Текст книги "Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков"

Автор книги: Юрий Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

В конце 1920 года меня вызывает к себе следователь Витебского Военно-Революционного трибунала и предъявляет мне обвинение в том, что я во время пребывания у белых служил в контрразведке, допрашивал пленных, бил и расстреливал их. Я ему ответил, что мое дело уже рассмотрено Архангельским Военно-Морским трибуналом, и я оправдан.

"Есть новые данные. Ваше дело будет пересмотрено".

Меня арестовали и посадили в Витебскую тюрьму.

Начался мой желанный "отдых"...

Дело принимало серьезный оборот. Оказалось, что на меня донес один из уборщиков, который, сговорившись с комиссаром, показывал, что он сам был пленным, знает меня и все, что он показывал, лично видел. Моим показаниям не придавали никакой цены. – Верили "пролетариату".

Был назначен день суда. Я был уверен, что меня "стукнут". Но Бог спас. На последнем допросе, дня за три до суда, из показаний уборщика выяснилось, что все мои "преступные деяния" были мною совершены весной 1919 года. И это меня выручило. Не совпадали даты. На самом деле в это время, я был на принудительных работах – конюхом ветеринарного, лазарета. Зацепка нашлась. Я вздохнул легче. Но как доказать свое alibi?..

И вот тут, я вспомнил , что в другом отделении Кон-Депо, я как то встретил симпатичного малого, ветеринарного фельдшера, "сочувствующего" партии коммунистов, "товарища" {90} Б-ва, который работал некоторое время вместе со мной, то есть был моим начальством в ветеринарном лазарете на ст. Плясецкой. Но как его найти и дать знать? На помощь мне пришла "шпана". Я написал ему записку, и она была ему передана.

Опять суд... Опять стол, покрытый красной скатертью.. Перед ним моя скамья подсудимых... моя "передышка" мой "отдых". Опять судьи... и та же процедура.

Как всегда, как можно скорей, я постарался взять инициативу в свои руки. И сразу перевел свои показания на даты... Вижу, мой доносчик бледнеет... Суд требует доказательств. Я ссылаюсь на Б-ва.

Его допрашивают. Он вытаскивает билет коммуниста и утверждает, что действительно весной 1919 года, я не мог быть у белых, так как я находился на территории красных. Ему верят. Суд прерывает заседание и удаляется на совещание.

Я спасен. Мой доносчик, мне кажется, похудел в несколько минут. Он видимо боялся, что его притянут к ответственности за клевету. Но суд решил иначе. В стране произвола все бывает. Как это ни странно, но с совещания суд не вернулся, своего приговора не объявил, а поступил так, как ему захотелось. – Вышел секретарь, передал мне мои документы и сказал, что я свободен.

Очутившись на свободе, я решил, что "довольно отдыхать". и пора приниматься за дело. В Советской России "кто не работает, тот не ест". А для работы надо было попасть в Петроград.

Дело было нелегкое и оказалось еще труднее, когда я приехав в Инспекцию Кавалерии и армии западного фронта узнал там свое положение. Я был расшифрован и стал мобилизованным для красной армии офицером.

Инспектором в кавалерии был полковник русской службы Ш-ть. Его комиссаром латыш Лея. Оба они делали "красную" карьеру. В нее же они захотели втянуть и меня. Вначале в форме любезного предложения мне предлагали кавалерийский полк. Я так же любезно благодарил и отказывался. Затем любезность сменилась более настойчивыми предложениями.

Я твердо упирался. Я знал, что здесь нельзя делать ни {91} одного шагу, ни одного компромисса. Если сделал, то пропал.

Большевики сумеют заставить делать то, что они захотят. Свою волю ты уже потерял. Но трудно было выкрутиться. Тонко нужно было вести свою линию.

Борьба моя с инспекцией обострялась. Мне нужно было выиграть время. Наружно я ничего не делал, но на самом деле работал изо всех сил. – Я проходил через эвакуационные комиссии и перескочил уже на 5-ую.

Надо было по болезни эвакуироваться в Петроград. Но я был здоров.

К счастью в тюрьмах у меня во рту сломался золотой мост. На этом я и выехал. Приносил дантисткам цветы... Меня свидетельствовали... Выдавали удостоверения. И так я дошел до последней комиссии...

