Текст книги "Журнал «Приключения, Фантастика» 5 ' 95"

Автор книги: Юрий Петухов

Соавторы: Алексей Самойлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Братья и сестры! Я призываю всех вас к спокойствию и единению. Чтобы ни произошло на Земле, мы будем едины. И мы отразим натиск агрессора! Не только Земля, не только Солнечная система, вся наша Вселенная – наше Отечество, мы рождены в нем. И мы имеем полное право на защиту его от внешнего врага. Мы обязаны встать на его защиту! Мы помним заветы наших легендарных предков. Кто придет к нам с мечом – тот от меча и погибнет! Наше дело правое, мы победим! С нами Бог, братья и сестры!

Иван откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза.

Теперь обратного пути нет. А когда он был у него, этот обратный путь? В Системе? Или в Пристанище? А может, на Земле?!

– Не слишком круто? – спросил тихонько подошедший Иннокентий Булыгин.

– Надо бы покруче, – посетовал Иван, – да я не мастер речи говорить. Бот подготовлен?

– Да.

– Тогда пошли. И дай сигнал – планомерная, спокойная эвакуация. Остается только минимальная охрана на внешних плавсредствах и самый необходимый техперсонал, понял?

Палуба студии качнулась. И Иван с Кешей, а за ними все остальные полетели на ребристую стену. Где-то вдалеке, за прозрачными экранами обзора полыхнуло заревом – стало светло будто и не в Пространстве, а где-нибудь на Земле в погожий денек.

– Поздно, – прохрипел Кеша, отплевываясь кровью. – Это диверсия!

– Ничего не поздно! – отрубил Иван. – Живо в бот! Эвакуация ускоренная! Но без паники чтоб!

Второй взрыв сотряс исполинский шар Космоцентра Видеоинформа, когда они оба, да вдобавок с оборотнем Харом и четырьмя «альфовцами» приближались к орбите Марса.

Булыгин включил полную прозрачность. Доложил:

– Девяносто четыре процента личного состава Космоцентра эвакуировались по плану. Остальные… Бог их знает, что там с ними!

Полубезумный Крежень, связанный цепями по рукам и ногам, лежал в грузовом отсеке – с ним предстоял разговор особый. Хар беспоминутно чесался и зевал, нервничал. Но глаза у него были мутные, рыбьи, без признаков тревоги, а стало быть, никаких новых сюрпризов не предвиделось.

Вполне хватало и этого одного, свершившегося.

Иван, не отрываясь, смотрел назад, во мрак вселенский, перемежающийся яркими вспышками, снопами, гроздьями рассыпающегося огня.

Колоссальное, непомерное сооружение, восьмое чудо света содрогалось от чудовищных взрывов, разваливалось, крошилось, вспучивалось и лопалось. Это была смерть титана.

Медуза Горгона Космоса умирала, издыхала в страшных судорогах и конвульсиях. И ее волосы-змеи, тянущиеся на тысячи верст во мрак, будто почуяв внезапную свободу, отрывались от уродливой, всесильной прежде и завораживающей головы, извивались, сбивались в клубки… и горели, полыхали, сотрясались в нервически-болезненной, паралитической дрожи. Это был конец Чудовища, властвовавшего над Хаосом и Космосом, простиравшего незримые щупальца на тысячи световых лет и державшего в них всю Вселенную-матушку. Это был конец прежней жизни, старой – жизни в мире и покое, в тихом гниении и вырождении.

И это было Началом.

Часть третья
Воин

– Они с ума посходили! – выкрикнул Глеб Сизов, генерал-лейтенант, командир альфа-корпуса, правая рука Ивана. Выкрикнул и замер с раскрытым ртом, будто рыба, выброшенная на берег. Глеб не понимал западников, отказывался понимать.

Спутники, висящие над Всеамериканскими Штатами, давали полную картину происходящего: и в панораме, и в деталях, и как угодно. Но глаз не выдерживал такого зрелища.

– Да-а, – задумчиво протянул бритоголовый начальник штабов, – мы им дали слишком много времени. Слишком!

– Они истребят всех! – мрачно изрек министр обороны Голодов. – За двенадцать оставшихся часов можно полмира превратить в пустыню. Такое трудно было ожидать!

