Текст книги "Пушечный наряд"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Как только я подошел к дому Мигеля, сам хозяин выбежал навстречу, обнял меня и долго тряс руку.

– Заходите, Юрий, все уже готово, ждем вас!

– Подождите меня немного, я обработаю свои инструменты.

Я достал из-за пазухи сверток с инструментами, бросил их в кипящую воду, затем вымыл руки и обработал местной водкой. Мигель старательно выполнил то же самое. Подошли к столу. Пациент уже лежал, погруженный в наркотический сон. Я прощупал живот – в правой паховой области пальпировался какой-то плотный конгломерат. Приступим!

Сделал разрез. Мигель быстро и старательно перевязывал кровоточащие сосуды. Добрались до брюшной полости.

Вот оно – кончик стрелы оброс соединительной тканью, местами образование было изъязвлено, гноилось. Просто удивительно, как не случилось перитонита, по всем канонам медицины пациент уже давно должен был умереть.

Мы аккуратно убрали образование, рассекая спайки. Ушили мышцы и кожу, перевязали. Мигель смотрел, как я все выполняю, во все глаза. Когда мы мыли руки, испанец сказал:

– Юрий, а ты превзошел учителя!

Я в эйфории от удачно проведенной операции чуть не поправил ученика, ведь это Амбруаз мой ученик, а не наоборот. Хорошо, быстро опомнился. После операции приняли еще двоих пациентов, я дал испанцу советы, как лучше лечить. Говорили на латыни, врачи всего мира худо-бедно могут на ней изъясняться. Где не хватало латинских слов, в ход шли английские или итальянские, иногда жесты. И мы прекрасно понимали друг друга. Наступило время сиесты. Мы снова вышли во дворик. На этот раз Мигель постарался – жареная рыба, мясо на ребрышках, жареный каплун, гора фруктов – ананасы, апельсины, виноград и – о чудо! Арбуз! Мы не спеша насыщались, запивая каждое блюдо разными сортами вин, в которых Мигель был большой специалист. Сиеста удалась. Слегка покачиваясь от выпитого, я отправился в обратный путь.

Но день еще не кончился, а с ним и приключения.

На месте вчерашнего столкновения с испанкой и кучером стояли несколько молодых мужчин. Что-то мне не понравился их вид, явно агрессивный. Драться сейчас мне вовсе не хотелось, настроение было слишком хорошим. Я перешел на другую сторону улицы, сзади заржали, раздались шаги. С поперечного переулка вышел вчерашний кучер с приятелем. Вот оно что, не случайные это прохожие. Надо не дать противнику напасть первым, главное оружие обороны – нападение. Я вытащил из-за пояса метательные ножи и метнул в кучера и приятеля. Уже оборачиваясь назад, увидел, что попал, куда хотел – в руки. Убивать мне вовсе не хотелось, могут быть заморочки с местным правосудием. Вопли раненых только подстегнули молодчиков сзади. Один из них вытащил нож и бросился первым.

Пистолет я выхватил быстрее и выстрелил в колено. Ба-бах! Удачно, нож выпал из рук, нападавший схватился за колено и упал, громко завывая. Заткнув разряженный пистолет за пояс, я выхватил шпагу – ну не может солидный идальго ходить в Испании без шпаги. Трое оставшихся целыми благоразумно остановились. У двоих в руках ножи, третий сжимал кастет. Ну, что же вы остановились, сеньоры? Я указал шпагой на ножи. Троица заколебалась, но стоило мне сделать шаг вперед, послушно бросила оружие.

Теперь надо выпутываться.

– Кто вы и что от меня хотите?

Английский им не понятен, молчат.

Спросил то же на итальянском. Один понял и на плохом с акцентом языке ответил:

– Нас нанял вон тот человек. – Он показал на кучера.

Я обернулся глянуть – придерживая приятеля, кучер поворачивал за угол, бросая на меня опасливые взгляды.

– Надеюсь, у сеньоров нет ко мне претензий?

– О нет, нет, почтенный кабальеро! Мы ошиблись!

Я вложил шпагу в ножны, наступил ногой на ножи и сломал лезвия. Так спокойней.