В это время в Инспекции уже готовился приказ о моем назначении.

Как говорят на скачках – я выиграл голову... Имея в кармане эвакуационный билет, я пришел в Инспекцию.

"Вы на этой неделе выезжаете на фронт и принимаете Н-й кавалерийский полк"... Сухо, в форме приказания, приветствовал меня инспектор кавалерии.

– "Простите, я сегодня по болезни эвакуируюсь в Петроград, не откажите отдать распоряжение,-заготовить мне документы".

Комиссар старался меня задержать, но ничего не мог сделать. Постановление эвакуационной комиссии отменить нельзя.

Все было в порядке. На все свои деньги я купил 7 поросят и сел в поезд...

"Дай Петроград"!

*

Я подъезжал к Петрограду в 1-м классе! На двух полках, в двух корзинах были у меня мои 7 поросят...

Провезу или нет!?. Неужели протащивши всю эту порцию через все заградительные отряды, я отдам их в Петрограде?

Вот и Царскосельский вокзал... Забрав свою ношу на плечо, я, делая вид, что мне очень легко, направился к {92} выходу. Уже около самого заградительного патруля я случайно провел рукой по пальто. И мой ужас...

Текут подлые! Все пропало... И был действительно момент, когда я потерял всякую надежду. Но "его величество случай" сохранил мне моих поросят. – Я тут же встретил железнодорожного служащего, бывшего носильщика на Балтийском вокзале. Много раз, когда я служил в Петергофе он таскал мои вещи и получал на чай.

"Проведите"...

*

Ужас и тоска охватили меня, когда я вышел на знакомые улицы: Ведь это мой родной Петроград! Темнота. Мостовая перевернута. Народу нет. Мерзость. Куда, о Господи? И я побрел к своим знакомым. Теплый хороший прием, и я под кровом.

Так началась моя жизнь в Петрограде. И уж если я рассказывал о своем воспитании, полученном в тюрьмах, то расскажу и о его результатах. Выучили большевики меня жить... Выработали достойного им ученика... И вот, настал для них час расплаты. Не убила меня прежняя жизнь, а наоборот вселила в меня силу и крепость зверя, борющегося за свое существование.

Семь поросят, штанишки на ногах и больше ничего... Так я начал свои первые шаги. Во первых нужно "легализировать" себя. Надо сказать, что будучи "грамотным", все препроводительные бумаги писал я себе сам и только давал их подписывать. И составлял я их на все случаи – без точек над и.

"Удостоверение личности" – там сказано: "Прикомандированный к Инспекции кавалерии такой то"... растяжимо. И это надо было использовать.

Я отправился в "Изоляционно-пропускной пункт". Предстал перед 4-мя болванами, сидевшими за столом, И молча подал свои бумаги.

"Вы кто будете – комсостав или красноармеец?"

Я немножко задержал свой ответ, тогда другой опередил меня и сердито рявкнул:

"У нас нет комсостава – пиши его красноармейцем".

Хорошо. "Легализация" начинается... Через месяц, на {93} основании этой регистрации, я взял у них удостоверение, что я "красноармеец Бессонов, уроженец г. Петрограда, такого то года рождения". А еще через месяц, на основании их же приказов, демобилизовался. Так я "легализировался". По трудовой книжке я стал демобилизованным письмоводителем, никогда ничего общего, ни с юнкерами, ни с офицерами, ни с судами, ни с тюрьмами не имевшим.

На улицах расклеивались плакаты – приказы: "Под страхом строжайшего, вплоть до расстрела, наказания, приказывается всем юнкерам, офицерам и т. п. являться в такие то учреждения". Я подходил, читал и, решив раз навсегда, что это меня не касается, продолжал жить демобилизованным красноармейцем. Но все мое богатство, 7 поросят, скоро кончилось и встал вопрос о существовании. Надо есть и пить.

Уезжая на войну, я на Козухинских складах оставил все свои вещи и квартирную обстановку. Сейчас я решил навестить ее. Придя в то помещение, где она стояла, я увидел только груду фотографических карточек и одно трюмо. Карточки я забрал, подтянул свои единственные штанишки и с легким сердцем вышел на улицу.

HАЛЕТЫ И "ДЕЛА".

Что же делать? Выходов было несколько. Первый. – Служба у большевиков. Но этот выход сразу отпал. Во первых это компромисс со своей совестью, на что я уже не мог идти... Во вторых подлаживание, пожатие руки всякой дряни и т. п. Я знал, что я может быть выдержу месяц, другой, но в конце концов, я их пошлю очень далеко... А они меня еще дальше... Нет, это не для меня.

Являлся другой. Я знаю Петроград, у меня много знакомых. Можно заняться спекуляцией. Брать вещи и их перепродавать. У кого же я их буду брать? Да у своих же друзей, знакомых... Нет, опять не подходит. Брать последние вещи у неимущих людей, перепродавать их, при этом обязательно врать, изворачиваться... Нет. Не идет, не дело.

{94} Наконец последний выход: Откинув закон Бога, большевики установили свой... Я утверждаю, что в Советской Poccии нет человека, который бы не преступил его... Что же мне делать?..

Принять вызов. Стать вне закона. Померяться силами. Для них все средства хороши. Для меня же только те, которые позволит совесть...

Решение составилось, надо было найти пути... Большевики сильны... Я хочу быть умнее их... Помог случай.

Я жил тогда с Юрьевым. Вернувшись как-то домой, он рассказал мне что встретил своего знакомого, служащего в хозяйственной части одного из Советских учреждений. Пощупал его, попробовал, тому "и хочется и колется"...

Давай его...Устроили обед. У нас иногда не хватало на табак, но для "дорогого" гостя родилось все... – И осетрина, и куропатки... И мороженное и суп с пирожками...

Служил "свой" лакей... Водки и вина вволю. Обед был первейший, и наш упиравшийся вначале "Петя – Володя" под конец намок... Поставили вопрос ребром ...

– "Согласен".

Ударили по рукам. Протрезвили и начали подготовку. Нужно было добиться, чтобы служащие хозяйственной части учреждения несколько воскресений подряд собирались бы на сверхурочную работу. К моменту действия необходимо было сочетать наибольшее количество денег в кассе, наименьшее количество людей на работе и присутствие казначея с ключами от несгораемого ящика.

Готовились долго, обдуманно, осторожно. Упрямо шли к своей цели. Здание учреждения было большое. Касса находилась во втором этаже, далеко от входа, в конце коридоров, в маленькой простой комнате. Шагах в 20-ти от наружного входа были ворота проходного двора. Насколько раз, под видом клиентов, порознь, мы побывали в учреждении. Осмотрели помещение, физиономию кассира, ворота, двор, другие ворота. Установили место стоянки автомобиля. Долго возились с выбором шофера. При переговорах можно играть только наверняка, и вместе с тем, нужно было сочетать "своего" человека с сильной, вполне исправной машиной.

{95} Если играть в такие игрушки, то надо, чтобы на долю случая приходилось как можно меньше шансов.

Уговорились: наш "Петя – Володя" должен был нас встретить в 11 часов утра с бумагами в руках, на углу таких то коридоров. Это условный знак, значит все в порядке" – Казначей на месте, ключи у него.

Если "Петя" был на месте, но без бумаг, то какая то заминка. Если "Володи" нет совсем, значит все пропало.

Наконец все готово...

Был четверг. Переговоры кончены. Налет назначен на воскресенье.

Пятница... Вечер... Уже без дела, я зашел к "Пете-Володе"... Встречает, мнется... И вдруг выпаливает:

– "Юрий Дмитриевич... Вы можете меня называть как угодно... Но я струсил"...

Я попробовал его уговорами, нет!

– "Я трус, я не товарищ, я мерзавец... Но я боюсь".

Я его просьбами... Не поддается. – "На "дело" я не пойду"... Я пугнул...

Никак. "В воскресенье на службу я не выйду".

Выдержать было трудно. Я жил тогда этим делом. Оно взяло всю мою волю, энергию. Проиграю... На другое не было сил.