– Трудно? – комитетчик сделал вид, что удивился. – А чего ж еще было ожидать! Я вам скажу, что будет дальше. Я уже говорил – они перебьют половину, даже две трети своего населения, покажут, что не в бирюльки играют, а оставшихся загонят на свои боевые базы, заложниками – и скажут нам, давайте, мол, лупите изо всех орудий! Так и будет. И, кстати, на большинстве крупных планет Сообщества происходит то же самое – управление идет из одного центра… эх, мы! упустили возможность нанести упреждающий глубинный удар! – Он с раздражением поглядел на Голодова. И отвернулся.

Один Иван ничего не сказал. Он молча смотрел на экраны.

Изображение теперь было отличным – фильтры убирали все дымы, клубы, копоть и гарь. И виделся с высоты орбитального полета уродливо-корявый городишко Чикаго, полыхавший, разгромленный, обезумевший. И виделись два бронированных кольца, сжимающих этот семнадцатимиллионный бедлам. И висели в воздухе боевые гравилеты карателей. И мутили и без того мутные воды отравленного Мичигана десятки десантных кораблей, плоских, на воздушных подушках, похожих сверху на голубенько-сереньких клопиков. И все крохотные клопы эти, и наземные, и воздушные, и морские, время от времени извергали из себя огоньки, затейливые ветвистые молнии и облачка разноцветного газа. Все выглядело с высот благопристойно и даже красиво… все, за исключением самого убогого городишки.

Но стоило дать приближение, что и делалось на других экранах, как картина менялась. И становились видны невидимые прежде детали. В городе шла лютая, беспощадная резня. Шеренги бойцов-близнецов в одинаковых пятнистых десантных полускафах, паля из пулеметов и парализаторов, сгоняли пестрые и разношерстные толпы в одну огромную гомонящую, визжащую, разноцветную толпу – сгоняли так плотно, что люди лезли друг дружке на головы. Они сбивали их в немыслимый гурт, как не сбивают ни овец, ни прочую рогатую скотину. А потом сверху подлетал гравилет и очень методично выжигал толпу, где напалмом, где из бортовых сшестерен-ных лучеметов. Каратели работали деловито и уверенно. Они давили бунт. Правда, значительная часть ребятишек в полускафах шустрила по разгромленным лавкам и домам да таскала туда-сюда смазливых девочек. Но судя по всему, это делалось в свободное от основной работы время и по договоренности с отцами-командирами, во всяком случае, никто им не мешал и внимания на них почти не обращал. Зато толпы горели дружно к эффектно, сотрясая воздух нечеловеческим визгом, бросаясь на карателей живыми горящими факелами… но не добегая, падая. Каратели были в шлемах, им было чем дышать. А прочие раздирали себе рты, рвали глотки, падали, задыхаясь, корчась и застывая обуглившимися уродливыми куклами. Отдельные смельчаки и даже кучки беглецов выбирались из города, бросались в бега, но тут же расстреливались с бронеходов и кораблей.

Кольцо сжималось. Видно, экипажам бронемашин тоже хотелось поучаствовать в веселых игрищах, а заодно пощупать местных девчонок и набить карманы. Жители города были обречены, это становилось ясным сразу. То же творилось в Филадельфии, Детройте, Ванкувере, Боготе, Буэнос-Айресе и еще тысячах и тысячах городах. Запад и впрямь сошел с ума.

– Но ведь пять дней назад, три, даже вчера еще они просто усмиряли восставших, – будто сам с собой заговорил Иван, – а теперь они истребляют всех подряд, без разбора! Это бойня!

– Это ответ на наш ультиматум! – сказал Глеб.

Иван поморщился. Но не стал вступать в прения.

– Что скажет разведка? – спросил он. – Какие планы у наших друзей?

Начальник Главного разведывательного управления, седовласый и румяный человек в штатском, привстал.

– Все те же три мобильные группировки. Больше никаких шагов Сообщество не предпринимает. Но…

– Что еще за «но»?!

– Заметно некоторое шевеление во внегосударственных межгалактических соединениях. Например, некий вселенский консорциум, обозначаемый обычно под отвлекающе-дезинформирующем названием Восьмое Небо, проводит большую чистку в своем аппарате и создает новые, усиленные вооруженные формирования. Мы не привыкли брать в расчет эти структуры, но они могут сыграть существенную роль…

– Надо срочно установить контакт с их… – Иван хотел уже было сказать «главарями», но тут же нашел слово иное, равнозначное по смыслу, – с их руководителями.

