Текст книги "Вымысел исключен. Записки начальника нелегальной разведки"

Автор книги: Юрий Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Слежка

Она почувствовала слежку почти сразу. «Шестое чувство», интуиция, опыт, умение «видеть спиной»? Она и сама не могла бы объяснить этого. Множество людей шли позади нее, но почему-то молодой человек в светлой куртке со смуглым лицом, черными усиками и узкими раскосыми щелками глаз привлек ее внимание. Говорят, у разведчиков «шестое чувство» развито очень сильно… Тревога шевельнулась внутри неприятным холодком и тут же улетучилась, уступив место холодному, как бы со стороны анализу обстановки.

Будто внутри включили ЭВМ. И словно все происходящее не имело к ней никакого отношения. В такие моменты она преображалась, ощущала удивительную собранность, прилив сил, энергии, ясность мысли, душевный поъем, словно играла перед кинокамерой свою лучшую роль.

В этом шумном многоцветном городе далекой азиатской страны у нее было другое имя, другая фамилия. По узкой улочке шла не Ирина Каримовна Алимова, а… Впрочем, и сегодня мы не можем назвать то имя, под которым она долгое время жила за рубежом. Ее тамошние знакомые считают, что она поехала то ли в Гонконг, то ли в Стамбул… Выберем для нее другое имя, например, Гюзель.

Еще раз, не поворачивая головы, взглянула на ходу в зеркальное стекло огромной витрины магазина. Человек в куртке равнодушно, не обращая на нее никакого внимания, шел на том же расстоянии. Людей стало заметно меньше, и теперь они двигались, будто связанные невидимой, но очень прочной нитью.

«Проверим для начала его квалификацию», – сказала себе Гюзель. Она подошла к небольшому киоску, увешанному с двух сторон массой всевозможных мелочей. Выбрала дешевенькую брошку. «Что же он предпримет? Может пройти мимо и чуть дальше задержаться, чтобы купить сигареты. Это для него удобнее всего. Там, на углу, легко наблюдать за всей улицей. А если я пойду обратно, то и он может сделать то же – вроде бы ходил за сигаретами. Менее профессионально в данной ситуации подойти к «моему» киоску или остановиться где-то на подходе, ожидая, когда «объект» тронется дальше. Ну, посмотрим…».

Конечно, Гюзель не раскладывала все это «по полочкам», это ей после казалось, что она думала так – последовательно и методично, а в те секунды действовала скорее по наитию, за которым стоял многолетний опыт выявления слежки. Расплатившись, отошла от киоска, успев заметить краешком глаза: белая куртка где-то позади.

«Новичка приставили. Хорошо… Но почему я считаю, что «приставили»? Если бы «вели» всерьез, то дали бы не «новичка», да к тому же не одного. Значит, пристроился случайно? Иностранка (это по лицу видно), вот и увязался? Прилип он где-то у торгового центра. Что показалось ему подозрительным в моем поведении? Ну что ж, попробуем создать ему некомфортные условия…».

Гюзель свернула в переулочек. Прохожих было мало. Проезжая часть была настолько узка, что водитель широкой американской машины отгибал на въезде боковые зеркала справа и слева, чтобы во время движения не задеть штабеля картонных ящиков, высившихся возле маленьких лавчонок и магазинчиков.

Гюзель спокойно шла вперед. Остановилась, сняла туфлю, вытряхнула из нее воображаемый камешек. Белая куртка быстро спряталась за штабель ящиков.

«Ну хорошо. Теперь вроде все ясно. Надо от него уходить – времени в обрез».

Гюзель шла не на прогулку и не за покупкой модной шляпки – в кармане у нее лежал миниатюрный контейнер, «письмо», которое ей предстояло опустить в «почтовый ящик», то есть в тайник.

Она вышла на просторную улицу и на следующем перекрестке решила использовать прием, который называла «встречный ход». Агент в куртке, похоже, не догадывается, что раскрыт, старается маскироваться. Значит, он не имеет приказа вести открытое наблюдение… Гюзель завернула за угол и встала за толстым деревом. В тот момент, когда человек в куртке, ощупывая взглядом улицу, поровнялся с деревом, она выросла перед ним, прямо взглянула ему в глаза и спокойно пошла в противоположную сторону.

