Текст книги "Язычник"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Илья сунул руку в тайничок, нащупал плотный узелок из холстины, ухватил его и вытащил. Узелок был невелик, в три кулака, но плотный.

– Разверни! – попросил стражник.

Илья опустился на колено, положил узелок на землю, развязал тесемку и развернул полотно.

У присутствующих вырвался вздох удивления: на полотне лежали височные кольца, женское ожерелье, кольца и перстни – в свете масляного светильника все отсвечивало тусклым золотым блеском.

Илья поворошил изделия, и один из купцов не выдержал:

– Вот же он, перстень!

Но Илья и сам уже увидел его. Явно персидской работы, с затейливой вязью, а сверху – изумрудный жук-скарабей.

– Золотишко-то с убитых снято! – сказал Нифонт. – Счесть надо!

– Обязательно! Мы свои обязанности знаем! Только не в подвале же! Наверх надо выбраться, на столе полотно разложить, еще один светильник поставить.

Так они и сделали. Купцы и старшина стражников считать начали да на восковых табличках записывать. Все увлеклись, а Илья отвел в сторону Коловрата и ножом разрезал путы.

На ухо прошептал:

– Я слово давал – я его сдержу. Иди. Но попадешься на глаза еще раз – живота лишу. Мое слово верное.

Коловрат кивнул. Потихоньку, бочком вышел он в открытые двери и исчез в ночи, а Илья подошел к столу и сделал вид, что заинтересовался.

Когда золотые изделия сосчитали, стражник хватился:

– А где этот?..

– Коловрат? Не знаю, здесь стоял… – Илья сделал вид, что удивлен.

Один из купцов поднял светильник на уровень глаз:

– Да вот же веревка, коей руки у него были связаны! Убег, как есть убег!

Стражник повернулся к Илье:

– Как же так?

– Мое дело обоз охранять, что я и делал. Я тебе разбойников сдал, а дальше твое дело. Кто из нас городской стражник? Кто жалованье из казны получает?

Стражник сразу остыл. И в самом деле, заниматься разбойниками не дело охранника обоза.

К избе городской стражи по распоряжению старшины и под его приглядом потащили второго раненого разбойника и связанного хозяина постоялого двора. Один из купцов нес перед собой узелок с ценностями.

Когда группа вышла за ворота, Нифонт спросил:

– Сам Коловрата отпустил?

– Сам. Слово ему дал, что, если главаря выдаст, живым отпущу. Он сдал, я слово сдержал.

– Я так и подумал.

Нифонт внимательно осмотрел Илью с головы до ног, как будто впервые увидел его. Илье интересно стало: в какую сторону изменилось мнение купца о нем?

Утром несколько купцов съехали с постоялого двора, но Нифонт остался.

– Деньги плачены, зачем съезжать?

Было занятно, что кухарки, половые и конюхи исправно ходили на постоялый двор на службу, как будто хозяин был на месте.

Нифонт расторговался, и Илья провел ночь под крышей, в спокойствии. Однако купец стал закупать товар на обратную дорогу, и Илье снова пришлось несколько ночей провести на улице.

Но вот телеги заполнены товаром, укрыты рогожей и увязаны. Не дожидаясь утра следующего дня, после обеда выехали. К вечеру в Суздаль явно не поспеть, но решает купец, поскольку лошади, подводы, товар – все его! А Илье, как и ездовым, – чем больше дней на службе, тем выше заработок, и никто не роптал.

Заночевали на поляне в лесу, возле ручья, на месте, давно облюбованном обозниками. Вместо стола пень, вместо лавки бревно, но все лучше, чем на земле сидеть. Место для костра кто-то заботливо булыжниками обложил.

На ночевку на природе купец не рассчитывал, котел и провизию с собой не брали. Поэтому обозники похрустели сухарями, напились воды из ручья. Каждый предвкушал, что завтра, едва за полдень домой вернется, домашних щец похлебает, в баньку сходит, жену потискает.

Уже ближе к утру мимо бивуака, нахлестывая коней, проскакали двое конных.

Илья проснулся от стука копыт, встревожился и до рассвета уже не уснул.

Когда солнце встало, тревога усилилась. Далеко на горизонте, где по расчетам должен лежать Суздаль, поднимались дымы. Да не один, не два – с десяток.

