Текст книги "Кровавая баня Крупнера"

Автор книги: Юрий Гаврюченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

*** Домой Валерии Игнатьевич приехал в половине восьмого. Весь день он старательно готовился к разговору, обдумывая основные тезисы и вопросы, и даже набросал небольшой планчик, который потом засунул в машинку для уничтожения мусора. Сын с приятелем сидели в своей комнате. Они пили. Тернов поморщился. Сам он не курил, а в комнате стоял такой смрад, что хоть топор вешай. – А, здрасст, па, – протянул Андрей. – Как твое ничего? – Мне интересно узнать, что вы сделали с Бегуновым, – начал Тернов, чувствуя, что теряется, а заготовленная речь вылетает из головы прочь. Он не был готов к такому началу. Возможно, в другой обстановке он бы смог удержать себя в руках, но сейчас две пары глаз действовали на него почти гипнотически, подавляя волю. Оставаясь в неведении, я... – Убили, – прервал его Питон. Тернов постарался выдержать паузу и спросил, проявляя осведомленность, которой он так гордился: – Это я понял. Другой вопрос, как вы это сделали? – его собственное хладнокровие показалось ему достойным уважения. – Видел вас при этом кто-нибудь?

– Ну, ты обижаешь, па, – укоризненно заметил Андрей. – Совсем уж за мальчуганов нас держишь. Твой этот... ничего не скажет, а его родню мы по стенкам размазали. Они тоже ничего не скажут. Ты не сомневайся, все чисто. – Какую родню? – переспросил Тернов. – Ну, родственников. Жену там, и родителей вроде. – Вы и их убили?! – Отключили, – успокоил его Андрей. – Вряд ли они нас запомнили, а если и запомнили, то что? Скоро нас уже здесь не будет. Мы воевать поедем. Да, Питон? – Угу, – сказал Питон. – А... как вы его убили? – полюбопытствовал Тернов, ощущая себя канатоходцем. – Интересно? Сумеречный взгляд питоньих глаз заставил затаить дыхание. Тернов понял, что сейчас ему откроется истина, узнать которую он в принципе не хочет. И Валерий Игнатьевич снова услышал, как за спиной захлопнулась дверца, только теперь был еще и лязг множества засовов. Бегство от действительности заканчивалось. Если до этого вопроса он был для себя самого лишь формально причастен к преступлению, то теперь становился прямым соучастником. Признание себя убийцей существенно отягчало душу. – Сначала мы связали его пластырем, чтобы он не мог сопротивляться, потом избили, чтобы он стал разговорчивее, но когда это не помогло, я спилил ему зубы напильником. Тогда он заговорил. А потом мы задушили его веревкой. Тернов проглотил слюну. Ему казалось, что все это снится. – Грязная работа, папа, – заметил Андрей, – но кто-то должен ее делать. Ты двигаешь Большую Науку, а мы помогаем тебе бороться за выживание. Каждому свое. Верно, па? – Да, – пролепетал Тернов. Теперь он не мог не согласиться.

