Текст книги "Ушкуйник"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Юрий Корчевский
Ушкуйник

Глава 1

Родителей своих Мишка не помнил. Жил он с дедом и бабкой в их ветхой избёнке на берегу речки в селе Чижи, что под Хлыновым раскинулось.

Трудное детство выдалось у Мишки. Дед был совсем дряхлым, и приходилось мальчику самому и коз пасти, и крышу латать, когда протекала, и дрова на зиму заготавливать. Зимы в Вятских краях суровые, а силёнок мало. Пока ребёнком был, хворост собирал, а уж когда подрос, с дедовым топором в лес ходить стал – сушняк рубить да вязанками домой носить. Хворост быстро прогорал, и ходить за ним в лес приходилось каждый день. Не то – самостоятельные мужики: те деревья валили, пилили и в санях вывозили.

А ещё – голодно зимой. Однако научился Мишка силки ставить. Когда птица попадёт или заяц, тогда праздник в доме – мясным духом пахнет.

Каждое воскресенье бабка водила Мишку в церковь, на службу. В церкви ему было интересно: высоко над головой росписи чудные – ангелы парят, свечи горят, ладаном пахнет, оклады у икон златом-серебром сияют – лепота! И вокруг нарядные все, особливо купцы. Те всегда в первых рядах, а беднота да голытьба позади толкается.

Мальчик любознательным был, бабку вопросами донимал: «Что там написано?» Только что бабка сказать могла, когда сама неграмотная? Однако любознательного мальчонку заприметил приходской священник – пригрел, грамоте учить стал. А Мишка и рад. Случится время свободное и, когда службы в церкви нет, к священнику бежит.

– Эта буковка – «аз», эта – «веди», а эта – «ижица».

Священник терпеливо показывал Мишке буквы в большой церковной псалтыри, а тот не переставал удивляться диковинным обозначениям, старательно выведенным рукой писца, а ещё тому, что у каждой буквы своё, говорящее название!

Беден был Мишка, не мог купить ни бумаги, ни пергамента, ни чернил. Из письменных принадлежностей только и было, что перьев в избытке. И учился Мишка писать зимой на снегу, а летом – на пыльной земле пальцем или хворостиной. Однако сметлив он был не по годам – схватывал всё на лету, впитывал знания, как губка воду, и памятью Господь его не обидел. К весне он уже весь алфавит знал и читать умел – пока, правда, по слогам.

А ещё священник его числам учил. Сперва, пока счёт до десятка шёл, Мишка на пальцах считал. А потом при храме вроде церковно-приходской школы образовалось, и он вместе с другими ребятами стал её посещать.

Смелым был Мишка – жизнь заставила. От деда защиты и помощи по дряхлости его ждать не приходилось, вот и бился Мишка на кулачках, когда обижали. Не смотрел, что обидчик старше и ростом выше. Часто сам бит бывал, и синяки не сходили, но уважать себя заставил. Весь Мутнянский конец знал, что малец обиду не спустит. Мутнянский – это от речки, Мутнянкой прозванной. Несколько улиц, часто кривых и коротких, конец образовывали. И селились на таких концах люди одного ремесла.

Мутнянский конец был местом, где жили лодочники. Кто долблёнки делал – это когда из ствола толстого дерева нутро выдалбливается, а потом снаружи обтёсывается, а кто и плоскодонки ладил. Узка долблёнка, но вёрткая, ходкая на воде. Плоскодонка пошире будет, на ней хорошо грузы возить.

Мишка мечтал иногда: «Как вырасту, тоже лодки делать стану».

Востребованное ремесло – Мутнянка в десяти шагах от избы протекает, впадает в Вятку. А где реки, там и спрос на лодки есть. И инструменты у деда есть – в сарае. Только вот заниматься ремеслом сил у него уже нет.

Так и рос паренёк – как почти все его сверстники: работой любой занимался, не гнушаясь, лишь бы на еду заработать, потому как деда с бабкой тоже кормить надо.

Только после одной встречи жизнь Мишкина изменилась.

По селу весть пронеслась: колокол в церковь Успения Пресвятой Богородицы привезли. Он лежал во дворе на жердях, дожидаясь подъёма на колокольню. Узнав о колоколе, сбежались ребята посмотреть вблизи на сверкающее диво. Большой колокол, на солнце блестит, а понизу – вязь славянскими письменами.