Повернулся и пошел к гавани. Чертов кучер, унес в руке нож, да второй у приятеля. Надо будет подкупить снова, да с запасом. Неплохая все-таки вещь – метательный нож.

Подходя к кораблю, я услышал отборную брань нашего капитана. Подойдя, понял причину. Моя служанка, желая угодить мне, постирала мои вещи и развесила по такелажу. У бортов стояли матросы и покатывались со смеху. Капитан с красным от гнева лицом пытался сорвать вещи, а Норма ему активно мешала. Глядя на них, я тоже не мог удержаться от смеха. Увидев меня, капитан подскочил и заорал хриплым голосом:

– Скажи своей служанке, чтобы сняла тряпки, у меня солидное судно, а не передвижной балаган. Она не понимает ни одного приличного языка. На кой черт вы ее купили, сэр?!

Во время разговора служанка забежала за меня и выглядывала на рассерженного О’Брайена.

Я показал пальцем на свои вещи – сними. Как ни странно, служанка послушалась, взяла деревянную лохань и сняла уже почти сухое белье. Конечно, постирать не мешало, за три месяца плавания вещи выглядели не лучшим образом, но вешать исподнее на такелаж – это слишком. Я посмеялся и пошел в каюту. По дороге вспомнил, что забыл сказать коку накормить Норму. Завернул в камбуз, но кок меня успокоил:

– Ваша служанка сама сегодня сварила обед на всю команду и, знаете, сэр, команде понравилась ее стряпня.

Я удивился. Оказывается, я купил не обузу, а хозяйственную девчушку, а и ладно.

Каждый день я ходил к Мигелю, мы активно оперировали, каждый день одного-двух человек, за кувшином вина обсуждали медицинские случаи и способы лечения. За две недели мы сблизились, даже жалко было думать о предстоящем расставании.

Я купил в оружейной лавке еще двенадцать метательных ножей из отличной толедской стали, выбирая с толком, уже зная, на что обратить внимание. Теперь по вечерам я успешно тренировался в метании ножей, перемежая свои занятия с обучением Нормы английскому языку. Надо хоть как-то общаться со служанкой. Постепенно я выяснил, что родом она с Азорских островов, маленькой девочкой вместе со всей семьей попала в рабство к испанцам, где всю семью разлучили. Хозяйка попалась злая, часто била, а иногда на потеху и в наказание отдавала своим слугам. Выяснив историю ее небольшой, но трудной жизни, я проникся сочувствием.

Подошло время, когда О’Брайен заявил, что судно готово. Завтра он берет продукты и воду, и мы продолжаем плавание. Я в последний раз посетил Мигеля, посидел с ним за богатым столом, попрощался. Перед уходом он дал мне в руки рекомендательное письмо.

– Зачем оно мне, амиго Мигель?

– Сейчас в Сорбонне медицину преподает Жильбер Пако, лучший ученик Амбруаза; если придется быть в Париже, не сочтите за труд посетить его. Мы вместе учились у Амбруаза, и он будет рад оказать вам помощь и услышать обо мне.

– Хорошо, Мигель, но я не собираюсь в Париж.

– Неисповедимы пути Господни, Юрий. Удачи тебе, и пусть святая Мария не оставляет тебя.

Он перекрестил меня на прощание и обнял. И пока я шел по улице, махал шляпой.

Наутро мы вышли в море. Наставала осень, было уже не так жарко, дул ветер и не всегда теплый. Синие воды становились серыми, день укорачивался. В прохладе я чувствовал себя бодрей, а Норма начала кутаться в одежды. За неделю мы дошли до Бильбао, где взяли груз и набрали воду, далее капитан решил уйти от берега, срезав путь по Бискайскому заливу. Еще через неделю мы входили во французский Брест. Становилось прохладнее, днем температура не поднималась выше двадцати градусов, а ночью опускалась градусов до десяти. В одну из таких ночей я почувствовал рядом с собой тело. Служанка, то ли замерзнув, то ли решив соблазнить, пришла ко мне в постель. Ну что же, я не монах, но насиловать бедную девушку мне не хотелось, уподобляясь слугам злой испанки. До этой ночи я с ней не спал, пользуясь положением господина.

