Текст книги "Старьевщики"

Автор книги: Юрий Манов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Разумеется, о деталях того памятного дня мир узнал позже. Примерно через месяц, когда явление приняло повальный характер, и старьевщики стали появляться каждый день у деревушек, сел, небольших поселков. А также у аулов, кишлаков, стойбищ, ферм, хуторов, фазенд и ранчо на всех континентах, по всему земному шару. У меня даже карта мира имеется, где отмечены места появлений опухолей и визитов старьевщиков. Я ее так аккуратно сложил и к задней обложке тетрадки приклеил. Вот она, вся в красных галочках и датах. Я уж, честно говоря, через полгода сбился и отмечать перестал, слишком уж их много было. Каждый день в новом месте.

А вот подборка статей, посвященных теме: «Как появляются старьевщики». Объем статей разный, и написано по-разному, где сухо, где эмоционально, с подробностями, но суть примерно одинакова. Почти везде это происходило так: сначала в нескольких километрах от населенного пункта появлялась опухоль. Чаще всего она возникала в болоте или просто заболоченном месте, отсюда и название. Хотя нередко опухоль могла возникнуть на опушке леса, в таежной чаще, в джунглях, на вечной мерзлоте, посреди пустыни, высоко в горах, в тундре за полярным кругом, на берегу моря. «Свежая» опухоль была размером с футбольный мяч и запросто могла сойти за кочку. Только вот звери от этой кочки разбегались, куда глаза глядят, и птицы кружить да орать начинали. Появившись, опухоль «пухла». «Пухнуть» она могла и день, и два, и три. С небольшого бугорка, можно сказать – кочки она вырастала до полусферы размером метров десять в диаметре и три в высоту. Достигнув указанного размера, опухоль начинала создавать проблемы с радиосвязью в радиусе 30-50 километров. И снова пухла, росла, чтобы одним, как правило, хмурым утром непонятым образом обернуться меняльной лавкой старьевщиков. Да, все наблюдатели, видевшие момент превращения опухоли в лавку, утверждают, что опухоль именно «оборачивается лавкой». И что значит «оборачиваться» – объяснить не могут, как не бились специалисты из самых компетентных органов. Получалось, что словно «яйцо наизнанку вывернулось». О «готовности» «опухоли» можно было судить по свечению. Если светилась изнутри, значит, все, созрела! Ночью будет голос. Голос слышали люди на расстоянии до тридцати километров. Правда, где-то в аризонской пустыне ковбоям с небольшого ранчо пришлось проскакать полных 50 миль. Хотя, что там какие-то полста миль? На лошадях ведь, не пешком.

Короче, поутру старьевщики собирали старье у местного населения, расплачивались золотом или же иным драгоценным металлом и исчезали без следа. Все попытки исследовать места, где вырастали опухоли, никаких результатов не дали. Ни бурение, ни сверление, ни пробы грунта. Радиации нет, грунт как грунт, никаких отклонений. Старьевщики вообще не любили оставлять следов. Чего нельзя сказать о людях. Вот как раз после них на опушках, на полянках и просто в болотных зарослях оставались груды мусора, и хлама, не принятого старьевщиками. И убирать эти груды никто не собирался.

Еще одна примечательная деталь. Болотные опухоли как-то странно реагировали на электричество. Иногда замечали, как из них вылетают шаровые молнии, а чаще всего, опухоли, наоборот, просто «забирали» электричество. В радиусе километра-двух переставали работать все электроприборы, глохли двигатели автомобилей и прочей техники, не горели фонарики. Это, конечно, весьма затрудняло процесс исследования болотных опухолей. Аппаратура у наших ученых, как правило, электронная и вблизи опухолей не действовала. Тем более, как и выяснилось с самого начала, старьевщики совершено не были заинтересованы, чтобы их изучали. Ни их самих, ни их опухоли. На фотопленке они не отображались, на видеокамеру эти объекты заснять никто не смог, как ни пытался. Прочие методы исследований тоже к весомым результатам не приводили.

