в рассеянии, вместе с носовым платком сует в свой огромный ридикюль огромную деревяшку с мотком лент, а между тем какой-нибудь шалун, пользуясь всеобщим смятением, сшивает на живую нитку ветхий капот старой кухарки с богатым бурнусом московской красавицы… Все это живо, пестро, разнообразно; это веселый муравейник людей, в котором, если б не было страшной суматохи, не было никакого очарования…»

Угомонился Китай-город уже в нашем веке, когда его торговля сосредоточилась в Верхних и Средних торговых рядах. Верхние ряды стали Торговым домом ГУМ, главным универсальным магазином Москвы, куда ежедневно тянутся тысячи и тысячи покупателей. Таким образом, Китай-город не изменил своему торговому прошлому.

Надо сказать, что в историю Москвы, а стало быть, и в историю страны Китай-город вошел не только как великое торжище. Он имеет заслуги перед русской культурой, искусством, просвещением.

С. Волнухин. Памятник «Николы Чудотворца Гостунского дьякону Ивану Федорову» в Театральном проезде близ бывшего Печатного двора. 1909 г. Фото 1970-х гг.

И. Ф. Федоров (около 1510–1583) был дьяконом церкви Николая Чудотворца Гостунского в Кремле. В 1565 г. издал «Часовник» – основную учебную книгу в России XVI – нач. XVII в.

Памятник первопечатнику Ивану Федорову работы скульптора Волнухина не зря поставили возле Китайской стены. Позади него когда-то находилась первая русская типография – Печатный двор, построенный повелением царя около 1553 года. Царя гневало, что переписчики церковных книг по небрежности, темноте, а порой по игре беспокойного ума перевирают священные тексты. Лишь печать могла гарантировать канонический текст.

Государев Печатный двор с типографией Ивана Федорова в 1550-х гг. Бумага, акварель. Кон. XVII в.

Это первая московская государственная типография, основанная около 1553 г. на Никольской улице. Название улицы происходит от Николаевского (Никольского) греческого монастыря, когда-то расположенного в этой местности.

Во главе Печатного двора поставили бывшего дьякона Ивана Федорова. Помощником у него был Петр Мстиславец. Иван Федоров был овдовевшим дьяконом, поэтому его отставили от церковной службы. Историк Уланов полагает, что это и заставило его заняться книгопечатанием. Иван Федоров не только досконально изучил печатное дело, он прекрасно владел пером, его послесловия обнаруживают литературный дар, знакомство и с церковной, и с публицистической литературой – сочинениями Максима Грека и его знаменитого ученика князя Андрея Курбского. Он умел отливать формы для букв и сами буквы, а также делать пуансоны – резанные из стали буквы для выбивания из меди матриц.

И. Мироновский, А. Бакарев. Здание для Синодальной типографии на Никольской улице и фрагмент фасада. 1814 г.

Фото 1994 г. Синодальная типография открылась в 1721 г. в помещении бывшего Печатного двора. Подчинялась Синоду – отсюда ее название.

Более десяти лет понадобилось Федорову и Мстиславцу, чтобы выпустить первую на Руси книгу «Апостол». Гравировальные доски и шрифт заказывали за границей, одновременно обучали печатному делу русских юношей из подьяческих сыновей. Наш отечественный Гуттенберг был печатником милостью Божьей: первая книга отличалась тонким вкусом, строгим изяществом. Но не бывало еще, чтобы новь приходила без сопротивления. Обиженными оказались все переписчики и монастыри, получавшие хороший доход за рукописные книги. Типографии сожгли (есть очень интересный роман Алексея Ремизова об этом трагическом событии, написанный как бы от лица поджигателя – переписчика книг), а против Федорова и его подручных выдвинули обвинение в колдовстве. За это по тем суровым временам полагалась казнь через сожжение в срубе. И даже грозный царь не смог защитить своих мастеров. Им пришлось бежать в Литву. А Иван Васильевич, разобидевшись на церковников и бояр, уехал в Александровскую слободу, куда вывез и типографию. Пройдет немного времени, и Печатный двор вернется на старое место, где, меняя название, просуществует до 1918 года.

Фрагменты оформления фасада здания для Синодальной типографии, Фото 1994 г.

В XVIII – нач. XIX в. – крупнейшая московская типография, издававшая главным образом богослужебные книги и труды по богословию. При типографии находилась Синодальная книжная лавка.

Солнечные часы на фасаде здания для Синодальной типографии. Фото 1994 г.

Здание построено в стиле псевдоготики. Фасад украшен скульптурой и белокаменным архитектурным орнаментом.