– Попытаемся! – заверил бодро главный разведчик державы. – Совместно с коллегами, – он обвел взглядом всех присутствующих.

Ивану такой ответ не пришелся по душе.

– Попытаемся? – переспросил он с иронией. – Нет уж! Вы должны в ближайшие два-три дня обеспечить мне личную встречу с четырьмя боссами преступных мафий… ведь их четыре, самых крупных?

Разведчик развел короткими полными руками. Но тут же твердо дополнил:

– Не более!

– А всю мелочь и главарей средней руки – собрать без переговоров и церемоний! И сюда, в подземелья!

Иван выразительно посмотрел на Глеба Сизова. Тот скривился, помрачнел. Но кивнул.

Хук Образина опрометью проскочил улицу, извиваясь, изгибаясь, бросаясь навзничь и кубарем перекатываясь под градом визжащих, стучащих о камни и стены пуль, сквозь пламя и разрывы. С налету сбил с ног карателя в глухом непрозрачном шлеме, каблуком сломал ему грудную клетку и тут же, не теряя времени, уложил еще троих, поочередно превращая их в мешки с переломанными костями. Оглянулся нервно, сдерживая судорожную дрожь. Потом сорвал с ближайшего поверженного заплечный баллон с маской, вжался в нее лицом, пустил кислород.

– Да иди ты сюда, Образина! – захрипел из развалин Арман-Жофруа дер Крузербильд-Дзухмантовский, потомок то ли польских панов, то ли онемеченных французских шевалье, загубивший свою жизнь сначала в десанте, а потом на старом космическом заправщике. – Живей канай, там пристреляно!

Хук вполз в какую-то черную, обугленную щель. Привалился спиной к стене. Промычал из-под маски:

– Сам себе не верю, Крузя! Чего творится! Год назад ежели б кто мне сказал, что вновь придется старое вспоминать да козлом скакать под пулями, ни в жисть бы не поверил, даже не смешно б было!

– Да заткнись ты! – Крузя мотнул головой на свет. – Надо переползти, у них радары ручные и прочая хренотень, засекут!

И они поползли вглубь руин, во мрак и копоть, поползли, зная, что сейчас любой паршивый снарядишко может обрушить на их спины и головы тысячи тони бетона и металлопластика, превратить эти развалины в могилу. Но деваться было некуда. Снаружи не первый день шел дикий, непонятный и какой-то нелепый своей первобытностью и жестокостью бой.

Каратели выбили и вырезали по Нью-Вашингтону и пригородам почти весь народ – несчитанные миллионы обезумевших в грабежах и попойках людишек. Они были легкой и беспомощной жертвой, стреляй, жги, калечь, насилуй, дави – не хочу! Но вот беда, среди этих десятков миллионов отыскались откуда-то единицы да сотни таких, кто давал отпор, кто брал оружие в руки, кто не хотел издыхать подобно тупой и загнанной скотине. Они-то и били карателей, которые сами одурели от бойни, спиртного и разгула, били беспощадно, били изо всех дыр и щелей поверженного, разгромленного, сожженного и брошенного властями на произвол судьбы города.

– В Лос-Анджелесе было веселей, – просипел Хук.

Ползущий рядышком Крузя не ответил. Он и сам знал, там

с утра до ночи врубали с бронеходов один и тот же шлягер Дона Чака «Пропади все пропадом, моя крошка!» От этой идиотской песенки многие сходили с ума и лезли в огонь гравилетов сами. В Детройте и Сан-Франциско морили газами, и потому там стояла жутчайшая вонь – тела не сгорали в огне, а просто валялись по улицам, домам, крышам, подвалам и медленно гнили под веселым жгучим солнышком. Похоже, всем было плевать на санитарные нормы. Хук и Крузя работали порознь, каждый шел своей дорожкой. Но в проклятом Нью-Вашингтоне их пути пересеклись. Хук говорил:

– Вот, Крузенька, мы и встретились – как две крысы с одного корабля на бревнышке. Корабль пошел ко дну, а мы еще трясемся наверху, мать их промеж глаз!

Крузя кряхтел и помалкивал.