А ведь пытались изучить! Еще как пытались! Особо китайцы в исследованиях постарались. Решили они опухоли и даже созревшие лавки старьевщиков на крепость проверить. Видимо, рассердились китаезы, что три дорогущих исследовательских робота, которых они в лавку к старьевщикам запустили, сгинули без следа. Вот и врезали однажды по лавке из танка. Сгоряча! А лавка по ним в ответ непонятно чем врезала. Вроде как шаровой молнией. В итоге лавке хоть бы хны – ни царапины, а танк… Дымится лужа металла, а рядом отважные узкоглазые танкисты стоят от страха обосравшиеся. Как из танка их вынесло – вспомнить не могут. И заикаются еще. Причем, в провинции той китайской старьевщики больше не объявлялись к великой досаде местного населения.

Расплачивались старьевщики, как уж было отмечено, исключительно драгоценными металлами. Золото, платина, могут дать серебром, но кто ж его попрет, тяжесть такую? Слитки стандартные по 10 кг. Золото высшей пробы, практически без примесей. Драгметалла давали всем по-разному. Кому больше, кому меньше. Чем мотивировались – понять сложно. Вот вроде живут два соседа. Одинаково живут, вкалывают в колхозе, копают огороды, выпивают порой, с бабами своими лаются. И старья несут на обмен вроде одинаково – по два мешка. Только когда от старьевщиков возвращаются, у одного два слитка с половиною, а у другого всего один, и то, не полный. Обидно.

Хотя это как посмотреть. Вон, в Корее Северной, там все выданное старьевщиками сразу в общий государственный котел идет. И кому в таком случае больше обидно? В Китае половину государство забирает без базаров, хотя сам факт явления старьевщиков власти решительно отвергают. А вот в Америке, где старьевщики объявлены выдумкой желтой прессы, все полученное от старьевщиков полостью принадлежит получившему. Правда, Штаты старьевщики редко посещают, разве что индейские резервации и фермы в какой-нибудь глухомани. В России все не как у людей. Во-первых, у нас все это до сих пор засекречено. В сети про них только и разговоров, а в газетах и на ти-ви – тишина. Так упомянут, что снова лавка появилась, и все. Что касается золота, то решили думцы в РФ оставлять владельцу 25% со всего полученного у старьевщиков золота, как за найденный клад. Остальное предписали сдавать. Ага! Разбежались! Щас, отдали! Прям сами в город сдавать повезли! Власти тогда врубили жесткий административный ресурс и угрозу госнасилия – ОМОН для изъятия слитков посылали. Но и тут заковырка, народ у нас, что в небольших деревеньках проживает, очень даже к охоте склонный – можно сказать, вооруженный. До стрельбы дело доходило, целыми селами за ружья брались. Или просто в дебрях, чащах прятались. Но потом нашелся головастый юрист, Ольшанский, кажется, фамилия (или это композитор такой?) В общем, доказал он в высшем суде, что считать кладом то, что дают старьевщики – незаконно. Какой же это клад? Клады в земле находят зарытые. А тут никто ничего не зарывает, тут скорее – взаимовыгодный обмен непонятно с кем. И нет таких нормативных актов, чтобы забирать полученное по обмену непонятно от кого. А тем более – от инопланетян, которых, как известно – нет. А раз нет, то и суда нет! Отступили думцы, и то правильно. Но в России-то матушке всегда найдут, как у народа излишки изъять. Сначала 13% вычтут, как за соцналог. А потом еще будешь в банке золото на деньги менять, так и сдерут с тебя по полой программе. «Налог на оборот драгоценных металлов» называется. Или крутись как знаешь, к цыганам обращайся или к скупщикам подпольным. Они цену хорошую обещают, но опять же – риск!

3

От размышлений и дальнейшего изучения тетради меня отвлек какой-то звук в сенях, похожий на скрежетание металла. А, ну правильно, это Фикус – рыжий разбойник явился. Набегался за день по кошкодевкам, теперь вот домой просится, на ночлег. Форточку-то я на окне закрыл – тепло берегу, вот он и прет через сени. Если не открою, через чердак полезет, он у меня такой, он может. Я открыл дверь, чтобы запустить кота в хату, но Фикус заходить явно не спешил – он, оказывается, нашел в ведре банку из-под сардин и теперь вот обрабатывал ее изнутри языком. Гурман выискался! Пришлось, чтобы не выпускать тепло, запускать кота в дом вместе с банкой.