Ночь. – Кошмарная... Настоящее, полное отчаяние... Я хотел, – я должен был выйти победителем. По моему... По тогдашнему, – я шел на правое дело. Я хотел есть... И дать другим.. Мне – не давали.. Я брал силой. И я... Молился Богу. От души... Я не понимал тогда учения Христа. По совести... И тогда я считал ее чистой.

Настало утро субботы. Куплю...

Я разбудил Юрьева и послал его в учреждение с тем, чтобы он, под каким угодно предлогом, привел ко мне знакомого ему мелкого служащего хозяйственной части. Через два часа тот был у меня.

"Хотите получить сколько то миллионов? По сегодняшнему курсу это составит около трех тысяч золотом".

Я предложил ему половину причитающейся "Пете-Володе суммы".

По рассказам, "Пети-Володи" он считался неподкупным"

– "Что надо сделать?"

{96} "Все готово..." И я подробно рассказал ему все дело и обязанности "Пети", которые он должен был взять на себя.

И я купил...

Воскресенье... Еще не совсем проснувшись, я чувствовал, что надо что-то сделать... Ах , да!... Сегодня налет!

10 часов. Мы вышли. Автомобиль не заезжал – лишняя улика. Дошли пешком... Шофер на месте, номер забрызган, фуражка заломлена, вид бодрый... Увидел нас, соскочил, завел машину...

Без 3-х минуть 11...

Знакомое здание...

Но что такое?... Вялость... Хочется спать... Что то неясно... Эх зачем это все? Бросить... Повернуть, уйти? Лечь, заснуть, забыться...

Нет, поздно. Подъезд.-Нужна воля!. А, кажется, ее уже нет...

Вошли... Холодок по спине... И вдруг. – Что то внутри изменилось. Нога ступает твердо. Мозг работает остро. Весь внимание... И ничто не страшно.

Второй этаж... Коридор... Шаги навстречу...

"Свой"? Нет, чужой...

Надвинули кепки, лица спрятались в воротник. Дальше.., Угол – и в углу "свой", с бумагами в руках...

Я почувствовал, что живу!

Вот он момент... Вот подъем. Вот воля, вот сила! Полное спокойствие.

Мы идем... Подошли... Дверь... Открыта, мы вошли... И закрыта.

– "Вы казначей"?..

– "Да"...

"Пожалуйста, скажите нам..." Три шага вперед. Вплотную, Два нагана...

"Открывай шкап"! Сила слышна... Она давит.

Ослушаться не может, но от неожиданности мнется... Как то шевельнулся, соображает... "Спокойно! Открывай шкап"! Перебирает ключи. Руки дрожат... Ключ найден. Дверь {97} открыта. На больших полках, стопками лежат, перевязанные веревкой или склееные бумагой пачки кредиток...

"Забирай"...

Хотелось торопиться, но я прислонился к столу... Юрьев сыпал в мешок...

"Все? Не врешь?"

И "ты" и тон звучали уже искусственно... Становилось жалко...

– "Четверть часа проведи здесь молча! Пошли!.."

Мешок на плече. Мы за дверью. Замок щелкнул. Ключ в кармане... Опять коридор... Хочется бежать... Револьвер в кармане. Палец жмет гашетку... Улица... Ворота... Двор... Прибавили шагу... Снова ворота...

Машина стучит...

Спокойно, дав нам сесть, шофер поставил на первую скорость... Машина двинулась. Перевел на вторую... Третью...

Мы закурили...

Платье и ключ уничтожены. В тот же день "Петя-Володя" получил свою часть.

"То есть как? Как? Вы все таки сделали? Ну знаете... Нет, это не может быть"?!.

– "Вот деньги"...

Через два месяца на квартиру казначея, который отделался только испугом и несколькими допросами, был отнесен пакет с деньгами. Он не протестовал.

*

Прошло время. Денег не стало... Решили использовать один из Советских складов, Выехали в Москву. Долго следили и наконец изучили его до конца. На складе пропадали ордера, пропуски, целые книги... Наконец мы приготовили все документы.

В деле получалось три этапа: первый – вывоз товара, второй-его хранение, и третий – продажа. Нужно было между ними устроить провал. Т. е., если "засыпались" на первом и на втором, то делать нечего. – Крышка... Но если на третьем, то чтобы не добрались до первого. Добились и начали действовать.

