Текст книги "Мои московские улицы"

Автор книги: Юрий Малов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Каток на Петровке

Зимы в те годы были холодными и продолжительными, без дождей и оттепелей, и морозно держались с конца ноября до начала апреля. Московские катки с их светом, музыкой, мельканием лиц и разноцветных вязаных шапочек, школьным флиртом, притягивали к себе молодых москвичей и москвичек. На коньках в нашем классе катались все ребята. Но так, как катался Леша Иванников, в нашем классе не мог никто.

На каток в старших классах мы ходили почти всем классом и, конечно, только на Петровке 26. Когда-то всю внутреннюю территорию за этим домом занимало имение князя А. Я. Львова, перешедшее через брак его дочери к князю С. И. Одоевскому. В те времена в центре этого имения был сад и пруд, которые арендовал Московский речной яхт-клуб. Зимой этот пруд превращался в каток. Окрестные дома многократно переходили из рук в руки, надстраивались, перестраивались, национализировались. В 50-х годах прошлого столетия в центре бывшей усадьбы построили одноэтажный павильон, а на месте пруда – спортивные площадки для игры волейбол, баскетбол, теннис. Этот миниатюрный стадион взяло под свою опеку спортивное общество «Динамо». Общественные организации, относящиеся к обществу «Динамо», пользовались здесь спортивными площадками только в летнее время. Зимой всю территорию этого стадиона заливали под общедоступный каток, который начинал функционировать, как правило, с 25 ноября. Плата за вход была минимальной.

Ю. Нагибин в рассказе «В те юные годы» оставил описание этого катка и окрестностей, той атмосферы, которая царила в предвоенные годы: «Каким-то чудом его серебряное блюдо уместилось в густотище застроенного-перезастроенного центра Москвы. Здесь дом лезет на дом, не найдешь свободного пятачка: между помойкой и гаражами встроен крольчатник, рядом чистильщик сапог развесил макароны шнурков и насмердил сладкой гуталиновой вонью, вгнездился в какую-то нишу кепочник, а на него напирает электросварщик, обладатель слепящей искры; сараи, подстанции, всевозможные мастерские теснят друг дружку, толкаясь локтями, и вдруг город расступается и с голландской щедростью дарит своим гражданам чистое пространство льда.

Здесь было запрещено кататься на беговых «норвежских» коньках, что придавало этому катку характер не просто спортивного мероприятия, а некий романтический, галантный профиль. Наиболее продвинутые ребята катались с девчонками, часто парами, взявшись за руки. В центре катка было выделено специальное место для фигуристов, умеющих танцевать на коньках. Вокруг этой центральной площадки плавно, кругами скользила основная масса катающейся публики. Бесхитростное общение молодежи на этом ледовом пятачке проходило под танцевальную музыку, льющуюся на катающихся из многочисленных громкоговорителей».

В послевоенные годы благостная картинка этого катка, нарисованная Нагибиным, приобрела несколько другой характер и динамику. Наше поколение было свидетелем первых шагов канадского хоккея в СССР, изменившего стиль, – во всяком случае, юношеского катания на коньках. Закладывать такие же виражи, как хоккеисты, играющие в канадский хоккей, мы, на своих «гагах» с прямыми и плоскими полозьями, не могли, но отчаянно пытались. Тогда многие ребята брались за напильники, пытаясь спилить, закруглить прямые концы полозьев своих коньков. Только редкие счастливчики в то время обладали настоящими канадскими коньками правильной формы.

Соответственно изменилась на катке и сама манера катания. Стало модным кататься энергично, с большей скоростью, закладывать крутые виражи, – если говорить о ребятах. Но, думается, что большинство посетителей все же приходило сюда скорее общаться, а не кататься.