«Продолжит слежку или нет? Вид у него был не ахти…». В стекле витрины была хорошо видна его растерянная фигура. Он постоял, посмотрел ей вслед, махнул рукой и побрел прочь…

Она сделала еще контрольную «восьмерку», затем села в автобус и в последний момент, будто вспомнив что-то, вышла из него, провела еще одну проверку и, убедившись, что «хвоста» нет, выполнила намеченное и поехала домой.

***

– Ирина Каримовна, хочу задать вопрос, который, наверное, покажется Вам наивным: страшно было? Ведь, если бы полиция Вас раскрыла, то грозила торьма…

– Да, около 20 лет тюрьмы. Но страх – это все-таки не то слово. Страшно это когда человек боится. А тут было другое – я не боялась этого парня в белой куртке. Я его изучала, стремилась осмыслить ситуацию, ощущала, разумеется, большую опасность, тем более, что письмо было со мной, но не боялась… Напряжение, мобилизация своих возможностей, решимость найти выход – да, все это, но не страх. Ведь еще когда принимала решение стать разведчицей, знала: все может быть, и была готова к этому.

– Вы сообщили о слежке в Центр? – Да, я была обязана сделать это. Центр попросил тщательно проверить, будет ли слежка в другие дни. Проверка показала: больше слежки не было.

– Как прореагировали в Москве на сообщение о слежке? – А азиатских странах слежка за иностранцами – в общем-то обычное дело. Строгий полицейский режим, широкая сеть осведомителей контрразведки, традиционная подозрительность к иностранцам, специфика местных условий – все это создавало чрезвычайные трудности в работе разведчика. (Ирина Каримовна и ее муж проработали на Востоке тринадцать лет и уехали не «раскрытыми». Это говорит о многом. Во-первых, о высочайшем классе работы, профессионализме. А во-вторых, о том, что работа их была высокоэффективна. Ибо если должной отдачи от разведчика нет, его отзывают).

Как приходят в разведку

Как приходят в разведку? По-разному – кому-то сами чекисты предлагают заняться этим опасным и трудным делом, кто-то изъявляет желание сам… Ирина Каримовна в молодости и представить себе не могла, что станет разведчицей, какой крутой поворот сделает ее судьба. Жизненные планы у нее были совсем иные…

Родилась в небогатой туркменской семье в городе Мары в июне 1920 г. – того самого, когда было принято решение о создании в нашей стране «закордонной разведки», чуть позже – Иностранного отдела ВЧК. Ее отец прошел солдатом гражданскую войну, а затем стал часовщиком, занимался также обработкой ювелирных изделий. Это был великолепный мастер, искусство его было известно далеко за пределами города.

Ирина Каримовна хорошо помнит, как пришли однажды к отцу персидские консулы. Ей было лет восемь, тихонько играла в уголке с куклами, но каждое слово той беседы отпечаталось в памяти на всю жизнь – визит был необычным. Сначала гости расхваливали изделия мастера, а потом предложили ему переехать в семьей в Иран. «Там, Карим-ага, заживете хорошо, богато, мировая слава Вас ждет…».

Отец не спеша допил чай из пиалы, вытер ладонью рот и сказал: – Здесь моя земля, я воевал за нее, бросить ее – все равно что бросить свою мать…

Жили они в глинобитной мазанке, каждую весну и осень отец поправлял ее. В семье было пятеро – мама занималась домом, детьми (у Ирины было еще два брата).

Потом переехали в Ашхабад. Ирина училась в школе, самозабвенно увлекалась самодеятельностью. Но после школы в театральный не пошла – решила стать ветеринаром-хирургом, поступила на рабфак при сельхозинституте.

В ее характере удивительным образом сочетаются, казалось бы, несовместимые качества – кремневая воля и мягкая уступчивость в споре; непреклонность, жесткость, и доброта, отзывчивость, долготерпение; умение полностью перевоплощаться в театральный образ и в то же время оставаться естественной, искренней, обаятельной… После окончания второго курса рабфака Ирину неожиданно пригласили сниматься в кино. Да не подработать в массовке, а стать профессиональной киноактрисой. Работники студии «Туркменфильм» познакомились с ней в доме отдыха, а вскоре последовало приглашение. Она приняла его почти без колебаний – театр и кино всегда манили ее, но казались недостижимой мечтой.

В первом же фильме «Умбар», который вышел за несколько лет до войны, она играла одну из главных ролей – девушку, которую любил Умбар. Неожиданно пришедшая слава (ее узнавали на улице, в магазине, в автобусе) не кружила голову и не смущала, а несколько тяготила, хотя и была все же приятной.

