Текст книги "Джоанна Аларика"

Автор книги: Юрий Слепухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Стыдилась бы вспоминать! Так вот, помнишь, как ты тогда ходила – такие волосы до плеч, мне, пожалуй, они больше всего и нравились…

– Вот так комплимент!

– Серьезно, ты тогда еще носила форму колледжа, с такой синей шапочкой пирожком, и на ней герб с девизом…

– Угу, а девиз помнишь? «Vitae Discimus». [36]36
  «Учимся для жизни» (лат.).


[Закрыть]

– И девиз помню, а еще больше помню волосы, как они падали из-под шапочки. Мне всегда хотелось погладить, как котенка. Ну, идем скорее. Знаешь, у меня там есть бутылка шампанского…

– О-о-о!

– Да-да, и даже стоит на куске льда, если он еще не растаял. Так что поторопимся. Ну, а у тебя как? Как дома?

– Дома… – голос Джоанны вдруг стал печальным. – Знаешь, милый, у меня дома очень нехорошо… И потом вообще… я вчера узнала такие неприятные вещи…

– Что такое? – встревожился Мигель. – Ну-ка, рассказывай. Погоди, давай перейдем в тень. Так что там у тебя дома?

Она начала рассказывать. Мигель слушал молча, нахмурившись, не переспрашивая и не задавая вопросов.

– Ну что же, малыш… – сказал он, когда Джоанна закончила свой рассказ, передав и сегодняшний разговор с отцом. – Я скажу так. Видишь ли, о том, что рано или поздно это должно было случиться, ты и так могла догадываться. Взгляды твоего отца ведь не изменились за этот год, верно? Это очень печально, когда между детьми и родителями теряется общий язык, но…

Он пожал плечами и переложил связку книг из левой руки в правую.

– Все дело в том, малыш, насколько твои взгляды являются прочными, насколько ты уверена в своей правоте. Если ты в ней уверена на сто процентов, то нужно суметь сделать соответствующий вывод. Понимаешь, я хочу сказать: сейчас ты, разумеется, не переубедишь отца на свой лад. Позже – я в этом уверен – он и сам поймет, что был не прав. Но пока… Боюсь, что тебе будет очень трудно с ним ужиться. Ну, вот мы и пришли. Узнаешь место?

Джоанна печально улыбнулась.

– Еще бы! Кусты только очень разрослись. А школа мне кажется такой старой-старой… Ой, неужели это Чучо? Небо, я его помню совсем щенком! Чучо, поди сюда, Чучо!

Пес кубарем вылетел из калитки и с налета облаял Джоанну; потом, по-видимому узнав, смутился и отошел в сторону, сгибаясь в кольцо от избытка вежливости.

– Входи, малыш, – сказал Мигель, распахнув перед Джоанной дверь и посторонившись. – Входи, только не пугайся обстановки. Я тут немного прибрал, но на твой вкус…

– На мой вкус это выглядит вполне сносно, – улыбнулась Джоанна, стаскивая перчатки. – Только не стоит держать посуду на книжном шкафу.

– Она вымыта сегодня утром, – с гордостью сказал Мигель. Сняв со шкафа тарелку, он повертел ее перед Джоанной и, подмигнув, поставил на прежнее место. – Так что прошу без критики!

– Я не критикую, милый. Ну, теперь ты можешь поцеловать меня без помех…

…За окном, кого-то приветствуя, оживленно залаял Чучо.

– Кто-нибудь к тебе? – шепнула Джоанна, слегка отстраняясь.

– Очевидно, мои разбойники, – улыбнулся Мигель. – Боишься за свою репутацию?

– За твою, чудак, за репутацию учителя. Моя, надо полагать, все равно уже пропала.

Мигель встал и подошел к окну.

– A-а, я так и знал. Что скажете, друзья?

– Мы за мячом, сеньор профессор, [37]37
  Принятое обращение к учителю.


[Закрыть] – раздался мальчишеский голос. – Мы осторожно, правда…

– А стекло вчера выбили? – спросил Мигель.

– Так это Альберто, он с нами сегодня не играет. Мы осторожно, вот увидите…

– Ладно, мяч я дам, но только с одним условием: играть вон на том пустыре. И если я увижу, что кто-нибудь выбегает за мячом на шоссе, тогда все, прощайтесь с футболом навеки. Почо позавчера чуть не попал под машину. А это что у тебя с коленом?

– Я упал.