Но коли сама, чего же отказываться? После этого случая делали мы это регулярно.

По-моему, ей это понравилось.

В Бресте стояли недолго, и я чуть было не угодил во французскую армию, причем не добровольцем. Оказалось, в армии французского короля не хватало солдат, по велению монарха армия устраивала облавы, кого схватили, того и в рекруты.

Действовать силовыми методами было никак нельзя, пришлось убегать через незнакомые подворотни, плутая по улицам, перепрыгивая через заборы. Наконец топот догоняющих солдат стих вдали. Я постоял, отдышался и, крадучись, вернулся на корабль. Ну его к лешему, этот Брест вместе с французским королем. Не хватало еще мне, русскому по рождению и духу, участвовать в войне французов. Они тут вечно чего-то выясняют с соседями – то с испанцами, то с итальянцами, а уж с англичанами – так это вообще вековые дрязги.

Отсижусь на корабле. Чего мне в городе делать – только если французского вина попить. А так – служанка рядом, она же любовница. Средства передвижения есть, деньги есть. Нет, служить меня не тянет.

Так и просидел на каракке все дни, изредка давая Норме деньги и посылая в город – купить вина, фруктов и еще что по мелочи.

Слава Богу, пришел день, и мы отплыли. Вот ведь порядки у французов – и на берег не сойдешь, не рискуя свободой. Норма уже сносно понимала английский, но говорила плохо, не хватало практики общения. Правда, способности у нее были, она уже знала много итальянских и русских слов, иногда вырывающихся у меня. К матросам она особенно не выходила, после одного случая.

Как-то раз я услышал визг Нормы. Я выскочил из каюты. Пара матросов зажала в углу служанку, один залез под юбку, другой тискал груди. Норма отбивалась как могла и визжала, явно привлекая внимание. Я с ходу пнул одного по заднице, другому заехал по почкам. Освобожденная Норма начала пинать нахалов ногами. Матросы пристыжено ретировались. Я учил ее английскому, немного начал учить русскому.

В свободное время в трюме учился метать ножи. Очень уж мне понравилось их применение – бесшумно, эффективно.

Ветер был не очень сильный, но через неделю показался мыс Аг по правому борту, вошли в пролив Ла-Манш. Слева вдалеке, в туманной дымке виднелись берега Англии, по правому борту – французские. О’Брайен довольно потирал руки:

– Скоро прибудем на место, плыть еще пару недель, да и места все хорошо и давно знакомые.

Миль за пять от Гавра начали раздаваться раскаты вроде как далекого грома. Я повертел головой – на небе ни тучки. О’Брайен забеспокоился:

– Стреляют, пушки стреляют, где-то бой идет. Не иначе как французы с англичанами отношения выясняют, как бы и нам не досталось.

– Так мы же торговое судно.

– Кто там разбираться будет, возьмут как трофей.

О’Брайен поднялся на корму, переложил руль, каракка послушно повернула ближе к берегу. Капитан решил прижаться к земле и переждать морской бой. Осторожность и терпение – немаловажные качества для купца, а для судовладельца иногда – решающие. Спустили паруса, остановились милях в двух от берега. Гром пушек стих. Выждав еще некоторое время, О’Брайен рискнул – поднять паруса. Мы направились к Гавру – главной военно-морской базе Франции в то время. На горизонте показался корабль, вернее – сначала паруса. О’Брайен схватил подзорную трубу – что там за флаг? Заулыбался – француз! Корабли сблизились, с военного корабля раздался пушечный выстрел, ядро шлепнулось вдалеке по нашему курсу.

Приказ – лечь в дрейф. На каракке спустили паруса. С корвета к нам направилась шлюпка, и по шторм-трапу поднялся офицер и несколько матросов. Подойдя к капитану, офицер представился и попросил следовать в Гавр – приказ адмирала. Англия сейчас с Францией в недружественных отношениях, Франция не допустит торговые суда в английские порты во избежание поставок оружия или военных товаров.

– Помилуй Бог! – О’Брайен всплеснул руками. – Какие военные товары? У меня в трюмах испанское вино, пряности с Востока, португальские апельсины, стеклянные изделия лучших итальянских мастеров!

