Текст книги "Полынные сказки (с илл.)"

Автор книги: Юрий Коваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Сказка о Полыновке

А вокруг деревни, в которой жила Лёля, повсюду – на полях и на дорогах – бушевала полынь.

В жаркие июльские дни запах полыни пропитывал и солнце, и воздух, и облака.

И дожди были здесь полынные. И грозы.

И называлась деревня – Полыновка.

Полыновцы любили полынь.

Вениками из полыни подметали они свои дома, и горький полевой запах стоял в каждом доме.

Как хороша была полынь, как красива!

Другие травы зелёные были да травянистые, а полынь-то – серебряная. Листья её, рассечённые ветрами, серебрились под солнцем, а на верхушке полынного стебля маленькие, а золотые горели зернины. И запах, невозможный запах – горький и радостный.

Лёле всегда хотелось набрать полыни, поставить в комнату как букет.

– Нельзя, Лёля, нельзя, – говорила мама. – Полынь – горькая. Не надо нам в доме горечи.

Лёля не знала, что такое горечь, и радовалась, что горечи в их доме нет и что веник всё-таки из полыни.

Интересные и очень простые люди были полыновцы. Они и сами были какие-то полынные – тихие, степные, полевые.

Гордостью села были девушки.

В праздничные дни они выходили на улицу в белоснежных длинных рубашках, которые назывались «панар». Подолы их были чудесно, причудливо расшиты. А пояса! Какие пояса! Это не были даже пояса, а бесконечные сложные украшения из разноцветных шерстяных ниток.

К поясам подвешивали девушки серебряные колокольчики, на шее висели ожерелья в пять рядов из разных монеток, и когда девушки выходили гулять – звон стоял на всю Полыновку.

И много жило в Полыновке разного народу, но раньше всех и лучше всех Лёля узнала Марфушу.

Умница была Марфуша, настоящая умница. В школу она приходила в белой вышитой рубашке и в красном фартуке.

В семье, кроме неё, было ещё пятеро детей, и ничем не отличались они от других полыновцев, кроме одного. У всех детей были прекрасные белые валенки.

Отец Марфуши валенки валял. Рядом с их домом был сделан навес, и длинные стояли столы, которые были завалены валенками, самыми разными – белыми и серыми, детскими и взрослыми. Вся Полыновка ходила зимою в валенках, которые свалял Никифор-батей. Так звали Марфушиного отца – Никифор-батей.

«Батей» – это удивительное слово добавляли полыновцы к имени взрослого мужчины, отца семейства, и ничего особенно оно не означало, а просто означало – «дядя», но звучало здорово:

– Здравствуй, Никифор-батей!

А мать Марфушину звали Алёнакай. И это слово «кай» добавляли полыновцы к имени взрослой женщины, означало оно просто «тётя», а звучало серьёзно и уважительно:

– Здравствуй, Алёнакай!

Дома у Марфуши было множество дел, она и отцу помогала и матери, но душа её всегда была в школе. Она прибегала в школу, как только у неё случалась свободная минута. Она помогала Татьяне Дмитриевне: мыла окна, подметала пол и нянчилась с Лёлей. Марфуша мечтала стать учительницей.

А другим важным учеником был в школе Максим. В школу он попал поздно и был старше всех ребят. Мать его была почти совсем слепая, и Максим помогал ей и тесто месить, и хлебы печь. Делал он это очень хорошо. И вообще всё на свете Максим делал очень хорошо: и самовар ставил, и печь топил, и дрова колол, но самое удивительное – он умел нарисовать человеческую руку. А уж это всем известно, кто умеет нарисовать человеческую руку – настоящий художник.

И Максим, и Марфуша, и вообще все полыновцы любили блины. Пшённые блины!

Что за чудо были эти блины – ноздрястые, пушистые!

Есть их надо было прямо со сковородки да макать в сметану и кислым запивать молоком.

В праздничные дни полыновцы приносили в школу Татьяне Дмитриевне простоквашу и сметану в глиняных кувшинах и завёрнутые в чистое полотенце пшённые блины.

На блины собирались в школу ребята. Приходила Марфуша, приходил Максим.

– Хочешь сказку под блины? – спрашивала у Лёли Марфуша.