4 На работе надо заниматься работой. Тернов сделал необходимые выписки в блокнот и перевернул лист. Профессор, доктор химических наук писал статью – картина, будь она представлена постороннему взору, могла бы сойти за идиллическую. Ничто не нарушало его напряженного труда. В душе Тернова также царило спокойствие. Валерий Игнатьевич быстро смирился с необходимостью жертв в борьбе за место под солнцем и даже стал гордиться могуществом вершителя чужих судеб. Вчера похоронили Бегунова. Директор как официальное лицо присутствовал на траурной церемонии и с облегчением выслушал многократно повторенную потом версию о нападении грабителей. Скорее всего наркоманов, а может быть, даже гастролеров из других городов, вероятно, "черных". О документах упомянуто не было ни полсловом. Теперь Тернов мог не опасаться, что, напечатав статью, он попадет под подозрение в убийстве Григория Дмитриевича. Никто не узнал, что Бегунов не передал ему бумаги, а Елизавете Давыдовне было не до архива, исчезновения части которого она в устроенном налетчиками бардаке не заметила. Ее родители попали в больницу, так что хватало забот поважнее. Операция прошла очень чисто, и совесть Валерия Игнатьевича, дремавшая в те периоды, когда ему ничто не угрожало, могла быть спокойна. Фотография невинно убиенного завлаба красовалась на стенде в вестибюле главного корпуса, а его рабочий стол занял давно мечтавший о повышении другой научный сотрудник. Жизнь не стояла на месте. Тернов посмотрел на часы, вот-вот должен был появиться особист. С Семагиным его познакомил главный кагэбешник Исследовательского центра генерал Яшенцев. Он представил полковника как своего заместителя по оперативной работе и порекомендовал обращаться в экстренных случаях напрямую к нему. Поначалу Тернов не придал этому значения, расценив как предупреждение о возможном нападении сумасшедшего спецпациента, который в прошлом году терроризировал ИЦ, но вскоре Семагин сам навестил директора и поинтересовался о возможности использования статуса филиала Института мозга как лечебного учреждения. Тернов сказал, что в принципе так оно и есть, потому что в "санатории" присутствует определенный контингент "пациентов", и попросил уточнить, в какой именно области предполагается вверенное ему заведение задействовать. Семагин долго ходил вокруг да около, не давая четких формулировок, но в конце концов стало ясно, что ему требуется перевести и взять под контроль заключенного из специального изолятора для невменяемых. Задача эта была непростая, и Тернов обещал подумать. Теперь пришла пора соглашаться. Дело это было действительно непростое, но все же осуществимое – Исследовательский центр мог привлекать пациентов психиатрических клиник для изучения новых лекарственных препаратов. Однако долг платежом красен: Тернов рассчитывал предложить Семагину оказать встречную услугу. Валерия Игнатьевича беспокоил Питон. Каждый новый день в обществе наемников прибавлял Тернову душевных страданий. Опасения, что друзья вот-вот сопьются и отмочат какую-нибудь непоправимую глупость, росли, а ощущение домашнего уюта – уменьшалось. Регина также была не в восторге от гостя, хотя и не знала о последнем приключении боевых товарищей. Тернову же Питон стал казаться чем-то вроде живого воплощения дьявола, источающего невидимую ауру зла. Источником этого предрассудка стало признание Питона, сделавшее его кем-то вроде свидетеля преступления Валерия Игнатьевича. Все это умножало скорбь доктора наук, и он решил избавиться от Питона. Телефон прямой связи издал тихую трель. – Валерий Игнатьевич, к вам товарищ пришел, – известила секретарь. – Пусть войдет. – Здравствуйте, – Семагин бодро подошел к столу и энергично пожал директору руку. Лицо его сияло. – Присаживайтесь, пожалуйста! – радушно предложил Тернов. – Спасибо! – Как добрались? – Благодарю вас, прекрасно. – Семагину не доставляло удовольствия мотаться на электричке черт знает куда, но дело того стоило. – Надеюсь, у вас тоже все в порядке? – Разумеется, – согласился Тернов. – Та маленькая проблема, о которой вы упоминали в прошлый раз, может быть решена. – Прекрасно, – понимающе кивнул Семагин. – Что от меня потребуется? – Петр Владимирович упомянул, что вы занимаетесь оперативной работой, – Тернов перелистнул блокнот и накрыл ладонью половинку фотографии. Другую часть, на которой был изображен его сын, он предусмотрительно сжег. – У меня тоже есть некоторая проблема. – Нет нерешаемых проблем, – заметил Семагин. – Разумеется, нет. Тем более что для вас она не сложнее, чем ваша для меня. – Чем я могу вам помочь? Тернов многозначительно оглянулся на телефон и выдернул его из сети. Семагин с заговорщицким видом достал прихваченный на случай серьезных переговоров приборчик. – Генератор белого шума, – объяснил он, нажав на кнопку. – Прослушивание и запись через ретранслятор невозможны, создает абсолютные помехи. Генератор был настоящим, только без батареек. – Я бы хотел избавиться от него, – ощутив надежное прикрытие технического достижения человеческого гения, Тернов выложил на стол, словно козырную карту, фото Питона. – Вот как, – изумленно поднял брови Семагин. Он не предполагал такого откровенного финта, а если бы предполагал, то обязательно вставил батарейки в генератор. Разговор оказался неожиданно серьезным. – Равноценный обмен, я полагаю, – сказал Тернов. Он уже начал привыкать к роли властителя душ. – Каким именно методом вы предлагаете разрешить данную задачу? поинтересовался для порядка полковник. – Радикальным. Семагин подумал. – А, скажем, перемена места жительства данного фигуранта вас устроит? – Боюсь, что нет, – покачал головой Тернов. – Меня устроит только вышеназванный вариант. – Хм, – Семагин потер подбородок. – Когда вы сможете перевести моего человека?