И стал Мишка те буковки читать. Слушают ребята, рты раскрыв. Многие и постарше изрядно, да неграмотны вовсе.

Обошёл Мишка колокол, надпись прочёл. А рядом купец оказался. Послушал он Мишку и подошёл после.

– Никак грамоте обучен?

– Разумею.

– Сколько вёсен тебе?

– Бабка говорит – двенадцать.

– Хм, а живёшь где?

– На Мутнянском конце.

– У лодочников?

– А га.

– И считать умеешь?

– А до десяти десятков.

– Ты гляди-ка, – удивился купец. – Кто же тебя научил?

– Священник Питирим – да вот же его церква. Купец раздумывал, с любопытством оглядывая паренька.

– А как тебя звать-величать?

– Михаилом, – солидно ответил Мишка.

– Заработать хочешь?

– Кто же не хочет?

– Это верно, да вот только не у всех получается. Ты вот что: приходи завтра ко мне в лавку – на Огневищенском конце, спросишь Аникея Лазарева.

Купец огладил бороду, перекрестился на икону надвратную и вышел с церковного двора. А Мишку любопытство распирало – чего от него купцу надобно?

Ночью он спал беспокойно, а утром, едва проснувшись и ополоснув лицо, задал курам корма и – на Огневищенский конец.

Идти было недалеко, Чижи – село невеликое. Добежав до лавки, Мишка остановился в нерешительности. В лавку заходили и выходили люди. Наконец он решился и тоже вошёл.

Ого! Лавка оказалась больше, чем дедова изба. И чего только на полках не было: тюки тканей разных цветов, платки, ещё чего-то, чему Мишка и названия не знал. Оробел парень, застыл у порога. Неудобно ему стало, видя такое богатство вокруг, за свою драную рубаху и босые ноги.

– Ты чего встал – проходи!

Из-за прилавка вышел давешний купец.

– Здравствуй, Михаил.

– И вам доброго дня, дядя Аникей.

– Разговор у меня к тебе есть. Помощника я к себе в лавку подыскиваю – чтобы грамотный был, счёт вести мог. Был у меня помощник, да только зимой лихоманка его забрала. Давай-ка проверим, насколько ты учён. Держи!

С этими словами купец сунул Мишке в руки, покрытые цыпками, вощёную дощечку и деревянное писало.

– Пиши: два прибавить три.

– Чего писать, дядя Аникей, – пять будет.

– Откуда знаешь?

– Так это – из головы.

– В уме, что ли, посчитал?

Аникей заставил Мишку писать разные слова, складывать и вычитать простые числа. Выполненным заданием остался доволен.

– Подходишь ты мне, парень. Вот только видок у тебя! – покачал он головой. – Всех покупателей мне распугаешь!

Мишка смутился. Он и сам это понимал, да денег на новую одежду у него не было. Видел парень монетки несколько раз, но в руках держать не приходилось.

– Ты честен ли, не воруешь? – неожиданно спросил купец.

– Как можно? – возмутился Мишка. – Я же крещёный, в церкву хожу.

– Ну, это я так, для порядка. Согласен ли ты работать у меня? Жалованье положу – одна деньга в седмицу.

Мишка не знал, что и сказать. Одна деньга – это много или мало?

Купец расценил Мишкино молчание по-своему.

– Ну, харчи в обед, само собой – мои.

– Согласен! – выпалил паренёк.

– Однако же, – продолжал купец, – в таком виде тебе работать нельзя. Вот как сделаем. Я тебе рубаху и порты подберу. Как придёшь в лавку, будешь переодеваться. А заработаешь деньжат – за одёжу рассчитаешься, рубаха и порты твоими станут.

Обрадовался в душе Мишка, но виду не показал.

До обеда они вместе тюки тканей перетаскивали да пересчитывали. Товар перекладывал в основном Аникей, диктуя пареньку:

– Шёлк красный из Синда – один. Атлас хорезмский, лазоревый – один.

Не успевал Мишка – сроду на восковой табличке писалом не писал, от того и язык от усердия высунул.

До обеда они трудились, отрываясь от дела, когда покупатели заходили. В обед купец лавку прикрыл. На чистой тряпице снедь разложил: яйца варёные, кусок белого хлеба, лук, редиску, жбан кваса выставил. Квас вкусный, на ягодах сварен. От вида яств таких у Мишки аж скулы свело, но он терпеливо ждал, когда купец первым вкушать начнёт.