После успешного дебюта Ирину командировали учиться актерскому мастерству в Ленинград, в группу Г.Козинцева и Л.Трауберга. В 1939 г. она вернулась в Среднюю Азию, но не в Ашхабад, а в Ташкент, где на студии «Узбекфильм» ей обещали роль в новом фильме. Подготовка к нему затянулась, а тут грянула война. Ей только исполнился 21 год, мастера кино прочили ей замечательную карьеру, но Ирина не считала для себя возможным оставаться на студии. Она пошла в райком партии и прямо с порога: «Отправьте меня на фронт, иначе я поеду туда сама».

Просьбу (или требование?) удовлетворили, направили в подразделение военной цензуры. Вместе с войсками прошла Украину, Польшу, Чехословакию, встретила Победу в Вене. Затем – демобилизация, возвращение домой, в Ашхабад. Но вскоре последовал неожиданный вызов в Москву. Это было в начале 1947 г.

Она ехала в метро на площадь Дзержинского и гадала: зачем потребовалась она в этом серьезном учреждении? В Ашхабаде предупредили: «О том, куда едешь, никому ни слова».

Хозяин просторного кабинета предложил ей мягкое кресло и быстро перевел разговор на главную тему: – Мы хотим предложить Вам работу во внешней разведке, а точнее, вести разведку за рубежом. Это дело опасное, трудное и сугубо добровольное. Вы можете отказаться, и это будет вполне естественно, все-таки разведка – не женское дело. И предложение это мы делаем в силу крайней необходимости…

Неожиданное предложение. В таких ситуациях люди обычно просят дать время подумать. Но Ирина Каримовна несколько секунд помолчала и вдруг тихо спросила: Я слышала, что, когда наши разведчики возвращаются домой, их уничтожают. Правда ли это? Хозяин кабинета и один из сотрудников, который сидел сбоку от Алимовой и все время наблюдал за ней, переглянулись.

– Что Вы, ерунда какая! Надо же вообразить…

Потом, обращаясь к сотруднику, ее собеседник заметил: – Смотри, какая смелая…

Эта смелость могла дорого обойтись Алимовой. Отнюдь не «ерунду» говорила она. Страшная машина уничтожения перемалывала в те годы и чекистов – сегодня это хорошо известно.

Среди расстрелянных были и многие разведчики, так много сделавшие для нашей страны, с честью прошедшие через неимоверные трудности, опасности и ловушки зарубежных контрразведок и вернувшиеся домой, чтобы вместо благодарности погибнуть здесь оклеветанными. Чудовищно, непостижимо… Вся их «вина» была в том, что они слишком хорошо знали, сколько ошибочных, порой трагических для страны решений было принято сталинским руководством вопреки информации, поступавшей от разведки. Они были очень опасными свидетелями, поэтому и стремились от них избавиться. Кровью невинных написан страшный «афоризм» тех тягостных лет: «Нет человека – нет проблем…».

Алимова не просто слышала, она знала это. И нужна была поразительная по тем временам смелость, чтобы вот так прямо задать столь «острый» вопрос в высоком кабинете. По законам того времени она по существу подписала себе смертный приговор. Не за границу, а совсем в другие места должна была она отправиться после такого разговора. Но везло ей на людей. И в этот раз судьба подарила ей встречу с настоящими чекистами.

Хозяин кабинета сам предложил ей: – Вам, наверное, нужно время, чтобы подумать? – Нет, я согласна, – твердо ответила Алмова… Сорок три года спустя мы пьем чай в небольшой, скромно обставленной квартирке. Старенький телевизор «Темп», простенькая поцарапанная тумбочка, стол впритык к стене.

– Ирина Каримовна, а если бы он Вам тогда сказал, что после возвращения Вас расстреляют, – согласились бы? – Да, – сразу же (видно, об этом думала не раз) сказала она. – Выполнила бы свой долг перед Родиной и вернулась. Все-таки принесла бы пользу…

Признаюсь: этот ответ потряс меня.

На вокзале никто не встретил

Алимова выехала для нелегальной работы за границей лишь спустя несколько лет после того памятного разговора. А до этого была учеба, о которой по понятным причинам рассказывать не буду. Перечислю лишь иностранные языки, которыми она владеет в разной степени совершенства: турецкий, уйгурский, английский, азербайджанский, узбекский. Несколько хуже немецким и персидским. Ну, туркменский и русский, разумеется, не в счет.