Фикус, конечно, редкостный бандит и вор, но очень ласковый зверюга. Попал он ко мне… В общем, когда я поселился к бабушке Пелагее, ей подбросили на крыльцо совсем маленького щенка. Бабка решила пса оставить, и его сразу взял под опеку бабкин кот Васька, рыжий такой здоровяк. Кот обучил щенка всем премудростям кошачьей жизни, даже, кажется, научил ловить мышей. Пес Джек быстро перерос своего воспитателя, но продолжал относиться к Ваське с трепетным почтением. И частенько можно было видеть, как эта парочка греется на солнце, ласково вылизывая друг друга. Но недолог кошачий век, после смерти бабушки Пелагеи Васька как-то быстро одряхлел и помер. Когда я закапывал его за огородом, Джек так скулил, что жутко стало. И два дня еще выл, не давая ночью спать, а на третий сорвался с цепи и убежал. Вернулся домой только к вечеру и притащил за шкирку совсем крошечного рыжего котенка. Я решил оставить, назвал Фикусом. Вот с тех пор живем втроем…

Погладив кота, я отнял у него вылизанную до стерильности банку. Вбросил ее в ведро и снова принялся за тетрадку. Вот, интересное – про подарки. Порой старьевщики могут и не дать золота. Предложат «подарок». Но это редко. По одному, реже по два «подарка» на посещение. Вот с «подарками» тут вообще дело темное. Вроде механизм, а для чего, непонятно. И из чего сделан – тоже. Не могут наши ученые материал определить, из чего сделаны «подарки» старьевщиков. Крепкие, как сталь – хрен сломаешь, а легкие, как алюминий. И внутрь этих механизмов не заберешься. Говорят, в Штатах хотели один такой аппарат на бочку похожий, вскрыть. Применили ученые какую-то сверхмощную сварку. А аппарат возьми и вспыхни, как бенгальский огонь. Полминуты, и нет его, только горсточка праха тоже непонятого состава. Владелец подарка потом госдепартамент по судам затаскал.

Но кое с чем все-таки разобрались. Разобрались и обалдели! Даже то, что по телику показали, впечатляет! В Сибири где-то подарили мужику старьевщики что-то вроде радиатора батареи центрального отопления. Горячий такой. И не остывает. Никогда! Любую температуру держит, там такой регулятор есть. Думали, атомный реактор? Так нет, не реактор, нет там радиации. И вообще, откуда источник энергии берется – непонятно. Точнее, сам этот радиатор источником энергии и является, что совершенно противоречит всем законам об энергии и об ее сохранении. Он, этот радиатор, сейчас один довольно крупный город отапливает, его на местной ТЭЦ куда-то в систему отопления всунули, чтобы дорогой газ не тратить. И он справляется. Батареи в домах зимой огнянные! А это Сибирь! Сами знаете, какие там морозы зимой.

Японцу одному лодку подарили. С виду лодка, как лодка, на яхту похожа, только без парусов. Но по волнам летает, что твой глиссер. Японец дово-о-о-ольный, улыбка до ушей, говорит: «Всю жизнь о таком мечтал, могу теперь в кругосветку отправиться». И бензина лодка не жрет, водой заправляется. Хоть пресной, хоть морской! И под воду нырять умеет, только не глубоко, метров на десять. А какому-то немцу старьевщики подарили целую тарелку летающую! По телику показывали – плоская такая, черная. Говорили, на такой запросто можно на Луну слетать, а то и на Марс. Только пока еще никуда не слетали – с управлением и системой жизнеобеспечения никак не разберутся.

Но большинство «подарков» пока так и стоят без дела, только гудят, когда их «включают». Нет, никаких вилок с розетками, просто владелец должен был подарка коснуться рукой или иной частью тела. Пробовали их в научных центрах изучать, увозить на полигоны разные. Так без хозяина – человека, которому старьевщики это подарили, агрегаты даже гудеть переставали. Выключались что ли? Короче, без стакана не разберешься. К тому же не понятно, а зачем старьевщикам это? Зачем они дарят нам «подарки»?