*** "Похмелья не будете – гласила реклама, и это была ложь. Похмелье было, и очень сильное. Андрей глушил по-черному третий день подряд и наконец почувствовал, что должен остановиться. Иначе – каюк. Следующие сутки он жрал кофе с аспирином, не похмеляясь, и, проснувшись сегодня днем, ощутил себя здоровым. Но здоровым было тело, болела душа, а это было во много раз хуже. Поняв, что он не может больше торчать дома, Андрей оделся и отправился прогуляться куда глаза глядят. Ноги вынесли его к парку. Он углубился в лес, еще не просохший после зимы. Несколько дней назад убили Питона. Какой-то подонок выпустил четыре пули в спину, когда Женька заходил в парадняк. Кто, зачем? Андрей терялся в догадках. Он почти не сомневался, что тут замешаны мутные питоновские дела. Повстречался с кем-нибудь из тех, кого год назад освобождал, и где-то недоглядел. На войне всякое бывает. А война теперь не имеет границ. Погруженный в свои размышления, Андрей не заметил, как вышел на окруженную кустами поляну, а когда разглядел, что на ней происходит, остановился как вкопанный. На поляне дрались двое мужчин. Движения их были стремительны и неуловимы. Неподалеку на снарядах занималось еще несколько человек, не обращая на бойцов внимания. Очевидно, зрелище было им не в новинку. Андрей присел на корточки под деревом и стал наблюдать. Стиль боя не был похож на известное ему каратэ. Скорее он относился к разновидности кунг-фу, которым оба спортсмена неплохо владели. Один носил густую бороду и длинные волосы до плеч, перехваченные хайратником, а другой имел короткую стрижку и обладал семитскими чертами лица. Схватка шла на огромной скорости, и неравнодушный к состязаниям Андрей следил за ней со все возрастающим интересом. Наконец бой завершился бородатый допустил тактическую ошибку и был сбит на землю. Противники поклонились друг другу и отошли в сторонку, не замечая зрителя. "Где вы столько силы берете?" – удивился Андрей. Бойцы, похоже, ничуть не устали, видимо, дыхалка у них была отменная. Такая подготовка не могла не вызвать уважения. Андрей встал и не спеша подвалил к ним. – Привет, – сказал он. – Я тут посмотрел, как вы занимаетесь. Кунг-фу? – Багуа-чжан, – ответил бородатый. – Меня вообще Андреем зовут. – Володя, – бородатый протянул руку. – Слава, – представился его напарник. – Вы давно занимаетесь? – спросил Андрей. – Да, – бородатый посмотрел на Славу. – Сколько уже? – Смотря чем, – уточнил тот. – Багуа, – пояснил Володя и повернулся к Андрею. – Да лет пять, наверное. Слава вообще давно занимается – с семьдесят восьмого года. Он – мастер. – Ну, до мастерства нам всем еще далеко, – усмехнулся Слава, – но кое-какие шаги вперед делаем. Крупнер не собирался вступать в дискуссию с Андреем. Он теперь относился с опаской в равной степени ко всем незнакомым людям, хотя дух этого человека не нес враждебности, а находился в смятении. Незнакомец не был розыскником, но с какой стати перед ним раскрываться? Волосатый, в силу врожденной коммуникабельности, был не прочь почесать языком. Крупнер занял выжидательную позицию. Любопытные всегда находились, и гораздо удобнее было удовлетворить их интерес, зачастую весьма мимолетный, чем постоянно менять место занятий. – Я с самбо начал, – сообщил Андрей. – Потом, как и все, каратэ, а когда воевать пошел – в рукопашном бою поднатаскался. – В горячих точках? – поинтересовался Волосатый. – Там. Крупнер и Волосатый деликатно промолчали, понимая, однако, что этим их знакомство не ограничится. Особенно остро