– А промыть ссадину не мог? Погоди-ка…

Мигель достал из шкафа потертый футбольный мяч, аптечку и вышел из комнаты, улыбнувшись Джоанне. За окном раздался его голос:

– Давай-ка сюда свое колено, живо.

– Не на-а-адо, сеньор профессор…

– Боишься? Ну как хочешь. Я думал, ты мужчина.

Последовало короткое молчание: очевидно, пострадавший обдумывал свое положение.

– Ладно, мажьте… я вовсе не трус…

– Чудак, я этого и не утверждал. А ну-ка, вот так. Ну что, очень страшно? Сейчас мы это заклеим, и все будет в порядке… Все! Ну, катайте. Да на дорогу чтоб не выскакивали, слышите, вы?

Посмеиваясь, Мигель вернулся в комнату и спрятал аптечку.

– Ты очень их любишь? – спросила Джоанна. – Знаешь, мне сейчас пришло в голову, что ты будешь скучать по своей школе. Кстати, с твоим переводом в столицу ничего нового?

– Нет, жду только нового учителя, чтобы передать дела. Скучать? Вообще буду, конечно… Я к ним здорово привык, да и работа сама по себе интереснее, чем в министерстве. Ведь отцы этих ребятишек никогда не держали в руках книги, понимаешь?.. А тут ты постепенно выводишь его на дорогу, раскрываешь перед ним такие горизонты, о которых он никогда и мечтать не мог. Кто знает, а вдруг среди моих учеников есть какой-нибудь будущий Астуриас или Кардоса-и-Арагон… По-моему, это фантастически интересно!

– Безусловно, милый… Садись сюда ближе. А твое шампанское?

– О дьявол! – вскочил Мигель. – Минутку…

Он выбежал из комнаты и через минуту вернулся с бутылкой.

– Шампанское, конечно, дрянь, – сказал он, разглядывая этикетку, – аргентинское, но марка у него громкая – «Дюк де Сен-Реми». Звучит, а? Можно подумать, что прямо из Франции. Ничего, оно довольно холодное. Открывать? Выпьем за твой приезд.

Джоанна встала и, поднявшись на цыпочки, взяла со шкафа стакан и алюминиевую кружку.

– Мы будем пить за другое, – сказала она и подошла к Мигелю. – Вот что… Ты говорил, я должна суметь сделать выводы из того, что произошло между мной и отцом… вообще из того, что я увидела сейчас дома. Так вот. Мне кажется, я эти выводы уже сделала. Дома я, конечно, долго не останусь: поживу недели две – и потом в столицу, устраиваться с работой. У меня очень хорошие рекомендательные письма, помнишь, я тебе писала про Галиндеса? Ну, и… ты ведь тоже переезжаешь туда же, верно? Поэтому…

Джоанна сбилась и несколько секунд молчала, покусывая губы.

– Впрочем, все это не то… Мигель, я правильно поняла твое последнее письмо? Я хочу сказать: тот вопрос, который ты мне в нем задал…

– Я думаю, ты поняла его правильно, Джоанна, – охрипшим вдруг голосом сказал Мигель и поставил на стол бутылку.

– Так вот… Тогда я тебе отвечу. Я хочу быть твоей женой, и постараюсь быть хорошей. Я даю тебе слово, Мигель, что тебе никогда не придется меня стыдиться, что бы ни случилось…

Минуту Мигель смотрел на нее с немного растерянной улыбкой, потом схватил ее руки и прижал к своему лицу.

– За это нужно выпить, правда? – шепнула Джоанна.

Два часа пролетели незаметно. Шампанское было выпито, и голова от него слегка кружилась. Кружилась она и от поцелуев, и от ласкового шепота, и от безмолвных взглядов, и от планов на будущее. Было решено много вопросов большой важности: в каком районе искать квартиру, дорого ли придется платить за две небольшие комнатки с кухней и какую мебель покупать – новую, в рассрочку, или подержанную, – и как назвать первого ребенка, и многое другое. Потом за окном в кустах что-то затрещало, и в комнату, мягко подпрыгивая, вкатился футбольный мяч.

– Мы идем обедать, сеньор професор! – крикнул звонкий голос. – После еще придем!

Джоанна взглянула на часы.

– Ох, уже первый час… Милый, мне нужно ехать, у нас сегодня обедают какие-то питекантропы, и я должна присутствовать…

– Брось, – шепнул Мигель, прижимая ее к себе, – пообедают и без тебя… Ты им только аппетит испортишь.