А вот еще подборочка статеек. Это уже исследования. С указанием мест, где опухоли и старьевщики не появлялись никогда. Во-первых, вблизи городов. До сих пор не отмечено ни одного появления опухоли вблизи даже небольшого городка. Во-вторых, вблизи военных баз, застав и полигонов, вблизи лагерей и поселений. В зонах локальных конфликтов старьевщики тоже объявляются крайне редко. Не любят стрельбы? Здесь в записях у меня почему-то стоит большой восклицательный знак. С чего это я его здесь поставил?

Ага, вот целый раздел, посвященный собственно старьевщикам, их внешнему виду. А поскольку заснять их на фото так никому и не удалось, здесь были портреты, нарисованные художниками со слов очевидцев. Ну и портретики, скажу я вам…

Я закрыл тетрадку, бросил ее на стол. Какой фигней я занимаюсь?! Можно снять старьевщиков на фото? Не можно? Какие они, старьевщики эти, да сякие они? Придет завтра, и я их сам увижу. Лично, своими глазами, пусть и в очках. Сбудется мечта идиота! Если, конечно, меня позовут.

Я понял, что сидеть сейчас дома в одиночку больше не могу. Надо с кем-то поговорить, пообщаться. И хотя сегодня не вторник и не четверг, но не сыграть ли мне партейку с доктором Менгеле? Встал, натянул на ноги непросохшие до конца сапоги, порадовался теплу носков. Накинул телогрейку и, сунув подмышку стартую потертую шахматную доску, вышел на улицу.

Глава четвертая

УДАЧА МИСТЕРА ГОРСКИ

1

С доктором Менгеле мы играли в шахматы по вторникам и четвергам уже третий год. Гоняли «блиц» по десять минут на партию. До этого играть мне было не с кем, и доска, привезенная из города, пылилась без дела на подоконнике. Так бы и валялась до сих пор, если б не тот ушиб. С лошади я свалился по неумению. Ну, местные ребята катаются, а я что, хуже? Да и на слабо они меня взяли, эти Шкуратовы. «А что, Романвалентиныч? Вы только двойки ставить умеете и родителей в школу вызывать, жаловаться? А верхом слабо?» Я и доказал, что не слабо! Рысцой у меня получалось неплохо, а тут решил перейти в галоп, да еще барьер взять – штакетник у школы. Ну и свалился, хорошо хоть шею не сломал. Домой-то я в тот день кое-как доковылял, а с утра на работу выйти не смог. В ребрах боль и лодыжка распухла – не наступить. Вот доктор Менгеле и пришел на дом оказать мне первую медицинскую помощь.

Вообще-то, никакой он не доктор. И уж, конечно, не Менгеле. Сергей Зимин его зовут. Фельдшер он сельский, откуда ж в Сосновке врачу быть? Хотя Серега не скрывал, что мечтает о профессии врача – три раза в медицинский поступал. Два раза до армии, один – после. Но по баллам не добрал. Плохо у него с химией, да и с биологией не лучше. Недостатки сельского образования в российской глубинке, ничего не поделаешь. Он даже на курсы платные поступал – не помогло. Зато в армии санинструктором был, там же фельдшерские курсы закончил. С тех пор и фельдшерит у нас в Сосновке, хотя местные его из уважения иначе как «доктором» не кличут.