чувствовал это Крупнер, и он не ошибся. – Вы часто тут занимаетесь? – спросил Андрей. Крупнер хотел его вежливо отшить, но Волосатый уже открыл рот: – Каждый день, – объяснил он. – Утром и во второй половине дня, если дождя нет. – Можно к вам присоединиться? Давайте вместе поработаем, вы мне покажете что-то свое, я вам – свое. – А почему нет, – Волосатый снова опередил Крупнера. – Присоединяйся. – Ну, ништяк, ребята, – приободрился Андрей. – Сегодня я немножко не в форме, перепил накануне слегка. Был повод – друга похоронил. Вместе воевали, ну и все такое. А завтра обязательно приду. Вы утром во сколько начинаете? – В шесть, – сказал Крупнер. – Ну вы даете! – удивился Андрей. – Я, наверное, тогда днем буду приходить. "Как будет угодно, – недовольно подумал Крупнер. – Сосновка круглые сутки открыта". – Подскакивай часам к двум, – предложил Волосатый. – Мы примерно так же появляемся. Когда чуть раньше, когда позже... – Идет, – обрадовался Андрей, поняв, что его зачислили в компанию. – До завтра! – Пока, – сказал Крупнер. – Счастливо, – кивнул Волосатый. Андрей отсалютовал и двинулся в обратный путь. Питона, конечно, жаль, славный был товарищ, но жизнь на этом не кончается– Он успел привыкнуть к тому, что друзья – это ненадолго, что жизнь может оборваться в любой момент и горевать по каждому просто некогда. Он обязательно найдет гадину, которая убила Питона, а пока надо было купить хороший спортивный костюм.

*** Белый "рафик" медицинской помощи въехал в ворота Исследовательского центра и остановился у входа в главный корпус. Из машины вышел врач и вразвалочку подошел к вахте. – Мы тут вам больного привезли, – обратился он к охраннику, перекидывая спичку из одного угла рта в другой. – Позовите кого-нибудь, чтобы приняли. – Да, конечно, – контролер был извещен, что сегодня привезут спецпациента. Подождите минуточку, к вам подойдут. Врач ждал у проходной, пока к нему не вышел высокий представительный армянин в белом халате – Георгий Аветисович Козарян, старший научный сотрудник "Психометодологической лаборатории ". – Здравствуйте, – сказал он. – Привезли? – Здравствуйте, – сказал врач. – Пойдемте смотреть. – Пазавите начальника, пажалуйста, – обратился Георгий Аветисович к контролеру. – Сейчас, – пискнул вахтер. Он всегда заискивал перед армянином. В его поведении Козарян с чувством некоторой брезгливости уже давно разобрал отчетливую гомосексуальную мотивацию. Подошел начальник караула. – Одно место в вашем отэле падгатовьте, пажалуйста, – пошутил Георгий Аветисович. – Мы заказывали. С начальником караула он еще мог шутить, а вот с его подчиненным опасался. – Понял, – кивнул начкар, доставая из кармана связку ключей на шнурке. – И пусть санитаров пропустят. – Угу, – начальник караула повернулся к охраннику. – Дай дежурного. Алло. Сними решетку с сигнализации, запускать будем. Козарян и врач подошли к машине и открыли задние двери. Два могучих санитара выволокли затянутого в смирительную рубашку человека. Человек был счастлив. Обратив пустые глаза в пространство, он что-то беззвучно напевал. – Красавец, – заметил врач. – Обследовать будете? – Лечить будем, – брезгливый Козарян поморщился. – Вот история болезни, – врач протянул журнал. – А вот тут распишитесь за прием. – Колыванов Виктор Гаврилович, – прочел вслух Козарян. – Давайте ручку, распишус за получение цэнного груза. – Повели, – скомандовал врач, бросив журнал в машину. Козарян предупредительно придержал дверь, когда санитары буквально внесли немаленького, но