– Не-ет, сегодня я буду вести себя хорошо, – засмеялась Джоанна, – чинно, как полагается благовоспитанной сеньорите из хорошего общества. Что ж делать, приходится соблюдать конванаисы! [38]38
  То есть приличия, условности.


[Закрыть]

– Становишься благоразумной?

– Нет, что ты! Благоразумной я, наверное, никогда не буду, но я уже становлюсь трусихой. Сегодня отец разговаривал со мной таким тоном, что я просто испугалась: вдруг возьмет и задаст мне трепку? К сожалению, он таков. И я дала себе слово по возможности избегать конфликтов. Тем более что терпеть осталось не так уже долго, не правда ли?

– Конечно, малыш. Так будет лучше.

Джоанна затихла в его объятиях.

– Мигелито…

– Да?

– Скоро мы уедем?

– Очень скоро, малыш. Как только сдам школу, может быть, даже через неделю.

– Как хорошо… и сразу в столицу?

– Ну да. Ты же знаешь, я должен получить новое назначение.

– Но отпуск у тебя будет?

– Очевидно, малыш. А что?

– Понимаешь… Если тебе дадут, отпуск, я тоже могу подождать со своей работой, – мы сможем уехать куда-нибудь недели на две хотя бы. И будем совсем-совсем одни, понимаешь? Я, знаешь, что думала…

– Да?

– Мне сначала хотелось уехать на Атитлан, пожить в рыбачьей хижине, но потом я придумала даже лучше. Знаешь, куда мы с тобой убежим? В Антигуа! И жить будем не в отеле – там всегда слишком много туристов, – а лучше найдем где-нибудь комнатку или даже просто поставим палатку среди развалин. Ты был в Антигуа? Ведь прелесть, правда?

– Ну… там, конечно, красиво, ничего не скажешь.

– Как спокойно ты это говоришь! – с досадой воскликнула Джоанна. – Ты просто равнодушен к таким местам, вот что. А меня ты можешь считать романтической дурой, но ничего красивее Антигуа я не знаю. Поедем туда, Мигелито! Ты представляешь, солнце, цветы и развалины, и мы будем там как две ящерицы. Большая и чуть поменьше. Неужели вас не прельщает такая перспектива, дон Лагарто?

– Кого она не прельстит! Если удастся, мы так и сделаем.

– Не смей говорить никаких «если»! – Джоанна капризно ударила его кулачком. – В конце концов это зависит только от нас. Или ты думаешь, я буду спрашивать разрешения у отца? Nuts! [39]39
  Дудки! (Англ. идиом.)


[Закрыть]В двадцать три года…

– Давай-ка сюда ухо.

– Что? – изумленно осеклась Джоанна. – Какое ухо?

– Все равно, можно левое. Кто сейчас сказал «Nuts»?

– Ой, я и забыла! Прости уж на этот раз, а, Мигелито? Ну, будь хорошим…

– Ты же сама изобрела эту систему, а теперь уклоняешься от выполнения?

– Ну, послушай, это просто нечестно! За весь день ты услышал от меня первое английское слово!

– Только потому, что я уже четыре года деру тебя за уши за каждое «йес» и каждое «о’кэй». Иначе ты и до сих пор говорила бы так же, как в свой первый приезд из Нью-Йорка.

– Ну хорошо, хорошо. Можешь драть на здоровье, – Джоанна вздохнула и, приподняв голову, покорно подставила ухо. – Только не очень больно!

– Ладно уж, на этот раз прощаю.

– Какой добрый! Так мы поедем в Антигуа?

– Да, если все будет в порядке.

– Нет, это просто немыслимо! Что ты все каркаешь? Тебе же обещали отпуск…

– Не в отпуске дело, малыш. Я имею в виду другое. Ты же знаешь, какое сейчас положение.

– Ах, так это из-за поли-и-итики… – протянула Джоанна удивленно и чуть насмешливо. – Ну, это уж просто паникерство! Вот увидишь, ничего страшного не случится. Неделю назад я и сама боялась, да и не только я – все наши на факультете. Когда сказали, что янки требуют созыва Консультативного совещания и хотят поставить вопрос коммунистической инфильтрации в Гватемале, мы все думали, что нам придется удирать сломя голову. Честное слово, мой чемодан целую неделю стоял упакованным! И только в понедельник, когда я уже собиралась в аэропорт, вдруг прибегает Глория Раскон – эта кубинка, помнишь, я про нее писала, – и говорит, что Консультативное созвано не будет. У нее дружок в Совете ОАГ, уж она-то всегда в курсе дел. Мы все страшно обрадовались: ясно, мистер Даллес пошел на попятную! Клянусь чем хочешь, он испугался. Разве нет?

