Текст книги "Время и люди"

Автор книги: Юрий Левичев

– Владимир Петрович, надо поддержать! – замминистра выразительно взглянул на Глухова, – В крупных регионах стыдно не иметь ведомственной прессы.

– Конечно… – генерал кивнул и продолжил,– будет у нас своя газета!

Нужно отдать должное Глухову, он здорово помог мне в этом вопросе. И уже через некоторое время мы вновь вышли учредителями газеты «Право». Несведущему покажется, что это простой вопрос, иметь собственную газету. По сути же,– это целое производство, которое нельзя остановить, имея ответственность перед своими подписчиками и читателями. Она должна выходить в свет несмотря ни на что. А для этого всё должно работать, как часы. Подготовка репортажей, транспорт, верстка, типография, доставка, ведение бухгалтерского учета! И еще множество больших и малых вопросов, кои приходится решать в творческом и в техническом плане. Но получилось! И это было одним из верных шагов по работе с личным составом и повышении престижа службы в органах внутренних дел.

*****

Мир менялся быстрее, чем наши представления о нём. Многие люди ещё жили серединой 80-х, хотя этот век уже подходил к концу. В 1998-ом важнее становились даже не внутренние ценности человека, а его внешний искусственно создаваемый образ, лоск, манеры… Итоги работы можно было представить по разному. Поэтому те ресурсы, что ранее шли на конечный результат, теперь зачастую тратились на создание положительной ауры. Это становилось первичным. Итоги работы,– не столь важными…

В милиции это выливалось в раздувание управленческих штатов. На «земле», однако, практически ничего не менялось. Те же люди ловили жуликов, а вот контролирующих их служб становилось всё больше. Только общественное мнение трудно было обмануть. Милиция не могла быть отдельной от государства структурой. О простых людях думали всё меньше и меньше. А значит и доверие к государственным институтам падало катастрофически.

В моей памяти сохранилось множество эпизодов, подтверждающих эту печальную тенденцию общества. Вот только несколько из них…

На одной из коллегий УВД присутствовал губернатор области Константин Титов. Речь тогда зашла о том, как и какими силами нужно противодействовать росту преступности в регионе. На её открытую часть пригласили журналистов. Когда с места подняли начальника Промышленного РУВД Самары Дробинина, он ответил, что в крупных рабочих анклавах преступлений традиционно совершается больше, нежели в центральных районах города. Это взорвало Титова!

– Значит рабочие виноваты в росте преступности? – губернатор буквально взвился над столом президиума!

Пользуясь тем, что в зале находилась пресса он обвинил милицейского руководителя-ветерана в непрофессионализме, потребовав его увольнения либо освобождения от должности. Фактически первое лицо губернии использовало ситуацию для повышения собственного имиджа перед электоратом! Конечно, с экранов телевизоров самарцы увидели яростного защитника интересов народа. К чести руководства УВД полковника тогда не дали в обиду. Хотя и были сложности у него какое-то время…

На другой коллегии я сам отчитывался о мерах по взаимодействию со СМИ и общественными формированиями. Мы скрупулезно подошли к этому отчету. При подготовке к нему в беседах с простыми людьми пытались нащупать болевые точки в отношении людей к органам внутренних дел. Я накануне встречался с женщиной, которая все пороги обила, чтобы призвать к порядку соседского хулигана-дебошира в Куйбышевском районе областного центра. Участковый отмахивался, руководство не реагировало Всё было по принципу: – «Вот убьют, тогда приходите!» – В отчаянии женщина обратилась к «маслятам», теневым хозяевам района. Буквально со следующего дня сосед стал, как шелковый! Этот факт я и привел на коллегии, подчеркнув, что у бандитствующих группировок авторитет становится выше, нежели у его конституционных защитников. Однако какой-либо внятной реакции не последовало. И это стало для меня очередным сигналом, что милиция стремительно теряет свои позиции.