Офицер был краток – в порту Гавра судно досмотрят, если ничего предосудительного обнаружено не будет – можете следовать дальше.

Мы снова подняли паруса и направились в Гавр. Собственно, мы и сами туда направлялись, но теперь мористее в конвое следовал корвет. С одной стороны – охрана, с другой – вроде как под арестом. Офицер с моряками оставался на каракке. К вечеру подошли к гавани, ошвартовались у причала. Офицер сошел, оставив часовых. На следующий день осмотр трюмов не принес ничего нового – оружия и военных товаров не нашли, мы могли следовать дальше. До конечного пункта О’Брайену было уже недалеко – Голландия рядом, в нескольких днях хода, а что потом буду делать я? Впереди осень со штормами, затем зима. Не пересидеть ли это время в Париже? Решено, собираю вещи, затем – попрощаться и расплатиться с О’Брайеном.

Тот немало удивился, но раз клиент решил – это его дело. На прощание выпили бутылку вина – за удачу, и я сошел на берег. Из вещей был только кофр, да Норма несла узелок со своими вещами. Можно было по Сене добраться речным судном, но местные посоветовали дилижансом – чуть дороже, но в два раза быстрее. Насидевшись на судне полгода, я решил добираться дилижансом, транспортом для меня новым.

Глава 4

На городской площади стояла длинная карета довольно странного вида, с дверцей в заднем торце, с огромными колесами и решетчатым ограждением на крыше для вещей. Запряжена она была четверкой здоровых лошадей. На облучке восседало два человека – кучер и, видимо, его помощник.

– Два места до Парижа!

– Луидор, мсье, и занимайте места, скоро отправляемся.

Я с помощью помощника кучера взгромоздил кофр на крышу, и мы с Нормой взошли по ступенькам в дилижанс. По бортам два ряда мягких сидений, окна полуприкрыты занавесками. Нашли пару свободных мест рядышком и уселись. Пустовало одно место у дверцы. Остальные места занимали два солидных господина в сюртуках и шляпах, субтильный молодой человек в пенсне, молодая барышня и сопровождающие ее то ли мать, то ли прислуга. Я поприветствовал попутчиков, приподняв шляпу. Пассажиры натянуто заулыбались в ответ. Снаружи послышался шум, на крышу что-то с грохотом закинули, и в дилижанс не вошел, а ворвался молодой офицер. Правой рукой он прижимал к себе саквояж, а левой – придерживал саблю. От него изрядно попахивало вином, он громогласно всех поприветствовал, упал на сиденье и почти тут же захрапел. Дилижанс тронулся. Шел на удивление мягко, еще при посадке я обратил внимание на рессоры. Пыль нещадно забивалась через неплотности дверцы. Да, это не итальянские мощеные дороги – наследие Римской империи. Если пойдет дождь, мы завязнем по самые ступицы колес. Поздним вечером въехали в Руан, дилижанс заехал во двор придорожной гостиницы, и пассажиры разбрелись по номерам. Мы с Нормой не стали торопиться и, отряхнув с одежды пыль и умывшись, поужинали.

Компанию нам составил субтильный молодой человек в пенсне – Пьер, как он представился.

Насытившись, прошли в номер и благополучно проспали до утра. Утром наш глубокий сон был самым грубым образом прерван. Кучер ходил по коридору, рукояткой кнута колотил в двери и кричал:

– Пассажиры, скоро отправляемся, поторопитесь.

Пришлось быстро собираться и, ополоснув лицо, стремглав завтракать. Хозяин, видимо, привык к ранним побудкам пассажиров проезжающих дилижансов: наготове были уже омлет, ветчина, жареная курица и вдоволь вина. Только перекусили, как кучер взгромоздился на облучок:

– Садитесь, время не ждет, к вечеру мы должны быть в Эвре. Заспанные пассажиры начали досыпать на мягких сиденьях. Я и сам придремал, мне на плечо положила головку Норма. Офицерик за завтраком опустошил кувшинчик вина и снова храпел, голова его болталась, как тряпичная.