Дымы увидели все. Если бы цвет их был серым – это горело бы сено или солома. Но дымы были черными, как это бывает при пожарах.

Ездовые стали нахлестывать коней. Что случилось? Нападения на город извне ожидать не приходилось, хазары и буртасы разгромлены еще Святославом. Печенеги слабы, с востока их теснили неведомые племена – так же, как ясов и касогов. Неужели княжеская междоусобица? Тогда бояться следовало всем – и богатым, и бедным, знатным людям и нищете, женщинам и детям, поскольку князья с войском вели себя на захваченных землях жестоко, нещадно убивая их, чтобы ослабить соперника.

Навстречу попалась телега, на которой сидела семья – муж, жена и пятеро детей. Беглецы успели захватить скромные пожитки, два небольших узла.

Купец Нифонт спрыгнул с телеги и поднял руку.

– Стой!

Ездовой натянул вожжи.

– Почто дымы? Пожар?

– Хуже! Бунт!

Нифонт удивился, но Илья что-то похожее и ожидал услышать.

– Кто и против кого бунтует? – продолжал спрашивать Нифонт.

– Понять не могу. Богатые на богатых идут, бедные на бедных. Вроде как из-за веры все. Одну-то церковь сожгли еще вчера вечером. Мы утром еле через городские ворота вырвались.

– Но, милая! – крикнул мужик на телеге, и лошадь тронулась, увозя семью.

Нифонт стоял в задумчивости. Везти товар в Суздаль – рискованно, но и не ехать невозможно, у купца там дом, семья. Илья тоже волновался за Марью. Какое-то время они оба напряженно всматривались, словно отсюда можно было что-то рассмотреть, кроме дымов, потом купец повернулся к Илье:

– Что делать, как мыслишь?

– К городу подъехать, телеги с товаром спрятать в укромном месте, а самим в город идти.

– Сам такожды думаю. Да ты веры-то какой? – Купец смотрел на Илью подозрительно.

– Старой, дедовой, распятому богу не поклоняюсь. Макошь да Перун мои боги.

– Язычник, стало быть! – Нифонт поглубже запрятал за вырез ворота цепочку с крестиком, на котором было распятие.

– При чем здесь вера, Нифонт? До этого жили мы мирно. Кому какое дело, каким богам ты поклоняешься?

– А, не скажи!

Нифонт хотел пуститься в спор, но потом посмотрел на меч Ильи и решил промолчать – расклад сил был не в его пользу. Тем более что Нифонт не знал, чья сторона в городе одолевает. И подводы побоялся при Илье прятать.

– За службу спасибо, Ратибор, ступай домой.

– Как это «ступай»? А деньги?

Нифонт протянул Илье три ногаты.

– Так нечестно, мы ведь уговаривались по две ногаты в день! – возмутился Илья.

– Ты же обоз мой до города не довел, – парировал купец.

– Город рядом, я доведу. В чем проблема?

– В город не пойду, там бунт, язычники дома жгут! Только будет и на нашей улице праздник! – погрозил кулаком Нифонт.

– Значит, ты, купец, уговор наш нарушить хочешь? – вкрадчиво спросил Илья.

Купец почувствовал в вопросе подвох. Он закатил глаза и стал обдумывать, что может предпринять Илья. Потом принял важный вид.

– В городе должен быть воевода Вышата, вот ужо он бунтовщикам задаст! Всех повесит!

Илья запросто мог отобрать у купца причитающиеся ему деньги – пятнадцать ногат, и купец ничего не смог бы ему противопоставить. Но Илья уже решил, как наказать купца. Он молча повернулся и зашагал в город.

Через полчаса он вошел в распахнутые настежь ворота. Возле них, как всегда, должны были стоять городские стражники. Они следили за порядком и в случае нападения врага должны были успеть закрыть ворота и объявить тревогу. Зачастую они выполняли функции мытарей – взимали с селян и купцов пошлину на ввозимый товар. Однако их на месте не было.

Дымы стали не такие густые, из улиц и переулков слышались крики.

Илья решил совершить задуманное, наказать купца, и сразу направился к его дому. Постучал в ворота.

Открыл ему хромой Игнат. Он был в доме купца всем – ключником, баню топил, ворота открывал, двор подметал. Увидев Илью, он запричитал:

– Слава богу, вернулись!