Промышленно-финансовые группы старались расставить на многие знаковые посты в областной администрации своих людей. Место руководителя государственной телерадиокомпании «Самара» занял человек с претензиями на гениальность и с эдакой элегантной распальцовкой ухоженной ладошки. Эту креатуру «Волгопромгаз» продавил через тогдашнего министра Михаила Лесина. Сразу же на ГТРК произошли изменения, связанные с не столь уж необходимой охраной лица, на которое никто и не собирался в общем-то покушаться. Как и на знаменитого индейца Джо… Оттуда были вытеснены ведущие и опытные журналистские кадры. Всё это преподносилось как создание новой модели вещания.

И вот как-то этот деятель с желтизной в глазах и с кучей собственной охраны пришел к начальнику УВД области. Естественно я об этом узнал и ждал, пригласит или нет меня на их разговор Владимир Глухов. Но случилось это только на следующее утро.

– Юрий Иванович, тут ко мне новый руководитель ГТРК заглядывал. Просил оказать содействие по ряду его новых проектов. Хотели тебя позвать, да что-то не получилось…

– А я знаю, почему не получилось, товарищ генерал…

Глухов вопросительно и удивленно посмотрел на меня.

– Я бы у него первым делом спросил, что это он со сворой охраны к первому лицу областной милиции приперся? Уже страшно стало? А что же тогда дальше будет?

– Ну, ты утрируешь… – генерал понял, что я обладаю нелицеприятной информацией о его посетителе, – Ты хоть не мешай ему тогда!

– Выделять его ни в чём не буду. Пусть работает на общих основаниях… Но поверьте, он и нас еще подставит, и губернатора тоже.

Так оно и случилось в дальнейшем. Время всё расставило по своим местам. Ведь остаются в нем только те, кто ценит людей. И чувствует время.

Новый 1999 год для органов внутренних дел Самарской области начался с потерь. В январе в Тольятти погиб Юрий Онищук, начальник межрайонного отдела по борьбе с убийствами. Он пытался задержать преступников, расстрелявших его авторитетного соседа по подъезду и был сам смертельно ранен. Убийцу поймали много позже, но тем не менее, свой долг сыщики исполнили. Имя погибшего оперативника помнят в Тольятти. Проводят спортивные соревнования памяти этого самоотверженного и не раз рисковавшего жизнью опера. Учат молодых сыщиков на примерах его разработок. Ухаживают за могилой… Вот такими были представители милиции того времени. Безрассудными, смелыми, честными. Не ангелами, но и не демонами. И служили они прежде всего людям…

В феврале в Самаре должна была состояться мировая премьера оперы Сергея Слонимского «Видения Иоанна Грозного». Дирижировать оркестром взялся сам Мстислав Ростропович. Это значительное событие в музыкальном мире планировали провести в театре оперы и балета. В это же время в городе ждали и певицу Ларису Долину,– любимицу многих и многих самарцев. Тогда мы ещё не знали, что именно Долина спасёт от возможной гибели несколько десятков сотрудников самарской милиции. Тех, кто придет на её концерт 10 февраля 1999 года…

*****

В пресс-службе мы старались так планировать время, чтобы как можно меньше находиться в кабинете в течении дня. Обычно сотрудники разъезжались по подразделениям пораньше. И на «земле» пытались найти интересную и важную для общества информацию по борьбе с преступностью. Ну, а темы и направления информационной политики определялись руководством МВД, УВД и решениями коллегий. Так было и в этот день. С утра весь коллектив пресс-службы поздравил с днем рождения Игоря Клепикова. По своим «функциям» он должен был отмониторить прессу и к 11-00 подготовить её обзор для руководства. После обеда я разрешил ему отлучиться со службы, – личный праздник как-никак… Другие ребята на служебной машине укатили в Тольятти. Накануне они договорились о подготовке материалов в одном из райотделов города. В течении дня встречался со многими; – в коридоре столкнулся с замом начальника УВД по следствию Александром Суходеевым, пожали друг другу руки. Заглянул в кабинет к Александру Ржевскому в УБЭП, вместе посмеялись над свежим анекдотом. О чем-то поговорил с Наташей Андреевой, она работала в канцелярии у следователей. В кабинет заглянула Валентина Неверова, – главный редактор милицейской газеты «Право». Вышли с ней на лестничную площадку запасного выхода, там была оборудована курилка. Обсудили будущий материал о наших «афганцах». Приближалась памятная дата, – десятая годовщина со дня вывода из Афганистана ограниченного контингента советских войск. Многие из самарских милиционеров побывали в Афгане в свое время. Оказывали помощь народной милиции, – отрядам «Царандоя»… И забывать о том времени было нельзя. Валентина недавно возглавила газету. Это я пригласил её на должность. Она ещё не знала многих руководителей УВД. Потому посоветовал обратиться к Александру Кулыгину, – начальнику воспитательного отдела в управлении по работе с личным составом. Списки «афганцев» были в его подразделении. И хотя я лично знал многих из них, тем не менее посчитал правильным, чтобы она начала работать именно с отдела Кулыгина.

Окончание рабочего дня складывалось спокойно. Многие из сотрудников и руководителей УВД ушли на концерт Ларисы Долиной. Мне в тот вечер нужно было поработать с ребятами из нашей телегруппы над ближайшим выпуском телепрограммы «За строкой закона», я был её автором и ведущим. В начале шестого вечера попросил капитана милиции Александра Кромина подежурить в кабинете до конца рабочего дня. Здесь он готовил свою передачу на областное радио. Сам же ушел в клуб Дзержинского, который находился всего в квартале от здания УВД. Там несколько лет назад мы оборудовали свою милицейскую телестудию.

Около шести в неё ворвался Кромин. Шипящий кашель… Весь в саже и с резким запахом жженой резины от одежды:

– Юрий Иванович, там такое!!!

– Ты в порядке? Отдышись… Больница нужна? Рафаэль, Володя,– берём камеры,

и к Управлению!

Успел позвонить супруге. Сказал, что я в порядке. Но горит здание УВД…

Рафаэль Войнов и Владимир Караваев схватили видеокамеры и помчались за мною на выход.

С этого момента телестудия на все последующие дни стала пресс-центром для десятков и сотен отечественных и иностранных журналистов, прибывающих к месту самарской трагедии. Связь с миром могла быть прервана, если бы не удалось в свое время передать городской телефонный номер партийного комитета УВД именно телестудии Управления. АТС УВД обесточилась… А городской номер работал! Через сутки на этом телефоне повисли и те, кто собирал и анализировал все первичные данные о пожаре. Это было подразделение, куда стекалось всё о пострадавших, об опознании погибших, об охране общественного порядка, и очень много других вещей, на которые нужно было реагировать в первые часы трагедии. И других технических возможностей для того просто не было.

Первыми, с кем столкнулся у горящего здания УВД на Пионерской, были начальник уголовного розыска Валерий Щетинский и его заместитель Валерий Сафронов. Закопченые, тяжело дышат… Они выскочили из ворот внутреннего дворика. Стали подтягиваться пожарные машины… Механические лестницы развернуть не удаётся. Мешают деревья, троллейбусные провода и растяжки. Из окон того крыла здания, что располагается по улице Куйбышева, на втором этаже уже вылетает пламя. Нужного напора воды в уличных противопожарных гидрантах нет. Стали тянуть рукава к Волге, чтобы качать оттуда… ГАИ не успевает перекрыть улицы… Проезжающие машины шипами рвут линию… Через центральную лестницу здания, оставшимся в нём, уже не пройти. Там ревет горячий воздух и весь дым идет вверх, словно в печной трубе! Примерно в это время на самом верхнем, – пятом этаже здания, где базируются эксперты-криминалисты, Михаил Тогобицкий с ребятами рвёт и вяжет шторы, чтобы через окно эвакуировать своих товарищей. Кто-то в сознании, кто-то– уже нет… Горят легкие, дым лишает способности действовать адекватно. Но у ребят получается по шторам спуститься самим и эвакуировать обездвиженных! Это ли не подвиг?

Игорь Фролов… Дважды выводит из здания сослуживцев по запасной лестнице. В третий раз этим путем уже не пройти. Кажется, – и в груди огонь! Сумел отогнуть железную решетку на окне кабинета и буквально вывалился со второго этажа. Спасти этого большого и доброго парня врачам не удалось. Через несколько дней скончался в больнице.

Сколько их, остервенело дерущихся за жизнь своих товарищей, сейчас там,– а этой огненной ловушке? Ржевский, Суходеев, Королев, Медведев, Ломжа, Кильдюшов… Сколько поступков совершают те, от кого даже не ожидаешь подобного? Вспомните паренька-программиста в пенсионном отделе, что скачал на дискету данные на двадцать тысяч отставников! С ней он выполз из горящего кабинета. И остался живым! Это ли не подвиг?

В окне четвертого этажа здания, что рядом с окнами центральной лестницы мечется женщина. В ней узнаю Наташу Андрееву. Пламя чуть ли не пожирает её… Что-то кричу снизу, чтобы потерпела, но пожарная автолестница застряла на перетяге электросетей! До окна метра полтора-два! Никак не подойти ближе… Бросился через сугроб на обочине, чтобы оттолкнуть её в сторону при падении. Чтобы хоть как-то смягчить отвесный удар об асфальт. Споткнулся, упал… Она упала рядом. Мы оказались лицом к лицу! Она ещё смотрит на меня и глаза её просят о помощи. А через секунду-другую уже глядят с укором, не моргая. И лишь тоненькая струйка крови из уголка рта стекает на белый снег…

У пожарных на вооружении нет надувных матов. Вопрос к специалистам, почему? У людей, прыгающих из окон верхних этажей, нет шансов выжить. Вячеслав Куля спускается с четвертого по скрутке антенного кабеля во внутренний двор. И сорвавшись, ломается страшно. Но выживает! Вы-жи-ва-ет! Это,– главное…

Кадровики через окна выбрасывают личные дела сотрудников. Начальник УГПС Жарков силой заставляет дежурный наряд изолятора временного содержания, что расположен во дворе, начать эвакуацию арестованных. Ведь и эти люди могут сгореть! А его ребята в защитной амуниции прут сквозь огонь в пылающем здании УВД и спасают людей там, где, казалось бы, нет надежды на спасение.

Военврач-летёха в форме морского офицера пытается вернуть к жизни пострадавших, лежащих в снегу на улице… Похоже,– это один из тех военфаковцев мединститута, чьё хозяйство находится рядом. Другие,– растягивают шинели и ловят летящих… А это что,– не подвиг?

Пожарные волокут наружу тела оставшихся в кабинетах Управления… Отсекают пламя от здания ФСБ, что в десяти метрах. На противоположной стороне улицы Куйбышева уже дымятся оконные рамы жилого дома. Их поливают водой… Температура вокруг полыхающего УВД становится невыносимой. Начата эвакуация из примыкающего к нему здания УИТУ.

Следователя Олега Иванова все-таки снимают с окна по пожарной лестнице. Недалеко прямо на куче снега вся в саже сидит Лидия Маликова… Мы,– ровесники с ней… Она из паспортно-визовой службы. Смотрит на меня… По щекам текут крупные слёзы, оставляя светлую полоску на закопченной коже, а губы твердят чуть слышно:

– Юра, что же это? Что это???

Рядом вижу Вячеслава Леонова, начальника ЭКУ… Лицо страшно раздуто, с рук свисает не то обгоревшая одежда, не то куски почерневшей кожи. Он мне взглядом показывает на пятый, последний этаж… Там на смену черному ядовитому дыму приходит пламя. Из обожженных легких слышу хрипящий шепот:

– Там люди! Там ещё люди…

Он теряет сознание у кареты подъехавшей скорой…

У центрального входа вытаскивают автоматы и пистолеты из оружейной комнаты. Просят помочь… Оператор Рафаэль Войнов бросает камеру мне в руки и сам мчится под летящие сверху горящие обломки. Ко мне обращаются журналисты-телевизионщики. Нужно комментировать ситуацию. Но еще ничего не ясно, нет даже первичных данных! Тем не менее, принимаю решение, – надо первым сообщить людям о трагедии. Именно это,– моя работа! Назначаю время стенд-апа… Иначе слухи, домыслы, неразбериха… От начала пожара прошло не больше часа. А уже полыхает всё здание…

Стою на фоне адского пламени.. В лицо уставилась куча телекамер, пишут и радийщики в свои микрофоны… Только мне кажется, что в глаза смотрят не объективы, а глаза Наташи Андреевой… Её уже нет на тротуаре… Её даже на свете нет… Начинаю говорить эмоционально, потом беру себя в руки:

– Пожар начался около шести вечера. Причина пока не установлена. Пожарные борются с огнем. В прокуратуре по данному факту решается вопрос о возбуждении уголовного дела. Имеются человеческие жертвы… Их число и количество пострадавших устанавливается… -

*****

– Как думаешь, в каком помещении поблизости можно собрать личный состав? – генерал Глухов говорил негромко, обращаясь ко мне. Лицо его было серым даже на фоне горящего здания.

– В зале клуба Дзержинского, Владимир Петрович. Ближе ничего не найдем. Да многих и не соберем, пожалуй…

– Соберем, кого сможем… – Глухов окликнул своих заместителей и мы двинулись к зданию ФСБ, – Пошли к Колупаеву. Там хоть связь есть…

Уже при входе туда меня вновь окликнули журналисты. Нужно было остаться с ними. Время около 22-00. Всё ещё горело… Те, кто выжил, кто мог и как только мог, обзванивали своих сослуживцев. Сотовой связью тогда почти не пользовались, она только входила в обиход. Потому искали проводную. Нужно было убедиться о тех, кто оставался в здании. В моем подразделении на звонки не отвечала Валентина Неверова, – главный редактор газеты «Право». Квартиру также не открыли. Утром заметили её «москвичонок-утюг» недалеко от Управления. Стало понятным, – Валентина осталась в горящем здании. Опознать её сумели только по золотому кулону.

В час ночи в зале клуба Дзержинского собрали тех, кого сумели, человек сорок. Я не успел к началу. Проходя меж рядов, смотрел на сотрудников. Черные лица… Запах копоти… Потрясение… Глухов просил к утру представить в штаб трагедии, который будет базироваться здесь же, рапорта с перечнем тех, кто уехал в больницу своим ходом, кто пропал без вести или остался в здании. Это потом уже начнут анализировать списки, идентифицировать останки. И число погибших станет расти, а пропавших сокращаться. Пока же нужны были только эти,– первоначальные данные, от которых следовало оттолкнуться. И в заключение:

– Завтра с утра собираемся на Мориса Тореза,12 в здании городского УВД. Временно будем базироваться там…

Когда установили всех погибших и пострадавших, в стране объявили траур. Но первых мы начали хоронить гораздо раньше…

Эти люди, словно тени из моего прошлого… Из того страшного времени, что тяжкой ношей свалилось на наши плечи. Любой человек не может жить без тени. Впрочем, как и тень, не будет жить без него.

Мои товарищи по службе во все времена находились на линии добра и зла. Они не могли, да и теперь не могут быть ангелами по сути… Сотрудник милиции работает с особой категорией общества! Далеко не самой лучшей. Здесь сложно оставаться чистеньким и не замараться. Как мне кажется, это в меньшей степени зависело и зависит от преобладания в моих коллегах светлых либо темных качеств. В большей, – от того, кто их окружал в свое время, какие приоритеты были в обществе, что считалось моральным, что нет…

Нам нужно помнить об ушедших… Только помнить. Пока мы живы… Пока в нас бьется сердце…

Из Дворца Спорта в Самаре провожали первых погибших. Их было двадцать… С ними пришли проститься тысячи самарцев. Десятки тысяч… Они пришли к людям, которые их защищали. Защищали, как могли. Вот только сами не убереглись от лавины огня.

Людскому шлейфу не было видно конца… Рядом с погибшими оставались только родные и близкие. Сослуживцы ожидали выноса на трибунах. Но и там, на трибунах уже не было места… А люди всё шли и шли… Закончился траурный митинг… Выступили министр, губернатор, ещё кто-то… Откладывать вынос было нельзя. Одновременно на кладбище в Рубежное должны были выехать более ста автобусов с людьми. А ещё столько же, если не больше, иного транспорта. Нужно обеспечить их безопасность, вернуть людей в город к местам поминовения. Все было рассчитано по минутам. Многим из самарцев, что пришли в тот день ко Дворцу Спорта, не удалось в него попасть… Жаль, очень жаль…

В последующие дни прощались с остальными. По мере того, как идентифицировали останки… С большой бригадой МВД к нам в помощь прибыло и соответствующее оборудование для этого.

Пресса не успевала следовать за всеми мероприятиями. Многое решалось буквально с колес. В присутствии заместителя министра В.И.Федорова мне пришлось на повышенных тонах переговорить с начальником ГУВД, чтобы пресс-службу обеспечили мобильной связью. Тогда такие телефоны имели только первые руководители Главка. Выдали допотопный, но действующий мобильник. Стало полегче управляться.

От людей со всей России шла помощь самарским милиционерам. Откликнулись на трагедию чуть-ли не все регионы. Даже из-за рубежа приходили деньги. Люди сдавали кровь. Как могли, помогали и самарцы. Кто деньгами, кто множительной техникой и расходными материалами, кто мебелью или обычной писчей бумагой. С миру по нитке… Как-то у входа в здание УВД столкнулся с Михаилом Вагиным, генеральным директором санатория «Самарский». Он какое-то время тоже служил у нас в милиции.

– Иваныч, присылайте ко мне на реабилитацию пострадавших! Если вас устроит, весь санаторий освобожу для ребят! Денег не надо! Присылайте!

О врачах, особый разговор… Поднимали на ноги тяжелейших. Во всех больницах, куда привозили. С ожогами, с переломами, обездвиженных… Общее людское горе не бывает только чьей-то болью. Низкий вам поклон, дорогие, за профессионализм и доброе сердце…

Примерно через неделю удалось идентифицировать всех погибших… Пятьдесят семь душ вознеслось на небо из этого пламени. Более двухсот пострадавших… До сих пор в народе витают слухи, что там погибли сотни. В том числе гражданские лица и даже дети. Это неправда… Имеются поименные списки погибших. Если было б иначе,– всё выплыло наружу даже не через двадцать лет, а гораздо раньше. Специалисты это понимают…

В те дни Владимир Глухов в актовом зале УВД на Мориса Тореза,12 решил встретиться с семьями погибших на пожаре сотрудников… Это стало смелым решением. Посмотреть в глаза друг другу рано или поздно предстояло, что ни говори… И то, что эта встреча будет непростой, понимали все…

Боль чувствовалась в каждом слове, в каждой реплике, в каждом вздохе… Рефреном через весь разговор проходили слова одной из матерей:

– Мы вам доверили своих детей, а вы их нам не вернули…

И никакие слова не могли унять эту боль. Никакие обещания… Никакие клятвы…

Мстислав Ростропович тоже готовился встретиться с семьями погибших милиционеров. Они с Галиной Вишневской остановились в гостинице «Три вяза». Ежедневно после дневных концертов маэстро планировал выезжать оттуда, дабы посетить хотя бы несколько семей. Нужно было десять дней, чтобы проехать по всем… И это после напряженной работы с оркестром на мировой премьере «Видений Иоанна Грозного» в самарском театре оперы и балета. Никто не взялся за подобное. Это было нужно только ему, – «гражданину мира»… Посмотреть в глаза людям, потрясенным свалившимся на них горем… Положить руку на голову детям, потерявших отца или мать… Поддержать добрым словом тех, кому он мог помочь в эти трагические дни…

Администрация области закрепила за музыкантом персональный автомобиль. ГАИ выделила машину сопровождения.