Царь Федор Алексеевич, склонный к образованию и литературе, что не помешало ему сжечь первого великого русского прозаика, протопопа Аввакума, поставил здесь Правильную палату, по-нашему корректорскую. Здесь же по воле церковных властей стала действовать цензура, сыгравшая столь пагубную роль в русской литературе.

И первая русская газета, основанная Петром, – «Ведомости» – печаталась здесь же.

Фронтиспис и начальная страница «Апостола» – первой датированной русской печатной книги.

И. Федоров и П. Мстиславец, опираясь на традиции рукописной литературы и используя лучшие образцы работ южнославянских и итальянских мастеров печатного дела, издали ее 1 марта 1564 г.

Во время войны с Наполеоном, когда он шел на Москву, у входа в типографию раздавались военные сообщения. И хотя, как всякие сообщения из отступающей армии, они были выдержаны в туманно-успокоительном духе – мол, дали крепкий отпор противнику, понесшему тяжелые потери, после чего стройно отошли на заранее подготовленные позиции, – народа там всегда толкалась уйма. Отсюда вышла и первая патриотическая афишка московского генерал-губернатора графа Ростопчина в псевдорусском стиле. Стоит привести почти целиком дружеское послание главнокомандующего в Москве к жителям ее. Тут говорится о некоем целовальнике и московском мещанине Корнюшке Чихирине, «который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на Тычке, услышал, будто Бонапарт хочет итти в Москву, разсердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу: „Как! К нам? Милости просим, хоть на масленицу; да и тут жгутами девки так пропопонят, что спина вздуется горой. Полно демоном-то наряжаться: молитву сотворим, так до петухов сгинешь! Сидит ка лучше дома да играй в жмурки, либо в гулючки. Полно тебе фиглярить: вить солдаты-та твои карлики да щегольки; ни тулупа, ни рукавиц, ни малахая, ни онучь не наденут. Ну где им русское житье-бытье вынести? От капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, а которые в зиму-та и останутся, так крещенские морозы поморят… право так, все беда: у ворот замерзать, на дворе околевать, в сенях зазябать, в избе задыхаться, на печах обжигаться. Да что и говорить! Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову положить… Посему и прочее разумевай, не наступай, не начинай, а направо кругом домой ступай и знай из роду в род, каков есть русский народ“».

Потом Чихирин пошел и бодро запел: «Во поле береза стояла», а народ, смотря на него, говорил: «Откуда берется? А что говорит дело, то уж дело!»

Самое любопытное, что в конечном счете так и оказалось, как предрекал французам лихой Корнюшка Чихирин, выпивший лишний крючок на Тычке. И пусть в светском обществе издевались над лубочными писаниями графа Ростопчина, народу его афишки нравились, они веселили и поднимали дух, наивная вера их автора в крепость русского характера была умнее придворного скепсиса. Граф Ростопчин надолго задал тон отечественной журналистике. Еще недавно, читая материалы центральных газет, обращенные к зарубежью, я нередко слышал молодецкий голос Корнюшки Чихирина.

Собор Спаса Нерукотворного Образа монастыря Всемилостивейшего Спаса на Никольском крестце, что за Иконным рядом (Заиконоспасский монастырь). Литография. XIX в.

Монастырь возведен в 1660–1661 гг. Собор в 1771–1720 гг. архитектором круга И. Зарудного. В 1687–1814 гг. в монастыре помещалась Славяно-греко-латинская академия.

После победы над Наполеоном архитекторы И. Мироновский и А. Бакарев построили то здание типографии в псевдоготическом стиле.

Портрет Михаила Ломоносова. Гравюра. XVIII в.

М. В. Ломоносов (1711–1765) – ученый-энциклопедист. Своими открытиями обогатил почти все области знания. Заложил основы современного русского литературного языка.

Начало высшего образования в Москве связано с Китай-городом, с той же Никольской улицей, где находился Печатный двор. Свое название улица получила по Никольскому монастырю. А возникла эта древняя московская улица из большой оживленной дороги, идущей к Ростову Великому, Суздалю и Владимиру. Только называлась она тогда Сретенской. А вот когда поднялась стена Петрока Малого, улица разделилась. Та, что за стеной, сохранила свое старое название, а та, что отошла к Китай-городу, стала Никольской.

Портрет Антиоха Кантемира. Гравюра Вагнера. XVIII в.

А. Д. Кантемир (1708–1744) – писатель-сатирик, философ-просветитель. Его творчество сыграло значительную роль в развитии русского литературного языка и стихосложения.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю