Текст книги "«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник)"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Глава 7

Кравцов полз впереди, ощупывая перед собой землю руками. Предосторожность не лишняя: хоть и шел днем бой на нейтралке, а риск нарваться на мину оставался. Противотанковая нам не страшна – не сработает под весом человека, а вот противопехотная искалечит. И немцы сразу поймут, что на нейтралке кто-то есть – огонь откроют; вся группа медным тазом и накроется. Потому продвигались медленно.

Впереди послышался немецкий разговор, но приглушенный какой-то. Так бывает, когда в доте или дзоте разговаривают, а звук через амбразуру доносится. Группа замерла, ожидая решения командира. В принципе можно было попробовать взять в плен и этих. Задание наше – взять «языка», про офицера речи не было. Командование хотело знать: кто перед ними стоит, что за часть?

Кравцов решил не связываться с дотом. Да я и сам так же поступил бы: пулеметчиков как минимум там двое, а может, и больше. В узкую дверь все разом не ворвутся, стрелять нельзя, значит, без шума не получится.

Командир взвода все эти обстоятельства принял во внимание и махнул рукой влево. Группа поползла влево, перед немецкими позициями, параллельно траншее, зияющей черным в темноте ночи. Вроде тихо, не слышно разговоров, дымком сигаретным не тянет.

Подобрались к самой траншее. Кравцов заглянул в нее и махнул нам рукой – чисто.

Мы спустились в траншею. Она шла, как и положено, зигзагами. Делалось это для того, чтобы при попадании снаряда или бомбы осколки не разлетались по траншее далеко, не поразили сразу многих, да и взрывная волна на изгибе гасла. Сейчас нам это было на руку, потому как нас видно не было.

Рядом, метрах в пятнадцати, за ближним изгибом, хлопнула ракетница. В небо взмыла осветительная ракета, залив на несколько секунд нейтралку белым мертвящим светом. Мы инстинктивно присели.

– Надо ракетчика брать! – прошептал командир. – Подберемся к тому изгибу, дождемся, когда он выстрелит и – броском к нему. После выстрела он секунду-две видеть толком ничего не будет.

Мы подобрались к повороту траншеи. Кравцов осторожно высунул голову, потом повернулся к нам и показал один палец. Это хорошо, значит, немец один, хлопот меньше будет. Мы стали ждать. Когда же немец выстрелит? Хлопок ракетницы раздался неожиданно. Кравцов бросился вперед, следом – опытный разведчик Салов, за ним – уж я. Последний из наших, Кукин, остался в траншее прикрывать нас сзади.

Кравцов стремительно, в два прыжка, достиг немца, рубанул его ребром ладони по шее, оба упали. В темноте шла борьба, видно было плохо, да мне и Салов закрывал обзор.

Раздался чей-то приглушенный вскрик. Салов наклонился, засунул немцу в рот кляп и стал связывать его. Вдвоем с ним мы с трудом подняли гитлеровца и забросили его на бруствер. Нашей задачей было тащить пленного к своим позициям, а Кравцов и Кукин должны были нас прикрывать. Это было обговорено еще до выхода группы.

Мы с Саловым ползли сами и за френч тащили немца. Здоров, битюг, тащить тяжело.

На середине нейтралки свалились в воронку перевести дыхание. Вскоре к нам присоединился Кукин.

– А командир где?

– Не видел. После того как «языка» повязали, он за мной полз.

– Тащите немца вместе с Саловым, я – командира искать.

– Чего его искать, в темноте небось мимо нас прополз. В нашей траншее встретимся, он мужик тертый.

Но я выбрался из воронки и пополз назад. Буквально через полсотни метров наткнулся на Кравцова. Он лежал, уткнувшись лицом в землю. Я тронул его за плечо. Он очнулся, поднял голову.

– Командир, Илья, что с тобой?

– Немец где? – еле слышно спросил Илья.

– Ребята его тащат к нашим окопам.

Лейтенант засипел, силясь опереться на руку. Черт, темно как. Я ощупал его грудь, живот – вроде сухо. А вот правый бок гимнастерки был мокрым и липким. Когда же его ранило? Я и выстрелов не слышал. Перевязать бы его, но не на нейтралке.

Я ухватил Кравцова за поясной ремень и потащил за собой. Тяжело давался каждый метр. Командир с виду вроде и невелик был и не грузен, а тащить – тяжело.