В руинах на них напали – какие-то чокнутые, загнанные и озлобленные бедолаги. Переговоров начать не удалось. Пришлось всех семерых отправить досрочно на тот свет. И Хуку, и Крузе помогала давнишняя, вбитая сержантами Школы навечно, до самой могилы, выучка космодесантников – без нее гнить бы и их косточкам посреди камней да трупов бывшей столицы Штатов, а скорее всего, еще в тех городишках, что они посетили ранее. Оба прошли сквозь огонь и воду, чтобы встретиться здесь, как и было намечено по плану. Не такой представлялась встреча, совсем не такой! Да и Дила Бронкса с его ребятишками, с карликом Цаем чего-то не было видно.

– Лопнуло всё, Хук! Провалилось к едрене фене! – шипел Арман-Жофруа, размазывая скупую слезу по грязной щеке – слеза эта была не от излишних чувств, а от едкой и вонючей дряни, пропитавшей воздух. – Провалилось! И нам с тобою, двум дуракам старым, еще радоваться надо! Мы хоть и в дерьме по уши, но покуда живехоньки! Вон, видал, чего делается? Дил с коротышкой, небось, в кандалах уже, коли и вовсе не в земле сырой – их первых спровадят, не то что нас с тобой, мелкую сошку! И Гуга давно обратно в каторгу пихнули, на Гиргею! Все провалилось, все прахом пошло. Не рассчитали чего-то! Ивана к вышке, это точняк! Скорей всего, шлепнули! Или обратно в психушку сунули! Накрылись мы, Образина, медным тазом! Да еще этим ублюдкам на руку сыграли. Да сейчас за нас свечки ставят, нехристи поганые! Они, небось, уже по всему миру особое положение ввели, всю власть заграбастали – вона как народишко-то бьют – намертво!

Хук не отрывал маски от лица, сил у него оставалось мало, шел на старом заводе, по инерции. Но шел. Сейчас Хуку было плевать на теории и рассуждения ни о чем. Выбраться бы! Вылезть из дыры поганой!

– Зря мы сюда влезли, Крузя! – стонал он. – Зря! Надо выползать! Рвать когти из города! В леса прятаться!

– Какие тут, на хрен, леса?! Это тебе Россия, что ль?!

Два карателя выскочили неожиданно. Навели лучеметы. Они не собирались предупреждать, кричать: «стой! руки вверх!» Они собирались жечь ползущих. Но они не знали, с кем имеют дело.

– Вот это очень кстати, – обрадовался Хук, облачаясь в пятнистый скаф, натягивая шлем на голову.

Этих двоих они прибили очень тихо и аккуратно, боясь повредить одежку и выкладку, голыми руками давили, нежно, почти любя. Баллоны в скафах были полны – а это шесть часов легкого и чистого дыхания, будто на пляже под пальмой, а не в горящем бедламе. Два лучемета, два парализатора, всякая прочая мелочь.

– Живем, Образина! – обрадовался и Крузя. Захлопнул шлемовый створ. – Как связь?

– Нормально! – отозвался Хук. И тут же испугался. По связи их могут и засечь, лучше помалкивать до поры до времени.

– Не боись! – расхохотался Крузя. – В такой кутерьме не до нас! Пошли наверх, надо оглядеться!

Хук не мог надышаться. Он чувствовал нутром, как вливаются силы, будто всю кровь ему сменили – на молодую, здоровую, горячую. Он открыл грудной клапан скафа, нажал на синюю кнопочку – и прямо из трубочки у рта в губы ткнулся шарик стимулятора, потом второй, третий. Хук закатил глаза от блаженства. Ну, теперь можно и наверх!

Они выскочили на широченную площадь перед Форумом. И застыли на миг. Это место знали все на земном шаре и во Вселенной, его бесконечно показывали по Информу, тиражировали на красивеньких открыточках, обыгрывали со всех сторон в голофильмах. Форум возвышался колоссальным хрустально-прозрачным дворцом на полуторамильную высоту. Шесть возносящихся к небу вскинутых крыльев переливались гранями на все цвета радуги – в каждом крыле была своя служба, будь то Сенат, Конгресс или вездесущее Разведывательное Управление. Под стать искрящемуся, возносящемуся к солнцу Дворцу искрились и возносились в выси бессчетные струи фонтанов, возносились, рассеивая мириадами мельчайших капелек алмазную водную пыль. Это было ошеломляющее зрелище, оно будоражило и подавляло. Сама площадь утопала в роскошной и густой зелени – исполинские гибриды лиственниц и пальм с Зангезеи высились посреди сказочно густых синих елей и папоротников агумарума с планеты Ро. Форум был мечтой, ирреальной галлюцинацией, воплощенной в действительность.