О смерти Сталина Алимова узнала, находясь в одной из европейских стран. До отъезда на самостоятельную работу ей осталось всего восемь месяцев.

Осенью того же года, уже в Москве, неожиданно объявили: «Через неделю намечен Ваш отъезд». Она взмолилась: «Дайте хоть повидаться с родными, слетать в Туркмению». Успела побывать в Ашхабаде, сказала своим, что предстоит очень длительная командировка в Закарпатье, в горах почты нет, так что письма будет присылать с оказией, с тем же человеком и ей можно отправить весточку.

Через несколько дней Ирина Каримовна Алимова отправилась в длительную командировку, не зная, когда вновь увидит Москву, Ашхабад, маму, родных… В кармане у нее были документы с другим именем и фамилией. Отныне ее настоящая фамилия как бы исчезла, растворилась. Даже в доме на площади Дзержинского в Москве фигурировал только ее псевдоним – «Бир».

Путь ее был не прост и лежал через третью страну, где предстояло прожить не один месяц. Легенда, то есть биография ее новой жизни, была такой. Она – дочь богатого уйгура. Родители – эмигранты из России, точнее из Средней Азии, уехали еще до революции. В документе, написанном муллой по-арабски, справа налево (чтото вроде нашей метрики) указывалось, что Гюзель родилась в таком-то году, в таком-то селении. В ее новой биографии был у нее и жених, сын эмигрантов из России. Их родители дружили, держались вместе и в России, и за рубежом. Жених занимался мелким бизнесом в другом городе. И вот она ехала к нему…

На самолете благополучно прибыла в зарубежный город и, пересев на поезд, отправилась к жениху. Гюзель видела его только на фотографии. Встреча должна была состояться на вокзале.

Но что-то не сложилось, и на вокзале его не было. (До этого он пять дней «светил» на перроне, в этот же раз объявили, что поезда не будет, а он просто опаздывал). Черная южная ночь, чужой город, пустой вокзал… Гюзель вышла на площадь, почувствовала чей-то пристальный взгляд. У фонаря стоял полицейский, чуть дальше – рикша. Она небрежно махнула рукой, подзывая рикшу. Стал приближаться и полицейский.

– Почему здесь так темно? – спокойно сказала она ему по-уйгурски. – Надо бы усилить освещение.

Рикша укрепил чемодан, помог подняться в коляску. Она небрежно сказала ему: «В центральную гостиницу…». Было два часа ночи.

В отеле она получила комнату. Двери в номерах здесь не закрывались. Она села, не раздеваясь, на кровать и стала ждать рассвета. В гостинице было шумно, в каких-то комнатах пели, где-то слышались крики… В пять утра дверь ее комнаты отворилась и вошел человек в кальсонах. Он не спеша подошел к печке-буржуйке в углу, умело растопил ее и, ни слова не говоря, вышел. Как потом она узнала, это было обычным делом, и показалось бы очень странным, если бы она реагировала неадекватно.

А днем Гюзель встретилась с женихом по запасному варианту в городе, возле универмага. Через четыре месяца они зарегистрировали брак. Это, к счастью, оказался не фиктивный брак, не только по «легенде», но настоящее, счастливое супружество двух любящих друг друга людей, объединенных общей опасностью, общим делом, общей судьбой. Думаю, когда-нибудь мы расскажем и о муже Ирины Каримовны – замечательном советском разведчике, но пока время не пришло…

Выгодная сделка: покупка земли

Предстоял наиболее трудный этап – Гюзель и ее муж должны были отправиться в ту страну, в которой им предстояла основная работа. Но получить иностранцу разрешение на постоянное жительство там было чрезвычайно сложно. У них уже были рекомендательные письма от ряда общественных деятелей, с которыми они познакомились, от религиозных организаций, но всего этого было недостаточно. И тут Гюзель узнала, что один из местных деловых людей имеет в той стране, куда они стремятся, на правах частной собственности три сотки земли. Это была удача. Если предложить хорошую цену… Какой бизнесмен откажется от выгодной сделки! Землю они купили и отправились в путь. В Гонконге – еще одном промежуточном пункте – предъявили в представительстве рекомендательные письма и права на участок. Менее чем через месяц получили разрешение на въезд, а уже на месте временный вид на жительство, который надо было продлевать каждый год.