– Возможно, малыш. Но…

– Опять эти твои мерзкие «но»! – Джоанна вырвалась и пересела чуть подальше от Мигеля. – Не хочу ничего слушать! Никакого напряженного положения, никакого кризиса! Ничего не хочу знать о политике, слышишь? Я хочу уехать с тобой в Антигуа, жить среди цветов и развалин и быть ящерицей. И чтобы со мной был ящер. Я хочу в Антигуа, я хочу в Антигуа! – запела она, дурачась и подпрыгивая на скрипучей койке. Потом снова прижалась к Мигелю и посмотрела на него умоляюще: – Ну Мигелито, ну хотя бы на десять дней, хорошо? А потом поедем прямо в столицу и начнем наводить там порядки – ты в министерстве просвещения, а я в прессе. Мы им покажем, как нужно работать!

– Покажем, еще бы! – согласился Мигель. – Ты меня упрашиваешь, будто я против поездки в Антигуа! Разумеется, мы туда съездим и проживем столько, сколько ты захочешь. Нужно только, малыш, чтобы ты отдавала себе отчет в реальном положении вещей…

– Ох! – сказала Джоанна уже серьезно. – Слишком хорошо я отдаю себе этот отчет, Мигелито. Может быть, поэтому мне и хочется пожить несколько дней без газет и без радио… Послушай, милый… Есть один вопрос, который страшно тревожит меня.

– Я слушаю, дорогая.

Джоанна помедлила, сдвинув брови.

– Понимаешь, об" этом даже трудно говорить… У тебя есть сигаретка? Или достань из моей сумки, у тебя слишком крепкие… Спасибо. Понимаешь, Мигель, то оружие, о котором мы с тобой говорили… в последнее время бывали случаи, чтобы его находили в наших местах?

– Ну, был, на прошлой неделе.

– Где? – спросила Джоанна тихо и быстро, разгёِܐРДжоанна тихо и быстро, разглядывая тлеющий кончик сигареты.

– Где-то возле Кебрада-дель-Манадеро, точно не знаю. А что случилось?.

– Ничего. Просто я думала сегодня… пока ехала к тебе… Мигель, послушай, – Джоанна подняла голову и в упор посмотрела на него большими неулыбающимися глазами. – Скажи совершенно честно: что ты думаешь о моем отце?

– О твоем отце? – растерянно переспросил Мигель. – Но что именно, малыш? Человека ведь можно оценивать в разных аспектах…

– Да, я понимаю… Видишь ли, я думала вот что: все это оружие явно забрасывается к нам для того, чтобы… ну, чтобы в случае каких-нибудь беспорядков им воспользовались оппозиционеры. Ты знаешь, Мигель, политические убеждения моего отца. Так вот, неужели возможно, что и он в случае чего мог бы… воспользоваться этим оружием? Ведь ты понимаешь, Мигель, это совершенно разные вещи: ругать правительство и быть в оппозиции или взять в руки оружие. Это уже государственная измена, измена своей стране… Мигель, я просто не допускаю мысли, чтобы мой отец мог оказаться изменником! Ведь правда, Мигель? Скажи, что этого не может быть!

Мигель осторожно взял сигарету из пальцев Джоанны и бросил в пепельницу.

– Я думаю, малыш, что этого быть не может. Ты совершенно права, оппозиционер – это еще не изменник. Это совершенно разные вещи. Я не думаю, чтобы дон Индалесио мог изменить своей стране. Но изменники могут быть в числе его друзей, вот что плохо.

– В числе друзей есть безусловно… – тихо сказала Джоанна. – Небо, до какого ослепления может иногда дойти умный человек!

Помолчав, она рассеянно взглянула на часы и ахнула.

– Мигель, я пропала! – Она вскочила, поправляя прическу. – Меня сгрызут заживо…

– Ничего, у тебя у самой есть зубки, – Мигель тоже встал и обнял ее. – Завтра приедешь?

– Конечно. Приеду пораньше и постараюсь остаться на целый день. А дома что-нибудь придумаю.