Миновали воронку, где мы только что дыхание переводили. Я заглянул в нее – уже никого. Значит, парни потянули немца вперед. Полежал пару минут и потащил Кравцова дальше. Да где же наши траншеи?

Неожиданно почувствовал, как рука угодила в пустоту, и раздался возглас: – Петр, наконец-то! Здесь высоко – осторожней!

– Помогите – принимайте командира.

Высунувшиеся из траншеи Салов и Кукин на руки приняли Кравцова и бережно опустили на дно окопа.

Я с двумя автоматами скатился вниз и, тяжело дыша, отвалился к стенке. Стоящий рядом боец охранения протянул мне флягу:

– Выпей друг! Сейчас и ротный подойдет – ему уже передали.

Разведчики склонились над стонущим Ильей.

– Чем же его зацепило так? – горько всхлипнул Салов. – Потерпи чуток, командир, я щас, щас! – потянулся он в карман за бинтом.

Индивидуальным пакетом поверх гимнастерки перевязали Кравцова. По траншее к нам спешили командир роты и два бойца.

– Ну что разведка, взяли немца?

– Взяли, взяли – вон сопит! Дай людей – командира в медсанбат отнести. Ранен он.

Салов повел пленного, а я с Кукиным и двумя бойцами на плащ-палатке несли раненого Кравцова.

Когда вышли к штабу, я увидел на поясе пленного пустые ножны от штыка. Так вот кто командира ранил там, в траншее… Потому и вскрикнул он. А я-то думал, это Кравцов немца помял.

Мы сдали пленного и – сразу в санбат, а там уж сестрички, дежурившие ночью, подключились, подготовили Кравцова и – на операционный стол.

– Крови много потерял, хотя ранение не смертельное, – покачал головою военврач.

Мы уже выходили из санбата, когда дверь распахнулась, в приемную комнату вбежала встревоженная девушка, на ходу застегивая пуговицы гимнастерки.

– Кто? – выдохнула она, бросив взгляд на одежду, лежавшую на полу, окровавленную гимнастерку с кубарями. – Илья?

Я мрачно кивнул.

– Что ж вы так…

У девушки перехватило дыхание, на ее глазах навернулись слезы.

Не в силах видеть ее отчаяние, я вышел на улицу.

Мы понуро пошли во взвод, умылись наспех и – спать. Дело-то шло уже к утру, часа через два – рассветет.

На следующий день меня вызвали в штаб, где я узнал, что сведений от пленного получили мало. Их полк перебросили на Восточный фронт всего-то два дня назад. Составил – за командира – рапорт о ночной вылазке. Меня, как старшего по званию из оставшихся во взводе, назначили его командиром. В принципе для меня быть командиром – не ново, но раньше я все-таки командовал танковым взводом и ротой, а не разведчиками. И хотя разведка у нас не стратегическая, а все же навыки нужны, знания специальные. Но и штабистов я прекрасно понимал: где им сейчас взять подготовленного офицера? Вот и в звании повысили – до старшего сержанта. Потому, вернувшись во взвод, я взял у старшины парочку треугольничков и прикрепил на петлицы. Теперь я уже знал: сержант имел два треугольничка, старший сержант – три, а старшина – четыре. Собственно для меня, старшего лейтенанта с

военным образованием, это повышение такого уж большого значения не имело, но дед, я думаю, порадовался бы.

А через день меня снова вызвали в штаб.

– Вот что, Колесников. Я понимаю – местность не успели изучить, трудно ориентироваться. Но нужен «язык» – лучше офицер. Если карта при нем будет – совсем хорошо. Приказ ясен?

– Так точно.

– Исполнять.

Вернувшись во взвод, я начал прикидывать, кого взять в группу. Салова и Кукина – обязательно, они опытные, не раз уже в тыл к немцам ходили. А еще кого? К стыду своему, я понял, что знаю своих сослуживцев плохо. Нет, конечно, в лицо я их всех знал, помнил фамилии, звания. Но вот какими боевыми качествами они обладали? Кравцов людей во взвод отбирал сам и трусов не взял бы. Но каждый человек индивидуален, тем более разведчик. Один хорошо стреляет, другой великолепно маскируется, третий сохраняет хладнокровие в любой ситуации, а дагестанец Магомедов, например, ножом на десять метров в яблоко попадает. Кого из них взять, кто нужнее будет? И ведь не угадаешь наверняка. С тем же Магомедовым часовых снимать хорошо, но ведь мне «язык» живой нужен. Снайпером быть все же проще – я отвечал за самого себя. Сам выбирал позицию, цель и сам решал, когда стрелять. Здесь же успех зависел от слаженных действий всей группы.