усохшего на больничной диете "чистильщика". Начальник караула ждал их у открытой решетки. – Сюда, – он отворил дверь в камеру. Санитары погрузили Колыванова на койку и быстро сдернули смирительную рубашку, которая была больничным имуществом. Начкар выпустил их на волю и захлопнул дверь. Замок автоматически закрылся. Он запер решетку и снял трубку висевшего на стене телефона. – Ставь седьмую дверь и решетку, – приказал он. Оперативный дежурный пульта нажал кнопки "ОНАРа". Появление зеленых огней показало, что дверь камеры и заградительная решетка в коридор поставлены на сигнализацию. Козарян попрощался с врачом. Машина проехала по центральной аллее и выкатила за ворота. – Ненавижу эту черную сволоту, – сказал врач, тщательно обтирая ладонь о халат. – У вас невроз навязчивых состояний, – хмыкнул один из санитаров. Санитары загоготали, потом другой с некоторой опаской заметил: – А мне здесь не понравилось, если честно. Место какое-то нехорошее. Что тут, клиника? – Ты не знаешь? – удивился врач. – Это филиал Института мозга человека, закрытая военная шарашка. Тут, если хочешь знать, такие вещи творятся... Первый санитар присвистнул. – Так вот, значит, где это. Здорово они в глушь забрались. – А что тут такое? – спросил второй санитар. – Опыты на людях ставят, – сказал врач. – Вырабатывают способы электронной коррекции личности. Оружие делают. – Психотронное оружие, слыхал? – спросил первый санитар. – Зомби всякие, – поддержал его врач. Второй санитар работал у них недавно, поэтому возник повод пошутить, пользуясь его неосведомленностью. – Этому дружку, что мы привезли, трепанацию сделают, крышку черепной коробки снимут и будут в мозг электроды втыкать. – Ну! – утвердительно кивнул первый санитар, – натыркают электродов и ток пустят. Импульсы будут проходить, подавать команды реципиенту, а он будет дергаться, как паяц на ниточках. Ну, а потом хана ему. Нового привезут. Второй санитар сплюнул. – Вот гадючник развели. Сразу мне это место не понравилось, если честно.

*** – Анастасия Алексеевна, Семагин не появлялся? – Еще нет, Валерий Игнатьевич, – ответила секретарь. – Как придет, сразу сообщу. – Спасибо, – сказал Тернов. Профессор ждал прихода гэбиста с большим нетерпением. Он волновался – и было отчего. Вчера вдова Бегунова позвонила ему домой и высказала все, что думает. Тернов был потрясен ее осведомленностью. В день их последнего разговора Григорий Дмитриевич быстренько выплеснул эмоции, побеседовав по телефону с женой. Вероятно, в их семье было так принято, но Тернов об этом и знать не мог, так что теперь ему было отчего запаниковать. Он посмотрел на часы. Электричка уже прибыла на станцию, и Семагин должен вот-вот появиться. Валерий Игнатьевич очень хотел посоветоваться с особистом. Он рассчитывал на его помощь. Елизавета Давыдовна сказала, что обвиняет его, Тернова, в похищении бумаг мужа, пропажа которых обнаружилась после его похорон. Она сообщила, что не знает, когда это случилось – на поминках или... И добавила, что обязательно поделится своими подозрениями со следователем. Вот это уж было совсем ни к чему. Страж государственной безопасности возник точно в положенное время. Как всегда, на лице его застыло выражение вежливой заинтересованности. – Здравствуйте, – уверенно, как в своем кабинете, Семагин прикрыл дверь и уселся на стул, не дожидаясь приглашения. Он считал, что формальности сейчас ни к чему. Директор попросил его прийти. Не вызвал, не пригласил, а именно попросил. Значит, он был сильно заинтересован