А Леша Иванников приходил на этот каток как один из главных участников местного представления. Это представление называлось «игра в колдуны». У него было 5–6 таких же лихих партнеров-участников этого конькобежного «шоу». Когда они начинали свои гонки, смотровая веранда перед выходом из раздевалки на лед заполнялась наблюдателями. Смысл игры, разворачивающейся перед глазами многочисленных зрителей, был прост. Один или двое из участников игры «водили». Они должны были «осалить», т. е. своим касанием вывести из игры остальных участников. Вроде бы все просто. Однако это действо происходило в массе катающихся по кругу ничего не подозревающих обыкновенных посетителей катка. И, чтобы убежать от преследователя или наоборот – догнать убегающего, лихо закладывающего виражи в густой толпе мирно катающихся парней и девчонок, необходимо было виртуозно владеть искусством крутого поворота, мгновенной остановки, спурта с места. При этом нужно было никого не задеть, никому не помешать в размеренном ритме катания по кругу. За их игрой с веранды раздевалки всегда следили многочисленные болельщики, переживавшие за своих фаворитов. А те, кто не знал, что происходит, спокойно делали свои круги по катку, практически не замечая, что вытворяют эти лихачи на коньках. Леша был одним из главных участников этих ежевечерних игрищ. К ним он тщательно и заранее готовился. Его рассказы о том, как он затачивал свои коньки перед вечерними выступлениями, можно сравнить по скрупулезной точности с инструкцией по обработки металлической детали с микронным допуском.

Другим достоинством Леши Иванникова, реально оцененным в полной мере в то время, пожалуй, только мною, была его исключительная математическая одаренность. Но по шкале существовавших тогда у нас ценностей, способность Леши к математике не могла соперничать по значимости с его умением кататься на коньках. Худо-бедно математические задачи все решали, так или иначе. А кататься на коньках, как умел он, не мог никто. Однако в моем случае его математические способности оказались к месту для конкретного практического применения. Контрольные работы любой сложности по всем математическим предметам Леша выполнял за 10–15 минут, а потом сидел и спокойно глядел на страдания своего соседа по парте, пытающегося решить ту или иную непосильную для него математическую премудрость. Когда оставалось минут пять до контрольного звонка, если у меня ничего не получалось, он точно указывал, где я застрял, предоставляя мне возможность в оставшееся время закончить контрольную работу. В результате такой дружеской помощи у меня были хорошие или отличные отметки за письменные контрольные работы по математике, что далеко не всегда соответствовало результатам моих сольных выступлений по этим предметам у доски.

От Камергерского до Столешникова

Но вернемся к нашему походу вверх по Б. Дмитровке. На первом этаже флигеля дома 5/7, выходящего на Б. Дмитровку, в советские времена на первом этаже был открыт и долгое время существовал магазин кондитерских изделий и конфет многих сортов и производителей. Не помню, как он назывался. Сегодня большая часть первого этажа этого здания занята меховым магазином «Екатерина».

Далее по нечетной стороне Б. Дмитровки следует четырехэтажный дом без видимого номера. Это здание также относится к дому № 5/7 под наименованием «строение 5». Оно вплотную прижимается к дому № 9, и хорошо мне знакомо. Хотя это здание не имеет архитектурной ценности, однако, как помещение на одной из центральных улиц Москвы, обладает конкретной и очень большой материальной стоимостью. В настоящее время все вывески с этого дома сняты, а сравнительно недавно на его первом этаже красовалась конкретная вывеска – «МОЛОКО». Весь первый этаж этого здания был занят магазином, торгующим молоком и молочными продуктами. Естественно в те годы я и понятия не имел, что до революции этот магазин принадлежал купцу А. Чичкину – владельцу сотней подобных магазинов по всей России, продавцы которых каждое утро выходили на улицы в белоснежных халатах и выливали в сточные канавы вчерашний товар.

Вся наша жизнь, как ни крути, во многом состоит из выполнения бесчисленных поручений, которые диктуются конкретными требованиями повседневной жизни. Это – норма жизни, норма бытового человеческого существования. Всем нам приходится выполнять всевозможные поручения с детских лет и до глубокой старости. Одно из первых ответственных заданий, которое пришлось на мою долю в детстве, заключалось в самостоятельном хождении в вышеупомянутый магазин за молоком. Почти каждое утро мне вручали большой синий бидон под молоко и рубль – с наказом купить несколько литров молока и доставить его домой. Бабушке в то время не приходилось беспокоиться о моей безопасности. Киднэпингом тогда в Москве никто не занимался, а попасть под движущийся транспорт на Б. Дмитровке было довольно трудно. Автомобильного движения практически не было, а изредка проходящий с шумом по улице трамвай был виден издалека.

Обычно, не спеша, разглядывая все вокруг, я медленно шествовал по Пушкинской до магазина «Молоко». Здесь мне наливали белую жидкость в бидон, после чего я в том же темпе минут за 10–15 совершал обратный путь домой.