Такой вкуснятины паренёк ещё не пробовал. После перекуса снова принялись за работу, пока в лавке не стемнело.

– Тебя где черти носили! – стал ругаться дед, когда Мишка явился домой. – С утра глаз не кажешь, уж на дворе вон темень какая, а его всё нету да нету!

– Не ругайся, деда, я работать у купца Лазарева стал. Он мне рубаху и порты новые справить обещал.

– Тогда другое дело, – смягчился дед. Мишка похлебал постной похлёбки с горбушкой чёрного ржаного хлеба, да и спать отправился. Утомился за день с непривычки, аж пальцы на правой руке ломило.

И пошёл день за днём в работе. Приходил Мишка в лавку в своей драной одежде, переодевался, а дальше – что Аникей скажет. Тюки подносил к прилавку, ткань помогал отмерять, на вощёной табличке записывал, сколько какой продано. За месяц освоился, обвык. Да так ловко стал управляться, что не успеет ещё Аникей распорядиться, как Мишка уже и так несёт то, что купец хотел. И записывать не забывал – даже без напоминаний. А в конце месяца Аникей торжественно вручил ему четыре деньги и за одежду распорядился:

– Носи, заслужил. Обувку тебе ещё справим, дай только срок. На младшего приказчика похож будешь.

Как на крыльях летел Мишка домой – так хотелось похвастаться перед дедом и бабкой обновками! Ни с кем из ребят по пути не разговаривал, боясь выронить монеты, что во рту, за щекой держал.

Долго разглядывали дед с бабкой обновы, в руках мяли. Бабушка даже прослезилась на радостях.

В один из дней, когда Аникей надолго отлучился, Мишка сам переложил тюки на полках: шёлк – к шёлку, ситец – к ситцу, атлас – к атласу. Да не просто переложил, а с учётом цвета – оттенки одного цвета к одному месту снёс. Так и покупателю удобно, и купцу. Раньше все тюки и рулоны вперемешку лежали.

Явившийся под вечер Аникей удивился.

– Это кто же в моей лавке так похозяйничал?

– Подумал я, – сказал Мишка, – что лучше один материал в одно место сложить, другой – в другое, кучкой. И нам сподручно, и покупателю товар видно.

Аникей хмыкнул, удивлённый, походил у стеллажей.

– Ладно, пусть полежит покамест, а там видно будет.

Нововведение прижилось. Да и опыта паренёк уже немного набрался. Явится покупательница, а Мишка сразу к ней:

– Чего изволите? У нас весь товар отменный, заморский.

И сразу рулоны раскатывает. Слова словами, а перед яркой да красивой тканью ни одна женщина не устоит, хоть немного, но купит.

Смотрел на него Аникей и дивился:

– И откуда ты такой взялся? Прямо купец прирождённый! А года возьмёшь, взматереешь, так и меня обскачешь!

Через месяц Аникей лавку пораньше закрыл.

– Пойдём-ка со мной.

И с Мишкой – на торг, что в центре был, на площади. Не торжище, конечно, как в Нижнем Новгороде или Пскове, но свои ряды есть – мясной, рыбный, оружейный…

Купец подвёл Мишку к сапожникам.

– А есть ли у вас сапожки короткие лёгкие для юноши?

Мишка аж расцвёл. Никто его так раньше не называл.

Перемерили несколько пар, пока не подобрали по ноге – красной кожи, мягкие, на подошве из толстой свиной кожи. Поторговавшись, – какой базар без торга? – купец скинул цену, да и купил.

– Носи, помощник, заслужил. Я слово купеческое давал, стало быть, исполнить должен. И ты себе на носу заруби: коли слово дал – держи! Кровь из носа – держи! Тогда люди тебе верить будут и уважать тебя станут. И под слово твоё и товар тебе в долг дать могут али другое чего. Понял ли?

– Понял, дядя Аникей.

С приходом Мишки у купца дела пошли веселей. Подвёл парень итоги за один месяц, за другой – выросла прибыль-то.

А через два месяца купец сказал озабоченно:

– За товаром ехать надо, пока тепло и реки полноводны. Подсобки-то уже пустые, сам видишь – весь товар в лавке выложен. Ежели один в лавке останешься, сдюжишь ли?