– А какую сказку?

– Расскажу я сказку длинную, – серьёзно говорила тогда Марфуша, – не простую сказку – блинную. Ну, какую хочешь сказку? На один блин или на два?

– Давай на три.

– Ну так слушай сказку в три блина длиной.

Сказки свои Марфуша рассказывала очень-очень давно, и прошло много лет, прежде чем я их услышал, а потом прошло ещё много-много лет, прежде чем я стал их вам рассказывать. Сейчас уже нет на свете Марфуши, а я ещё есть. Поэтому слушайте Марфушину сказку, как я её вам расскажу.

Марфушина сказка в три блина длиной

Жила-была на свете мышка. Она очень любила блины.

Вот как-то испекла она три блина.

Съела первый блин, а он получился комом – встал у неё в горле – ни взад ни вперёд. Первый блин всегда комом.

«Ну ладно, – думает мышка, – съем второй блин. Второй первого прошибёт».

Съела она второй блин, а он тоже комом встал.

«Не прошибает, – думает мышка. – Съем третий».

Съела третий – и третий делу не помог.

Выскочила мышка из норки, бегает по лесу, приговаривает:

 
Утрясайтесь, блинчики,
Растрясайтесь, пшённые!
 

Добежала она до старого дуба, который рос на опушке.

Встала под дубом и подпрыгивает на одном месте, чтоб блинчики поутряслись.

Услыхал дуб, как мышка блинчики уговаривает, и смешно ему стало. «Вот, – думает, – какая глупая мышка. Шугану-ка я её».

Уронил он жёлудь, да так ловко, что прямо в мышку попал.

Тут первый блинчик и проскочил от страху.

– Что такое? – пискнула мышка. – Что это падает?

Усмехнулся дуб: какая глупая мышка попалась! Шевельнул ветвями и шепнул:

– Небо!

Тут от страху и второй блинчик проскочил, а сама мышка бросилась бежать со всех ног.

– Эй, девушка! – крикнула ей крыска. – Куда бежишь?

– Ой, крыска-сестрица! Небо падает! Понимаешь? Падает небо! Такой здоровенный кусок на меня упал! Бежим!

Напугалась крыска, дунула за мышкой следом. Бежит и думает:

«Уж если небо кусками падает – куда от него убежишь?»

– Эй, грызуны! Куда бежите? – крикнул им заяц.

– Незнамо куда, – ответила крыска, – где небо не падает.

– А чего оно здесь, падает, что ли?

– А ты чего, сам, что ли, не видишь?

Глянул заяц на небо – ого! О-го-го! Падает! Прямо на зайца! И пустился заяц бежать!

Так бежали мышка, крыска и заяц и всем рассказывали, что небо падает. И скоро уже бежали за ними и волк и лиса.

Бегали они, бегали, опять к старому дубу прибежали.

Стоят под дубом, кричат:

– Небо! Дорогое наше небо! Не падай! Умоляем!

– Вы чего это раскричались? – строго спросил их старый дуб.

– Да как же, дяденька, не кричать да не плакать, ведь небо падает.

– Ах вы, чудаки-чудаки, – сказал дуб. – Это вы падёте, и я упаду, а небо будет стоять вечно.

Тряхнул дуб ветвями – посыпались жёлуди. Кому по лбу жёлудь попал, кому – по загривку.

Кинулись звери кто куда – врассыпную. И тут уж, конечно, у мышки и третий блинчик проскочил.

Сказка о полынном языке

Полыновцы часто рассказывали сказки своим детям. Но самое удивительное, что и сказки рассказывали и так просто между собой они говорили на особом, на полынном языке. Казалось, что слова и сами звуки их голоса пронизаны степным ветром, пропитаны полынью.

Давно-давно, в древние времена, пришли сюда люди с Севера, со скалистых морозных гор. Они остановились посреди бескрайней степи – поразила их степь, залитая солнцем, обрадовал запах полыни.

Они остались жить в степи, и у дороги родилась деревня – Полыновка.

А вокруг были русские деревни, русские города. Земля русская приютила полыновцев, стала для них родной землёй.

Вот так и получилось, что рядом с русским народом жил другой народ – полыновцы. По-настоящему народ этот назывался – мокша, а земля вокруг – Мордовия.