Джоанна раскрыла сумку, заглянула в зеркальце и тронула карандашом губы.

– Если ты против того, чтобы целоваться на улице, – решительно сказал Мигель, – то я воспользуюсь последней минутой.

– Погоди, – засмеялась Джоанна, – еще опять заглянет какой-нибудь из твоих питомцев… будущий Кардоса-и-Арагон… Тссс!..

Разомкнув его руки, она потянулась к окну и дернула за шнурок. Камышовая шторка упала, развернувшись с сухим треском, и в косом солнечном луче, пойманном ею, как мышеловкой, заплясали веселые пылинки.

Глава 7

Педрито разругался с хозяином перед обеденным перерывом, час назад. Хозяин был страшный прохвост и реакционер, настоящий кангрехо; [40]40
  Cangrejo («краб») – так называли в Гватемале закоренелых противников режима Арбенса.


[Закрыть]правда, до сегодняшнего дня Педрито обращал на это мало внимания: в конце концов ученику не обязательно иметь одинаковые убеждения с хозяином, и если уж сами механики терпели реакционные взгляды дона Тачо, то ему и вовсе не стоило мешаться в это дело.

А сегодня получилось так, что вмешаться пришлось. С утра вроде все было хорошо, Педрито явился на работу, как обычно, раньше всех, поговорил о футболе с негром-сторожем, выкурил пополам с ним последнюю сигарету из пачки, подаренной гринго Томпсоном, подмел и полил цементный пол в конторке, до блеска протер стекла. К восьми часам начали сходиться механики: хмурый, вечно чем-то озабоченный контрамаэстро [41]41
  Contramaestre (исп.) – мастер.


[Закрыть]Гальван, весельчак Руис – большой специалист по регулировке новых гидравлических муфт и страстный любитель петушиных боев, толстый кузовщик Васкес, электрик Корвалан в щегольском светло-синем американском комбинезоне с тройной белой строчкой по швам. Позже других, как всегда, примчались подмастерья Чакон и Петйсо; прыгая в дверях раздевалки на одной ноге и не попадая в штанину, Чакон стал было пересказывать вчерашний фильм, но Васкес прикрикнул на него и велел зарядить карбидом сварочный аппарат. Рабочий день начался.

Педрито пришлось лезть под машину, нужно было снять прогоревший выхлоп со старого «форда». У всей этой восьмицилиндровой серии трубопровод охватывает мотор снизу цепкой клешней, концы которой обычно намертво прикипают к обоим выхлопным коллекторам; к тому же механик, ремонтировавший машину в последний раз, сжульничал и вместо бронзовых гаек поставил обычные железные – чтоб ему на том свете откручивать такие собственными зубами!

Провозившись с болтами не менее сорока минут и вылив на них целый бачок пенетрита, он отпустил, наконец, гайки левого фланца, лег на тележку и закатился под машину – насладиться заслуженным отдыхом. Утро выдалось жаркое, и железная крыша мастерской уже начала накаляться, но здесь, внизу, было прохладно. Педрито лежал на спине, разглядывая грязный, в масляных подтеках картер, насвистывал «Халиско Блюз» и усердно звякал и стучал гаечными ключами, обманывая бдительность контра-маэстро. Время от времени он даже прерывал свист и начинал охать и ругаться сквозь зубы, громко проклиная изобретателей такого неудобного трубопровода. Получалось это так выразительно, что проходивший мимо Гальван посочувствовал ему и посоветовал не жалеть пенетрита.

– Да я уж целый литр вылил! – жалобно отозвался Педро и показал зубы в беззвучном смехе. А что? Попробуй тут не схитрить – заездят в одну неделю. Всякий ведь считает, что если человеку семнадцать лет, то нужно непременно ему давать самую неприятную работу…

Отошедший от машины контрамаэстро сказал кому-то «добрый день». Педрито повернул голову и из-под колеса увидел стройные ножки конторщицы сеньориты Агиляр. Он оттолкнулся и выехал со своей тележкой на свет божий, чтобы увидеть все остальное, но опоздал: сеньорита уже скрылась за дверью конторы. Со вздохом разочарования он встал и принялся за фланец правого коллектора: отлеживаться дольше было опасно, следом за сеньоритой всегда появлялся сам хозяин. Обычно он высаживал ее за углом, сидя в машине, выкуривал сигарету и только после этого подкатывал к мастерской. И думал при этом, что никто ничего не замечает. Этакий дурень! Трудясь над своими гайками, Педрито продолжал беззвучно посмеиваться.