Последним, четвертым, я все-таки выбрал Семенюка. Физически силен, хладнокровен. Опыта, правда, пока маловато, но кто может набраться опыта, не ходя в тыл к врагу?

Собрав бойцов взвода, я объявил о составе группы. Началась обычная подготовка – сдача документов старшине, проверка оружия.

Поздним вечером – уже ближе к полуночи – мы вышли на передовую. Первым делом я направился к командиру роты. Он свои позиции, как и немецкие, знает – подскажет, где лучше пройти. Опять же часовых предупредит о возвращении группы, чтобы не постреляли в темноте да огнем помогли, если противник нас на нейтралке обнаружит.

Договорившись о сигналах, мы выбрались из траншеи. Теперь – только ползком и в тишине. Двигались один за другим – так меньше шансов нарваться на мину, а уж если не повезет, то подорвется только первый. В эту вылазку впереди полз я.

Вот и колючая проволока. Я перекусил ее кусачками, а двое разведчиков придержали ее концы. Немцы умнели на глазах – стали привязывать к проволоке пустые консервные банки. Заденешь ее, и бренчание сразу выдавало непрошеного гостя.

На видимом участке первой траншеи никого не было. Пока все складывалось удачно. Мы перебрались через нее – и дальше, снова ползком, уже по территории, занятой немцами. Метров через сто пятьдесят проходила вторая линия траншеи. И здесь немцев не было! Преодолели и ее – и дальше, дальше…

По моим оценкам, мы углубились в тыл к немцам уже километров на пять. В своем тылу немцы были не так бдительны, как на передовой, хотя и беспечными их назвать было нельзя. Фрицы – педантичные службисты: и солдаты исполнительны, и офицеры дело свое знают. Пожалуй, из всех европейских армий наиболее упорные и сильные – это русская, немецкая и финская. Присоединившиеся к немцам и воевавшие против нас итальянская, испанская и венгерская не шли с ними ни в какое сравнение.

Теперь пора искать «языка», но для этого надо найти небольшое воинское подразделение. Нам это удалось: глазастый Салов разглядел позиции гаубичной батареи.

Батарея для разведчика – это просто находка. Стрельба без карт, на которых обозначены позиции, невозможна. Значит, осталось вычислить, где ночуют офицеры, и взять одного из них. Только это легко сказать, а как выполнить? Ночь, темно, возле гаубиц часовой прохаживается. Брать «языком» рядового не хотелось – много ли знает, к примеру, заряжающий? Да и приказ был – офицера захватить.

– Всем наблюдать, – шепотом отдал я команду.

Мы расположились на опушке. На поляне стояли гаубицы. Но где ночуют офицеры? Деревни рядом нет – я по карте смотрел. Значит, должны быть блиндажи или палатки.

– Кукин, за мной.

Мы отползли в сторону от батареи. Не будут же немцы жить совсем рядом с гаубицами.

– Вот что, – прошептал я ему на ухо, – давай в рощице поищем, где-то жилье должно быть. Я иду левой стороной, ты – правой. Встречаемся на этом месте через полчаса.

Мы поползли в разные стороны. Где на животе, где перебежками, я обыскал свой сектор. Ничего!

Я вернулся к месту встречи. Там уже дожидался меня Кукин. Как увидел, сразу зашептал:

– Командир, нашел я их блиндажи. Правда, незамеченным к ним не подберешься – часовой там.

Насчет «незамеченным» надо еще обмозговать. Половина ночи у нас пока есть.

– Зови ребят.

Кукин уполз.

Гаубиц на позиции было восемь штук – крупнокалиберные, потому и развернуты далеко от передовой. Им на десять-пятнадцать километров стрельбу вести – дело обычное. Ну, с блиндажами артиллеристов теперь все ясно, а где же блиндаж командира батареи и офицеров? Зная немцев, сомневаюсь, что они живут вместе с рядовыми артиллеристами. К тому же на батарее должны быть корректировщики. Им также жилье нужно. Значит, где-то еще как минимум два блиндажа должны быть, просто в темноте Кукин их не узрел.