А «Менгеле» его прозвал наш начитанный глава Звонарев И тоже не без причины. Тут у нас драка большая была, это когда «дачники» карпа в пруд на Выселках запустили. Ну запустили, и хвала им. Так они решили запретить местным мужикам рыбу там ловить. Ага, разбежались! Понаехали неизвестно откуда, и теперь могут права качать? Да мужики сосновские на Выселках всю жизнь карася ловили, каждый год там плотину подправляли, чтобы в разлив не смыло. Однако «дачники» на этот факт внимания не обратили и с сосновскими мужиками своим карпом делиться не собирались. Охрану выставили с собакой, бумажки какие-то в нос совали. Даже к Митрохину бегали, чтобы он защитил их собственность, то есть пруд и собственно подросшего карпа. Но Митрохин предпочел в хозяйственный конфликт не вмешиваться и принял нейтралитет. Подобно войскам ООН перед арабо-израильской войной он покинул на своем «Урале» зону противодействия конфликтующих сторон, то есть – берег пруда. Как только тарахтение мотоцикла за пригорком затихло, «противоборствующие стороны вошли в состояние прямого вооруженного контакта». Сначала поорали, похватались за грудки, а чуть позже просто начали бить друг-другу морды. Обладая численным превосходством, сосновцы врубили дачникам по первое число, хотя, надо отдать должное, дачники тоже не из робкого десятка оказались. Бились отважно! Но уступили численному превосходству и неорганизованно отступили.

Так вот, представьте себе берег пруда, усеянный телами. Не волнуйтесь, живыми телами, вполне живыми, хоть и изрядно побитыми. И над ними ходит, как египетский Анубис в стране мертвых, наш доктор Зимин в белом халате с закатанными руками и медицинской сумкой через плечо. Не спеша так ходит, порою склоняясь над телами и производя какие-то манипуляции. Первую помощь оказывает, не разбирая, где свой, где чужой. Клятву Гиппократа помнит. Кому руку в лангетку закатает, кому глаз подбитый бодягой помажет. Одному мужику ухо оторванное пришил. Обычной иголкой с суровыми нитками, наживую, под стакан самогона в виде анестезии. Большими такими стежками. Ничего, прижилось. А Звонареву плечо вывихнутое вправил – не удержался-таки наш глава в роли третейского судьи, тоже к рукоприкладству приложился. Да так дернул, что Андрей Анатольич взревел весенним медведем: «Что ж ты, изверг, делаешь! Палач гестаповский! Доктор Менгеле недобитый!» С тех пор и пошло.

Но наиболее ярко проявил Менгеле свои гуманистически-садистские наклонности во время «зубной эпопеи». У Менгеле заболел зуб, самолечение и походы к бабке Спиридонихе эффекта не дали, через неделю морду Сереге разнесло, пришлось ехать в Мещерск. В государственную клинику его даже с раздутой мордой без талончика не прияли, предложили зайти «на недельке». Пришлось обратиться в частный сектор. Там Серега сначала обалдел от обилия мудреной медтехники и блеска инструментов, от удобного кресла, от ласкового обхождения персонала. Зуб-мучитель ему выдрали (не без проблем, даже молотком пришлось постучать – сложный случай), дали отлежаться на удобнейшей кушетке и вручили счет. И Серега снова обалдел. Почти все деньги, врученные ему Настюхой на покупку зимней обуви для детей, пошли на оплату услуг хирургов. Зато в Сосновку Серега вернулся с непреодолимым желанием стать зубным врачом. И именно – хирургом. Он надыбал где-то зубоврачебной литературы и стал самообразовываться. А тут и инструмент подвернулся, Лимон, подрядившийся пастухом к фермерам на Рыжем хуторе, нашел на мельнице клад. Старинный саквояж рыжей кожи в нише за конторкой. Лимона тогда чуть кондрашка от радости не хватила. Думал – червонцы николаевские и цацки разные. Но вместо золотишка в саквояже хранились какие-то мудреные щипцы и клещи. Саквояж я опознал как инструмент земского врача в дореволюционной России, в результате чего он был обменян Лимоном в «Сельпе» у Люськи – продавщицы на водку и немудреную закусь. И надо было именно в этот момент в магазин зайти Сереге. Сахару хотел прикупить по заданию супружницы. Он инструмент узнал, немедленно его у Люськи выкупил и принялся тренироваться. В основном – на черепах крупного рогатого скота. Набив руку, Серега переделал стоящее без дела гинекологическое кресло в зубоврачебное и вывесил в своем пункте объявление о лечении зубов по льготным ценам. Лечение сводилось исключительно к удалению. Первой на прием пришла Спиридониха. В ходе экзекуции лишилась сразу трех древних корней, пару раз вскрикнула, но в итоге Серегу похвалила, сказала, что рука у него легкая. Сарафанное радио сработало безупречно, бабки потянулись в кабинет фельдшера. Особо Серегу порадовало, что клещи в саквояже были разные, чуть ли не для каждого зуба персональный. Окрыленный первыми успехами, Серега даже сделал рейд по ближайшим селам, за что его пропечатали в районке под заголовком «Сосновский эскулап». Такая прыть не прошла бесследно, новокаин у Сереги скоро кончился, а руки чесались, ибо успех окрылил. В общем, итогом его «зубной эпопеи» стала жуткая картина, когда он несся по улице Новой в сторону правления с клещами в окровавленных руках. Гнался за Липаткиным, которому пытался выдрать коренной зуб под две таблетки анальгина. Овцебык, также окровавленный до пояса, издавая жуткие стоны, спасся от Зимина, забравшись на фонарный столб у правления. И надо было такому случиться, что именно в этот момент на площади чествовали передовиков района в рамках праздника «День урожая». Все районное руководство присутствовало и местная пресса! Был жуткий скандал, Липаткина увезли спасать в райбольницу на «Скорой», а зубную практику Зимину строго запретили с насильственным изъятием злополучного саквояжа. Но надо признать, в окровавленном белом халате с закатанными рукавами, с горящими в хирургическом азарте глазами Зимин и в самом деле весьма походил на гестаповского палача.