– Послушай, чико, [42]42
  Chico – обычное в Южной Америке обращение к подростку (ж. р. – chica).


[Закрыть] – сказал подошедший Корвалан, – тебе здесь еще надолго?

– Могу и поторопиться, – с готовностью отозвался Педрито. – Нужна помощь?

Корвалан бросил на верстак несколько отрезков высоковольтного провода в лакированной изоляции и высыпал латунные наконечники.

– Напаяй мне эти штуки, как кончишь, – сказал он. – Идет? С одного конца прямой, а с другого вот этот загнутый…

– Знаю, – успокоил его Педрито. – В первый раз, что ли?

– Только аккуратно, чико. На митинг сегодня идешь?

– А какой?

– Да ведь сегодня семнадцатое июня, вторая годовщина подписания декрета номер девятьсот. Забыл?

– Чего там забыл, просто из головы выскочило, – солидно сказал Педрито. – Все эти декреты разве запомнишь? Пойду, ясно!

– Ну, тогда давай вместе, сразу после работы…

Педрито с восхищением проводил глазами Корвалана и принялся за дело уже всерьез, торопясь покончить с проклятой трубой. Работать с электриком всегда было приятно – работа чистая и интересная, – да и сам электрик был для Педрито предметом постоянного восхищения и подражания. И не только из-за роскошного комбинезона, хотя это тоже играло свою роль; Корвалан в совершенстве знал сложное электрическое хозяйство самых новейших американских машин, несмотря на это, никогда не задирал нос и был хорошим товарищем, а на танцах всегда появлялся с самой красивой девчонкой. Педро мечтал выучиться на электрика и во всем стать похожим на Эрнесто Корвалана.

На этот раз хозяин что-то запаздывал. Может быть, сегодня сеньорита Агиляр действительно пришла на собственных ножках? Педрито уже успел разобрать свой трубопровод, помыть в керосине руки и с важным видом сесть за верстак, когда дон Тачо Ривера появился, наконец, в мастерской. Уже по тому, как он поздоровался с Гальваном, буркнув остальным общее приветствие, Педрито сразу почуял: патрон не в духе. Аккуратно обжимая наконечник на зачищенном конце провода, он снова беззвучно рассмеялся. Можно держать пари, что Инесита ночевала дома!

С приходом хозяина в мастерской стихли посторонние разговоры. В одном углу Руис вместе с Петисо стрекотали лебедкой, извлекая мотор из поставленного на капитальный ремонт «джи-эм-си», в другом – деловито колотил своими молоточками Васкес, занятый выпрямлением смятого в аварии капота. Из моечного бокса, где орудовал сторож, прирабатывающий в свободные часы мытьем машин, слышались глухая ритмичная стукотня компрессора и гул бьющей о железо сильной струи. Сам дон Тачо, уже переодетый в комбинезон, забрался вместе с Гальваном в смотровую канаву и разглядывал вскрытый коленчатый вал шестицилиндрового «плимута», время от времени сердито покрикивая на беднягу Чакона, светившего им переносной лампой. Корвалан, насвистывая «Халиско Блюз» (у него-то и перенял Педро этот мотивчик), возился в отделении зарядки аккумуляторов. Инес Агиляр красила губы за своей стеклянной перегородкой. Все было мирно, и ничто не предвещало скандала.

Потом дон Тачо вылез из смотровой канавы, еще более не в духе, и сразу же запутался в кабеле переносной лампы, которую Чакон не успел убрать. Громко обозвав беднягу подмастерья ослом, хозяин прошел в конторку, и уже через минуту оттуда послышались крики: сеньорита получала нагоняй за какую-то утерянную или неотправленную фактуру.

– Какая это муха его сегодня укусила? – спросил Педрито у Чакона. – Кидается на всех как бешеный…

Чакон молча, с расстроенным видом, пожал плечами. Этот парень принимал слишком близко к сердцу всякую ерунду, даже хозяйский выговор; эта черта характера была просто удивительной в парне, который не пропускал ни одного ковбойского фильма и собирал комиксы про Хопалонга Кассиди и Дика Марвела.

– Плюнь, – сказал Педрито. – Подумаешь! Слышишь, Инесита тоже получает свое. Сегодня достанется всем, будь уверен. На митинг идешь?

. – Пойдем, – вздохнул Чакон, продолжая сматывать кабель.