Появились разведчики, плюхнулись рядом.

– Вот что, Кукин, веди, показывай, понаблюдаем маленько. Там решим.

Перебежками, а где и ползком мы подобрались к блиндажам поближе. Салов толкнул меня локтем в бок. Я наклонил к нему голову.

– Командир, мы не одни. Видишь? За блиндажами тени мелькают.

Я присмотрелся. И впрямь – одна тень промелькнула, другая… Были бы немцы, не прятались бы. Стало быть, наши. Неужели разведка из другого полка? Или – бери выше – армейская? Хорошо, хоть заметили. А могли бы столкнуться у блиндажей и запросто пострелять друг друга. Надо к ним пробраться, действия согласовать.

– Салов, остаешься за старшего. Ничего без меня не предпринимать!

Салов кивнул.

Я пополз вокруг блиндажей. Подобрался к неизвестным. Форма вроде наша, хотя оружие немецкое. Это не насторожило – у нас самих автоматы немецкие. Случись стрельба в тылу – меньше внимания обратят. Немецкий автомат свой «голос» имеет – более сухой, чем у «ППШ», и темп стрельбы меньше, чем у нашего автомата. А наш строчит, как швейная машинка, – темп высокий и выстрел позвонче. Знающий боец по звуку сразу различит. Да и с патронами попроще – у любого убитого немца забрать можно. И еще одно: у немец-

кого МР-40 приклад складывается, а у нашего «ППШ» он деревянный и при ползании мешается. Для пехотинца наш «ППШ» в самый раз, а для разведки лучше все же МР-40, сам убедился.

Я тихо подполз и укрылся за стволом дерева – вдруг с испугу пальнут. Окликнул:

– Эй, славяне…

Чужую группу как пружиной подбросило. Они ощетинились в мою сторону стволами, однако – все в тишине, без стрельбы и криков.

– Кто там – ползи сюда, только чтобы я руки видел, – скомандовал невидимый мне командир.

Я пополз на голос и почти уткнулся в сапоги. А на сапогах – немецкие подковки. Холодом обдало спину. Непонятка!

– Ты кто такой? – раздался тихий голос.

А голос-то по-русски чисто звучит! Что за черт?

– Я из разведки дивизионной. А кто вы?

– Ползи за мной.

Командир чужой группы пополз в сторону от блиндажей, а сзади – еще один пыхтит, мне в спину дышит. Для подстраховки, что ли?

Мы отползли от блиндажей. Неизвестный, что командиром назвался, уселся, опершись спиной о дерево. Покосился на немецкий автомат. Но, вглядевшись в лицо и мой маскхалат, смягчился:

– Похоже, и впрямь свой. Ихние не такие, да и на хрена фрицам ночью на пузе лазить! А я ж тебя чуть было не порешил – не серчай, земляк. Окруженцы мы, паря, из-под Смоленска пробиваемся. Ты и вправду из разведки?

– Извини, документы показать не могу, перед заданием, понятное дело, сдал. А вы как здесь оказались?

– Днем в лесу укрывались, а потом батарея эта огонь вести стала. Сколько же сюда гаубиц накатили! А я уж знаю, как они там где-то наших выкашивают, подлюки. Вот мы и решили их всех ночью прищучить.

– Едва нам задание не сорвали – нам «языка» взять надо.

– Какой к черту «язык», они по нашим огонь ведут. Постреляем всех – и дело с концом.

– Сначала я офицера в плен возьму – приказ у меня, а потом уж делайте, что хотите.

Мы замолчали. Командир хмурился, глаза его гневно блестели и на скулах ходили желваки. Надо договариваться: крутой попался, видимо, свой счет к фашистам имеет.

Я продолжил:

– Сколько вас?

– Двенадцать осталось.

Черт, многовато. С собой их забрать, к своим? Только и вчетвером перебираться сложно, а тут – еще двенадцать.

– Откуда выходите?

– Из-под Смоленска, все из 16-й армии.

– Так это сто километров! – присвистнул я.

– Поначалу-то нас больше было.

– Разведчики или ловкие ребята есть?

– А неловких уже не осталось, в воронках лежат! – хмуро бросил он.