Первый этаж этого здания занимал магазин «Молоко»

Однажды, возвращаясь с бидоном, полным молока, уже поднимаясь пешком по лестнице на второй этаж к нашей коммунальной квартире, затеял сам с собой игру на проверку своей «мужской» силы: повесил бидон и подержал его на большом пальце правой руки – получилось, смог удержать бидон, палец не разжался. Потом проделал такую же операцию с указательным пальцем и, в конце-концов, дошел до мизинца. Мизинец подкачал, не выдержал, разжался, бидон грохнулся на каменную площадку перед самой дверью в нашу квартиру. Молоко обильно оросило площадку, да и внутри бидона что-то отскочило. Тогда мне досталось прилично, но за дело.

Вспомнил об этом случае из далекого детства, когда прочитал краткое сообщение в газете «Московский комсомолец» от 29 марта 2012 года под заголовком «Киллер попал в «Молоко», где рассказывалось, что в Москве на днях был убит директор ООО «Здоровье», арендатор «старинного московского магазина «Молоко», что на Большой Дмитровке». «Сыщики не исключают, – говорилось в этом сообщение, – что убийство коммерсанта может быть связано с его участием в рейдерских махинациях по захвату «лакомого помещения». Таковы современные «забавы» взрослых дядей, проливающих не молоко, а кровь ради «игр» с недвижимостью в центре города. Новые времена, новые песни, новые «игры».

На противоположной стороне Большой Дмитровки, напротив бывшего магазина «Молоко», берет свое начало Дмитровский переулок, заканчивающийся на Петровке. Здесь в 1883 году в меблированных номерах небольшой гостиницы, в конце этого переулка, покончил с собой доцент Московского университета В. О. Ковалевский, разорившийся в результате неудачных коммерческих операций. Его супруга, Софья Ковалевская, первая в России женщина-профессор математики, ставшая членом-корреспондентом Петербургской академии наук, в это время находилась заграницей.

После Дмитровского переулка четная сторона домов вплоть до Столешникова переулка полностью утратила свой облик прошлых лет – ровного ряда 3–4 этажных неброских зданий, стоящих, вплотную прижавшись друг к другу. Вскоре осознаешь, что новое обличие этому участку Б. Дмитровки невольно придает зияющая дыра в шеренге домов в том месте, где сравнительно недавно стоял дом № 14. Упомянутое здание было снесено после очередного провала грунта, произошедшего в этом месте. Что будет здесь построено – пока не известно. Дом № 16 снесли в 2004 году и восстановили в «новой архитектурной редакции»: с тыла к нему вплотную пристроен корпус, значительно больший по объему жилых помещений оригинального строения.

Старый дом № 16, не обладая особыми архитектурными достоинствами, был в свое время хорошо известен москвичам и не только им. В этом доме в коммунальной квартире номер 3 научный сотрудник Московского зоопарка, Вера Чаплина, в 1936 году вырастила львицу «Кинули», от которой отказалась её родная львица-мать. Такое, оказывается, и у зверей бывает. О том, как ей удалось «воспитать» молодую львицу в условиях коммунальной квартиры, В. Чаплина подробно рассказала в своей книге «Кинули», которая в наши годы пользовалась большой популярностью, и вызвала многочисленные отклики не только москвичей, но и жителей других городов страны. Письма В. Чаплиной, как тогда рассказывали, направлялись по адресу: Москва, Пушкинская улица, дом 16, «Кинули».

На первом этаже одного из снесенных домов когда-то работала небольшая парикмахерская, где я за десять копеек стригся сначала под «полу бокс», а позднее под «польку» – две стандартные фасонные модели мужской стрижки тех лет. Рядом с парикмахерской располагались комиссионный магазин со своим узким кругом привилегированной клиентуры и кафе «Зеленый огонек», специализировавшееся на обслуживании таксистов. На углу Б. Дмитровки и Столешникова переулка в мое время находилась «Булочная-кондитерская», где мы покупали хлеб, а рядом с нею работала Сберкасса – отделение Сбербанка, по-современному. Вместо снесенной «Булочной» теперь престижное место на углу Б. Дмитровки и Столешникова переулка по четной линии домов заняло новое двухэтажное здание, специально построенный для известной французской компании «Луи Виттон».

Нечетная сторона Б. Дмитровки от Камергерского переулка по направлению к Столешникову на вид выглядит более сохранившейся. Бывший магазин «Молоко» все так же прижимается к своему соседу – импозантному дому № 9, пожалуй, самому эффектному зданию на этой улице.