– Цены знаю, отмерять могу, счёту обучен. Справлюсь, дядя Аникей.

– Боязно. Вишь – Бог детей нам не дал, супружница здоровьем слаба, ей бы с домашним хозяйством справиться, а в лавке и опереться не на кого, окромя тебя.

– Я не подведу, дядя Аникей.

– Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь! Увидим по осени. Я ведь не в соседнюю деревню еду – аж в Псков. Хорошо, если с ветром повезёт – попутный будет. На ушкуе-то против течения идти придётся, за вёслами попотеть. Да пока товар скуплю, да пока назад… Раньше чем через месяц, а то и поболе, не возвернусь. Выдюжишь?

– Спать-есть не буду, а не подведу.

– Ну – дай-то Бог.

Через несколько дней купец уехал, дав парню кучу наставлений. В общем-то Мишка и сам знал, что делать – освоился уже в лавке. Однако слушал Аникея со всем вниманием. Он – главный в лавке, хозяин!

Мишка из кожи вон лез, стараясь угодить каждому покупателю. Хоть пару пуговиц продать, но только не отпустить без покупки. Когда покупателей не было – в лавке убирался, пыль протирал, мелкий товар повыгоднее на прилавке раскладывал.

За хлопотами время летело, и Мишка с сожалением отметил, что лавка почти опустела – кончался товар. Когда уж Аникей явится?

Но пришёл день – распахнулась дверь, и на пороге появился весёлый, слегка пьяненький, загорелый купец.

– Ну, здравствуй, Михаил!

Обвёл взглядом полки и глаза вытаращил.

– А где товар-то?

– Продал, дядя Аникей!

– Не может быть! – не веря глазам своим, купец заглянул в опустевшую подсобку. – Хм! Ну, тогда вот что. Давай сначала телегу с товаром разгрузим, а уж потом считать будем.

Они перетаскали баулы, рулоны и тюки в лавку и сложили кучей посередине. Купец уселся за прилавок и начал по вощёным дощечкам сверять. Потом деньги пересчитал. Всё сошлось до полушки.

– Молодца, Мишаня! Выходит – мне снова за товаром ехать можно? А что? Вполне до осени, до ледостава ещё ходку сделаю. За рвение и честность ещё две деньги тебе к жалованью добавляю!

Купец был доволен, отсчитал деньги. Рад был и Мишка. Нанял он плотников – стены у избы на два венца поднять, да печников – печку поправить. Зима, чай, впереди.

Преобразилась избёнка. Дед с бабкой не нарадуются. Мишка себя добытчиком почувствовал, даже ходить стал степенно, а не вприпрыжку, как раньше.

Через неделю купец и в самом деле снова за товаром уехал, успокоенный успешной Мишкиной торговлей. Хорошо теперь: товара много, выбор большой. Мишка со временем в покупателях разбираться стал, не лебезил перед каждым. Зайдёт в лавку молодица, а он ей:

– Ах, как тебе к лицу вот этот шёлк! Личико ещё краше и приятней будет. И все женихи – твои.

Зардеется девушка и обязательно купит шёлку.

К мужской половине – другой подход. Зайдёт, к примеру, женатый человек, Мишка к нему со всем вниманием.

– Вот аглицкое сукно, износа не будет – как есть заморское. И подклада к нему, да пуговицы оловянные. Коли желаете – медные есть, но подороже. А четыре аршина возьмёте, так я и скидку дам.

Насчёт скидок Мишка подсмотрел на торгу – у купцов новгородских. Те со свеями да прочими немцами общались, у них переняли. И пошёл, пошёл товар… Так что, когда Аникей с новой партией товара явился, Мишка большую часть первой партии уже продал. Подивился Аникей:

– Да у тебя талант купеческий, парень!

Он посчитал деньги, сверился по записи – сошлось.

– И ты молодец, Михаил, и я не промах оказался. И знаешь, почему?

– Скажи, дядя Аникей.

– Нужного человека найти непросто. Один идёт, увидел камень и пнул его. А другой этот камень подберёт, очистит его, а это – самородок золотой. Постарше будешь – поймёшь.

Прошёл год. На жалованье купеческом вырос Мишка, отроком стал. Идёт по улице – девчата заглядываются. В селе его уже узнавали и, несмотря на его молодость, здоровались уважительно. Вот только у Аникея здоровье сдавать начало, тяжело стало ездить за товаром.