в их встрече, поэтому можно было не церемониться. Семагнн хотел выторговать максимум условий для скорейшего возвращения в строй Колыванова. Ему был необходим дополнительный оперативный сотрудник. – У меня есть проблема, – без предисловий начал Тернов. – Она касается нас обоих. – Слушаю вас внимательно, – полковник демонстративно привел в действие генератор белого шума. Теперь уже по-настоящему. Он не любил часто пользоваться этим приборчиком, чтобы не облысеть, но в данный момент безопасность была важнее волос. – Меня подозревают, – начал директор. "Многообещающе", – подумал Семагин. – Подробнее, пожалуйста. – Э-э, видите ли, погиб один научный сотрудник. – Тернов помялся. – Что-то с ним случилось, хулиганы... или его ограбили. Но днем у меня была с ним беседа и получился конфликт, а его жена подозревает, что это я был причиной его гибели, и собирается пойти к следователю. Вы понимаете? – Вам-то что волноваться? – невозмутимо произнес Семагин. – Не вы же его ограбили. Вызовет вас следователь, снимет показания. Вы в это время где были? – Дома. – Кто вас видел? – Жена. – Не густо. Алиби слабоватое. – И сын еще... с другом. – С тем самым? – Э... Вопрос был выпущен, будто пуля. Полковник быстро все понял. Просчитать ситуацию ему не составило труда. – С каким? – в голосе Тернова прозвучала фальшь. Он догадался, к чему клонит Семагин, но иного пути, кроме как признаться, у него уже не было. В его интересах было быть предельно откровенным со своим подельником. – С тем самым, – выдавил директор. – У нее есть какие-то доказательства... вашей заинтересованности? – Семагин говорил, как адвокат, убежденный в вине подзащитного, но все равно отстаивающий его права. – Телефонный разговор с мужем, – и Тернов подробно пересказал аргументы Елизаветы Давыдовны. – То есть ничего, кроме предположений, – уточнил Семагин. – Вам это ничем не грозит, если, конечно, вы не явитесь с повинной. – Что значит с повинной?! – возмутился професор. Если он хоть как-то будет замешан в этой грязной истории, то не видать ему действительного членства в Академии наук как своих ушей. Валерий Игнатьевич был с такой участью категорически не согласен. – Вы что, меня под статью хотите подвести?! – Надеюсь, до этого не дойдет, – сказал Семагин, он понимал, что Тернову ни при каком раскладе не переиграть следователя. Директор расколется на первом же допросе, а заодно сдаст и его, чего ни в коем случае нельзя было допускать. Тернов еще был нужен, потому что от него напрямую зависел Колыванов, а вот Бегунова никому не была нужна. – Успокойтесь, ничего не будет, – заключил Семагин после небольшого раздумья. – А как поживает мой пациент? – Хотите взглянуть? – повеселел Тернов. – На обратном пути, – сказал Семагин. – Говорят, вы можете поставить на ноги любого психически неполноценного человека? – Кто говорит? – удивился Тернов. Работы "Психометодологической лаборатории" оставались пока в секрете. – Болтун – находка для шпиона. – Мой непосредственный начальник, генерал-лейтенант Яшенцев, – усмехнулся Семагин. – Ах, – с деланным облегчением вздохнул Тернов. – Ну, если Петр Владимирович, тогда не страшно. Я полагаю, вас интересует этот ваш... – Колыванов, – напомнил Семагин. – Я хочу, чтобы его вернули в строй. – Это возможно, – заметил Тернов, – если у меня будет все в порядке. – Будет в порядке, – согласился гэбист. С Терновым приходилось считаться. – Я бы хотел подробнее узнать об этой даме. – Конечно. – У Тернова словно камень с души свалился. – Конечно.