Так вот, пришел ко мне доктор Менгеле на дом, ногу больную ощупал, головой понимающе покивал, сообщил, что через неделю бегать буду, и повязку тугую наложил. После этого по всем правилам выписал мне больничный и, уже собираясь уходить, обратил внимание на доску.

– Что, увлекаемся? – кивнул он на шахматы, споласкивая руки под рукомойником.

– Да так, играю помаленьку, – ответил я, поглаживая лодыжку. – Только здесь не с кем.

– Почему же не с кем? – сказал он, поглядывая на часы. – У меня как раз полчасика свободных есть. Расставляй.

Ха, полчасика! Просидели все два! Играли мы примерно одинаково, поэтому и закончили свой минитурнир вничью 4:4. Только Доктор Менгеле посетовал, что я долго думаю, и честнее будет играть по часам. Благо, у него дома такие часы есть. С тех пор и повелось. По вторникам и четвергам я ходил к Менгеле играть в шахматы. Десять партий по десять минут под самогон, домашнее салко и малосольные огурчики, благо Зимин, в отличие от меня, в Сосновке холостяковал недолго. Стал, как говориться, сожительствовать с соседкой. Настей зовут, хорошая такая бабенка, домовитая, хозяйственная – вдова из местных, но с явно южнорусскими корнями. А голос! Ротой не перекричишь! У нее дед, кажется, из казаков, так ее «казачкой» на селе и кличут. Молочной фермой в совхозе (или как там нынче – в ОАО «Сосновское»?) заведует, несмотря на двоих малолетних детей. Так что с молочными продуктами у них проблем нет. И творожок, и сливки, и маслице! А какая сметанка! Ложка стоит! И все сама, даже сыр солит. А какие пироги печет – пальчики оближешь!

С доктором Менгеле Настюха греховодила сначала тайно, по-соседски, когда еще ейный муж Василий жив был, а Менгеле в медпункте прямо на смотровой кушетке спал. А уж потом, после похорон, сожительствовали в открытую. Говорят, что хороший был мужик Василий, да только слабохарактерный. Плохо у него чего-то с почками было и остальными потрохами, нельзя ему было пить совсем. А он, как праздник какой на селе, уйдет с мужиками и напьется до потери сознания. Так его мужики в горизонтальном положении жене и приносили. Потом неделю в койке синий, как покойник, лежал – встать не мог. Настюха и просила, и плакала, и уйти грозилась, а он все свое. Отлежится, месяц держится, а потом снова. Вот однажды и не отлежался, и даже доктор Менгеле помочь не смог. Внутреннее кровоизлияние, в город надо было везти, а какой тут город, когда все дороги размыло, на танке не проедешь. Настюха мужа схоронила, отгоревала, сколько положено и как-то вечером пришла к Менгеле в медпункт (он ведь при медпункте жил, как я когда-то при школьной библиотеке), взяла его за руку и увела к себе жить. И дожидаясь, пока сожитель ее станет великим эскулапом, осчастливила доктора Менгеле двумя чудными карапузами. Теперь, как к ним не придешь, всюду пеленки висят. Памперсы в этом семействе как-то не уважали, да и дорогущие они.