– Михаил, я вот что думаю, – обратился как-то купец к Мишке. – Ты уже в торговом деле поднаторел, не пора ли тебе на ушкуе за товаром ходить? А я уж в лавке как-нибудь, по-стариковски управляться буду.

Мишка и сам видел, как непросто давались Аникею торговые вояжи. Одно удерживало раньше от такой помощи хозяину – сам возрастом не вышел. Это здесь, в Чижах, Михаила знали. А явись он в тот же Новгород – кто с недорослем дела вести захочет?

Меж тем торговля обороты набрала, купец лавку расширил, свой ушкуй купил. Не ладья, конечно, но всё же своё судно. Известное дело – доставка товара в Чижи на чужом судне дорого купцу обходилась: «За морем телушка – полушка, да рупь перевоз». И команду свою купец набрал – четыре человека. Жалко было Аникею, если поднятое дело прахом пойдёт.

Перед первым плаванием долго наставлял купец Михаила – к кому идти, какие цены за товар давать.

– Смотри, ты человек новый – обмануть могут. Товар сочти и лично проверь – каждую штуку.

– Хорошо, дядя Аникей, я понял.

– Для команды ты – начальник. Кормчему подчиняется команда в деле речном – куда судно править, где паруса поднять, где на ночёвку встать. А кормчий – тебе. Для него ты – это как я. Уяснил ли?

– Боязно. В лавке я освоился, а тут – взрослыми мужиками командовать! Вдруг взропщут, ежели что не домыслю, дядя Аникей?

– Прежде чем команду дать, обдумай её трижды. Коли дурные приказы отдавать будешь, на смех поднимут. А солидно, с умом держать себя станешь – и взрослые подчинятся. Кормчий Павел – человек надёжный, ему довериться можно. Трудно будет – с ним посоветуешься. Ты совету бывалых людей не гнушайся, в том сраму нет. А вот ежели склонишься к какому решению – уже не отступайся, до конца иди.

Аникей отдал Мишке матерчатый пояс с зашитыми в нём монетами.

– Пояс не снимай в дороге, а когда на место прибудешь, на торг с ним не ходи – лихие люди враз срежут, даже и не почувствуешь.

– Ага, понял, дядя Аникей.

– Тогда с Богом. Пошли, до ушкуя провожу.

У берега, у бревенчатой пристани покачивался на волнах кораблик. Сперва он показался Мишке большим – двадцать шагов в длину, шесть – в ширину, да мачта посередине.

– Здравствуйте, добры молодцы! – поприветствовал команду купец. – Ноне с приказчиком моим младшим – Михаилом – пойдёте. Слушайте его, как меня самого. Первое плавание у парня, если что не так – подскажите. Да думаю, на реке-то Павел всё знает, чай – три десятка лет за веслом.

Михаил с пристани спрыгнул на ушкуй. Палуба непривычно качалась под ногами. Мужик из команды отвязал причальный конец, и ушкуй медленно отвалил от причала.

По лицу Аникея, изборождённому морщинами, текли слёзы. У Мишки сжалось сердце. Вот сгорбленная фигурка купца на берегу реки исчезла за поворотом. Ушкуй уверенно шёл вперёд, в неведомые дали.

Матросы уселись на вёсла – выгрести на стремнину. Они были заняты своим привычным делом, а Мишка не знал, куда себя деть.

– Поди сюда, – позвал с кормы Павел, стоявший за рулевым веслом. – Стой рядом, за берегами приглядывай, запоминай. Ходка у тебя первая, но мыслю – не последняя, потому – пригодится. Ты ещё молодой, у тебя всё впереди.

Ушкуй выбрался на середину Вятки, и его подхватило течением. Кормчий приказал поставить парус. Матросы потянули за верёвки, расправившийся парус хлопнул на ветру, надулся, и судно ускорило ход.

– Повезло, видишь, нам, – и ветер попутный! – радовался Павел.

Мишка больше глазел по сторонам. Он никогда не уплывал от Хлынова так далеко. Родные Чижи, село возле Хлынова, он знал. В самом городе бывал – а вот дальше?

– Дядя Павел, а кто на левом берегу живёт?

– Какой я тебе дядя? Павлом зови. А живут там разные племена-народы. Чуваши, черемисы, мордва. Они больше под Казанское ханство тяготеют.

– А далеко ли нам плыть?