*****

Я ждал приезда Ростроповича у подъезда дома, в котором жила одна из семей погибших. Было холодно… Мы с Владимиром Караваевым, оператором телегруппы, коротали время то в служебной машине, то на улице. Наконец кортеж подъехал, из одного автомобиля вышел музыкант, из другой,– генерал Владимир Глухов. Вместе подошли к лифту, и тут маэстро заметил, что идет съемка. Глухов меня представил, но пожимая руку, я увидел, как сжались у артиста губы. Глаза стали колючими. Он на меня уставился, не моргая, и произнес отрывистым, ледяным голосом:

– Я не желаю, чтобы мои посещения убитых горем людей освещали на телевидении. Если такое случится, лично выйду на министра, но добьюсь Вашего увольнения из органов внутренних дел. Вы меня поняли, молодой человек? -

Я взглянул на Глухова, тот не реагировал… Пришлось отбиваться самому:

– Зря Вы так, маэстро… Шила в мешке не утаить! Об этом гражданском поступке Ростроповича СМИ расскажут в любом случае, даже если мы промолчим. Но Вы нас поймите… Эта трагедия когда-то станет историей. А история должна быть правдивой. Я обещаю Вам, сегодняшние кадры не попадут на телевидение. Но в истории они всё же должны остаться… -

Глаза его улыбнулись каким-то особенным, – ласковым светом. Он посмотрел на Глухова, а свою руку положил мне на плечо:

– Володя, а дай-ка мне этого подполковника на пару дней?

– Я не против, если у него время будет…

– Ну, что договорились, Юрий? Только без камеры…

– Ну, без камеры, так без камеры… Договорились!

Два последующих вечера я сопровождал Ростроповича в его поездках в семьи погибших. С людьми он разговаривал тихо… Бывало долго молчал. Бывало говорил без умолку. Чувствовал настроение, и для каждого у него находился свой ключик к затаенной душе. Может ли кто-то из нас чувствовать чужую боль так, как её чувствовал этот великий человек? Вряд ли… Такое подвластно только избранным. Этот гениальный виолончелист лечил людей своим присутствием. Только в самом конце, прощаясь, и как бы стесняясь своего поступка, оставлял им частичку собственной души и небольшой конвертик с деньгами…

Именно в те горестные дни, у меня в голове стали складываться наивные и корявые строчки моих первых стихов…

 
Опять февраль… Как память об ушедших,
Звучит во мне его виолончель…
По пальцам рук, на холоде застывших,
Со свистом бьет ослепшая метель.
 
 
Весь мир затих под тяжестью ресниц,
И тут она чуть слышно прошептала:
«Как я люблю вас, люди!», – и упавши ниц,
Припав к рукам Маэстро,– замолчала…
 
 
Что делать мне? Я всё ж останусь с вами
Пусть даже с непокрытой головой,
И не спугну обычными словами
Застывшее молчанье с тишиной…
 

В один из дней мы приехали в родильный дом, где на сохранении лежала вдова Сергея Никифорова. В этом году он был признан лучшим опером по линии УБЭП в России. Но тоже погиб в пожаре. Женщина должна была разрешиться уже совсем скоро… Я не рискнул присутствовать в её палате вместе с Ростроповичем. Туда зашел Алексей Левков, непосредственный руководитель погибшего. Я ждал их в больничном коридоре… Ждал около получаса.

А вот назад мы шли рядом. Он шагал с каким-то каменным лицом. Сверху на нас свисали непонятные электрические провода, сыпалась не то известка, не то штукатурка… Из одного коридора, входили в новый с такими же обшарпанными стенами… И везде в этой больнице чувствовалось какое-то запустение и убогость. Я взглянул в лицо музыканта и вдруг увидел, как по его щеке ползет и срывается на дорогой костюм большая прозрачная слеза. Он тоже понял, что я заметил это… На ходу взял мою руку в свою, сжал её крепко, ничего не сказав.

В «Три вяза» мы подъехали, когда за окном уже стемнело. Я сказал, что это наша последняя встреча. Зашли с ним в гостиницу.

У барной стойки он попросил, чтобы нам налили коньяка…

– Трудно Вам, маэстро… Завтра опять дирижировать оркестром, столько энергии оставляете на сцене! Может быть перепоручить кому-то исполнить эту тяжкую миссию с семьями? Думаю, люди поймут…

Мы выпили молча…

– Эх, Юра, Юра… – он картавил как-то по детски и смешно, и трогательно одновременно.