Он выглянул из калитки и, не увидев обоза, осекся.

– А где купец-батюшка? Да ты входи-входи, не ровен час – опять голытьба набежит. Вечером вчера еле отбились.

Илья зашел во двор, а Игнат запер дубовую калитку на засов и висячий замок. Замок был огромный с замысловатым ключом.

– Недалеко от города купец, на Владимирской дороге. Дымы от пожаров увидел, обеспокоился, обозу хорониться велел в укромном месте.

– Ага, ага, как же! Знаю это место, сам ему показывал, Воронья балка прозывается.

– Во-во, – кивнул Илья, – мне бы супружницу его.

– А как же, непременно. Подожди на крыльце.

Купчиха появилась быстро и выглядела встревоженной.

– Что с Нифонтом?

– Обоз с товаром укрыл, сам остался. Меня прислал за деньгами, жалованье нужно.

– А что же он бересту или восковую табличку не передал?

Илья пожал плечами.

– Сколько надоть?

– Тридцать ногат, – вдвое увеличил свою долю Илья. Ничего, вроде штрафа или пени будет.

– Сейчас!

Купчиха зашла в дом. Возилась она долго и вышла с мешочком.

– Мне пересчитать?

– Да что ты, Ратибор!

– Ну и ладно. Вам бы лучше с деньгами и ценностями из города уйти, не ровен час – бунтовщики заявятся. Слышал я – из язычников.

– Да, такая страсть вчера была, ужас!

Игнат открыл калитку, и Илья покинул двор купца. Хоть и обманом, но деньги свои, да еще и с избытком, он у купца забрал. За службу верную платить по уговору надо!

Как только за ним закрылась дубовая калитка, Илья сразу направился домой, к Марье.

По улице тянуло гарью, а у ворот его дома была какая-то возня.

Илья перешел на бег и у своих ворот остановился: двое мужиков, судя по одежде – явно из Гончарной слободы, пытались сломать калитку.

– Вы чего безобразничаете? – грозно спросил Илья.

– А ты кто такой? Не княжий ли гридь?

– Мой дом, потому спросить право имею!

Один из ремесленников вытянул из-за пояса сзади дубинку. Однако Илья не стал дожидаться, пока он пустит ее в ход, а со всего маху ударил его кулаком в лоб. Ремесленник рухнул без чувств. Второй кинулся бежать, не дожидаясь удара.

Илья схватил ремесленника за ворот, проволок половину квартала и сбросил в овражек – чего падали у ворот смердеть?

Не успел он вернуться к своим воротам, как из переулка выбежала группа ремесленников. Возглавлял их тот, который успел убежать.

– Вот он! – возопил ремесленник, увидев Илью. – Обидчик наш!

Человек двадцать с дубинами в руках и ножами бросились к Илье.

– Ату его! – вопил зачинщик.

Илья спокойно встал посреди улицы, положив правую руку на рукоять меча. Ноги расставил на ширине плеч, в левой руке щит. Силой и непоколебимой уверенностью веяло от него, и запал бегущих стал иссякать. Они замедлили бег, а потом и вовсе остановились метрах в пяти; как они посчитали – в недосягаемости от меча Ильи. Наивные люди!

Чувствуя за собой поддержку, вперед выступил зачинщик.

– Ты почто Гришку бил, лиходей? – воинственно спросил он.

– Вы вдвоем калитку и ворота в мой двор ломали. Только я, хозяин, могу распоряжаться своим имуществом.

– А Гришку, деверя моего, куда дел?

– В овраге отдыхает. Устал бесчинствовать, болезный.

– А-а-а! – заорал зачинщик и поднял руку с дубиной, призывая к отмщению. И замер в следующую секунду, почувствовав на шее холодный металл. Зачинщик не заметил даже, как воин выхватил меч из ножен.

Ему стало страшно – впервые он получил отпор. Обычно перед толпой с дубинами пасовали, городские стражники сбежали сразу. А этот стоит, как скала, и, похоже, чувствует свою силу.

– Смелый? Первым умереть желаешь? – спокойно спросил его Илья. Настоящих противников он перед собой не видел. Только что перед ним была толпа, страждущая избить, порвать любого, кто встанет на ее пути. И она же мгновенно превратилась в стадо трусливых овец.

– Н-е-е-т! – проблеял зачинщик.

– Я сегодня добрый. Вот видишь, в город вернулся, а ты со своими людьми мешаешь мне в дом войти. – Илья не опускал меча.

– Так это же Ратибор, что татя на торгу поймал, – послышалось из задних рядов ремесленников. По толпе пронесся шепот.

Илья опустил меч, почувствовав, что накал страстей улегся и общее настроение изменилось.

– Значит, так: я вас не трогал, вы первые напали. Могу всех порубить, но жизнь каждому дарю. Пошли прочь отсюда, и Гришку своего из оврага заберите, он уже очухаться должен. Смердит, однако, потому как обделался. Но если я вас на своей улице впредь увижу, смертным боем бить буду. Тьфу на вас, гопота!

Илья вложил меч в ножны, а толпа повернулась и направилась к оврагу. Зрелище они представляли жалкое, шли, как побитые.

Илья только сейчас понял, что слово «гопота» они не поймут, оно значительно позже появилось. Он их унизить хотел – оскорбить даже, а на деле вышло, что непонятное слово сказал.

Илья постучал в калитку и крикнул:

– Марья, открывай, хозяин вернулся!

Скрипнула дверь, и из избы стремглав выбежала простоволосая и босая девушка.

– Сейчас-сейчас, я мигом!

Она отодвинула крепкий дубовый запор, распахнула калитку и бросилась Илье на шею.

– Наконец-то вернулся! Так страшно без тебя было! Народ второй день бесчинствует, дома жгут. Как к нам ломиться стали, я испугалась сильно. А потом услышала твой голос, в окно выглянула – на самом деле ты.

Марья постеснялась целовать Илью на виду у всей улицы, да и кто она ему? Названая сестра, не жена.

Увидев, что бунтовщики ушли, из домов стали выходить люди. До этого они сидели, запершись, но поглядывали в окна да из-за углов, гадая, чем закончится противостояние. А сейчас осмелели, со дворов на улицу вышли, раскланиваться с Ильей стали. Как же! Отважного соседа поприветствовать, почтение выразить.

Илья же Марью крепко правой рукой обнял и к себе прижал. Марья зарделась. Так они и вошли вдвоем через калитку, потом и в избу.

Марья в поварню кинулась, захлопотала.

– Каша пшенная есть, без мяса. Кусок пирога остался, остыл уже.

– Есть охота. Все, что в печи, на стол мечи, – ответил присказкой Илья.

Есть действительно хотелось. Утром два ржаных сухаря сгрыз да водой запил, а сейчас солнце уже к закату движется.

Пока Марья подогревала кашу, Илья воды из колодца в баню наносил, дровишек, печь-каменку затопил. Пока он есть будет, вода согреется. За девять дней он не мылся ни разу – условий не было. Одежда пропылилась, пропотела, волосы колтуном сбились.

Илья провел рукой по голове. «Надо к цирюльнику сходить, голову наголо обрить. И потеть не будет, и врагу не ухватить, и живность не заведется», – решил он.

Марья выложила в миску все, что было в котелке. Каша настоялась, да с маслицем. А вот хлеба не оказалось, и Марья извиняться стала:

– Мне много не надо, хлебушек раз в три дня выпекаю понемногу. Знала бы, что вернешься сегодня, испекла бы.

– С голоду не помру, кашей наелся.

Илья разделся до исподнего и бросил одежду на лавку.

– И я с тобой в баню, Ратибор.

Марья без него баню не топила, обмывалась из кувшина – все равно печь на поварне топила для приготовления пищи.

– А банника не боишься?

В темное время суток, по поверьям, в бане правил бал дух бани, банник. Он мог обжечь горячим паром или даже запарить насмерть.

– С тобой, Ратибор, я ничего не боюсь.

Марья взяла полотенца и чистое белье себе и Ратибору.

С Ильи текли потоки грязной воды, голову щелоком два раза мыл. Потом Марья его мочалкой терла – до красноты, до скрипа кожи.

Илья размяк и почувствовал – кожа дышит, легко ему стало, на душе спокойно. Дома он, ждали его. Надеются на него, нужен он.

Одевшись в чистое исподнее, он прошлепал в избу и упал на пуховую перину. Красота!

Марья захлопотала в сенях, потом вошла в комнату.

– Ратибор, узелок у тебя с монетами.