У них был двухэтажный домик, в котором открыли магазин. Между прочим, продавали в нем и вышитые воротнички, которые искусно изготавливала Гюзель. С деньгами было трудно, и эти красивые, пользующиеся спросом изделия весьма выручали.

Они посещали американский клуб, где завели широкий круг знакомств, играли в бинго. Гюзель вступила еще в женский клуб. Через полтора года, используя свои связи, получили как уйгуры гражданство третьей страны и желанный паспорт, с которым можно было разъезжать по всему миру. Казалось бы, все налаживалось хорошо, но тут вдруг начали сгущаться тучи.

К ним зачастили местные контрразведчики, неожиданно появляясь и днем, и поздним вечером, и ранним утром. В доме ничего такого не было (рацией за тринадцать лет они не пользовались ни разу и вообще не имели ее), но пристальное внимание местной службы безопасности вызывало тревогу. Обычная подозрительность или что-то другое? Прислуга – симпатичная девушка из бедной семьи, с которой они очень подружились, – рассказывала, что непрошенные визитеры приходят и в то время, когда хозяев нет дома, и расспрашивают ее об их образе жизни, привычках, знакомых и т. д.

Вскоре разгадка была найдена. Один из эмигрантов, человек с темным прошлым, невзлюбил их, стал в чем-то подозревать. Он открыто начал говорить в клубе, что Гюзель и ее муж – не те, за кого себя выдают, что они русские, и это, мол, видно невооруженным глазом.

Гюзель пошла в посольство страны, гражданами которой ни с мужем теперь являлись.

– Кроме посольства, нас некому защитить от оскорблений этого гяура, заявила она. – Разве нельзя призвать его к ответственности за клевету? В этом посольстве у них было много друзей. Гюзель успокаивали, просили не волноваться, обещали принять меры. И действительно, назойливое внимание контрразведки вскоре заметно ослабло. Работать стало чуть полегче.

В условленный час они включали приемник. (Один в это время выходил «подышать воздухом»). Задания, как правило, получали по радио. Вряд ли стоит говорить, что азбуку Морзе каждый знал не хуже, чем родной язык.

«Бир. Центр крайне интересует любая информация о милитаризации страны.

Георг».

«Георгу. Под видом создания новых полицейских отрядов началось интенсивное увеличение армии. Планы милитаризации держат в глубокой тайне, ибо это является серьезным нарушением взятых страной обязательств. В ближайшие годы предполагается увеличить таким образом численность армии вдвое. Заключены секретные контракты на развитие военной промышленности. В прессе по этим вопросам не появляется никакой информации.

Бир».

Прыжок из машины

Так получилось: им надо было возвращаться ночью в сильный ливень по сельской дороге, которая крутилась над глубокими оврагами. Разумно было бы подождать до утра, но утром им надо было быть в другом месте. Муж аккуратно вел «Шевроле» (модель «Импала»), «дворники» едва успевали очищать стекло. Неожиданно за поворотом они увидели в свете фар, что дорога частично размыта. Он применил ступенчатое торможение, энергично и быстро ударял по педали, врубил низшую передачу, но машина уже не слушалась и начала скользить вниз.

– Прыгай, – приказал он жене.

– Сперва ты, ты нужнее, – ответила она, ни на секунду не теряя присутствия духа.

– Прыгай! – заорал он, из последних сил выворачивая руль.

Гюзель открыла дверцу и, поставив обе ноги на край, оттолкнулась от машины. Вслед за ней успел выпрыгнуть и муж.

Они отделались легкими ушибами, а машину задержало растущее чуть ниже дерево. В ближайшем поселке переночевали, а утром тягач вытащил машину, которую пришлось оставить в автомастерской. Взяв напрокат другую, отправились дальше.

В тот раз обошлось без полиции. Встречи с ней не сулили ничего хорошего. Даже при незначительном нарушении правил дотошные полицейские заполняли подробнейшие протоколы, содержавшие вопросы чуть ли не о всей родословной. Это всегда большой риск.

Поэтому ездил муж очень акууратно.

Но дорога есть дорога. Однажды, вернувшись домой, Гюзель увидела, что муж лежит с перевязанной ногой на диване. «Тоета» сильно стукнула его автомобиль, а поздним вечером предстояло заложить контейнер с материалами в тайник.