– Ты знаешь, мы интеллигенция, для России можем сделать очень много. Только надо, как мы с тобой сегодня, в глаза смотреть людям… Ты понимаешь? Глаза в глаза! А поручить кому-то? Нет… Тогда точно, – всё обосрут! – последнее слово он произнёс отчётливо и по слогам.

Через несколько месяцев в Самаре вышел фильм студии кинохроники о пожаре в здании УВД. Его премьера широко афишировалась в городе. В фильме Ростропович сам подтвердил, что был в семьях погибших и помогал им материально. Но боль той трагедии тогда еще не рассосалась в умах горожан. Кто-то даже пытался усмотреть в этом эпизоде пиар-акцию музыканта. Они не знали, как на самом деле он вел себя с людьми в те нелегкие дни. Что ж, может быть узнают хотя бы теперь…

*****

В реконструированное здание на улице Соколова,34 мы перебрались уже к середине июня 1999 года. Оно пока не могло вместить в себя все службы, но сам факт того, что люди получили прекрасные условия для работы в столь сжатые сроки, заслуживает самой высокой оценки действий руководства. Поступило новое современное оборудование для экспертов, технарей, связистов, оперов. Дежурная часть, безусловно, стала лучшей в России. Однако, для пресс-службы ГУВД ничего принципиально не поменялось. Нового оборудования не дали. Ну, а на нет, как говорится, и суда нет… Работать по остаточному принципу нам было не привыкать. За имидж родного ведомства можно побороться в любых условиях. Сложнее было с другим… Другими становились сами люди в милиции. Не все… Но менялись приоритеты во власти и в обществе… Это находило отражение во многом! Даже в условиях преодоления тяжелейших последствий самарской трагедии были видны два типа людей. Кто-то и вовсе не подавал на компенсацию за утраченные вещи. Но были и желающие хоть что-то отхватить от выделяемых средств и пожертвований, хотя они и не пострадали и ничего не утратили. Одним это удавалось по-мелкому… Другим, – иначе… Кто-то, даже не побывав в горящем здании, сумел-таки оформить военную травму. Иной,– вернуть сгоревшие в сейфе доллары.

Я долго размышлял, писать или нет об этом… Ведь не было ни уголовных дел, ни фактов увольнений по таким основаниям, ни гласных осуждений кого-то… Более того, через два года после трагедии комиссия из МВД также не нашла серьезных нарушений в распределении финансовых средств. Но такое было… И я оставил свои умозаключения в мемуарах не для того, чтобы очернить милицию. А совсем по другой причине, объясняющей из-за чего подобное происходило, да и нынче происходит с нами. Вот только один из примеров.

В самом начале 2000 года опять пришлось побывать на войне. На второй чеченской… Однажды я провожал оттуда группу бойцов спецподразделения милиции в одну из республик Поволжья. Возложенные на них задачи ребята выполнили. Причем действовали геройски, подразделение возвращалось без потерь. Утром, заглянув в кузов их КАМАЗа, увидел, что он под завязку набит коврами, электроникой, и прочими ценными вещами. Как к ним относиться? Как к трофеям? А к бойцам, как к героям или мародерам? Я взглянул на них, не спросив о происхождении вещей. Они, тем не менее, смутились… А что? В верхних эшелонах власти делали то же самое… Цинично грабили при приватизации. Продолжают это делать и сегодня по всей России. А на Кавказе противник стрелял в них. Стрелял!!! Вот только отбирали бойцы то имущество не у стрелявших, а у людей которые просто жили на одной с ними земле. Вернувшись домой, они месяцами не могли выбить положенные им «боевые». В МВД якобы, не было средств на эти цели. Деньги выплачивали только через суд. Таково было отношение к ребятам, рисковавшим жизнью ради единства России. А кто-то из высших кругов в то же самое время серьезно грел руки на военных поставках в Чечню. Так кто из них, мародёр? И кто гражданин своей страны?