– Положи на стол.

Потом подскочил:

– Ты в вещах моих рылась?

– Так стирать собралась. Все пыльное, пропотевшее. А узелок-то и выпал. Прости, коли что не так.

– Это ты меня прости. – Илье стало неудобно. Это нынешние девушки могут в телефон парня тайком залезть, полюбопытствовать – с кем он общается, а на Марью он зря нехорошо подумал.

Спал он крепко, а проснувшись утром, не открывая глаз, пошарил рукою рядом с собой и не обнаружил Марьи. Постель была пуста, девушка уже встала.

В исподнем Илья вошел в поварню. Печь горела, что-то булькало в чугунках, и вкусно пахло съестным.

Потягиваясь, Илья вышел во двор – Марья развешивала его одежду на веревке.

Илья взглянул на солнце. Оно стояло невысоко, было часов восемь утра. И когда она успела одежду постирать и поварню обиходить: печь растопить, чугунки заправить да в печь их поставить?

– Доброе утро, Марьюшка! – поприветствовал девушку Илья.

– И тебе доброго здравия, хозяин!

Хм, непривычно, когда тебя хозяином называют.

– Скоро снедать будем, подожди немного.

Илья умылся, почистил зубы. Зубных щеток не было, и народ чистил зубы веточкой, один конец которой расплющивали ударами булыжника до такой степени, пока он не превращался в щеточку. Чистила такая одноразовая щеточка хорошо. Одно жаль, зубную пасту не изобрели. Так для свежести дыхания люди жевали застывшую сосновую смолу. Она горчила, но пахла лесной свежестью. Ничего в этом мире не ново, все идет по спирали, только усовершенствуясь.

Неожиданно с улицы донесся шум, потом заколотили в ворота.

Илья, как был в исподнем, приоткрыл калитку.

На улице стояли несколько человек с дубинами – оружием простолюдинов, и Илья пожалел, что он безоружен.

Однако люди, стоящие перед ним, вели себя миролюбиво. Илья узнал одного из стоящих впереди – это был человек волхва, подбивавший народ на торгу речами об истинности веры старых богов.

Видимо, и человеку Илья был знаком в лицо.

– Ратибор?

– Он самый.

– Знакомый тебе волхв привет передает. Он говорил, что в трудной ситуации к тебе обратиться можно, силой нас поддержишь.

– Правильно говорил, – не стал отпираться Илья.

– Воевода Вышата в город вернулся с дружинниками. Два десятка их, но с оружием и в броне. Хоть и молодшая дружина, а воинскому искусству обучена.

– Я один против двух десятков? – удивился Илья.

– Ты не один, есть еще два воина из наших. Собирайся, к Благовещенской церкви идем, наши туда подтянутся.

– Сей момент! – Илья закрыл калитку. Некультурно, гостей во двор приглашать надобно, но сейчас Илья отбросил традиции гостеприимства. Он безоружен, Марья во дворе – что может взбрести в голову незваным гостям?

Чистая запасная рубаха и порты у него были. Он оделся вмиг, сапоги обул, опоясался мечом и щит на руку повесил. Шлем до поры до времени на сгиб правой руки положил. Он и так высок, а в шлеме далеко виден будет, железо под лучами солнца отблескивает.

Илья вышел во двор, за ним – Марья.

– Ратибор, ты куда? Каша скоро поспеет.

– Ты кушай без меня, а я ненадолго, дела.

Незваные гости терпеливо поджидали его.

– Я готов, идем, – сказал им Илья.

– Так у тебя брони нет – даже кольчуги.

– Обойдусь. Кто в городе людьми верховодит?

– Знамо дело, сам волхв.

– А воевода кто?

– Откель у нас воинам взяться? С тобой всего трое. Меж собой решайте, кто воеводой будет.

– Так, – крякнул Илья. Он ожидал, что воинов будет больше, хотя бы десяток-два, – тогда бунт будет представлять собой силу. Язычников с дрекольями могут быть сотни, а может, и тысячи, только все они неорганизованны, оружия нет – как нет и умения им пользоваться. Такие при столкновении с дружинниками разбегутся, дубинки побросав. Но отступать Илье поздно, он Макоши слово дал.

Они добрались до переулка, ведущего к Благовещенской церкви. Там уже собрался народ – сотни три.