Под видом приемщиков, ранним утром, явились на склад. Часа три грузили и вывезли три грузовых автомобиля {98} белой муки... Провезли товар через все контрольные пункты и сдали его другому советскому же учреждению, которому он был заранее запродан, с большой скидкой...

В ту же ночь белая мука, по железнодорожным документам – "Воинский груз особого назначения" и с надписью на вагонах "Срочно" – ушла в провинцию. Дело раскрылось только через год... Концов его не нашли. Мы получили деньги и выехали в Петроград.

ЗАГУЛЫ.

Жил я полным махом... Риск увлекал, захватывал,. требовал нового... Было жутко, но чувствовалась жизнь. С трудом давались мне мои "дела". Нужно было вкладывать. всего себя. Один необдуманный шаг и конец... Требовались нервы, терпенье и упрямство... А сочетать это нелегко.

Снова сыграл... На этот раз легально... Думал, что Внешторг не удержится. Поставил ставку и проиграл.

Мне казалось тогда, что я прав... Я любил Poccию, сделал для нее все, что мог. Понял, что те верхи, которые говорят о ее спасении, заботятся только о себе. Разочаровался, и решил жить для себя, и для ближнего, самого ближнего. Просто, не мудрствуя брал жизнь. Бывали и проблески-чувствовалась неудовлетворенность...

Я нигде не служил, но всегда где-нибудь числился... Был нелегален. Жил студентом, демобилизованным письмоводителем, всегда имел кучу документов. Рвал с большевиков везде, где возможно...

Иногда развлекался.

Была весна. Встал я поздно, и часа в 2 дня вышел на Невский... Петроград сейчас маленькая деревня, где все друг друга знают... Вот промелькнули два еврейчика аякса, – часовых дел мастера. Еще недавно они ходили, что называется, без штанишек, а теперь открыли третий магазин серебряных и золотых вещей... Важно прошел советский адвокат (правозаступник) с наглой физиономией, друг и приятель всего Г.П.У. За хорошие деньги он улаживал всякие "хозяйственные" дела в "экономическом отделе Г. П. У. На извозчике проехал "льняной король". Теперь и такие существуют...

Я шел по солнечной стороне... Попадавшаяся мне навстречу публика щурилась и гримасничала от яркого света. Люди не знакомые, но лица примелькались...

Вот дама. На плечах великолепный, темный соболий палантин... Я невольно взглянул на лицо... И что такое?.. Немного оскаленные в полуулыбке или в полугримасе красивые зубы и один из них ярко блестит... Я присмотрелся.-Бриллиант.

Знакомое лицо... Взгляды наши встретились... Мы узнали друг друга...

Смольный институт... Прием... Громадная, с колоннами зала... Справа от входа аэропаг классных дам... В середине между колоннами снобирующая все и вся М-ме П-а, и ее веселая дочь пепиньерка Верочка...

"Верочка... Смолянка... Пепиньерка... И Верочка с брильянтом в зубе... В собольем палантине!"..

"Чекистка... Служит в Г. П. У... Надо сделать вид, что я ее не заметил". – Все это быстро мелькало у меня в голове. Но было поздно – она шла ко мне.

Мы поздоровались... Я выжидал и разговор не начал... "Вы узнаете?.. Вы помните?.." Она повернула меня в свою сторону, мы пошли, и начался ее рассказ...

"Жила я с мамой... У нас была квартира... Было тяжело... Вселился мой теперешний муж... Сейчас он владелец одного из самых больших меховых магазинов"...

У меня отлегло... Значит все таки не чекистка... "Ну и как вы себя чувствуете?.."

"А ничего, привыкла. Жарю во все нелегкие... Вот видите, – меха и тряпки. Слушайте: Обязательно приходите ко мне. В среду у меня вечер, будет много интересного, я вас жду непременно."

Ни смокинга ни фрака у меня конечно не было. Я одел синий двубортный костюм и пешком пошел на Московскую улицу. Было часов 10 вечера. Я вошел в парадный подъезд бывшего хорошего дома. Поднялся во второй этаж, нашел номер квартиры и позвонил... В двери, совсем как в тюрьмах, открылось маленькое окошечко и на меня уставился какой то глаз. Затем оно закрылось и послышался мужской голос: {100} "Верочка, там какой то незнакомый... Не твой ли гость?..." Снова окошечко... Глаз... Шум защелки. И дверь тяжело раскрылась. – Она вся была обита железом. В передней Верочка. Тяжелый, богатый, отделанный шеншеля туалет... Сзади муж. Во фраке...