Ранее всю территорию, где сегодня стоят дома 9 и 11, занимала большая усадьба с главным домом в глубине и флигелями, выходящими на Б. Дмитровку. В 1805–1839 годах этой усадьбой владел генерал Н. Н. Муравьев, который в одном из флигелей открыл и содержал на собственные средства специализированное военное училище. Для пополнения источников дохода генерал сдавал в 1827–1831 годах свою главную усадьбу Английскому клубу, пока последний не перебрался на Тверской бульвар.

В 80-х годах позапрошлого века в этом флигеле процветало одно из самых популярных злачных мест Москвы – «Салон-де-варьете», которое в народе называли «Соленый вертеп». А в 1868 году М. Н. Катков открывает здесь свой лицей, который в 1873 году получает статус «Императорского» и переезжает в новое, специально для него построенное здание у Крымского моста, где в настоящее время разместилась Дипломатическая академия МИД РФ.

В начале XX века усадьба, о которой идет речь, вместе со всеми строениями перешла в собственность известного купца-меховщика Н. А. Михайлова, который по проекту архитектора А. Э. Эрихсона перестраивает и надстраивает строения, выходящие на Б. Дмитровку, превращая их в доходные дома с квартирами для сдачи в аренду. На первом этаже дома № 9 он открывает роскошный меховой магазин, а во дворе – первый в мире холодильник для хранения меховых изделий.

Наиболее представительным на этой стороне Большой Дмитровки, бесспорно, выглядит дом № 9. Архитектор снабдил его рельефным фасадом, облицованным двухцветным серо-зеленым и кремовым кафелем – великолепный образец московского модерна с не совсем типичными для такого стиля египетскими «вкраплениями» – масками фараонов.

Самый представительный жилой дом на Б. Дмитровке

В настоящее время дома № 9 и 11 полностью расселены. Только их первые этажи еще оккупированы заведениями общественного питания. Собственник или собственники этих домов, очевидно, находятся в поиске наиболее выгодных вариантов их использования. Такое предположение выглядят логичным, если войти во двор и посмотреть на дома сзади. Облезлые стены с отваливающейся штукатуркой, грязные окна, прогнившие карнизы – неприглядная картина разрухи, характерная для собственника-временщика – наглядное свидетельство отсутствия настоящего хозяина.

Однако во дворе дома № 9 продолжает функционировать «Первый и единственный в России холодильник, приспособленный для хранения исключительно меховых вещей, платьев и ковров». Холодильник, как уже говорилось, был построен купцом А. М. Михайловым – поставщиком Двора Его Императорского Величества по проекту инженера Н. Г. Лазарева. Холодильник начал работать в 1912 году и работает до сих пор.

В моей памяти дом 9 отложился не по причине его архитектурного оформления или детективных историй, связанных с деятельностью «Салон-де-варьете», а по ассоциации с проживающей в нем нашей первой школьной учительницы английского языка. Английский язык в нашей школе мы принялись изучать с 5 класса. Языковые занятия вела преподавательница, Елена Михайловна Аренс, которая не была профессиональным педагогом ни по образованию, ни по призванию. Внешне она значительно отличалась от всех наших учителей. Она была немолодой, наверное, лет 45-и, красила волосы в рыжий цвет, курила и одевалась не так, как все наши педагоги. Чаще всего она приходила на уроки в просторных и длинных шерстяных кофтах, одетых поверх платья. Никто из наших учителей так не одевался. Кроме того, у неё был большой кожаный портфель ярко желтого цвета, явно иностранного происхождения. Елена Михайловна проживала в одной из квартир дома, о котором мы ведем речь. Каждый день она выходила из высоких арочных ворот этого дома и, со своим привлекающим внимание окружающих портфелем, поднималась вверх по Б. Дмитровке к нашей школе, которая сегодня оказалась «за спиной» Совета Федерации РФ. Теперь пройти с Б. Дмитровки к школе нельзя – государственные учреждения у нас бдительно охраняются. А раньше путь преподавателя английского языка от дома до школы занимал минут десять. Елена Михайловна, наверное, хорошо знала английский язык, работала заграницей, однако, повторюсь, она не имела ни педагогического опыта, ни детей, общение с которыми могло бы подсказать ей, как лучше поладить с неуправляемой оравой послевоенных сорванцов.