Он был таким еще неделю назад.

Теперь все выглядело иначе.

– Ни хрена себе! – выдохнул Хук.

И он был прав. Вся зелень на огромнейшей, необъятной площади Величия и Процветания Объединенных Наций Мирового Сообщества была выжжена дотла. Лишь кое-где торчали вверх обугленными чертовыми пальцами черные страшные стволы. Слой грязно-серого, седого пепла метровой плесенью покрывал всё открывающееся глазу. И посреди этого застывшего ужаса высился черный, уродливо-гнетущий хищный зверь, раскинувший шесть черных, обугленных крыл. Да, это был не хрустальный возносящийся к Богу дворец, а будто спустившийся с адских кровавых небес огромный и мерзкий черный демон-стервятник, спустившийся и озирающийся вокруг, выискивающий жертву, готовый сорваться с чудовищным клекотом и броситься на мир еще живых, еще надеющихся.

– Берегись!

Хук не услышал крика. Аркан туго захлестнул его шею. Сразу повалило, поволокло по битому кирпичу, по пеплу… И вдруг отпустило. Это Крузя, он спас. Хук приподнялся на колено, повернул голову. Крузя лупил из лучемета по развалинам – трое горящих размахивали руками, дергались. Еще четверо лежали обугленными трупами. Один убегал, втянув голову в плечи и волоча ногу.

– Пускай бежит, – милостиво просипел Крузя.

– Жаль их, – промычал Хук Образина, – такие же несчастные как и мы с тобой!

– Будем жалеть, сами сдохнем! – философически заключил Крузя. И махнул рукой на черный дворец Форума. – Надо идти туда.

– Потопали! – согласился с ним Хук.

С крыши Дворца можно было осмотреться, выбрать отходной путь, другой такой возможности не имелось. И потому стоило рискнуть.

Местами пепел был выше груди. Но гидравлика скафов работала отменно. Да и стимуляторы давали сил. Хук с Крузей продвигались вперед.

Дважды их останавливали, прятавшиеся за обугленными стволами патрули. И оба раза они их били на месте, без долгих слов. Было жалко армейских ребятишек, да что поделаешь – на войне как на войне.

Через полтора часа они выбрались к подножию исполинского демона.

– Ты, думаешь, лифты работают? – спросил Крузя.

– Ни черта я не думаю! – Хук нашарил в плечевом отсеке скафа микролебедку. Это было кстати, но подниматься на ней опасно, могут снизу подстрелить как цыпленка. Пешком по лестницам на эдакую высотищу тоже не радость взбираться.

Внизу было тихо. Стояли два сожженных бронехода с тремя трупами прямо на броне. Валялся неподалеку сбитый, а может, и сам рухнувший армейский гравилет – искореженный до неузнаваемости. Здесь пепла было поменьше – раздуло ветрами.

– Пошли!

Крузя дернул Хука, засиживаться на одном месте опасно, наверняка с обеих сторон шуруют снайпера, им только подставься – в заварной шов скафа влепят сигма-иглу, и все, и труба!

По разрушенным, обвисающим лестничным пролетам, с опаской взирая в дыры изуродованных стен, они взбежали на тридцатый этаж, остановились. Прыть можно было поберечь для боя, для прорыва. Тем более, что время шло.

– Чего творится, Крузя! – прошептал Хук. – Глядеть не хочется!

Отсюда были хорошо видны сквозь клубы дыма и вздымающиеся тучи пыли и пепла останки западных кварталов огромного города. В мрачном багровом небе висели всего два гравилета, и то полицейские. Наверное, здесь каратели уже отработали, выполнили свою задачу. И все же и тут и там то и дело звучали разрывы бомб, мин, снарядов – кто-то бил по развалинам, кто-то огрызался, где-то короткими очередями и одиночными выстрелами добивали уцелевших.

– Выше надо!