"Позвольте вас познакомить..."

"А вы не во фраке?.. Ах, как жалко!.. У нас все будут во фраках..." Обратился ко мне хозяин дома.– "У Вас его нет. Так я мог бы где-нибудь достать и Вам прислать..." Добавил он.

Я в беспомощности взглянул на Верочку. Та немного смутилась и чуть покраснела, но не очень... Видно уже попривыкла.

"Да что ты, Григорий, пристал с фраком... Идемте!". Собственно нужно было немедленно уйти, но я как-то потерял волю и остался... В сопровождении хозяина я вошел в гостинную... – "Съезд" еще не начался... Хозяин решил меня занять...

"Вот посмотрите как я попался", начал он, подводя меня к стене, на которой висели картины. "Я купил вот этих "Охотников" за подлинник, а мне говорят, что это подделка"...

Я взглянул на картину... Я не знаток, но тут нечего было и понимать, чтобы сразу решить, что это грубейшая копия. Муж Верочки еще сомневался...

"К сегодняшнему дню мы купили у бывшего "Александр", знаете на Невском, теперь это "Г. У. М.", целых две бельевых корзины безделушек...Ведь надо же украсить квартиру?."

Я посмотрел... Все ужасающая безвкусица... Заваль от прошлого... То, что вероятно раньше у "Александра" никак не шло. Хозяин восторгался:

"Неправда ли очень мило?.. А у меня есть и бильярд!" В передней раздался звонок и он побежал открывать дверь...

В гостиную медленно, с достоинством вплыла толстая дама... На стянутой платьем груди у нее покоился 20-ти каратный бриллиант... Вошло несколько мужчин во фраках и смокингах...

Меня познакомили... До этого времени я думал, что в {101} Советской России есть только два разных языка. – Язык большевиков, и всех остальных....

Даже с уголовниками, у меня всегда находились какие-нибудь общие интересы, а тут я буквально не мог вставить ни одного слова... Все их разговоры вертелись около того, кто, за что и сколько заплатил. Дамы за платья, за туфли, за чулки... Мужчины за квартиры, по счетам в ресторанах, за костюмы и т. п. Все это хвасталось друг перед другом и в некоторых случаях тут же показывались и покупки. – Люди становились в позы, поворачивались, их оглядывали и оценивали... Говорили о политике, но только в связи с Г. П. У., – Как избежать его объятий. Говорили о театре, но опять хвастаясь. – Бывать в балете и в оперетке по их понятиям было нужно.

Гостиная наполнялась... Набралось человек сорок... Я решительно собрался уходить... Но в это время к моему большому удивленно в зале появились – артисты Юрьев, Дулов и артистки оперетки.

Я поздоровался с Дуловым и удивился, что он здесь. "Ну что же, гонят монету... Вот и пришел"... Ответил он...

Началось концертное отделение.

Кто то что то пел, танцевал, декламировал. Люди зарабатывали деньги... Я с Юрьевым играл на биллиарде. Наконец позвали ужинать...

Стол был накрыт "по новому". – Серебро с чьими то гербами. Стопки шкалики, новейшего советского производства, о край которых можно было обрезать губы... Раскрашенные золотом меню. Вино: – Херес, мадера, портвейн, белое, красное, – все это самое дешевое советское производство и все это наливалось в одну стопку...

Я сел рядом с Юрьевым.

"Ах подлецы, каким вином поят..." Не обращая внимания на то, что его могут услышать, громко ругался он... "А вы не смущайтесь, плюньте на все, ешьте и пейте"... Прибавил он мне...

Но не смущаться было трудно. Шел такой гвалт и шум что несмотря на то, что я участвовал во всяких попойках, я на этот раз сидел как пришибленный... Люди не были пьяны... нет, – они просто создавали, делали оживление, {102} чтобы потом говорить как было весело... Юрий Михайлович забрал себе вазу с орехами, щелкал их и не обращал ни на кого никакого внимания.