Внезапно дилижанс встал, снаружи послышались громкие голоса, затем грохнул выстрел. Ого, у нас, кажется, неприятности. И я, и офицерик одновременно схватились за ручку дверцы, но первым выскочил он и тут же схлопотал пулю в грудь. По-моему, он не успел ничего понять. А ведь поторопись я – и пуля могла оказаться моею. Я выпрыгнул в дверь и тут же отскочил в сторону. Предосторожность оказалась не лишней, рядом со мной просвистел кистень. Выхватив шпагу, я рубанул нападавшего по шее. Обливаясь кровью, он упал на тело офицерика. Обернувшись, я увидел, что один нападающий держит под уздцы лошадей, двое стоят у облучка, с которого свисает тело убитого кучера. Его помощник стоит с растерянным видом, подняв руки.

Сзади послышался шорох, выхватывая из-за пояса пистолет, я обернулся. Ко мне из-за колеса дилижанса бросился еще один разбойник. Я выстрелил ему в живот. С расстояния двух метров промахнуться было невозможно. Бандиты у облучка, увидев, что я еще жив, а их приятель – уже нет, бросились ко мне. К моей удаче в руке одного я увидел разряженный пистолет, в другой руке – нож. Второй вооружен был посерьезней – он размахивал саблей. Шпага слишком легка, чтобы мне можно было продержаться долго. Эх, жалко, что под рукой нет метательных ножей, они в кофре на крыше кареты. Пока разбойники были рядом, они только мешали друг другу. Моя шпага описывала смертельные полукружья, не давая им подойти. Тот, что с саблей, тоже не мог воспользоваться преимуществом оружия – слева мешал размахнуться бок дилижанса, справа – его товарищ.

Наконец, они сообразили – сказался опыт, – и начали расходиться, беря меня в клещи. Если зайдут из-за спины, дело будет худо. Хорошо, что за спину заходил разбойник с ножом. Я резко прыгнул в сторону, махнув клинком наотмашь. Поперек груди его разошлась одежда, грудь обильно окрасилась кровью, но рана оказалась поверхностной, разбойник лишь ругался, но на ногах стоял уверенно, не подходя близко, выжидал удобного момента. Тот, что с саблей, кинулся на меня, размахивая ею перед собой и делая массу ненужных движений. Эге, дружок, сабля-то у тебя есть, но нет фехтовальной школы. Привык нападать на безоружных путников, и сейчас пытался убить меня, полагаясь только на силу и саблю. Попробуем пофехтовать. Я нанес удар спереди, разбойник легко его отбил, серия ударов слева и справа. Не могу достать, даже с учетом, что разбойник не силен в фехтовании; тяжелая сабля имеет преимущество.

Я провел еще одну серию ударов, отогнав разбойника, резко обернулся – второй подкрался уже близко и готов был ударить ножом в спину. Он бросился на меня, я рефлекторно выставил шпагу перед собой, и он сам напоролся на нее. Лезвие почти по самую гарду вошло в живот, и противник, побледнев, стал медленно падать. Вырвав шпагу из его живота, повернулся. Очень вовремя! Тот, что с саблей, бежал ко мне, лицо его мне не понравилось – уж очень зверское выражение, – решил прикончить, видя конец своих товарищей. Мне стоило большого труда отбивать удары сабли, один из его ударов все-таки достиг цели. На левом предплечье рукав набух кровью, боли я пока не чувствовал. Удар, еще удар, искры сыпались, а вот еще одного сильного удара моя шпага не выдержала, и с жалобным звоном сломалась в рукоятке. Я стоял с рукояткой в руке, на мгновенье растерявшись – пистолет разряжен, шпага сломана, ножей с собой нет. Оставалось только позорно убегать или с честью умереть.

Противник злорадно оскалился и сделал шаг вперед. Вдруг лицо его исказилось, и он начал заваливаться навзничь. За ним стоял помощник кучера, держа в руке окровавленный нож. Вовремя, очень вовремя, когда я уже не чаял остаться в живых. Подскочив к разбойнику, я вырвал саблю из его рук и, размахнувшись, отрубил голову. Горячка боя уходила, мышцы ног сделались ватными, я уселся на землю. Голова слегка кружилась, в ушах слышался звон.