Ко мне Настюха относилась нормально. Может быть потому, что я приходил к ее Менгеле не спирт в долг выпрашивать, а интеллигентно играть в шахматы. А, может, вину свою чуя. Одно время, когда я с Ольгой-шалавой из бухгалтерии связался, она кинулась «меня спасать от этой бляди непутевой» и решила «свести» меня с продавщицей Люськой. Люська тогда только овдовела и с горя стала часто прикладываться к рюмке. Вот Настюха и прикинула, что вдвоем мы друг дружку хорошо дополним: я Люську от водки отучу, а она меня бытовым уютом окружит. В реалиях получилось наоборот, Люська домашнее хозяйство совсем забросила, а я под ее пагубным влиянием стал каждодневно выпивать. Ну как тут не выпить, когда хозяйка к ужину непременно бутылку на стол выставляет. Якобы «для аппетиту». И к завтраку «для разгону». Я уже не говорю про обед. Решив с этим делом решительно покончить, я по наущению Настюхи стукнул кулаком по столу и раскокошил об пол целую четверть самогону. За что был поцарапан и изгнан обратно в библиотеку.

Но Настюха на этом не успокоилась, озаботясь идеей меня оженить, познакомила со своей троюродной сестрой, тоже вдовой с Выселок. Получилось, что мы «случайно» дома у Менгеле встретились. Я зашел в шахматы поиграть, а там сеструха Настюхина в гостях. Сестра Клавдия оказалась дамой довольно миловидной, хотя несколько пышноватой на мой вкус. В общем-то мы с нею друг другу понравились, и я, как галантный кавалер, даже вызвался проводить даму до дому, (а это без малого пять кэмэ по проселкам), где и был оставлен на ночевку с последующим тесным телесным общением, но… Следующим после знакомства утром Клавдия как-то слишком навязчиво стала намекать на сожительство. Да что там намекать, так и сказала: «Вечером придешь – я тебе рубашку постираю. И побрейся, а то ходишь, как чучело». Я тонкий намек понял и честно признался Клавдии, что вряд ли смогу стать хорошим отцом трем ее малолетним ребятишкам. Она не обиделась. Или сделала вид? А Настюха, перебрав кандидатуры всех невест в Сосновке и округе, согласилась, что «для меня пока ничего подходящего нет». Но обнадежила, что «подрастают».

2

От моего скромного жилища до дома доктора Менгеле пешком всего минут пятнадцать. Но это «напрямки», когда либо сухо – летом, либо мерзло – зимой. В этом случае можно было пройти «огородами» – через мостки, четверть часа, и ты на месте. В пору бездорожья – то есть зимой, весной, осенью и летом – если прошел дождь, приходилось делать крюк – тащиться с моей Нижнемальцевки до управы, там сворачивать на Церковную (бывшую Первомайскую) улицу, и только потом на Новую, где и жил Менгеле. Такая вот загогулина получалась. Ходить пешком по Сосновке в это время года и суток, честно скажу – приятного мало. Прешь по колее, месишь грязь сапожищами, а вокруг темень, хоть глаза выколи. И хоть стоят у домов бетонные столбы, на которых по идее должны светиться уличные фонари, светились они крайне редко. Очень любит местное население электричество экономить. С другой стороны, оно и правильно – чего зря впустую улицу освещать? В Сосновке по вечерам приличные люди дома сидят, а не по улицам шляются. Из развлечений вечером в Сосновке только телевизор. Две программы! Иногда три, канал «Культура» пробивался. Тоска! Зимой хоть вой. И если что угнетало меня в Сосновке больше, чем скука – так это… местные клозеты. Ко всему, вроде, привык за четыре года, и к скуке, и к печному отоплению, и что хлеб завозят раз в неделю, а вот к удобствам на дворе все не привыкну. Просто беда, особо, если в мороз по большому приспичит. Тут книжечку в раздумьях не почитаешь. И очень завидую я доктору Менгеле. Пристроил он, представьте себе, к своему дому теплый клозет. Кафелем изнутри отделал, мягкое сидение для стульчака с города привез. Местные мужики над ним, конечно, насмехались, мол, доктор-то вместо того, чтобы свинарник построить, или там курятник поправить – гальюн себе теплый завел, так свою жопу любит. А Менгеле, тот на все насмешки ноль внимания: «С больной жопой и голова здоровая не в радость! Вот придешь ко мне с геморроем, вот тогда посмотрим, как улыбаться будешь». Такой вот он у нас доктор.