*** – Как вам удается так быстро двигаться? – Андрей поднялся с земли, отряхиваясь от хвои и листьев. – Длительные тренировки, – ответил Крупнер. – Бег тренируется только бегом, плавание – плаванием, а быстрота движений – скоростной подготовкой. Постепенно он привык к присутствию на занятиях Андрея. Человеком тот оказался неплохим, к тому же знал много тактических приемов, полезных при штурме здания. Волосатый проявил к ним повышенный интерес, и Андрей охотно делился, взамен получая крупнеровские прикладные разработки на базе техники Шаолинь-цюань. Волосатый также делал успехи в освоении "ускоренного передвижения" без дополнительной стимуляции и нарабатывал собственные приемы, главным образом с применением сань-цзе-гунь. Андрей ничего не знал об СС-91 и считая достижения друзей заслугой исключительно физических упражнений. Крупнер не стремился его в этом разубеждать. – И, разумеется, многократные повторения тао. – Эти тао – чисто оздоровительные, – заявил Андрей. – И пользы от них ноль. В бою нужны простые короткие приемы. Дать так, чтобы сразу наповал. – От тао тоже есть польза, – возразил Волосатый. – Ты оттачиваешь движения, доводишь до автоматизма, чтобы потом применить не задумываясь. – Это гимнастика, – покачал головой Андрей. – В реальной схватке требуется нечто конкретное. Окинав-ское каратэ было очень неплохое. Я им занимался. Нам ката по минимуму давали, в основном ориентировали на реальный бой. На войне здорово пригодилось. А формальные упражнения хороши здесь, на гражданке. На Окинаве раньше как было: крестьяне дрались, чтобы защищаться голыми руками против вооруженного противника. Там длинных поединков не было. Принцип иккэн-хиссацу: ударил – убил. Вот и сейчас надо так же. А тао, энергетика, я считаю, ни к чему. На войне махать руками некогда. – Ну, это кому что нравится, – заметил Волосатый. – В общем-то, да, – согласился Андрей. – Каждому свое. Кому нравится энергетика – пусть занимается, но тут только к старости можно чего-то добиться, а жить нужно сейчас и сегодня. Так ведь? – Н-ну... да, – пожал плечами Волосатый, сраженный набором аргументов. Крупнер наблюдал за ними, скептически усмехаясь. – По-моему, ты путаешь причину и следствие, – сказал он наконец Андрею, при этом обращаясь главным образом к Волосатому, в душе которого дали всходы сорняки сомнения. – Ты рассматриваешь прикладной аспект как изначальный, хотя боевое искусство лишь небольшая часть любого философского направления: буддизма. даосизма или ислама. Неотъемлемая часть, но небольшая. Обретение навыков самозащиты – это метод совершенствования духа, такой же, как живопись или поэзия, и столь же необходимый для его закалки. Многие школы используют единоборства для привлечения учеников, которые через это приходят к духовным ценностям, более высоким, нежели махание кулаками. Существуют древние воинские системы, ориентированные на скорейшее уничтожение противника, но даже они не обходятся без философской подготовки и базируются на прочном религиозном фундаменте. А современные боевые системы, такой основы не имеющие, ведут в тупик. В результате человек, усердно постигающий три удара кулаком и пять ударов ногой, но при этом не имеющий ничего в голове, останавливается в своем развитии и быстро проигрывает сопернику, осмысливающему связь любого движения с цветом, запахом или точкой силы своего внутреннего органа. Одно увлечение чисто внешними атрибутами не приведет к совершенству. – Практика показывает иное, – без особой уверенности заявил Андрей. Он признавал авторитет Славы в вопросах боевых искусств, хотя личный опыт подчас убеждал в обратном. Впрочем, здесь – это не там, рассудил он и успокоился, утвердившись в решении получить те знания, которые он считал нужными, и избежать бесполезных, только мешающих в бою. Воевать приходится не с мастерами кунг-фу, да и применять приемы случается крайне редко. Появление огнестрельного оружия уменьшило значимость искусства борьбы на поле боя и сделало ненужными большинство приемов, кроме самых простейших. Пулю, в отличие от стрелы, руками не поймать, да и сближаться на расстояние удара почти не приходится. Незачем штурмовать дом, если его можно обстрелять из гранатомета. И все же Андрей чувствовал, что Слава был прав, но ему была не нужна эта правда. – Каждому свое, – сказал он. – У тебя тоже неплохо получается, – утешил его Волосатый. – Кстати, покажешь еще раз "вход в дверь"? – А что вы собрались штурмовать? – не без иронии поинтересовался Андрей. Крупнер послал убийственный взгляд в сторону Волосатого, но тот его не заметил. – Есть тут один Исследовательский центр... – многозначительно заметил он.