– Далековато, парень. Сначала спустимся по Вятке до впадения Пижмы, по ней поднимемся до самых её верховьев, потом – волоком до Ваи, из неё – в Усту, дальше – Ветлуга, а уж из неё – в Волгу. По-татарски она Итилем называется. А там сам решай – в Нижнем Новгороде пристанем али в другие города – Ярославль, скажем, добираться будем. Только хозяин твой, Аникей, в Нижний всё время ходил. Он и ближе, и ярмарка там знатная – все товары есть.

Мишка про себя решил, что и он первую ходку за товаром в Нижний сделает. Боязно далеко забираться.

– Хорошо идём, – довольно улыбаясь, сказал Павел. – Вятка ноне полноводная, отмелей нет, и ветер попутный, да и течение помогает.

После полудня на берегу показались дома.

– Павел, а это что за село?

– Не село – городок. Котельнич называется, Хлыновского уезда.

Тянулись берега, поросшие лесом. Иногда, завидев приближающийся ушкуй, к воде подходили какие-то люди, приглашая пристать к берегу.

– Павел, чего это они?

– Товар предлагают: шкурки, рыбу вяленую али сушёную, поделки из дерева – ложки, лопаты, грабли.

– Чего же ты мне раньше не сказал?

– Зачем тебе рыба да ложки?

– Они не нужны, а меха можно было бы посмотреть.

– Эх, молодо-зелено, а ещё приказчик, – добродушно улыбаясь, сказал Павел. – Меха надо брать по весне, в крайнем случае – ранним летом. Когда зверя зимой добывают, мех гуще, такой и греет лучше. И от выделки мездры качество зависит. В этом деле глаз набить надо – пощупать, присмотреться.

– Верно, я как-то не подумал. Я ведь у Аникея больше тканями занимался.

Когда начало смеркаться, Павел направил ушкуй к берегу и пристал в заводи, объяснив Мишке, что здесь им предстоит ночевать. Видно, стоянкой этой пользовались и ранее – на поляне остались выжженные круги от костров.

– Павел, ещё не темно, дальше плыть можно.

– Плыть-то можно, только как в темноте потом дрова для костра искать да кашеварить?

Мишка пристыженно замолчал. И здесь Павел прав. Говорил же Аникей: «Трижды подумай, прежде чем что-то сказать».

Матросы с ушкуя нарубили сухостоя, развели костёр и подвесили закопченный котёл, зачерпнув воду из реки. В забулькавший кипяток щедро сыпанули пшена, нарезанного сала, соли с перцем.

Вскоре от котла пошёл ароматный дух. Павел, помешав варево, попробовал.

– Готово! Мужики, садитесь трапезничать. Все уселись в кружок вокруг снятого с огня котла и потянулись к нему ложками. А у Мишки и ложки-то своей не было. Хоть плачь от досады!

Павел ухмыльнулся, сходил на ушкуй и принёс деревянную – из липы – ложку.

– Держи! Впредь имей свою.

Ещё один урок преподал Мишке кормчий. Кулеш был горяч и вкусен. Мишка заработал ложкой.

– Не части – по очереди, по кругу.

И здесь оплошность! Не бывал ранее в походах парень, не ел гуртом, не знал мелочей. Кушать сначала начинал кормчий, как главный на судне, за ним, по очереди – члены команды.

Матросы с аппетитом ели. Мишка, прислушиваясь с интересом к их неспешному разговору, не заметил, как вокруг сгустилась тьма, на небе высыпали звёзды. Лицо от близкого огня костра раскраснелось, стало даже жарко, а со спины подступала ночная прохлада – приходилось поворачиваться к костру то одним, то другим боком, чтобы согреться.

В животе у Мишки разлилась приятная тяжесть, веки стали слипаться.

– Первую вахту несёт Никанор, за ним – Трофим.

Все, кроме вахтенного, улеглись спать. Павел устроился на ушкуе, остальные расположились на берегу.

Усталый Мишка, подложив руку под голову, снова и снова вспоминал впечатления первого дня пути и пытался представить себе другие города, в которых они побывают. А воображение несло его ещё дальше – в иноземные страны с другой стороны Чёрного моря, о которых говорили матросы. Неведомые и далёкие, как Стожары, поблескивающие над головой…

Ночь прошла спокойно, и Мишка отлично выспался. Утром, едва только забрезжил рассвет, вахтенный развёл костёр, вскипятил воду и бросил туда горсть травяного сбора. Попили горячего душистого настоя, похрустели сухарями и – снова в путь.