– План такой. Один из моих часового вон у того блиндажа снимет, второй – того, что у гаубиц. Ваша задача – пострелять всех, кто из блиндажей выскакивать начнет. Гранаты есть?

– Только немецкие, уж больно слабые.

– На безрыбье и рак – рыба. Начинать по моей команде.

– Ты уже и старшим решил стать?

– Тогда командуй сам. Но сорвешь задание, не возьмем «языка», тогда к своим лучше не возвращаться.

– Ладно, подчинимся покуда.

«Окруженцы» вернулись к своим, я же скользнул к разведчикам.

– Свои это, из окружения выходят. С их командиром так договорились: как мы часовых снимем, они артиллеристов постреляют. Думаю, справятся, обозленные больно. Семенюк, возвращайся к батарее. Часового снимешь.

Семенюк кивнул и уполз к голубицам.

– Салов, на тебе – часовой у блиндажей. Снимай как хочешь, можешь даже выстрелить. Но только после того, как я сигнал дам.

– Понял, командир.

– Кукин, за мной.

Мы ползком обогнули блиндаж. Где-то же был еще блиндаж, а скорее два, с офицерами и корректировщиками. Описали полукруг – нет блиндажа, как сквозь землю провалился. Кукин тронул меня за рукав.

– Чего тебе?

– Тропинка.

А ведь и в самом деле – тропинка. Тянется куда-то в сторону от блиндажей и батареи. Надо посмотреть, куда она приведет. Вот только время уходит. Я прямо нутром чуял –

утекает неумолимо. А еще надо блиндаж офицерский найти и суметь офицера живым выкурить. Не выполню приказ – даже ликвидированным расчетом батареи не оправдаешься. Спросят строго: – «Для чего тебя, Колесников, посылали – батарею ликвидировать?» Еще помнил, что это первая вылазка под моей командой, нельзя опростоволоситься. Если не поторопимся, не успеем и передовую немецкую засветло перейти.

Мы с Кукиным поползли вдоль тропинки и метров через пятьдесят наткнулись на блиндаж. Облазили все вокруг – второго не оказалось.

Из блиндажа наверх труба идет. На кой ляд она им сдалась – ведь лето, тепло, а они «буржуйку» держат.

– Кукин, брось гранату в трубу, а я у входа постерегу.

Кукин удивленно вытаращил глаза, но подчинился. Залез

на земляной холмик, под которым был бревенчатый настил, вытащил из подсумка гранату «Ф-1», выдернул чеку и опустил в печную трубу. Сам же успел скатиться ко входу. Глухо рванул взрыв. И – с задержкой в несколько секунд – у блиндажей послышалась стрельба. Понятно, «окруженцы» начали действовать.

С каждой минутой интенсивность огня нарастала, похоже, схватка завязалась нешуточная. Теперь успех нашей операции во многом зависел от умений его бойцов, а еще – удачи.

Дверь офицерского блиндажа открылась, потянуло дымом. На пороге, покачиваясь, стоял немец в исподнем. По-моему, он был контужен взрывом, поскольку ничего не соображал – сделал два шага из блиндажа и упал. На спине его расплывались темные пятна.

В блиндаже закашлялись, потом кто-то, нам невидимый, спросил:

– Гельмут?

Из блиндажа, кашляя и вытирая глаза, показался еще один немец. Кукин прыгнул на него и сбил с ног. Я сорвал с пояса приготовленную веревку, связал немецкому офицеру ноги. Вдвоем мы перевернули его на живот и связали руки.

Держа наготове автомат, я ворвался в блиндаж. Сильно пахло дымом и – мертвая тишина… Я зажег фонарик. Его луч едва пробивался через поднятую взрывом пыль.

В центре блиндажа стояла развороченная взрывом гранаты немецкая походная железная печь. На нарах лежали двое

убитых немцев, посеченных осколками. Больше никого не было.

Кашляя от удушливой смеси пыли и сгоревшего тротила, я быстро осмотрел блиндаж, нашел офицерский планшет с картами, перекинул его через плечо и выскочил наружу. Мне казалось, что я задыхаюсь, глаза слезились. Натуральная газовая камера!

У блиндажей артиллеристов стрельба начала стихать. Что там у парней?

– Кукин, стереги немца, и еще – вытащи его мундир и сапоги.