Вот уж кому было трудновато, так это Татьяне Дмитриевне. Она-то была русская и учила полыновцев грамоте и письму на русском языке, потому что на полыновском в те далёкие времена не было книг.

Вот, к примеру, на уроке Татьяна Дмитриевна спрашивает ученика:

– Где твоя тетрадка?

А он отвечает:

– Кати коса…

«Какая коса? – думает Татьяна Дмитриевна. – Куда её катить? Нет уж, не буду я катить свою косу».

А коса у ней была – большая, красивая коса, которую она иногда укладывала вокруг головы, а иногда выпускала на плечи.

– Где же твоя тетрадка? Куда ты её девал?

– Кати коза…

Этого ещё не хватало – козу катить!

А на полынном языке «кати коса» означает – «не знаю где», а «кати коза» – «не знаю куда».

Много ещё было странных и красивых слов у полыновцев, и Лёля все эти слова понимала. Она с детства говорила сразу на двух языках.

И было удивительное слово – «ломань».

На полыновском языке это слово означало – «человек».

И Лёля думала: почему же человек – «ломань», ведь люди не ломаются, они так крепко и гордо ходят по дороге?

Однажды она увидела старую бабушку. Совсем сгорбилась бабушка, еле шла по дороге, опираясь на клюку.

– Бабушка, бабушка, – подбежала к ней Лёля. – А ты – ломань?

– Ломань, доченька, ломань. Я ещё человек.

Лёля смотрела ей вслед и долго думала и поняла, что жизнь может и вправду ломать человека, и главное, чтоб не сломала.

Так в Лёлиной голове сливались два языка – русский и полыновский, они помогали друг другу. Иногда Лёля чего-то не понимала на русском, зато понимала на полыновском.

Но мы дальше всё будем рассказывать на русском.

А то ещё, чего доброго, нам скажут: «кати коза», а мы схватим какую-нибудь козу да и покатим её не знаю куда.

Сказка о солдатике

– Ну вот и приехали, – сказал однажды дед Игнат, входя в комнату.

Своими крепкими заскорузлыми пальцами он держал за ухо какого-то чернявого мальчонку. Более чумазого мальчонки Лёля пока в своей жизни не встречала. А ещё он был – кудрявый!

– Цыганёнок! – сказала Татьяна Дмитриевна. – Отпусти его, Игнат.

Дед отпустил, и в тот же миг цыганёнок прыгнул к окну и вылетел бы на улицу, если б дед не успел ухватить его за ухо.

– Откуда ты? – спросила Татьяна Дмитриевна. – Как тебя звать?

– Ква-ква! – ответил цыганёнок. – Ква-ква-ква!

И тут он вытащил из-за пазухи лягушку. Лягушка прыгнула – Татьяна Дмитриевна вскрикнула, а кудрявый снова прыгнул к окну, и лягушка за ним.

Но дед Игнат снова поймал и мальчишку и лягушку. Лягушку отпустил за окно, а мальчика оставил в школе.

Кудрявый наконец понял, что выпрыгнуть за окно ему не дадут.

– Отпусти ухо, дед, – сказал он. – Не буду прыгать.

Дед Игнат отпустил ухо, и кучерявый протянул руку Лёлиной маме и сказал:

– Мишка.

– Откуда ты? – спросила Татьяна Дмитриевна. – Откуда ты взялся?

– С войны, – ответил Мишка. – Я – бродячий солдат.

В тот же день повели Мишку в баню.

– Не хочу мыться! – кричал бродячий солдатик. – Не хочу париться!

Но его отмыли, дали штаны и новую рубашку.

Спать Мишку уложили в сторожке, у деда Игната.

И как только настала ночь и дед Игнат захрапел – Мишка тут же и убежал.

Но и дед Игнат храпел нарочно. Он решил поглядеть, куда бежит бродячий солдатик. А Мишка добежал до ближайшего стога, закопался в него и заснул.

– Пускай себе спит, – решил дед Игнат, вернулся в сторожку, залез на печку и захрапел уже по-настоящему.

С тех пор и жил цыганёнок Мишка в деревне Полыновке, а спал где хотел – то в сторожке, то в стогу сена.