– Придется рискнуть, – согласился Хук.

И первым вышел на широченный карниз, задрал голову вверх. Микролебедочный гарпун бьет на четыреста метров. Но лучше не спешить. Хук выбрал на высоте двухсот метров торчащую балку, нацелился. Выстрелил. Попробовал трос – держит. И его понесло наверх. Раза три сильно долбануло о выступы. Один раз откуда-то сбоку пальнули. Но промазали. Хук успел ухватиться обеими руками за некогда прозрачные, полисмарагдовые, а ныне черные, обгоревшие перильца, подтянулся, спрятался за стеной. Вытащил из заплечного колчана лучемет, надо Крузю прикрыть. А как прикроешь, откуда знать, с какой стороны в него стрелять будут? Арман-Жофруа поднялся быстро, перевалился, упал на пол. Да так и остался лежать, передохнуть захотел.

Хук передернул плечами. Крузя лежал чуть ли не посреди полутора десятков трупов, разбросанных тут и там. Кем были эти люди, застигнутые смертью на своих рабочих местах? Рабочих?! Ну конечно. Сюда посторонних не пускали. Но почему же и их на распыл? Ведь они же клерки, чиновники, госслужащие. Какой смысл их-то убивать?! Хук Образина ничего не понимал. Но он знал, что без команды такие вещи не делаются.

Каждый второй труп был женским. Изодранные, изломанные, вывернутые неестественно, истерзанные – этих несчастных явно насиловали перед неминуемой смертью, издевались, мучили. Хук отвернулся. И увидел, как тихонько, в ужасе, дрожа всем телом, уползал от них какой-то седой старичок. Он еле двигался, оставляя за собой ручеек крови.

Хук убрал лучемет, подошел ближе, присел над раненным.

– Что тут было? – спросил он тихо.

Голова у старика затряслась, застучала по полу, глаза полезли из орбит. Изо рта потекла кровь. Он умер. Умер от ран, от страха.

– Да-а, порезвились на славу! – процедил Крузя. – Зря мы сюда полезли. Надо было сразу бежать на окраину и прорываться!

– К черту на рога? – спросил Хук. – Прямо на бронеходы?!

– А хоть бы и так. Видно, и нам пришло время сдохнуть!

– Если так рассуждаешь, проваливай! – обозлился Хук. Он вовсе не собирался помирать.

– Да ладно, – Крузя уже успокоился. – Полезли дальше.

На этот раз они дали из лебедок на полную. И чуть не погибли. Из соседнего крыла трижды открывали огонь. Разрывные били дождем, то чуть ниже, то чуть выше. Да, видно, стрелки были уже хороши, лупили с пьяных глаз.

Оба долго не могли отдышаться. Снова лежали на полу. И снова посреди мертвых, страшных, изуродованных очередями и огнем тел. Здесь почти всех жгли огнеметами – черные метки остались на полу, на рамах, их не слизал даже пожар, бушевавший позже – хлипкие языки пламени не могли зацепиться за что-то горящее, лишь лизали голые стены. Но это было. А сейчас… Хук приподнял забрало шлема – в легкие ударила ядовитая гарь. Нет! Хватит на себе пробовать! Он прикрыл шлем. Теперь им оставался лишь один путь – по внутренним лестницам. Но здесь тоже на каждом шагу мог таиться враг. На каждой ступеньке могла поджидать смерть.

Все непомерно огромное здание Форума держалось на шести тысячах массивных на вид, но пористых внутри церризоновых столпах, способных выдержать дюжину термоядерных взрывов и не свернуться в спирали, не лопнуть, не свиться стружкой и не полечь. Такие столпы могли стоять до конца света. И фермы. И перекрытия. Но все прочее было искорежено основательно – скорее всего каратели били по Форуму с десантных гравилетов и боевых бронеходов. Били, выжигали, а потом впрыгивали в пробоины и наводили порядок, очищали помещения. И потому лестницы были местами сильно изуродованы, приходилось и прыгать, и ползти, и пускать в ход лебедку.

На семьсот девяносто шестом этаже верхолазов поджидал сюрприз. В зале приличных размеров, прямо под здоровенной, покачивающейся на ветру хрустальной люстрой сидела веселая компания карателей – человек двадцать пять. Усталые, грязные, разодранные, многие без шлемов – они сидели и тихо-мирно выпивали. В углу, рядом с зияющей брешью лежали три связанные и тоже грязные, растрепанные и перепуганные насмерть девицы, они ждали своей очереди.