От реки тянуло сыростью, было зябко. Но потом поднялось солнышко, пригрело. Около полудня Павел скомандовал опустить парус, налёг на рулевое весло. Ушкуй стал поворачивать вправо и вошёл в русло небольшой реки.

– Пижма, – пояснил Павел.

Снова подняли паруса и шли под ними почти до вечера.

– Везучий ты, парень: ветер всё время попутный, под парусом идём, на вёсла не садились, – сказал за ужином кормчий.

После кулеша – снова в сон. Только поспать не удалось. Когда наступило время второй вахты – ближе к первым петухам, – раздался всполошный крик:

– Тревога! Тати!

Все мгновенно вскочили и бросились к ушкую. Расхватали из носового рундука топоры да сулицы – эдакие коротенькие метательные копья в три локтя длиной – и кинулись назад на полянку, где вахтенный Капитон с кем-то схватился. В слабых отблесках едва горевшего костра Мишка никак не мог разглядеть – кто с кем дерётся. Недолго думая, он бросил в костёр валежник. Костёр ярко вспыхнул и осветил поляну.

Четверо чужих, обросших мужиков в драной одежде дрались с командой. Чужаки, держа в руках дубины довольно жуткого вида, напирали, пользуясь превосходством в длине своего оружия. Силы были примерно равны, и бой шёл с переменным успехом. Слышались крики ярости, стоны от ушибов, крепкий матерок.

Мишка никак не мог определиться, что ему делать. Павел крикнул:

– Помогай!

Чем? Как? Мишка выхватил из костра горящую головню, подскочил сбоку к нападавшему мужику и ткнул ему головней в лицо. Мужик взвыл, волосы у него на бороде затрещали и вспыхнули. Он заорал, бросил дубину и схватился за лицо.

Матрос – а это был Никанор – тут же воспользовался удобным случаем и сулицей ткнул нападавшего в живот. Мужик рухнул на землю и засучил ногами. Мишке стало страшно, он отбежал в сторону.

Численный перевес сразу сказался, разбойники дрогнули и, когда Трофим раскроил топором голову ещё одному татю, побежали и скрылись в тёмном лесу.

– Фу, отбились! Сколько же этого дерьма развелось – ни тебе по дороге с обозом проехать, ни на стоянках отдохнуть спокойно не дают. Раненые есть? – спросил Павел.

– Кажись, у меня рука сломана, – простонал Капитон.

На него напали неожиданно, и он не успел защититься. Благо тревогу поднял.

Корабельщики содрали толстую кору с дерева, наложили её на руку и всё обмотали холстиной. Спать уже никто не ложился.

– Молодец, парень, ловко ты головней в харю-то ему ткнул! – похвалил Павел. – А вообще-то знай, что какое-никакое оружие у нас в носу ушкуя лежит: топоры, сулицы, даже меч.

Мишка кивнул и спросил:

– А почему у него волосья на бороде затрещали?

– Тати по лесам сидят, бани годами не видят, и руки после жирной пищи о бороду вытирают. Промаслена борода-то, потому и загорелась. У тебя по годам твоим малым борода ещё не растёт, откуда тебе об этом ведать.

За полдня они успели подняться до верховьев Пижмы. Тут река уж вовсе узкая стала, в иных местах борта о берега задевали. От берегов команда и отталкивалась жердями. Мишка с интересом ждал – чем это кончится? Всё оказалось проще.

На берегу показался мужик в одних портах – без рубахи и босой.

– Всё, добрались до волока! – довольно сказал Павел.

Мужик на берегу подошёл поближе.

– Что, хозяин, перетаскивать будем?

– Будем.

– Две монеты.

Кормчий протянул мужику приготовленные деньги. Мужик свистнул залихватски – так, что уши заложило. Вскоре из леса появились ещё мужики, ведущие коней в узде.

Ушкуй выволокли на берег, поставили килем на жёлоб из брёвен, густо смазанных пахучим дёгтем, впрягли лошадок и потащили-поволокли. Команда шла следом.

Волокли судно часа три, потом столкнули его в небольшую речушку – носом по течению.

– Счастливо добраться!