Не по годам продвинутые школьники тех лет быстро распознавали слабые стороны своих преподавателей и знали, с кем из них можно было вести себя фривольно, а где нужно было соблюдать принятые нормы поведения. Нашими любимыми дисциплинами до английского были уроки пения и черчения. На них мы делали все, что заблагорассудится: свободно переговаривались, смеялись, ходили по классу, двигались на партах, пели дурными голосами, выходили без спроса в коридор и т. д. Бедные преподаватели этих предметов ничего не могли с нами поделать. Они только грозились пожаловаться на наше поведение директору школы, но никогда этого не делали. Мы это знали и бессовестно пользовались возможностью безнаказанно вольничать, а то и просто вести себя на этих уроках по-хамски вызывающе.

Когда Елена Михайловна впервые появилась в нашем классе, она, не зная, как лучше установить контакт с учениками, захотела сразу окунуть нас в ауру своего предмета. Она заговорила с нами на иностранном языке. «Здравствуйте, дети, – сказала она по-английски, а потом произнесла фразу, немедленно приковавшую наше внимание: Who is absent today?» – кто сегодня отсутствует? В русской транскрипции это звучало как: «Хуис эбсент тудей?». Чтобы долго не распространяться, скажу, что в следующий раз, когда она вошла в класс, 40 глоток дружно орали, якобы по-английски – «кто сегодня отсутствует», с небольшой коррекцией в произношении и акцентом на первом слове. Она растерялась, но сделала усилие, чтобы свести наш хулиганский выпад к шутке, похвалив класс за желание немедленно приступить к изучению английского разговорного языка. Однако овладевать ни устной, ни письменной английской речью мы вовсе и не собирались. По нашему глубокому убеждению, более бесполезным предметом, чем английский, были, пожалуй, лишь пение и черчение. Ни в нашей повседневной жизни, ни в самых смелых мечтах о жизни будущей, английскому языку в ней места не находилось. Так вплоть до старших классов весь процесс изучения английского языка для большинства наших мальчишек сводился к написанию в учебных текстах произношения английских слов русскими буквами, да откровенных подсказок при устных ответах, с которыми Елена Михайловна ничего не могла поделать.

Столешников переулок

Следующий переулок, который пересекает Б. Дмитровку приблизительно посередине, берет свое начало от Тверской площади – почти от Мэрии, и заканчивается на улице Петровке. Его имя было хорошо известно в старой Москве, популярно оно и сегодня. Это – Столешников переулок. Раньше отрезок этого переулка от Тверской до Б. Дмитровки назывался Космодамианским, по имени храма «Святых бессребреников Космы и Дамиана, что в Шубине», стоящего у его начала (дом № 2) на краю Тверской площади. Деревянный храм на этом месте впервые появился в XIV веке. Построен он был в честь братьев, Космы и Дамиана, врачей, практиковавших в древнем Риме. Братья ничего не брали за свои услуги, просто просили своих пациентов уверовать во Христа. За такую деятельность римляне их казнили.

В 1625 году здешнюю деревянную церковь заменили каменной, которая чудом сохранилась до наших дней. Этот старинный, многострадальный храм неоднократно горел, перестраивался, но фрагменты кирпичной кладки, по свидетельству экспертов, действительно датируются XVII веком. А сама «биография» этого храма не может не поражать. По преданиям, французы в 1812 год у расстреливали перед этой церковью горожан, замеченных в поджоге города, а те молились на икону на её фасаде. При советской власти колокольню и дом прихода храма снесли. Рядом с ним возвели жилой дом с рестораном «Арагви» на первом этаже. Оставшееся храмовое сооружение отдали под книгохранилище Библиотеке иностранной литературы, а в 1950 году вообще собирались их снести, но что-то этому помешало. Только в 1991 году в этом храме были возобновлены богослужения. В настоящее время принято решение о воссоздании колокольни и дома прихода на территории храма. Реставрационные работы обещают завершить к середине 2016 года. Реставраторам предстоит не только возродить историческую постройку на её законном месте, но и заново отлить для неё восемь колоколов.

Чуть выше этого храма на Тверской площади находилась гостиница «Дрезден» («Север» в советские годы). В 1939 году при реконструкции улицы Горького (так с 1932 года называлась Тверская улица), гостиницу надстроили и вмонтировали в новый жилой дом № 6 по Тверской улице, наглухо присоединив её этому дому, выходящему своим фасадом на Тверскую улицу.