Можно было подумать, что дон Тачо подслушал их разговор. Не успел Чакон ответить насчет митинга, как хозяин оставил в покое плачущую сеньориту Агиляр и вышел из конторки. Педрито как раз допаивал последний наконечник.

, – После работы поедешь со мной в одно место, – хмуро сказал дон Тачо, останавливаясь возле верстака и закуривая. – Нужно установить холодильник. Часа на три, оплачу как сверхурочные.

Педрито отложил паяльник и полюбовался аккуратно прилаженным блестящим наконечником.

– Сегодня не выйдет, дон Тачо, – сказал он с сожалением.

– Что значит «не выйдет»? – нахмурился тот еще больше. – Я тебя не в гости приглашаю! Сказано – нужно сделать сегодня…

– Но если человек не может? – резонно возразил Педрито. – Если у человека важный митинг сразу после работы, что тогда?

Дон Тачо, видимо, едва удержался, чтобы не вспылить.

– Послушай, парень, – сказал он угрожающе. – Ты брось на работе заниматься шуточками, иначе вылетишь на улицу! Меня твои дурацкие митинги не интересуют, ясно тебе?

Как раз в ту минуту Корвалан вышел из аккумуляторной и остановился с вольтметром в руках, глядя на Педро, как тому показалось, с любопытством. В другое время тот, может, и смолчал бы, но в присутствии Эрнесто счел отступление невозможным.

– Ну, а меня не интересуют ваши дурацкие холодильники, – сказал он, собирая с верстака готовые куски провода. – Я же вам сказал: митинг очень важный, по поводу аграрной реформы…

– А тебе что за дело до этой реформы? – уже не сдерживаясь, заорал дон Тачо.

Васкес сразу прекратил греметь своими выколотками, Руис и подмастерье Петисо тоже оставили работу, прислушиваясь к начавшейся ссоре. Корвалан из-за спины хозяина успокаивающе кивал головой.

– Много ты в ней понимаешь, щенок! – продолжал кричать взбешенный хозяин. – Я тебе говорю еще раз: или ты работаешь, или ступай на улицу и митингуй, сколько влезет, с такими же голозадыми! Реформа ему понадобилась, видали вы!

– Я не щенок, сеньор, – с достоинством ответил Педрито, – меня зовут Педро Родригес, если вы этого не знали. А что до реформы, так она нужна всем, кроме разве таких вот кангрехос, как вы. Эти-то и в самом деле бесятся, как только про нее услышат…

Корвалан, подошедший между тем совсем близко к спорящим, сделал еще шаг и стал рядом с Педрито, небрежно поигрывая тяжелым рогатым вольтметром. Впрочем, Педрито и сам отлично мог бы постоять за себя: худощавый и крепко сбитый, он не был ни коротышкой вроде Петисо, ни растяпой вроде Чакона. Так или иначе, патрон его не ударил. Он только бешено глянул и пошел к конторке, бросив через плечо:

– Убирайся к черту! Чтобы завтра тебя здесь не было!

Потом он содрал с себя комбинезон, сел в машину и уехал.

– Вот нужно было связываться! – укоризненно сказал Корвалан, предложив Педро сигарету. – Нашел с кем спорить, умник!

– А кто с ним спорил? – возразил Педрито с досадой. – Он же сам начал, верно?

Он и сам уже немного раскаивался, и поэтому особенно неприятно было слушать всякие замечания. Раскаивался он не в том, что ответил грубостью на грубость патрона, а что довел разговор до того градуса, когда оскорбления начинают сыпаться сами по себе. Можно было отказаться как-то иначе, а не сразу закусывать удила. Ну да черт с ним! Жаль только уходить из хорошей компании. Не говоря уже об Эрнесто, ребята здесь подобрались ничего, даже контрамаэстро не такой зануда, как бывают в других местах.

Все, побросав работу, столпились вокруг Педро и Корвалана; прибежала даже легкомысленная Инесита, уже успевшая с помощью косметики привести в порядок заплаканные глазки.

– Хорошо ты ему сказал! – крикнула она. – Он и есть самый настоящий мерзкий кангрехо!

– Ты, чика, лучше помолчи, – сказал Гальван по обыкновению хмуро. – Кто бы он ни был, а с патроном так разговаривать не годится. Ты дурень, Педро…

– А чего ж он? – огрызнулся Педрито.