Хук вылез первым.

И тут же получил приглашение.

– Давай сюда, братва! – благим матом заорал стриженный малый в сером пятнистом скафе, замахал рукой с зажатой в ней черной бутылью, заорал на новоанглийском с щелкающим акцентом, явно наемник. – Гулять будем! Имеем право!

Хук задумался.

А Крузя из-за его спины швырнул связку бронебойных гранат. Полдня таскал за собой, уже хотел было выбросить, да вот пригодилась. Пришлось открыть огонь из обоих лучеметов. Ребятки не ожидали. Это их и сгубило.

Девиц Хук с Крузей развязывать не стали. Им все равно – не жить, не одни, так другие достанут, нечего и времени тратить. Пошли дальше.

Но сердобольный Хук все же вернулся, перерезал путы.

– Бегите, девочки!

Девочки как лежали, так и остались лежать. Только затряслись сильнее.

Еще через полчаса вылезли под своды. Сели передохнуть. Отсюда ничего не было видно. Но стоит только выползти на крышу… и они сразу поймут: куда, как, с какой скоростью бежать. Вот только минут пять отдыха, только пять!

– И все же я ни хрена не пойму, – задавал все один и тот же вопрос Образина, – ну зачем они свою малину спалили, зачем всех под корень? Какой такой смысл?!

Крузя сопел и не отвечал.

Наверху что-то гремело, звенело, лязгало – наверное, ветра гуляли по разодранным крышам. Хук сидел и думал – ну вот выберутся они из этого ада, ежели Бог поможет, подадутся в леса и пустыни, уйдут от карателей… а дальше? Обратно на заправщик? Опять беспробудная, кошмарная жизнь в глуши, в вечном похмелье и муках? Куда ему еще приткнуться! Дороги назад, в Дальний Поиск, нету, его списали полностью и безоговорочно, да и здоровьишко уже не то. Афродита – единственное его пристанище на Земле-матушке – с Крузиной помощью отбыла в миры иные, а точнее, в саму преисподнюю, больше ее нигде и не примут. В Гугову банду податься? В Европе, небось, уже шмон навели, второй раз Гугу не повезет, нечего и надеяться. Так и плутать по жизни неприкаянным одиночкой?! Так и мытариться?!

Хук тяжко и горестно вздохнул. Ладно, жизнь сама покажет – куда и как.

– Хорош дрыхнуть, – он толкнул Крузю в плечо.

Тот проснулся. В короткой и смутной дреме ему привиделся зеленый садик и розовый домик в садике – это еще с детства осталось, это все грезы. Крузя знал, что в природе не существует никаких домиков с садиками, в природе есть войны, боль, унижение, драки, похмелье и тягомотина в промежутках, больше ничего! И потому он покорно встал. Надо было выползать на крышу.

Оба знали, что крыши Форума предназначены для прогулок, обзоров – не всех пускали, конечно, но те, кому повезло, могли насладиться прекрасным зрелищем с заоблачной высоты. Был еще центральный шпиль. Он торчал метров на пятьдесят вверх, и в нем располагались какие-то особые службы. Но туда лезть не было никакого резона. Шесть огромных крыш-площадок шести крыльев – они на одной из них – что еще надо, чтобы увидать во всей нынешней красоте подлый и проклятый Богом Нью-Вашингтон, а заодно и половину света?!

От неожиданно яркого и синего неба, от проглянувшего сквозь мразь солнца заломило глаза. Фильтры замутили забрала шлемов. Первым выполз из большой и широкой двери Крузя. За ним Хук. Они ползли, чтобы не привлечь к себе внимания случайных свидетелей их высотной прогулки, они знали, тут можно ожидать всякого…

Но такого они не ожидали.

Теперь становилось ясным, что это вовсе не ветра гремели и лязгали наверху. Совсем не ветра!

Хук привалился спиной к двери. Поднял руку, чтобы вытереть внезапно выступившую испарину. Ударился о броню шлема. Вздохнул тяжко.