Сказал я это не из человеколюбия. Белое исподнее в ночи видно далеко, а без сапог немец быстро ноги собьет, идти не сможет, на себе его нести – темп замедлить. Мы же и так много времени потеряли, надо спешить.

Я помчался к блиндажам, окруженным бойцами, издалека крикнув:

– Я свой!

Здесь уже все было кончено. Вся группа «окруженцев» стояла перед блиндажами, оживленно обсуждая штурм батареи.

– Как у вас?

Ко мне шагнул их командир. Я узнал его по голосу. Был он высок и худ.

– Майор Меркурьев.

– Командир взвода дивизионных разведчиков старший сержант Колесников, – представился я.

Меркурьев крякнул досадливо. Получается, он сержанту подчинялся, а я майором командовал. Не по чину, но ситуация заставила.

– Товарищ майор, потери у вас есть?

– Двое убитых.

Я осмотрелся. Салов здесь, Кукина я с пленным офицером оставил. Где Семенюк?

Я побежал к гаубицам. У крайнего орудия мне открылось страшное зрелище. Семенюк и часовой лежали, сцепившись друг с другом в смертельной схватке. В руке Семенюка была зажата финка, часовой сжимал рукой штык, наполовину вошедший в грудь разведчику. Под ними растеклась лужа крови. Оба были мертвы.

«Эх, Семенюк, Семенюк, видно, выдал ты себя в последний момент, часовой успел штык из ножен выдернуть. Что же ты не выстрелил?» Этого мы теперь никогда не узнаем.

Я уже хотел было назад вернуться, да пришла в голову мысль немцам всерьез подгадить. Я снял с гаубиц замки и зашвырнул их в чащу – подальше. Без замка, или, иначе говоря, затвора, орудие стрелять не сможет.

Бегом я бросился к блиндажам немецких артиллеристов.

Салов крутился здесь, ожидая меня. Сжав зубы, я поведал о трагедии с Семенюком. Скорбеть о погибшем разведчике было некогда – ночь стремительно сокращалась.

– Салов – быстро к Кукину. Там, – я показал рукой направление, – тропинку увидишь – к офицерскому блиндажу. Оденьте, обуйте немца – и сюда.

– Понял, командир. – Салов исчез.

– Ну, старший сержант, что дальше делать думаешь? – подал голос подошедший майор.

– К своим возвращаться. Вы с нами?

– Обязательно.

– Тогда поторопиться надо, чтобы затемно успеть.

– За нами дело не станет, командуй.

Салов и Кукин привели пленного. Они уже натянули на него френч и сапоги и снова связали ему руки за спиной. Теперь надо успеть к передовой затемно. Придется бежать!

– Вперед! Бегом!

Первое время мы и бежали. Я хорошо помнил маршрут. Километра полтора немцев не было, потому опасаться встречи с ними не приходилось. Пленный сдерживал – все-таки бежать со связанными руками неудобно. С боков его подстраховывали Салов и Кукин, берегли: теперь этот немец был для нас дорог.

Потом перешли на шаг, перевели дыхание. А уж дальше шли осторожно, цепочкой. Вдалеке, за лесом, уже были видны отблески осветительных ракет – в полукилометре начиналась передовая.

– Товарищ майор, теперь пусть они попрыгают, – я указал на «окруженцев».

– А сплясать тебе не надо? – обозлился майор.

– Ты возьми в толк, майор. Будем к передовой подходить – тишина нужна. Звякнут неосторожно – маму позвать не успеете. Вам оно надо?

Скрепя сердце майор велел своим попрыгать. Твою мать! Каждый звякал железом.

– Все лишнее, за исключением оружия, бросить, автоматы – за спину, магазины – в сапоги, – скомандовал я.

Послушались. Потом попрыгали снова. Порядок!

– Так, теперь за мной – ползком, цепочкой. И – никаких разговоров! Делать то, что делает боец перед вами.

Я опустился на землю и пополз. За мной – Салов и Кукин с немцем. Ему заткнули рот, чтобы не позвал на помощь. А уж дальше пыхтели «окруженцы».