Я отворил калитку в воротах, тщательно очистил подошвы сапог от грязи о специальную железячку, поднялся на крыльцо, еще раз пошмыгал ногами по плетеному коврику. Нажал на пипку звонка. За дверью загремело, послышались шаги.

– А, Роман, привет, – сказала Настюха, открыв дверь. – Че это ты, на ночь-та глядя-та?

– Да так получилось, – пожал я плечами.

– Ну давай, проходи, а то холоду напустишь. Тапки под полкой, Сережа в зале.

Доктор Менгеле действительно был в горнице. Он стоял на карачках перед сложенным диваном и выгребал из его внутренностей какие-то коробки, банки, инструменты, связки бумаг. Короче, разую фигню, что хранят россияне во внутренностях раскладных диванов, с надеждой, что когда-нибудь эта фигня им понадобится. Вон, Менгеле уже целую гору накопал. Да и вся комната в данный момент представляла собой склад, в котором потоптался не очень крупный слон. Прямо на полу груды медицинской посуды, шприцы, таблетки в старых упаковках, игрушки-погремушки, кипы одежды. Вид пугающий, ибо в горнице у Настюхи очень красивые ковры, и она их очень блюдет. Серега раз кефир на ковер пролил случайно совершенно. Так ору было!

И еще удивило, что в углу у тумбочки с телевизором стояла охотничья двустволка – вертикалка. По всему, мой друг серьезно готовился к свиданию со старьевщиками.

– Здоров, братан, – сказал Менгеле, не прекращая своего занятия. – Ты че, поиграть? Так ведь сегодня среда вроде.

– Сам знаешь, что на селе творится. Завтра, скорей всего, не до шахмат нам будет, – ответил я, разглядывая круглый обеденный стол, на котором были свалены в кучу несколько коробок с патронами, фотоальбомы, какие-то папки с тесемочками.

– Да, это ты верно подметил. Завтра, скорей всего, будет не до того, – сказал Менгеле и, глянув в угол на ружье, хмыкнул.

– Сережа-а-а, – донеслось с кухни, – еще одна сумка готова. Полная! А коробки из-под крупы – это тоже старье? Будем брать? А мясорубку старую?

– Блин, надоело! – неожиданно громко крикнул Менгеле, вскочил на ноги и начал отряхивать колени спортивных штанов с лампасами. – Целый день в этой рухляди копаюсь! Настька, а может, хватит нам двух узлов? Ну ведь не допрем же!

Настя немедленно появилась в дверном проеме, уперлась рукой в косяк. В другой у нее бы старый закопченный чайник. Грудь у нее вздымалась, видимо, Настя гневалась.

– Давай тогда вообще не пойдем! Дома останемся! Пущай другие идут, пусть золото домой волокут, а мы с тобой здеся останемся, у печки! Пущай их дети в институтах учуца, а наши в навозе капаца всю жисть будут!

– Да ладно, Насть, – сразу сбавил тон Менгеле, – я ж не про это. Я про то, что не в количестве дело. Все равно старьевщики сами выбирать будут. А то нанесем разной фигни и получится, как у гороховских.