Поначалу они увидали лишь пятнистые спины карателей, множество спин. Потом до ушей донесся дикий, нечеловеческий визг, стенания, вопли, ругательства, хрип, плач – такие страшные звуки могли извергать лишь обреченные существа, потерявшие от смертного ужаса человеческий образ, обезумевшие.

Хук приподнялся.

Теперь он видел лучше. Площадка была велика – целая площадь, на которой можно запросто разместить на стоянку тысячу бронеходов. За спиной, чуть поодаль торчал вверх огромный и толстый шпиль с узорчато-круглыми, непроницаемыми окнами. А впереди… каратели гнали к самому краю крыши большую толпу, тысячи три-четыре перепуганных, избитых, растрепанных и орущих людей.

– Ну-у, гады! – просипел Хук. И приподнял ствол лучемета.

– Спокойно, – остудил его Крузя.

Карателей было больше сотни. Они работали сноровисто и умело – шли реденькой шеренгой во всю ширину площадки и время от времени то один из них, то другой давал самым малым под ноги – металл раскалялся, стоять на нем становилось невозможно, и толпа отступала, пятилась, давя задних, тех, что должны были первыми полететь вниз с полуторамильной высотищи. Эти задние не хотели умирать, они рвались по головам вперед, били, пинали передних, рвали их за волосы, раздирали ногтями лица, пытались ужами проползти под ногами, но получали удары и пинки от таких же обреченных, орали и рыдали.

Каратели шли молча.

Какая-то женщина, голая, тощая, избитая в кровь, вся сплошной синяк, выбилась вдруг из толпы, завизжала перекошенным рваным ртом, завизжала животным визгом, упала плашмя на покрытие, обожглась, заорала еще громче и рванулась влево, пытаясь обежать цепь, вырваться – но тут же подброшенная выстрелом, изломанно вскинулась, замерла на миг и полетела с крыши. Стенания и крики в толпе стали громче, надрывнее. Каждый из обреченных уже видел, ощущал, как он сам падает, падает, падает.

На это огромное стадо, приговоренное к закланию, было невозможно смотреть.

– Пусти! – Хук вырвал ствол. – Поступай как хочешь, а я пойду!

– Ты просто спятил! Их больше сотни!

– Плевать! Они нас принимают за своих! Надо подойти ближе! – Хук кричал в открытое забрало.

И Крузя слышал его.

Но в шлемофонах вдруг проскрипело:

– Кто такие? Личные номера? Быстро!

Хук не отвечал. Но шел вперед. Он знал, сразу эти гады в них, одетых в форменные скафы, стрелять не будут. Надо выиграть время.

Еще четверо из толпы попытались избежать страшной участи, рванули вперед, прямо на шеренгу, отчаянно крича и ругаясь. И все четверо головешками повалились к ногам наступающих.

У кого-то не выдержали нервы и с душераздирающим ором он сам прыгнул вниз. Хук даже не понял – мужчина, женщина, юноша… нет, это было просто животное, без пола, без возраста, обезумевшее от страха животное. Толпа шарахнулась вправо, раздались вопли задавленных, струйкой вытекла из-под ног кровь – теперь Хук видел и это. Две женщины с переломанными ребрами упали на колени, потом плашмя, вытягивая руки ладонями вперед, с мольбами о прощении и пощаде поползли к ногам карателей – вспыхнули свечками, замерли, обугленные, страшные, скрюченные.

– Отвечать немедленно! Ваши номера?!

Хук закивал, приветственно помахал рукой. Не помогло. Отделившаяся фигурка в сером шла ему навстречу с поднятым лучеметом. Сержант. А может, и лейтенант. Это он командует тут. Ничего, все будет нормально. Хук сделал еще три шага вперед, потом резко отскочил левее, вскинул луче-мет и срезал фигурку. Упал, замер, давая возможность Крузе издали врезать по шеренге.

Теперь в толпе заревели все, это был дикий, звериный хор, поющий последнюю и страшную песню смерти.

Хук успел увернуться от четырех выстрелов. Перекатился, затаился за черной будочкой. Лишь через миг высунулся. Прямо к нему бежали шестеро. Человек двенадцать из шеренги валялись в разных позах на крыше. Но остальные неумолимо надвигались на беснующуюся толпу. И уже летели вниз, истошно голося, первые несчастные, сброшенные самой толпой, се отступлением, давкой.