Ужин близился к концу... Наконец, встал хозяин и объявил, что гостям сейчас будет предложен сюрприз...

За ним встали все, и перешли в гостинную... На стене появился экран, а в биллиардной поставили кинематограф... Потушили свет и началось представление неприличной, то есть совершенно нецензурной фильмы. (тогда так говорили – "фильма" в ж.р.; ldn-knigi)

*

Бывали и другие "загулы". – У Вороновых вечер... Что это значит? А это значить, что где-нибудь и как-нибудь, что-нибудь продали, достали 3 червонца, решили созвать друзей. И немного... И даже не немного, а много выпить, поужинать... Загулять, забыться, отойти от жизни.

Готовились к этому долго. Ведь это же событие. Как институтки и кадеты... Те же волнения, подготовки, платья... И право, те же мечты. -Хорошие и чистые... Люди отвыкли от веселья... Изголодались... И несмотря на окружающую грязь, сами того не замечая, вернулись к чистоте.

День назначен... Кого позвать? Здесь выбор строг. Будет всего 15 человек друзей. Сервиз продан в голодовку. – Собирают у друзей... Достали. Нет скатертей. – Достали... Платье у В-ой готово... Все эти события разносит словесное радио. День приближается и вдруг скандал. – Володя Воронов запил... Бедная Ольга Николаевна в панике...

"Найдите мне Володю"...

Воронов бывший гвардейский полковник. Ныне приказчик одного из трестов. Тяжело... Кругом сволочь... Служить надо. Семья. Денег нет... Боязнь сокращения... потери места. И вот срывы. – Держится, держится, а потом ахнет...

Володя найден... На этот раз только червонец долгу... Что то загнано, бюджет восстановлен... Опять все в порядке...

Я пришел рано... Гостей не было... Столовая... Стол готов для ужина... Уютно и хорошо... Старинные канделябры, в них свечи... Сохранилось немного и серебра, то что постариннее... Многого не хватает... Но в общем хорошо...

{103} "Вот водка, белое, красное, и это все..." Как бы извиняясь говорила Ольга Николаевна...

"Но всего вволю... И посмотрите, вино неплохое..."

Начали приходить гости...

Первые пришли Д – вы... Он высокий, красивый, молодой и седой... Она стройная и гибкая, как хлыст, спокойная и строгая...

За ними очаровательная Б-ва... Голая... Лихая и красивая. Потом П-вы... Вот это хуже. Он из бывших чиновников обратился в коммерсанта... Немного разбогател. А она немножко подняла нос...

Но вот сюрприз... П-в и не один, а с ним Сережка С. Бывший лицеист и цыган... Рояль – от Шопена до кабака и гитара с пением... Оба вместе и каждый в отдельности могут заставить плакать... И... загулять, как могут только Русские...

Сели за стол.

Водка... Вино... И искреннее, неподдельное веселье. Люди начали понимать ему цену...

"Сереженька, спойте... Миленький, спойте..."

Сережка, как всегда, поторговался, покривлялся... Взял гитару...

"Ах все ли вы в добром здоровьи..." Начал он... И все забылось...

День да наш...

"Можно ли нам с вами выпить...

Можно, можно, даже должно..."

Чарку хозяйке...

Чарку гостям...

Вина и вина...

Хорошо было... Казалось нет ни Г. П. У. ни обысков ни арестов... А если они и существуют, то не сейчас. Сейчас они не страшны...

Встали... П-в сел за рояль... Танцы... Воронов сильно и красиво поднял на руки Б-ву и сделал с ней несколько туров.

Маленький скандал... Кто то кого то ревновал... В спальне хозяйки слезы... Участие всех и примирение... Б-ва пьяна и стала еще лучше... {104} 7 утра... Нервы сдали. И люди вспомнили, что завтра тоже жизнь. И вдруг... стало тяжело.

*

Опять Невский. Лето... 8 часов вечера. Народу мало, жарко и скучно...

Засунув руки в карманы, уныло шагал я по направлению к Адмиралтейству...

Меня окликнули... Взглянул... Моя знакомая и приятельница...

"Куда?"...

"Вышла подышать воздухом..."