Я посмотрел на свою руку – рукав обильно пропитался кровью, она капала на землю. Из дилижанса, видя, что бой окончен, боязливо озираясь, выходили пассажиры. Я слабо махнул рукой, завидев Норму. Она подбежала и принялась причитать.

– Из кофра наверху кареты дай чистые холстины, там есть.

Норма, как кошка, взлетела на крышу, распотрошила кофр, нашла перевязочные материалы. Помогла освободиться от верхней одежды. Я осмотрел рану – глубокий линейный порез, почти до кости, но кость не задета, крупные сосуды целы. С помощью Нормы я перевязал себя и, опираясь на руку Нормы здоровой рукой, встал.

Пассажиры кудахтали около убитого офицера, барышня закатывала глаза и, судя по виду, собиралась грохнуться в обморок.

– Барышня, сядьте в карету, вам здесь не место. Мсье, помогите кучеру освободить дорогу, трупы разбойников свалите в канаву. Наших убитых – на крышу дилижанса, в ближайшей деревне их надо похоронить по-христиански.

Субтильный и с ним двое солидных господ бросились выполнять поручение. Сволочи, отсиделись за чужой спиной. Если бы каждый из мужчин хотя бы владел пистолетом или шпагой, мне бы не пришлось тут скакать, как таракану на горячей сковородке. Собрали убитых, пыхтя, уложили их на крышу. Норма снова упаковала кофр. Помощник кучера, а теперь уже, собственно, кучер, сел на облучок, и карета тронулась.

Мили через три попалась деревенька. Мы нашли скромную церковь, отнесли убитых, могильщик за десять су выкопал могилы. После похорон все молча заняли свои места, и дилижанс снова отправился в путь.

Переночевали в мрачном настроении в какой-то деревушке, и к вечеру были близ Версаля. Конечно, никто не пошел ко дворцу короля – в дилижансе не было особ, приближенных ко двору, остановились в гостинице. До Парижа оставалось каких-то тридцать миль.

К вечеру следующего дня мы уже въезжали в столицу. Дилижанс остановился у почтовой станции, пассажиры, разобрав свои вещи, разошлись. Я дал серебряную монету кучеру, тот отвез нас в приличную гостиницу и затащил кофр в комнату. Рана моя болела, слава Богу, не кровила и не гноилась, я каждый день делал перевязки. Решил несколько дней отлежаться в гостинице, мне только для полного счастья не хватало получить заражение крови или еще какую-либо гадость. Норма ухаживала за мной – все-таки я был еще слаб после потери крови – приносила еду и вино, умывала, даже сходила в лавку и купила новый сюртук. Старый был порезан и весь в крови.

Через неделю я отошел от ранения, начал вставать и немного ходить, хотя слабость была. Еще через несколько дней я оправился и почти сразу, в сопровождении Нормы, пошел искать оружейную лавку. Без оружия я был, как голый среди одетых, с другой стороны – шпага или сабля говорят о статусе мужчины. Если оружия нет – как правило, слуга. Солидный свободный господин – обязательно с оружием. Конечно, это касалось не всех – король тоже ходил без оружия, но все же. Я обошел несколько лавок, пока не нашел то, что мне надо, – шпагу толедской стали, отлично сбалансированную и прекрасно сидящую в руке. Стоила она в два раза дороже, чем я купил в Италии, но хорошая вещь стоит денег. Может быть, сабля была бы и лучше, но она тяжела для ежедневного ношения, и лучше ее применять в конном бою, а не пешему. В гостинице я разузнал, где находится Сорбонна. На следующий день я планировал сходить туда, коли уж у меня было рекомендательное письмо Мигеля.

После завтрака, побрившись и надев новый сюртук, я подвесил к поясу шпагу, положил в карман рекомендательное письмо и направился в Сорбонну. И хотя я шел не устраиваться на работу, а проведать ученика моего учителя, все равно немного волновался.

Каменное здание Сорбонны выглядело мрачновато. Спрашивая у студентов, я нашел медицинский факультет. Открыв дверь, я вошел в коридор. Сюда выходило несколько дверей. Из одной вышел солидный господин. Приподняв в приветствии шляпу, я осведомился, где можно найти мсье Жильбера Пако.