Волхв, стоя на подводе, вещал о знамениях, предвещавших ужасные катаклизмы – вроде засухи, голода, моровой язвы. Народ слушал внимательно.

Провожатый подвел Илью к двум воинам, стоящим в стороне. Один, кряжистый, плотный, был в кольчуге, при наручах, в шлеме и при щите. На поясе меч, в правой руке короткое метательное копье – сулица. Вид у него был серьезный, даже грозный.

– Первуша, – представился он.

– Ратибор, – ответил Илья.

– Ослябя, – представился второй воин. Был он молод, сверстник Ильи, сложением сухощавый, жилистый. Небольшой круглый щит, шлем, за спиной – лук и колчан со стрелами, на поясе только боевой нож.

Илья в душе подосадовал. Случись боестолкновение, в наличии фактически два бойца – Первуша и Илья. Ослябя – лучник, вон на левой руке кожаная защита от тетивы.

– Стало быть, старшим я буду, – заявил Первуша, оценив молодость Ильи и Осляби.

Илья к старшинству не рвался – опыта руководства не было.

Воины оценивающе осматривали друг друга. В принципе все решит бой с противником – если он состоится.

Волхв закончил вещать и указал посохом в конец переулка, где виднелась церковь.

– Дети Сварога, Макоши и Перуна! Идемте же на попов чужой веры, разрушим дом ихнего бога, а их священные книги сожжем на костре.

Домом бога волхв называл церковь, а священными книгами – Библию.

Возбужденный речами волхва народ двинулся к церкви, выкрикивая воинственные призывы. Волхва подняли на руки и так несли к церкви.

Воины пропустили процессию мимо и замкнули колонну.

До церкви оставалось уже с десяток метров, когда из дверей вышел священник. Илья, хоть и далеко было, сразу его узнал – именно его он видел в «Книге Судеб». Священник был в черной рясе и левой рукой прижимал к себе толстую, рукописную Библию, правой рукой вздымал вверх большой серебряный крест.

Волхв вскричал:

– Вот он, служитель распятого бога! Вот он, смутитель наших душ!

Толпа взревела, накинулась на священника, повалила его на землю и начала бить.

Илье это не нравилось, было противно – он был сторонником свободных взглядов. Не хочешь верить во Христа – твое дело. Но измываться, избивать священников – это претило его душе.

В христианизации Руси была заинтересована Византийская империя, считавшая, что каждый народ, принявший православие, становится вассалом империи. Князья, быстро разобравшись, что одна вера вместо многих сплотит народ, сцементирует племена в одну нацию, поняли выгоду и поддержали принятие православия. Хотя к князю Великому Киевскому были посольства и иудейские и магометанские.

Язычество же, особенно в глухих углах Руси, жило и владело душами людей вплоть до тринадцатого века. Волхвы, как жрецы языческих богов, утверждали, что человека сотворил дьявол, а боги вселили в него душу. Поэтому после смерти тело идет в землю, в царство дьявола, а душа отлетает к богам. Некоторые племена сжигали умерших, чтобы они не достались дьяволу.

Крики избиваемого священника стихли. Толпа успокоилась, но волхв поднял над головой Библию.

– Вот воистину бесовская книга! Сожжем ее вместе с другими в доме распятого бога! – закричал он.

Толпа одобрительно закричала:

– В огонь ее! – и кинулась к церкви.

Долго ли поджечь деревянное здание, особенно если в нем горят масляные лампады? Вскоре затрещал огонь, из церкви повалил дым.

Пока толпа во главе с волхвами бесчинствовала внутри, Илья подошел к священнику. Тот был весь в крови, лежал неподвижно, и Илья подумал, что он уже мертв. Но священник пошевелил пальцами и застонал.

Илье стало его жалко: ведь не за преступление избили человека до полусмерти, а только за веру. Он поднял его с земли, но стоять священник не мог.

Илья донес его до ближайшего дома и постучал в калитку.

Выглянул испуганный хозяин.

– Укрой священника, – попросил его Илья, – видишь – плохо человеку, избили его.

Мужик поежился:

– Страшно мне, вдруг эти придут? – Он показал на церковь, где бесновалась толпа.

– Пока я здесь, не бойся. А как церковь запылает, толпа сама уйдет.