– Что «чего»? Он теперь оказался прав, понятно это тебе? Ты мог и не соглашаться на сверхурочные, я в этом смысле ничего не говорю, а оскорблять патрона не годится. И если он тебя уволил теперь, то ничего с этим не поделаешь, сам виноват. За отказ работать сверхурочные он уволить не может, здесь мог бы вмешаться синдикат, а оскорбление – дело другое…

– Ну и ладно, – Педрито пожал плечами. – Плакать не буду, подумаешь!

– А плакать не надо, – сказал Гальван. – Надо думать, вот что. Ну ничего, всякий урок на пользу, другой раз будешь умнее. Что он тебе сказал насчет завтрашнего дня, не обращай внимания, по закону ты можешь работать еще неделю. Пока не подыщешь новое место.

– Очень нужно! – буркнул Педрито, затягиваясь сигаретой. – Сегодня же после обеда и уйду.

– Как знаешь. Я насчет тебя спрошу в одном месте, может, возьмут. Ладно, давайте работать, скоро перерыв. Руис, ты этот мотор пока не вскрывай. После обеда придет владелец, сделаем при нем…

Механики разошлись. Педрито собрал готовые куски провода с напаянными наконечниками и отдал Корвалану.

– Готово, Эрнесто, все восемь штук.

– А ну-ка?.. Молодец, чико, сделано как надо. Это для докторского «бьюика»; заодно поставь их на место – как раз до обеда управишься. Старые выкинь, только колпачки поснимай и надень на новые, если целы. Если не хватит, поищи у меня в ящике. Порядок не перепутаешь?

– В первый раз, что ли? – вздохнул Педрито. Сейчас ему еще меньше хотелось уходить из мастерской. – Да там есть маркировка на самом блоке, где написано «фиринг ордер».

– Верно, – Корвалан потрепал его по плечу. – Вот по маркировке и проверишь. Только не «фиринг», а «файринг» – так нужно говорить. Валяй, чико. Одеяло не забудь!

Педрито печально шмыгнул носом и отправился к стоящему в углу нарядному темно-синему «бьюику» – самой красивой из всех машин, с которыми приходилось иметь дело механикам сеньора Риверы. Богатый владелец «бьюика» был постоянным и выгодным клиентом, так как часто заезжал сюда то для профилактики, то для текущего ремонта, то просто для того, чтобы красавицу машину помыли и навели на нее зеркальный блеск; но он требовал одного – чтобы к мотору не допускали учеников. Возможно, у него и были на это свои причины, но Педрито всякий раз при взгляде на синий «бьюик» чувствовал обиду за все свое сословие. Потеть по два часа, натирая зеркальный кузов пастой «симониз» и полируя его мягкой фланелью, это можно! А покопаться в моторе нельзя. Где справедливость?

Со стороны Эрнесто это было сейчас просто здорово– дать именно ему сменить на «бьюике» проводку высокого напряжения. Да, Эрнесто настоящий товарищ. Просто не хочется думать, как это он будет работать где-то в другом месте, не видя рядом Эрнесто Корвалана.

Педрито подошел к машине, отщелкнул правый замок капота, поднял тяжелую крышку и закрепил подпоркой. Мотор, тоже окрашенный в синий цвет и до блеска протертый масляными тряпками, уже одной своей непривычной длиной вызывал представление о мощи и скорости. Этот тип мотора, которым снабжены все последние выпуски «бьюика», называется «Шаровая молния» – так однажды перевел ему Эрнесто Корвалан это слово, во всю длину отштампованное на крышке клапанной коробки. «Фире-балл» – так это выглядит, а как читается, нужно спросить у Эрнесто. У этих янки всегда написано так, а читать нужно вроде иначе. Не «фирин», например, а «файринг». Странный народ эти янки, все у них не как у христиан.

Педрито аккуратно застелил старым байковым одеялом правое крыло, чтобы не запачкать зеркальный лак, и принялся выдергивать старые провода из крышки распределителя. Да, останься он тут, Эрнесто мог бы очень скоро сделать из него электрика. И вообще неизвестно, легко ли будет найти новую работу. В столице было бы совсем иное дело, а Халапа – это все же не такой уж большой город. Хотя и не деревня. Не какая-нибудь там Крус-Крусита. Ну что ж, если не найдется ничего подходящего здесь, можно ведь и уехать… Вряд ли тетка будет так уж его удерживать. До сих пор по крайней мере она всегда говорила, что от племянника больше хлопот, чем помощи.