"Проводите меня... Я по делу на Мойку"...

"Идем..."

Знакомы мы были давно... В первые годы моего офицерства, за завтраком, совершенно запросто, мы вдвоем выпивали бутылку коньяку, и если я ловил муху, то получал выговор... Несколько вопросов и ответов и мы замолчали... Никто из нас не старался поддерживать разговор...

Прошли Невский.. Свернули на Морскую... Народу еще меньше...

"Помните "Пивато"... Обратился я к ней. "Он теперь открыт, зайдем туда, вы посидите, а я схожу на Мойку и быстро вернусь..."

"Хорошо..."

Ресторан был пуст... есть не хотелось... Совершенно прежний, во фраке, с кривыми ногами и бритой головой старый татарин, служивший раньше у "Контана" предложил нам какой то, как он говорил, вкусный торт... На этом и остановились...

Я сходил на Мойку и быстро вернулся...

Пить не хотелось... Не было настроения... И мы молча сидели ковыряя торт...

Гитара...

Сперва далеко... Верно в кабинете... Потом ближе... И в дверях Дулькевич...

Поклонился... Поставил ногу на стул, положил на нее гитару и, как бы для себя, взял несколько аккордов.

{105} Оборвал... И негромко, но отчетливо, размашисто пошел, по всем струнам и начал "Цыганскую венгерку"...

Что то переменилось... По спине прошел холодок... Освежил душу... Нерв заходил...

Я взглянул на моего друга. – Новое лицо... Так может одухотворяться только Русская женщина... На ней нет маски запада... Вся ее прелесть внутри, в ее душе...

По моему, не словами, а просто взглядом я спросил ее "Идем"? И так же она ответила мне "Да..."

Кабинет...

Я только что закончил одну из моих операций, и у меня в кармане звенело двадцать золотых... Не червонцев, а настоящих Николаевских круглых золотых... Сумма для Советской России не маленькая... И даже большая.

Стол... Нас человек 15-ть... Помню какое то заливное из судака... Закуски... Водка... Много водки... Затем все это покрыли вином... Пили много, охотно, жадно... Пили все.– Не только чавалы (по цыг.– мужчины, парни; ldn-knigi) , но и женщины... Изголодались.

Заговорили.– "А помнишь?.. А вспомни... Было хорошо..."

Кто в хоре?... Вот Нина Дмитриевна Дулькевич, вот Шура Гроховская... Вот тетя Дуня... А вот и Миша Масальский, этот маленький толстенький цыган... Все пьет и тяжело уж дышет, но если разойдется, то все же спляшет. Нет многих... Нет красивой Мани Шишкиной... Нет высоких, стройных Панковых... Нет маленькой, веселой плясуньи Жени Масальской... Нет и красивых ассирийских глаз Мани Масальской.

Кто новые? Две теперешние знаменитости. – Женя Морозова, полу цыганка, солистка, дающая свои концерты и Маня Фесенко, недавно в хоре – из полевых...

"Как дела?..."

"Плохо... Нет дела... Мало кто слушает, а если слушают, так петь противно..."

Выпили вволю – душа заговорила... Запели. И такого пенья я еще никогда не слышал... Им хотелось вылить душу. Петь хотелось... Нам хотелось слушать... Они это знали, ценили, хотелось дать еще больше... Хор действовал на слушающих, слушающие на хор, дирижера, солисток... Солистки на дирижера... Все это давало полноту... Гармонию...

{106} Начали с хоровых... Перешли на сольные... Капнули старину... Ахнули плясовые... Опять сольные... Вино... Чарка... Ходу... И ходу...

Все забыто... И тюрьмы и Г. П. У.... И вся Советская власть...

Все шло ребром ... Вот она жизнь... Вот подъем!

Женя пела хорошо... Но чуть не хватало души. – Концертная певица... Фесенко лучше, оригинальнее... Одной душой... Широко, разухабисто, как то небрежно брала она песню и размахнувшись, доводила ее до предела... Вот-вот казалось, она сорвется... Но еще шире, еще полней лилась песня, затягивала, крутила и вся жизнь казалась вихрем...

Я попросил ее спеть, мою любимую "Удаль молодецкую"...