– Я поеду, – спокойно сказала Гюзель.

– Ночью, городским транспортом, в тот район? – глухо спросил он.

– Другого выхода нет, не волнуйся, все будет нормально…

Она возвращалась около полуночи. Возле остановки спали бездомные, забравшись в картонные ящики. Снаружи торчали только ноги. Она перешагивала через них, готовая к подножке, к любой неожиданности. Кто-то стонал во сне, гдето негромко переругивались.

Прохожих в такое время здесь не бывало…

Ей и сейчас иногда снится тревожный сон, как она идет ночью, переступает через вытянутые ноги и никак не может выбраться. Были у Гюзели куда более острые ситуации, но почему-то снится это. И еще: как эмигранты наговаривают на них полиции…

«Георгу. Стало известно, что в обстановке секретности спущена на воду подводная лодка нового типа, оснащенная новейшим оборудованием. Бир».

«Георгу. Хорошо информированный источник сообщает о планах создания новой замкнутой военно-политической группировки, в которую могут войти Южная Корея, Южный Вьетнам, Тайвань, Япония, Тайланд, Филиппины, Новая Зеландия, Австралия, Малайзия.

Переговоры, возможно, состоятся в Сеуле или Бангкоке. Это явится серьезным дестабилизирующим фактором в Юго-Восточной Азии. Бир». (Последующие события подтвердили точность этой информации. 14–16 июля 1966 года в Сеуле проходила конференция министров иностранных дел для девяти государств, на которой был создан Азиатско-тихоокеанский совет – АЗПАК).

Каждый из двоих знал: бывают дни, когда тоска по родной земле вдруг приблизится вплотную, возьмет в свои крепкие объятия, и тогда покажется, что усталость, накопившаяся за многие годы, достигла критической точки, что силы на исходе.

Сколько же, в самом деле, может продолжаться такая жизнь, – полная тревог, риска, требующая постоянного напряжения? Ведь существует предел человеческих возможностей…

Нет, разведчик не имеет права на такие мысли. Не может поддаваться эмоциям, плохому настроению. Он должен уметь преодолевать это, быть постоянно «в форме», не играть чей-то образ, а именно жить иной жизнью. («Однажды, – вспоминал Полковник, – кто-то из наших туристов в западноевропейском городе окликнул своего товарища, моего полного тезку. Я шел мимо и в первое мгновение подумал: «Какое знакомое имя». И лишь в следующий момент сообразил, что и меня так звали на Родине. За рубежом как бы забываешь свое настоящее имя. И думаешь на чужом языке, и привычки приобретаешь иные…»).

Как преодолевать трудные дни? Это целая наука. И у каждого разведчика есть свои приемы. Гюзель вместе с мужем шла обычно к хорошим знакомым, с которыми можно легко и приятно поговорить, провести время, «отдохнуть, как она говорит, душой». Потом, поздним вечером, она мысленно писала письмо маме.

Думаю, не нужно объяснять, почему разведчик не может послать письмо родителям или детям обычной почтой. Приходится использовать иные каналы. И каждое письмо связано с повышенным риском в течение всего времени – и пока его пишешь, переснимаешь на микропленку, помещаешь в малюсенький контейнер, несешь по улице, закладываешь в тайник, и пока письмо невидимыми дорогами путешествует через границы, минуя почтовые ведомства и таможни… И все же в год Гюзель получала два, а то, когда повезет, и три письма от мамы и столько же отправляла ей.

«Дорогая мама, простите, что долго не писала вам, так уж получилось. Очень скучаю, хотела бы увидеть вас, брата, но так складывается работа, что приехать к вам скоро не смогу. В прошлом письме вы очень мало написали о себе и о нем.

Здоровы ли, все ли у вас хорошо? Что-то сердце мое не спокойно. Я иногда вечерами мысленно разговариваю с вами, и мне кажется, что вы меня слышите… Обо мне не беспокойтесь, у меня все хорошо. Выходные дни мы провели на пляже купались, загорали, ели фрукты. Веду жизнь спокойную и размеренную. Нежно вас обнимаю, будьте здоровы, бодры и веселы.

Любящая вас И.».

Мама не спрашивала, почему человек, заносивший письмо от дочери, просил потом вернуть его обратно. Догадывалась ли она о том, какая командировка у дочери? Без сомнения. Сердце матери не обманешь, даже если в каждом письме будет говориться про спокойную жизнь.