*** На третьем этаже Исследовательского центра царило обычное рабочее оживление. Семагин сидел на стуле в комнате 322 и наблюдал за своим подопечным. С того момента, как Елизавета Давыдовна Бегунова воссоединилась с мужем, а произошло это прямо на его могиле, на кладбище, за Колыванова взялись нейрофизиологи "Психометодологической лаборатории". Тернов привел Семагина в помещение, где производился психосемантический анализ, и познакомил с Георгием Аветисовичем Козаряном, которому было поручено лечение "режимного больного". Несмотря на то, что Валерий Игнатьевич стал большим начальником, в лаборатории его встретили очень тепло, без всякой настороженности. Все-таки старые сотрудники, да и Тернов держался не как директор, а как коллега, заглянувший проведать сослуживцев. Он попросил Козаряна ознакомить Александра Семеновича с методикой, а сам удалился, чтобы не мешать. Семагин сидел и смотрел. Колыванов был зафиксирован в специальном кресле, имеющем зажимы для конечностей, к голове были прикреплены электроды, соединенные с ЭЭГ, и надеты наушники. На мониторе перед ним с огромной скоростью мелькали слова и картинки. Как объяснил Козарян, электрические потенциалы мозга регистрируются энцефалографом с последующей обработкой данных компьютером для получения картины неосознаваемой психической деятельности, из которой впоследствии будет составлена фабула – ключевые слова, воздействующие на подсознание. Текст внушения будет закодирован в музыке и записан на кассету, при помощи которой "чистильщика" можно будет запускать в работу или заблокировать. Полному восстановлению личности, т.е. возвращению в нормальное человеческое состояние, заглушенный ЛСД Колыванов не поддавался. На подготовительном этапе его с применением химиотерапии пытались "вытащить" назад, но не удалось. Даже воздействие сверхвысокочастотного излучения, портативный генератор которого находился на оснащении ПМЛ, не дало положительных результатов. Зачистка свидетеля удалась Семагину на совесть. Согласно выработанной Терновым и Козаряном программе, Колыванову намечалось индуктировать дремлющие в подсознании профессиональные навыки и попытаться возродить аналитические способности. Насколько эффективными в данном случае окажутся методы ПМЛ, никто не знал, но Георгий Аветисович уверял, что положительный результат обязательно будет. Семагин на это сильно рассчитывал. Его личный киллер – мальчик тринадцати лет, прошедший подготовку у военспецов ГРУ, которого полковник не без труда выкупил у следователя по особо важным делам, – снова угодил за решетку, и с оперативными сотрудниками опять возникла напряженка. – Скора будет как новенький, – похлопал больного по плечу Козарян, лицо его светилось от удовольствия. – Мы еще возьмем "сенсорный стимулятор" у рефлексологов и вылечим савсэм. Будет как зайчик прыгать и "кьйа" кричать! Семагин поморщился. Развязность армянина его раздражала.

5 Начало рабочего дня для Тернова ознаменовалось получением пакета из редакции "Медицинского вестника". Это был приятный сюрприз. Тернов заперся в кабинете, вскрыл конверт и вытряхнул на стол его содержимое. В разгар лета, когда большинство сотрудников ушло в отпуск, Валерий Игнатьевич тоже начал подумывать об отдыхе. Все складывалось как нельзя лучше. Страсти, кипевшие вокруг семьи Бегуновых, исчезли вместе с семьей; зарплату персонал ИЦ получал с завидной регулярностью, благо деятельность четвертой лаборатории не застопорилась, и заказ Министерства обороны был выполнен, а деньги за него перечислены; сын, похоже, оставил милитаристские идеи и начал задумываться о создании собственного предприятия. Будет ли это частная охранная фирма или клуб боевых искусств, он пока не решил, но в любом случае, как считала Регина, Андрей взялся за ум. Признаки этого были налицо – он бросил пить и начал по целым дням заниматься спортом, а остальное время тратил на изучение философской литературы. Он мог позволить себе такой образ жизни – с войны он привез более пятидесяти тысяч долларов. Словом, Валерию Игнатьевичу было отчего сохранять безмятежность.