Матросы стали отталкиваться от берега жердями, и ушкуй, подхваченный течением, медленно двинулся вперёд.

– Ну, видел теперь, что такое «волок»? Мы из Пижмы в Ваю перебрались. Ещё две речки впереди, и мы в Волге. А там уж плыви куда хочешь.

– Павел, а почему нельзя по Вятке в Каму? Я слыхал, что Кама в Волгу впадает.

– Спору нет, можно и так. Реки полноводные, и деньги за переволок платить не надо. Только закавыка одна есть. Там, где Кама в Волгу впадает, город татарский стоит, столица ихняя – Казань называется. Мимо никак не пройдёшь. И – мытари, что деньги со всех судов взимают в пользу хана казанского. К тому же путь сей – длиннее, а потому дольше. Понятно? – Спасибо, понял.

Торгуя в лавке Аникея, Михаил даже не подозревал о множестве преград, стоящих у русского купца на его пути за товаром, и тонкостей, о которых купец не должен был забывать. Это если погода благоволит, нет дождя или бури.

Через неделю ушкуйники добрались до Нижнего Новгорода.

Мишка считал, что Хлынов – город большой. Оказалось, он ошибался. Нижний был велик, даже громаден. Стены крепости каменные, а не из дубовых брёвен, как в Хлынове. Ярмарка – глазом не окинешь! А шуму-то!

Сперва Мишка растерялся. Да вспомнил наставления Аникея. Пояс с деньгами в рундук сунул, предварительно отсыпав немного. С ними и отправился на торг.

Длинными, извилистыми рядами тянулись навесы. Торговцы сбивались в ряды – мясной, рыбный, меховой.

Нашёл Мишка и ряд, где торговали тканями. А тут уж он в своей тарелке: щупал, тянул на разрыв ткань – не ветхая ли? Торговался за каждую полушку. Сбросил ещё цену за опт. Продавец в конце, когда уже по рукам ударили, удивился:

– Гляди-ка, – мал, а ухватки, как у матёрого купца. Тебе куда товар доставить?

Мишка объяснил, где стоит ушкуй.

Забрёл он в оружейный ряд. Долго приценивался и купил себе нож обеденный, малый, в чехле. Без него, как без рук, – ни хлеба отрезать, ни мяса. Гордо повесил на пояс – все-таки первый нож.

И снова по рядам: прикупил пуговиц оловянных, медных и даже несколько штук из жемчуга. Дорогие – страсть, но только богатые модницы и в Хлынове, и в Чижах были.

Ещё бы ходил Мишка по торгу, да солнце на закат пошло. Пришёл на пристань, а там уже матросы перекидывают тюки и рулоны тканей на ушкуй. Удивился Мишка: подвода с верхом гружёна товаром была, разгрузили, – а на ушкуе места не убавилось. Это сколько же телег с товаром в ушкуй войдёт?

Следующим днём Мишка закупил шёлк синдский из-за Великой стены, парчу персидскую. Закупил бы и ещё разных товаров, от обилия которых разбегались глаза, да деньги в поясе к концу подходить стали. Зато знал теперь молодой приказчик, какие товары и почём есть в Нижнем.

И решил Мишка, что не только тканями торговать надо. Много чего диковинного узрел на Нижегородской ярмарке паренёк, а на редкий или необычный товар завсегда свой покупатель найдётся. Например, бумага – тоже из Синда. Грамотеев, что писать умеют, в Хлынове немного, но они есть. Стало быть, надо взять немного, попробовать. Ведь ещё в детстве слышал он от деда, что нельзя класть все яйца в одну корзину. И в торговле так же. Шире выбор у покупателя быть должен, тогда и купец с прибылью будет. Эх, открыть бы своё дело, да денег мало, скопить требуется. «Впрочем, какие мои годы, – подумал Мишка, – ещё успею, а терпения и прилежания мне не занимать».

Этим же вечером, после приёма и перегрузки товаров ушкуй двинулся в обратный путь, потому как за стоянку у пристани платить надо было, а денежки Михаил считать умел.

До сумерек они изрядно спустились вниз по Волге, остановились на ночёвку на левом берегу. Правый – это уже опасно: чужие, не русские земли. Можно не только товаров лишиться, но и самой жизни. А уж с утра – известными путями: поворот на Ветлугу, затем Уста, Вая, волок до Пижмы, а там уж и Вятка. Почитай, дома.