Откуда он здесь взялся – никто никогда не узнал. Наверно, потерялся, отстал от родных цыган, бродящих по полынной степи.

Сказка о том, как Мишка уходил на войну

– А ну-ка пойди сюда, – сказал Мишка Лёле, когда увидел её, и он поманил девочку пальцем.

– Не пойду, – сказала Лёля.

– Иди-ка сюда, иди.

– Не пойду, у тебя там – жаба!

– Где?

– Да вон там.

– Тут, что ли? – спросил Мишка и сунул руку за пазуху. – Да нету здесь ничего. Иди, не бойся.

Но Лёля не пошла к Мишке. Пускай не думает, что она дура. Она ясно видела, что за пазухой у него кто-то шевелится.

– Ну ладно, – сказал Мишка. – Это не жаба, а простая лягушка. Смотри, я её отпущу.

Мишка вытащил из-за пазухи лягушку и бросил её в лужу.

– Иди теперь ко мне, не бойся.

И Лёля подошла к Мишке. А у него за пазухой была вторая лягушка. И он вытащил её и сунул Лёле прямо в нос.

И Лёля, конечно, закричала изо всех сил и отпрыгнула. А Мишка хохотал на всю деревню.

– Ну ладно, – сказал он, отхохотавшись. – Иди снова сюда.

– Не пойду, – сказала Лёля. – Ты – обманщик.

– Да ладно, иди, нету больше лягушек.

– Не пойду, и всё.

– Обижаешь, – сказал Мишка. – Ладно. Я сам уйду в солдаты. Уйду на войну.

– Как это так? – удивилась Лёля.

– А вот так! – сказал Мишка и повернулся спиной. – Вот видишь – ухожу.

Он сделал два шага и остановился.

– Ухожу в солдаты. На войну. А там меня убьют. И все будут плакать. И всё это из-за тебя.

И Мишка снова повернулся к Лёле спиной и пошёл в солдаты. На войну. И Лёле сделалось жалко, что он уходит в солдаты. Он хоть и обманщик, а – весёлый человек. Жалко его убивать.

– Эй, Мишка, – сказала она вдогонку. – Не уходи в солдаты.

Сказка об игре в яйца

– Ну, ладно, – сказал Мишка. – Пока не уйду… а теперь давай яйца катать.

– Как так?

– А вот так, – сказал Мишка и достал из кармана куриное яйцо. – Видишь это яйцо? Оно варёное. А можно играть и неварёными, неважно. А вот смотри – мяч.

И он достал из кармана мячик, сшитый из разных тряпок.

– Теперь кладём яйцо на землю и отходим в сторону. И кидаем мяч. Кто попадёт в яйцо – тот его и съест. Понятно?

– Понятно, – сказала Лёля.

– Ну кидай, – сказал Мишка и протянул Лёле мяч.

Лёля взяла мячик и кинула. Мяч полетел куда-то в сторону, совсем не туда, где лежало яйцо.

– Так, – сказал Мишка, – промазала. Теперь моя очередь.

Он размахнулся и кинул так ловко, что сразу попал в яйцо. Мишка подбежал, схватил яйцо, мигом содрал с него скорлупу и сунул яйцо в рот. С удивлением смотрела Лёля, как Мишка быстро ест яйцо.

– Ну давай теперь ты своё яйцо, – сказал Мишка.

– Какое яйцо?

– Как это какое? Твоё яйцо. Моё мы проиграли и съели. Теперь твоя очередь ставить на кон яйцо.

– А у меня нету яйца.

– Как это нету? У деда Игната за печкой-то, в корзинке. Беги и неси.

– Нет, не могу, – сказала Лёля. – Дед Игнат заругает.

– Ах, ты не можешь?

– Не могу.

– Совсем-совсем не можешь?

– Совсем-совсем.

– Ну тогда я ухожу в солдаты. – И Мишка повернулся к Лёле спиной и пошёл в солдаты.

– Стой, Мишка, – сказала Лёля, – не уходи в солдаты. Я принесу.

Она побежала в школу, взяла из кошёлки яйцо. Яйцо положили на землю, и Лёля, конечно, снова промахнулась, а Мишка сразу попал. От удара яйцо треснуло, потому что было сырое. Но Мишка его быстренько выпил.