Мы благополучно миновали вторую линию траншеи. Впереди показалась передовая – самый сложный этап. Ракетчики ракетами освещают местность, пулеметчики не дремлют. Группа большая, засекут ее, если не будут соблюдать осторожность. А вот с этим как раз проблема. Опыта у бойцов мало. Злости на немцев за глаза – повоевали уже. Но тихо ползти, неподвижно замирая при каждой взлетающей осветительной ракете – вот этого опыта у них не было.

Как быть? Уж очень хотелось и немца живым притащить, и «окруженцам» помочь до своих добраться.

Я отполз назад к майору и почти приник к его уху:

– Впереди – линия соприкосновения войск. Всем не пройти. Давай так поступим, майор. Мы с немцем и группой разведки уходим. Доберемся до своих, устроим стрельбу, немцев отвлечем. А ты со своими, как трам-тарарам начнется, захвати вон тот дзот с тыла. Видишь его?

Майор приподнял голову, обвел глазами пространство перед собой:

– Вижу.

– Он для вас сейчас опаснее всего. А потом уже уходите. Бежать не надо – только ползком, так людей сохранишь. Других вариантов я не вижу.

Майор задумался на секунду:

– Я тоже.

– Договорились.

Мы подползли к траншее. Салов заглянул в нее и махнул рукой. В мгновение ока мы перемахнули через траншею. Пленный офицер не сопротивлялся, сам видел – передовая. Начнется стрельба – ему тоже не поздоровится. Мы поползли. Сами работали локтями и немца тащили.

Раздался хлопок ракетницы. Нейтралку залило мертвенно-белым светом. Все застыли в неподвижности. Ракета погасла, и мы поползли снова. Так замирали еще раза два. Вот-вот появятся наши окопы.

Наконец впереди раздалось:

– Стой, кто идет? Пароль!

– Свои, разведка.

Я назвал пароль. Мы спрыгнули в траншею и стащили туда же немца.

– О, пленного взяли? Молодцы!

Командир роты стоял рядом. Как мог четче, я доложил ему об «окруженцах». Он понял меня сразу:

– Подождите, я сейчас.

Командир ушел и вскоре вернулся.

Сзади нас захлопали наши минометы. На немецких позициях рвануло четыре взрыва. И тут ударили наши пулеметы.

Немцы открыли ответную стрельбу. Елки-палки, да как же «окруженцы» нейтралку смогут пересечь?

Я в нетерпении высунул голову, высматривая группу майора. Но ничего не было видно, только вспышки выстрелов на немецкой передовой. И вдруг неожиданно для меня впереди окопов раздался голос:

– Сержант, ты здесь?

– Здесь, здесь я – ползите на голос.

В траншею свалился майор, и следом – бойцы его группы. Механически я пересчитал: «Восемь».

– Все, больше никого не будет. – Майор вытер рукавом гимнастерки пот со лба. – Двое у дзота остались, двое на нейтралке лежат.

Появился командир пехотной роты:

– Это вы из окружения вышли?

– Майор Меркурьев, бойцы мои.

– Сдать оружие!

Майор оторопел.

– Сдай, майор. Приказ есть: всех, кто вышел из окружения, направлять без оружия в наш тыл. Там разберутся.

Майор нехотя снял с плеча немецкий автомат и отдал пехотинцу. Бойцы его группы последовали примеру своего командира.

– Колесников, сам до штаба их доведешь или сопровождающих дать?

– Сам доведу, – ответил я.

По траншее мы пошли в глубь нашей территории, потом выбрались из нее. Стрельба стихла.

Через час мы были уже у штаба. Я сдал «языка» и его планшет, доложил о выходе «окруженцев». Начштаба похвалил нас за «языка» и послал за переводчиком и особистом.

Явились заспанный переводчик и особист, как будто бы и не ложившийся. Пленного увели на допрос.

Я доложил особисту о группе «окруженцев», об уничто-

жении ими немецких артиллеристов и о переходе через позиции.

– Как думаешь, не врут? – зевнув, спросил особист.

– Не похоже – батарею при мне уничтожили, на моих глазах.

– Э, сержант! Надо разобраться еще. Завтра зайди ко мне, напишешь все подробно – кто, где и как.

– Так точно.

– Ну иди, отдыхай. Офицера ихнего взяли?

– На этой же батарее гаубичной и взяли.