– Я Пако, – буркнул господин. – Что у вас ко мне за дело? Я принимаю с утра.

– Меня просили передать письмо, я проездом был в Испании, в городе Ла-Корунья, где Мигель Родригес Сарагосса и написал это письмо.

Я вытащил из кармана письмо и подал господину. Не читая, он сунул его в карман. Наверное, Мигель переоценил свои дружеские чувства к Жильберу Пако. Я откланялся и отправился восвояси. И стоило из-за письма так волноваться. Я быстрым шагом прошел коридор и вышел на ступеньки. Задержался на секунду, раздумывая, куда направиться. Сзади раздался шум; расталкивая студентов, выбежал мсье Пако и стал озираться. Я спускался по ступенькам вниз.

– Погодите, мсье! Погодите!

Не думая, что это относится ко мне, я спустился и направился к гостинице. На мое плечо хлопнулась чья-то ладонь:

– Извините, мсье. Вы слишком быстро идете. – Рядом со мной стоял Пако. – Извините, ради Бога, я был занят своими мыслями и не сразу понял, о каком Мигеле идет речь. Вы не вернетесь на факультет?

– А зачем? Письмо вы получили, больше никаких обещаний я никому не давал.

– Но в письме Мигель пишет, что вы знали Амбруаза. Это правда?

– Да, и что из этого следует?

– Мне просто необходимо с вами поговорить, это не займет много времени.

– Ну, хорошо.

Мы вернулись на факультет. Жильбер отпер дверь, и мы вошли в его кабинет. Первое, что бросилось в глаза, – портрет Амбруаза. Конечно, писали портрет в зрелые годы моего ученика, когда он достиг определенных высот. На меня смотрело постаревшее лет на тридцать лицо, но я его прекрасно узнал. На портрете он был в мундире чиновника, с многочисленными орденами, исполненный чувства достоинства. Но я его помнил другим – любителем выпить, без гроша в кармане, схватывающим на лету знания. «Здравствуй, Амбруаз, вот и снова встретились».

– Вы хорошо знали учителя? – спросил Пако.

– Учителя? Это был мой ученик!

– Позвольте, вы что-то путаете, ведь Амбруаз умер в почтенном возрасте, окруженный любовью семьи и обожанием немногочисленных учеников. Вас в его окружении я что-то не припомню, да и по возрасту мы почти сверстники, прошу меня великодушно извинить за напоминание.

– Я действительно ничего не путаю, меня звать Юрий Кожин, если вы – ученик и соратник Амбруаза, вы должны знать это имя.

– Да, да, да, учитель часто упоминал этого замечательного человека, кажется, он был… – Жильбер по-актерски затянул паузу.

– …из Московии, – окончил я фразу.

Тут уж Жильбер совсем растерялся, вскочил с кресла, забегал по кабинету.

– Этого решительно не может быть! Сколько же вам лет, мсье?

Я решил слукавить:

– Больше ста.

Глаза Жильбера чуть не вылезли из орбит.

– Позвольте, я врач и могу оценить приблизительный возраст пациента. Никак не могу поверить вашим словам.

– Я бы и сам не поверил, дорогой Жильбер, но это так. Я изобрел замечательный эликсир, он не дает бессмертия, но продлевает жизнь.

Говорить ему про перенос во времени и пространстве я не стал, точно сочтет умалишенным.

– Если это в самом деле так, то это – величайшее открытие! Я хочу взглянуть на эликсир или хотя бы узнать его состав.

– Уважаемый мсье Пако! Если эликсир – великое открытие, то его состав не открывают незнакомым людям, поставьте себя на мое место.

Пако вскочил и забегал по кабинету.

– Да, да, мсье, вы правы. Давайте поработаем вместе, я думаю, что мы сможем пооперировать пациентов, вы продемонстрируете свою технику. А знаете что, я могу поговорить с ректором, и вы сможете читать лекции медикусам.

– Нет, нет, если у вас есть такое желание, я могу прочесть несколько лекций, не более. Я же не работать сюда приехал, тем более не отошел от ранения.