– Беги, неси новое.

И Лёля побежала.

Когда Мишка выиграл девять яиц и Лёля побежала за десятым, он крикнул ей вдогонку:

– Эй, Лёля-Лелесь! Надоели несолёные яйца. Неси вместе с яйцом и соли! И хлеба краюху!

И Лёля, конечно, всё принесла.

– Разделим по-братски, – сказал Мишка и разломил кусок хлеба пополам, посыпал солью.

А Лёля задумалась и сказала потом:

– Наверное, ты мой степной брат.

– Как так? – спросил Мишка.

– А так. У каждого человека есть свой степной брат. Мне Марфуша рассказывала.

Марфушина сказка про степного брата

Жила когда-то в деревне Полыновке девочка. Жила она в бедном доме вместе со своей матерью. И не было у неё ни братьев, ни сестёр. А про степного брата она ничего не знала.

Вот заболела мать. А в доме ни хлеба, ни пшена – вода холодная. Напилась мать воды и говорит дочке:

– Иди, доченька, в поле. Позови на помощь своего брата.

– Какого, – девочка говорит, – брата?

– Степного.

Вот пошла девочка в поле, стала там и говорит:

– Братец, братец мой степной, отзовись!

И вдруг слышит шёпот издалека:

– Стё…ё-ё…па… Стё-ё-па…

Обрадовалась девочка, что отозвался брат.

– Стёпа, братец, матушка наша хворает, а в доме нет ничего – только вода холодная.

И тут заволновалась степь, раздвинулись кусты полыни, и показался высокий и странный человек. Он был весь серебряный, как полынь. Одежды – серебряные и волосы. Обнял он девочку и говорит:

– Я Стёпа – твой брат степной.

Вот пришли они домой, и брат быстро наколол дров, согрел воды. А потом сходил к соседям, отдал свой серебряный кафтан за мешок картошки да бутыль постного масла. Наварили они картошки, и матушка пошла на поправку.

Так и стали они жить втроём, матушка, да дочка, да степной брат Стёпа.

А зима была долгая. Скоро кончилась картошка да постное масло, пошёл Стёпа к богатым соседям, променял сапожки серебряные на мешок муки. Так и дожили до весны, и ничего серебряного больше у Стёпы не осталось – только волосы да серебряный зубик.

– Дальше нам не прожить, – сказал Стёпа. – Пойду-ка я на вольные земли. Заработаю денег, а осенью вернусь.

Видят мать с дочкой – делать нечего. Поплакали.

Пошла девочка провожать степного своего брата.

Дошли до реки, остановился Стёпа и говорит:

– Видишь эту ветлу? Это я её посадил. Вон какие листья серебряные. Где бы ни был – я с ветлой этой связан. Вспомнишь обо мне – приходи сюда, посиди под ветлой.

Зашумела ветла, и девочка обрадовалась, что брат оставил ей своё дерево.

– А это – рубашка, – сказал брат и достал из дорожного мешка белую рубашку, расшитую красными узорами. – Эту рубашку я для тебя берёг. Никому не давай её, потому что она – чудесная. А ещё я оставлю тебе свой зубик серебряный.

– Да как же так?

– А очень просто. Зажмурь-ка глаза. Раз, два…

Открыла девочка глаза – и не увидела брата, исчез. А про зубик серебряный она ничего не поняла. Пришла домой, а мать и говорит:

– Ой, какой у тебя зубик серебряный! Откуда?

Дни шли за днями, а от брата никакой весточки. Девочка с серебряным зубиком часто приходила на берег речки, садилась под братской ветлой, слушала шуршание листьев.

Однажды она заметила, что на ветле появились сухие ветки. Листья с них опадали. Заволновалась девочка с серебряным зубиком.

– Плохо брату. Одиноко. Пойду-ка я на вольные земли, помогу брату.

А мать не пускает, за руки держит.

– Пустите, матушка. Вон у ветлы ветки сохнут!

Видит мать – делать нечего, сохнут ветки. Нарядила дочку в рубашку, расшитую красными узорами, заплакала, и упали девочке на грудь две слезы.