Несколько слов о Тверской или Советской площади, – как она называлась во времена СССР, или Скобелевской, – как её нарекли в 1912 году.

Доминантой этой площади является знаменитое здание на Тверской 13, где сегодня размещается городская Мэрия. Этот дом-дворец был спроектирован архитектором Матвеем Казаковым в конце XVIII века. При строительстве для возведения нижнего уровня здания использовался камень от разобранных стен Белого города. Первым владельцем этого дворца был известный российский военачальник и глава Московской губернии Захар Чернышев. Потом особняк выкупила городская казна, и вплоть до 1917 года здесь размещалась резиденция московских генерал-губернаторов. В конце XIX века по инициативе великого князя Сергея Александровича Романова здание реконструировали: провели водопровод, канализацию, электричество, установили телефонную связь. После революции здесь обосновался Моссовет. В 1939 году здание весом в 20.000 тонн передвинули на 13 метров вглубь квартала, в связи с расширением Тверской улицы. Нескольким годами позже Моссовет надстроили двумя новыми этажами и выкрасили в красный цвет. В 1990 году Моссовет переименовали в Мэрию: с фронтона сняли золоченый герб СССР со знаменами союзных республик, а взамен водрузили золоченый герб Москвы.

В конце 2013 года здание Мэрии покрыли строительные леса. Здание нуждается в серьезном реставрационном ремонте, который продлится больше года. Реставрации подлежат стены фасада и гранитный цоколь. Кроме того, серьезно износились кровля и водостоки, протекают балконы и окна, кое-где осыпается лепнина. Безусловно, это здание должно быть приведено в идеальный порядок. Ведь оно символизирует столицу России.

Несколько слов о памятниках, сменявших один другого в центре Тверской площади. В 1912 году здесь был установлен памятник генералу Скобелеву – герою русско-турецких кампаний. Монумент в честь боевого генерала, скачущего на коне с саблей в поднятой правой руке, простоял недолго. В 1918 году его заменил первый памятник новой власти – обелиск Конституции. Через год в композицию нового памятника включили женскую фигуру в древнеримском одеянии – статую Свободы. 22 апреля 1941 года снесли весь монумент, мотивируя необходимостью расширения площади перед Моссоветом. Хотя, вероятно, была в этом и некоторая политическая подоплека. Известно, что в то время по Москве ходил анекдот: «Почему Свобода против Моссовета? – Потому что Моссовет против Свободы».

Памятник Юрию Долгорукому на этой площади был торжественно открыт в 1954 году. До этого времени Советская площадь представляла собой просторное, ровное и совершенно пустынное место, которое лишь изредка тревожили редко проезжающие по краю этой площади автомобили.

Трудно себе представить, глядя на сегодняшнюю, забитую автомобилями Тверскую площадь, что в конце 40-начале 50-х годов это место мы часто использовали как площадку для игры в футбол.

Однако хватит о футболе, давайте вернемся к Столешникову переулку, благо он начинается от Тверской площади. Свое имя этот переулок позаимствовал от находившейся на этом месте слободы столешников – высококвалифицированных ткачей, изготовлявших скатерти и другие изделия ткачества для царского двора и боярских домов.

Сегодня в этом, наверное, самом известном московском переулке элитарные бутики и магазины демонстрируют потребительские товары производителей мировых брендов. В наши дни он славился, прежде всего, своим небольшим кондитерским магазином, находившимся в крохотном помещении на нечетной стороне его домов, спускающихся к Петровке. Здесь продавались пирожные, торты и прочие сладости. Покупать кондитерские изделия в этом магазине-кондитерской съезжались москвичи со всех концов города. Думаю, что широкая известность этого заведения проистекала не только от мастерства его кондитеров и естественных ингредиентов изготовляемых продуктов, но и от возвращающихся вкусовых ощущений довоенных лет, подзабытых москвичами за годы войны.

Если от кондитерского магазина в Столешниковом переулке у меня с детства остались самые теплые, вернее – вкусные воспоминания, то другое торговое заведение в этом переулке запомнилось мне неудачной попыткой преждевременного вхождения в атрибутику взрослой жизни.