– Что, ранение, куда? Насколько оно тяжелое?

– Ранение в руку, саблей, но я потерял много крови и не восстановился до конца. Думаю, что оперировать не смогу еще дней десять, ощущаю вялость в руке и нет силы в пальцах.

– Извините, я не знал, выглядите вы здоровым. Надо же – сто лет! Вы не шутите надо мной?

– Если хотите, мсье, я могу рассказать подробности моего знакомства с Амбруазом и ход той операции.

– Нет, нет, я не сомневаюсь в ваших словах, но сто лет?!

Жильбер закатил глаза и упал в кресло.

Дальше пошел уже чисто медицинский разговор – чем обезболиваете, как обеззараживаете, чем шьете?

Разговор затянулся надолго, наконец Жильбер спохватился.

– Вы, наверное, голодны. Ах, я совсем заболтался, даже не угостил гостя, а раненому надо кушать!

Я прервал Жильбера:

– Это вы меня извините, мне пора, с вашего позволения, увидимся завтра.

– Да, да, с нетерпением буду ожидать.

Жильбер вскочил с кресла, обежал стол и долго тряс руку. В гостиницу я вернулся с хорошим настроением, мы с Нормой плотно поужинали, запив бургундским.

Наутро, часов в десять, я уже подходил к Сорбонне. Тут и там проходили студиозусы, – чувствовалось учебное заведение, слышалась разноязыкая речь. Эх, когда у нас на Руси будет то же самое, одна надежда на Петра.

На кафедре никого не было, по крайней мере, мне так показалось, – открыл одну дверь – пусто, другая заперта, за третьей – снова никого. Да во сколько же здесь начинаются занятия? За дальней дверью послышались голоса; я подошел, тихонько приоткрыл дверь. У секционного мраморного стола стоял в клеенчатом фартуке Жильбер. На столе лежал труп, во внутренностях которого Жильбер ковырялся инструментами. Вокруг стола стояли студенты. Они внимательно наблюдали за учителем. Я прикрыл дверь и подошел. Жильбер объяснял занятие на латинском. Это универсальный медицинский язык, вроде эсперанто. Постояв незамеченным, я присматривался. Насколько я понял, тема была – удаление селезенки при ранениях. Густо пахло формалином. О, этот запах, его помнят всю жизнь все врачи. Пару небольших ошибок я обнаружил, постарался тактичней их объяснить. И студенты, и Жильбер со вниманием их выслушали. Жильбер меня представил – хирург из Московии – Юрий Кожин. О моем возрасте и о наших отношениях с Амбруазом он благоразумно умолчал. Жильбер, пользуясь моментом, попросил показать на трупе какую-либо операцию. Что я знал лучше всего? Конечно, урологию. Я решил показать удаление почки, попросив двух студентов поассистировать. Так будет лучше – в случае ошибок их можно поправить, не ущемляя достоинства их учителя – Жильбера. Я делал и одновременно рассказывал. Через полчаса учебная операция была завершена. Студенты зааплодировали.

– Не велико умение – сделать операцию на трупе! – подняв руки и прервав аплодисменты, сказал я. – Труп молчит, у него не идет кровь, ему не больно. С живым человеком значительно сложнее – надо перевязывать сосуды, смотреть – нет ли болевого шока; если есть признаки – добавить обезболивающих, а самое главное – выходить после операции, не дав развиться осложнениям. В этом состоит искусство врачевания.

Я еще с полчаса рассказывал о хирургии, о диагностике разных заболеваний. Иногда меня не понимали, и мне приходилось разжевывать прописные истины, известные с первых курсов современным студентам.

Я прервал себя сам:

– Простите великодушно, мой маленький экскурс в хирургию затянулся, с позволения вашего учителя продолжим в другое время.

Студенты разошлись, горячо что-то обсуждая, а Жильбер схватил меня за руку, буквально потащил в свой кабинет.

– Уважаемый Юрий! Сегодня я на практике убедился в ваших знаниях. И хотя временами вы выражались не очень понятно, все было очень интересно. Может быть, завтра продолжим? Тему выбирайте сами.