Мы с разведчиками пошли отдыхать. Майор со своими людьми сидел во дворе, а рядом стоял боец с винтовкой. Вот черт! Как будто под конвоем. Они ведь на моих глазах артиллеристов уничтожили, через немецкие позиции прорвались, а здесь – «оружие сдать, разберемся», да еще и солдата с винтовкой приставили! Конечно, я слышал уже, что есть у немцев такой полк – «Бранденбург-800». Все немцы знают русский язык, носят нашу форму и оружие; их забрасывают в наш тыл, чтобы устраивать диверсии и создавать панику. Здесь, конечно, не тот случай. Не думаю, что они пожертвовали бы своей батареей.

Я снял сапоги, обмундирование и растянулся на нарах. Господи, какое блаженство!

Около полудня меня разбудил старшина. Званием он был старше, но я – выше по должности.

– Товарищ командир, проснитесь.

– А… Что такое?

– Парикмахер приехал, все свободные от службы уже постриглись. Не желаете?

Конечно, желаю. Оброс за месяц, что я здесь, а всегда короткую прическу носил – привык еще с курсантских времен.

Я оделся, обулся и вышел во двор. На табуретке сидел очередной солдат, а парикмахер машинкой стриг его «под ноль». И я постригся так же. Меньше голова потеет, и пыль не так задерживаться будет. На войне не всегда чисто, а помыться, да чтоб с горяченькой водичкой, мылом и мочалкой – редко когда выдается. Все чаще у ручья и без всякого мыла.

Я отряхнулся от остатков волос. В это время мимо нас двое конвоиров провели пленного офицера, которого мы взяли вчера «языком».

– Кончилась война для немца, – заметил я.

– И жизнь тоже, – сказал старшина.

– Как, почему? Его разве – не в лагерь для военнопленных?

– В расход его, – помрачнел старшина, – нет у нас лагеря.

Я даже расстроился. Ведь он хоть и враг, а уже неопасен. В плену и без оружия – чего же его стрелять?

Пленного увели к оврагу, что проходил метрах в двухстах, и вскоре оттуда раздались выстрелы. Назад конвоиры возвращались уже вдвоем. Странно складывается жизнь – мне было жалко немецкого офицера.

Ну, коли я уже встал, да еще и постригся – пора в штаб, к особисту.

Я заявился к начальству – решать насущные вопросы. Обносились уже бойцы, обмундирование нужно. Разведчики ведь больше на пузе ползают, чем пешком ходят – колени и локти быстро протираются. Однако получил отказ – не положено, сроки носки не вышли.

В расстроенных чувствах я пошел к особисту. Написал докладную – где встретил «окруженцев», при каких обстоятельствах, как они проявили себя при налете на немецкую батарею. Особист еще с час мучил меня вопросами, иногда совсем дурацкими, вроде:

– А не слышал ли ты от них слов на немецком языке?

Он что, совсем меня за дурака держит? Я бы таких к нашим сам не привел.

Я вышел из штаба и в сердцах даже сплюнул – все жилы вытянул, кровопийца. На передовую бы его, посидел бы в окопах с месячишко, глядишь, по-другому стал бы к людям относиться.

Я вернулся во взвод, взял банку тушенки, фляжку водки – самые большие ценности на передовой – и пошел в медсанбат, к Кравцову. Уважал я командира взвода. Разведчик опытный, характер неплохой – не нудил, не поучал. Бывая с ним в рейдах по тылам врага, я многому у него научился. Конечно, раненому бы курочку вареную принести, фруктов – да где же их на фронте найдешь? Сами ели несытно. Перловкой замучили да супчиком жиденьким, а хлебушек – черный. По фронтовым нормам белый хлеб полагался только летному составу. Вот потому в рейдах разведчики часто, захватив немецкий блиндаж или землянку, кроме «языка» забирали с собой еще и трофейные продукты.

Немцы к войне готовились основательно, все было продумано и учтено до мелочей.

Очень не хватало нашей пехоте поддержки с воздуха. Наблюдая за редкими воздушными боями наших летчиков на устаревших самолетах, я знал: к началу войны и у нас были разработаны новейшие самолеты – не хуже, чем у люфтваффе, – шедевры конструкторской мысли Яковлева, Петлякова, Лавочкина. А «летающий танк» «Ил-2»? Ему не было равных у немцев! Да вот затянулась переподготовка летчиков – строевые части ВВС в начале войны так и не дождались ни одного штурмовика «Ил-2»!