Когда мы смотрим кинофильмы советского прошлого, бросается в глаза, что все киногерои в минуты сюжетных переживаний обязательно хватаются за папиросы или сигареты. Курят они и на отдыхе, и на работе. Правда, и сегодня редкий герой нашего боевика или сериала не использует процесс курения для компенсации дефицита актерского мастерства в воспроизводстве своих кинематографических переживаний. В наше время нам не вдалбливали, что «курение убивает», представляет опасность для здоровья или просто «вредно». Наоборот – курение, по умолчанию, ассоциировалось с мужественностью, взрослостью, самостоятельностью, что наглядно и убедительно подтверждалось поголовной приверженностью наших старших товарищей по школе и двору этой привычке.

Не помню, в каком классе самостоятельно решил приобщиться к избранной касте курящих. Для торжественной «церемонии» вступления в новую жизнь почему-то избрал гаванскую сигару, как наиболее достойный объект процесса курения. Наверное, решил так под влиянием очередного кинофильма. Именно такие сигары стали в то время продавать в магазине «Подарки» (Столешников переулок, дом № 7) по десять рублей за штуку. Сумма была для меня внушительной. Пришлось сравнительно долго хитрить, изворачиваться и экономить на всем, чтобы её скопить. В кассе магазина мои бумажные деньги и мелочь приняли, ничего не спрашивая, а продавец даже завернул сигару в бумажку. Спички у меня были припасены заранее и, не откладывая дело в долгий ящик, я прямо на лестнице у входа в квартиру попытался закурить сигару. Но, сколько я её ни поджигал, с какой только силой не затягивался, сигара не разгоралась. О том, что сигары надо должным образом готовить к процессу курения, у меня, конечно, не было ни малейшего представления. Промучившись минут десять, но так и не раскурив сигару, спрятал её в простенке между дверьми при входе в нашу квартиру. На мое несчастье в это время дома была моя мать. Когда я вошел в нашу комнату, она стояла метрах в десяти от меня. Это не помешало ей немедленно определить, чем я занимался. «Накурился, мерзавец!» – безошибочно констатировала она. О том, что было дальше, рассказывать неинтересно.

Много позже с удивлением узнал, что здание, где находился магазин «Подарки», трансформировавшийся затем в магазин «Вино», было построено в 1903 году тем же архитектором А. Э. Эрихсоном, который спроектировал дом купца-меховщика Михайлова по Б. Дмитровке. Этот дом также был из категории доходных, а его первый этаж был сдан в аренду под винный магазин. Сегодня известная французская компания «Cartier» торгует здесь своими ювелирными изделиями.

Рассказывая о Столешникове, нельзя традиционно не упомянуть о дяде Гиляе – Владимире Алексеевиче Гиляровском, авторе бессмертной книги «Москва и москвичи». Он с 1889 по 1935 годы жил здесь в четырехэтажном доходном доме № 9. У него в квартире побывали почти все классики русской литературы прошлого и позапрошлого веков: от Льва Толстого и Ивана Бунина до В. Маяковского и С. Есенина. Это для истории.

От себя рискну добавить, что в этом доме жил ученик нашего класс Виктор Нурик, который хорошо играл в футбол и неплохо катался на коньках, что компенсировало его «ущербность» в наших глазах – ведь он был отличник. Двухстворчатое окно комнаты, смотрящее на Столешников переулок со второго этажа в центре этого здания, где Виктор проживал с родителями, находится прямо над аркой проезда во внутренний двор. В настоящее время дом выглядит расселенным, а его первый этаж занят различными иностранными бутиками.

На другой стороне переулка в поздние советские времена находился шикарный по советским меркам ювелирный магазин. В начальный период перестройки, в конце 80 годов прошлого века, он неожиданно оказался в роли своего рода «повивальной бабки» российского частного предпринимательства. Дело заключалось в том, что в тот период катастрофической нехватки валюты для внешнеторговых операций некоторые появившиеся наиболее дотошные предприниматели использовали товары этого магазины для элементарных внешнеторговых операций с целью получения первоначального капитала. Помимо ювелирных товаров в этом магазине продавали – иногда выбрасывали, как говорили москвичи – высококачественную посуду. Сюда время от времени поступали для продажи столовые и чайные сервизы на десять и более персон. Наиболее продвинутые московские бизнесмены ухитрялись покупать такие сервизы за рубли и продавать их заграницей владельцам небольших ресторанов. На вырученную валюту покупали один или несколько компьютеров, которые привозили для продажи в СССР. Прибыльность таких операций в то время была баснословной. Сегодня торговые площади бывшего магазина заняты двумя иностранными компаниями, продающими швейцарские фирменные часы и ювелирные изделия.