Илья занес священника во двор, а потом вдвоем с хозяином избы они занесли пострадавшего в избу. Илья счел, что в данной ситуации он сделал все, что мог.

Выйдя на улицу, он поймал внимательный взгляд Первуши. Тот осуждающе покачал головой, но ничего не сказал, видимо – и сам не был сторонником жестокости, ведь милосердие присуще многим.

Толпа восторженно ревела, устроив пляски вокруг церкви – та уже горела вовсю. Когда огонь добрался до верха, небольшая головка с крестом рухнула, подняв облако горящих искр.

Волхв, подняв руку, крикнул:

– Так будет со всеми домами распятого бога! Идем дальше, в детинце главная церковь стоит!

Толпа, распаленная одержанной победой, отправилась в центр города.

Русские города имели два кольца укреплений: внутреннее – детинец, где располагался князь и куда в случае внешней угрозы собирались жители, и внешнее – острог, окруженный высоким тыном из заостренных вверху бревен. Позже во многих городах вместо деревянного тына появились каменные стены.

Первуша покачал головой:

– Зачем Борг туда людей ведет? Там же княжья дружина! Устроят побоище!

Илья понял, что впереди – самое опасное. А не специально ли волхв это делает? Дружинники людей поубивают, слух о побоище по всей Руси быстро разнесется, возмущение вызовет, а то и погромы христианских приходов. Но изменить ход событий Илья не мог, опьяненные одной победой, люди шли за волхвом, как заговоренные. Да они бы и не послушали Илью. Кто он такой? В городе без году неделя, его еще мало кто знает.

И он решил по мере возможности воспрепятствовать кровопролитию, хотя в том, что оно должно случиться, Илья не сомневался. Если толпе и удастся пройти в детинец, то дальше путь ей преградит княжеская дружина.

Так и вышло. Толпа еще только приближалась по улице к детинцу, когда впереди показалась дружина – пешая, в два десятка воинов. Конница стала широко использоваться на Руси после нашествия монголов. От них русы переняли многое, в том числе – команды для лошадей.

Княжеская дружина выстроилась в две шеренги по десять человек. Вооружены они были, как для боя с врагом. Блестели шлемы, переливались рыбьей чешуей кольчуги. Воины прикрывались каплевидными червлеными щитами без геральдических знаков. Для устрашения толпы дружинники били по щитам плоской стороной мечей.

Толпа, услышав мерный стук мечей о щиты и увидев дружинников, перегородивших улицу, вмиг потеряла боевой настрой, замедлила бег и остановилась.

Волхв скомандовал:

– По переулку переходим на другую улицу. У дружины не хватит воинов перекрыть все подходы!

Видимо, волхв знал о численности дружины. Князья содержали дружины небольшие, для отражения первоначального вторжения врага. Затем мобилизовывалось ополчение, для которого на складах в детинце хранилось оружие – копья и боевые топоры, как оружие дешевое и не требующее боевых навыков. Но лук, например, стоил дорого, за иной можно большую деревню с жителями и скотом купить. Кроме того, для владения им требовались длительные тренировки и запас стрел.

Толпа, воспрянув духом, перебралась на соседнюю улицу, но и здесь была такая же картина, через сотню метров впереди стояли два десятка воинов.

Илья усмехнулся: лазутчики волхва сработали плохо, не выяснив расположения дружинников. Воевода Вышата оказался явно на голову выше в воинских познаниях, чем волхв или его помощники.

Толпа вновь замерла в нерешительности. Однако волхву отступать было некуда, на кон поставлена его честь да и сама возможность волхвовать. До поры до времени князья, зная о нахождении языческого волхва под боком у города, активных действий не предпринимали, опасаясь вызвать народные волнения. Но теперь, когда волхв сам решился на действия, мирное противостояние нарушилось. Для волхва сейчас уступить, отступить – значит потерять сторонников старой веры.

Волхв был человеком мудрым и понял: либо он решится на штурм с вероятностью поражения, либо отступит, но тогда князь не простит ему выступления. Он будет выслеживать его, поймает и в лучшем случае посадит в темницу, в худшем – казнит. Знал он, что волхвов в иных местностях не вешали и не рубили им головы, а сжигали живьем либо топили с камнем на шее. Но в отличие от католической Европы на Руси сожжение на костре применяли редко, особенно в период инквизиции, борьбы с ведьмами.