– Милая, – сказала мать. – От смерти, от болезни, от беды спасут тебя мои слёзы. Береги их. И в речке не купайся. И зубик серебряный никому не показывай, а то отнимут. Давай лучше воском его залепим.

Так и сделали. Залепили серебряный зубик воском, и пошла девочка на вольные земли. Вот идёт тёмным лесом, а навстречу – тётка Вирява, косматая, губы красные.

– Здорово, девочка. Далёко путь держишь?

– На вольные земли.

– И я с тобой!

– Идём.

Шли они, шли, а солнце печёт. И вот пришли к речке.

– Давай, девочка, искупаемся, – Вирява говорит, – а то жарко.

Вышли они на песчаный бережок, разделись. Залезла девочка в воду, а грудь рукой прикрывает. Вирява сбросила лохмотья, схватила чудесную рубашку, хотела надеть.

– Ой, матушка, тётка Вирява мою рубашку схватила!

И тут послышался голос матери:

– Сейчас, сейчас, дочка! Бегу тебя выручать. Откручу Виряве голову!

Напугалась тётка, откинула чудесную рубашку, снова надела свои лохмотья. Пошли они дальше.

Долго шли, а солнышко всё печёт. И вот пришли к другой реке.

– Давай ещё разок искупаемся, – Вирява говорит. – Я уж теперь рубашку не трону, я твоей матери боюсь.

Разделась Вирява, полезла в воду.

– Ох, как в речке хорошо, – говорит. – Ох, полегчало!

Не выдержала девочка с серебряным зубиком, разделась, полезла в воду. Плещется, а грудь прикрывает, как бы слёзы материнские не смыть. Заметила это Вирява и давай ей воду на грудь плескать. И смыла материнские слёзы.

Выскочила на берег, схватила чудесную рубашку. Заплакала девочка, закричала, да только на этот раз мать не отозвалась.

Нарядилась тётка Вирява в чудесную рубашку и сразу стала красавицей. Скачет на одной ноге, хохочет, вон, мол, я какая! Что делать? Пришлось девочке лохмотья её надевать.

Пришли они на вольные земли, а навстречу – степной брат. Не узнал он девочку в тёткиных лохмотьях, а вот рубашку чудесную сразу узнал.

– Ты кто такая? – спрашивает Виряву.

– Как это кто? Я сестра твоя родная. Али не узнаёшь?

– Не похожа что-то, – сказал Стёпа. – А ну-ка открой рот.

Разинула тётка Вирява рот, а там и нету серебряного зуба!

Засмеялся Стёпа, схватил Виряву за ухо:

– Ты куда мою сестру подевала?

– Ой, пусти, пусти! – Вирява закричала. – Ухо оторвёшь!

– Оставь её, Стёпа, – сказала девочка с серебряным зубиком, отлепила воск и улыбнулась брату.

Обрадовался брат, целует сестру.

– Сестрица, – говорит. – Как я рад, что ты пришла. Так мне было грустно, одиноко. Теперь ты будешь мне помогать.

Так и стали жить брат и сестра на вольных землях. Он землю вольную пахал, хлеб растил, а она ему во всём помогала. А Виряву-то тётку брат за уши хорошенько потрепал, рубашку чудесную отобрал да и отпустил с миром.

Осенью вернулись они домой с богатыми подарками. Хлеба привезли вдоволь, соли, керосину.

– Ну теперь-то уж вы хорошо проживёте зиму, – сказал степной брат. – А мне возвращаться пора.

– Куда это возвращаться?

– Туда, туда, в степь.

– Ой, да что ты?! Зачем? – заплакала девочка с серебряным зубиком. – Останься со мной.

– Нельзя, никак нельзя, сестрица милая. Я ведь – степной человек, полынный. Да ты не горюй. Плохо на душе станет – приходи в степь, позови, я всегда тебе отзовусь.

Поцеловал он девочку – и пропал в степи.

– Отзовись, братец! – крикнула девочка, и степь сразу отозвалась:

– Стё-па… Стё-па…

С тех пор девочка чуть не каждый день ходила в степь и брат всегда отзывался ей. А уж когда ей совсем плохо на душе было, он выходил из полыни, чтобы обнять сестру.