Текст книги "Танец маленьких дедушек"
Автор книги: Юрий Чемша
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Юрий Чемша
Танец маленьких дедушек
Моей любимой супруге Хукаленко Светлане Борисовне
посвящаю эту книгу
© Чемша, Юрий, 2020
© Издательство ИТРК, издание и оформление, 2020
Предисловие
Дорогой Читатель!
Если ты уже раскрыл эту книгу, то должен предупредить тебя: ничего для себя нового ты в этой книге не найдёшь.
Эта книга – воспоминания автора об одной маленькой девочке, её родителях и дедушке с бабушкой. Все люди знают, что воспоминания всегда приходят сами, даже когда их не просишь, и никогда – в хронологическом порядке. Поэтому рассказы о девочке тоже разбросаны по книге, как попало, как они внезапно приходили к автору.
Маленькая девочка Настя описана так, как её видит своими любящими глазами родненький дедушка. А так как любящие глаза всегда немного подслеповаты, то дедушка не видит, как эта девочка капризничает или отказывается есть борщ, а то и даже (о, ужас!) не хочет играть на рояле. Она в глазах дедушки всегда любимая внучка, всегда права в спорах с родителями, а вместо борща её следует кормить только пирожными и конфетами. На худой конец – мороженым, если лето.
Это непоколебимая позиция любого дедушки, у которого немного внучек, а в этой книге и вовсе одна.
И только строгий взгляд папы или короткая реплика мамы возвращают Настю к борщу или роялю.
«Ничего, – думает дедушка, – время всё расставит. Когда-нибудь и вы, строящие из себя строгих, заимеете парочку внучек, станете бабушкой и дедушкой, и тогда посмотрим, что вы будете думать о борщах, роялях и пирожных».
Дедушка ласково подмигивает Насте. Настя подмигивает дедушке, пока не зная, что коварным, но наивным дедушкой уже запланированы у неё, лет этак через пятнадцать-двадцать, парочка девочек и мальчик – прекрасные, послушные детки, если не заставлять их есть борщ и не приковывать к роялю.
Впрочем, Читатель ещё узнает все эти подробности из раскрытой книги, и ему предстоит удивиться: да он смог бы написать точно такую!
Ну да, совершенно верно! Автор уверен, что его Читатель так же добр, красив и любим, как персонажи этой книги. И так же любит своих внуков (если он дедушка), мам (если он сын или дочь), детей (если он родитель). И ему, Читателю, ничего не стоит написать точно такую же книгу, но про своих дедушек или внучек. Только руки всё не доходили. Но вот сейчас он дочитает эту, что так удачно попалась ему, воодушевится, сядет за стол и тут же примется за дело!
И тогда любимых дедушек на земле станет заметно больше. Ровно на столько, на сколько станет больше любимых внучек или внуков.
Часть I
Знакомимся с Настей
Настя (1 год, 11 месяцев) очень общительна и любит разговаривать. Жаль только, мало слов знает, всего штук пять. Зато вчера она выучила целую фразу и прекрасно научилась её говорить: «Не буду!»
Оказывается, фразы лучше, чем отдельные слова. Ими можно даже разговаривать со взрослыми на равных. А «Не буду!» – вообще замечательная, на все случаи жизни. Ею можно поддерживать даже светскую беседу. Тем более что фраза у Насти получается ну совсем как у папы или у мамы, абсолютно без всяких детских акцентов.
Первую «Н» она категорично тянет, но конец фразы «…буду!» по-женски смягчает, отчего всё получается энергично, но вежливо:
– Н-не буду!
Ну просто очень удобная фраза. И в будущем наверняка пригодится, например, как отказ сватающемуся жениху.
Конечно, Настя умеет говорить и «буду». Но кто ж будет применять такое короткое, невыразительное, глухое слово, когда в запасе есть целая фраза? Тем более, уже сильно устаревшее, выученное аж две недели назад. В словарях возле такого слова пишут «устар.» – мол, смотрите не вздумайте блеснуть им в каком-нибудь изысканном обществе, вас засмеют и запишут в ретрограды.
А вот новинка: «Не буду!» звучит совсем иначе – решительно и категорично, как у вполне самостоятельного человека. С этим в любое общество не стыдно.
Поэтому даже там, где надо говорить «Буду», чаще применяется более модное как самое подходящее: «Н-не буду!»
– Настя, будешь кашку? Смотри, какая вкусная кашка!
– Н-не буду! – и далее следует всяческое отлынивание вперемежку с откровенным саботажем.
– Настя, будем гулять? Смотри, на дворе солнышко!
Бежит сама за шапочкой, хватает ботинок, и радостное:
– Н-не буду!
Очень самостоятельный человек растет. Современный и оригинально мыслящий.
У Насти есть подарок папы – плеер. Это такая маленькая коробочка, откуда невидимые дети, а также тёти с ласковыми голосами поют разное приятное и весёлое.
Папа закачал туда песни своего детства – из мультиков и для детсада. Они замечательные и выразительные. Насте очень нравятся.
Вот она блаженствует на широченной родительской кровати. Кстати, о кровати. Когда-нибудь и у Насти будет такая кровать. Можно и так завалиться, и так кувыркнуться, и так упасть – сплошное удовольствие, не то, что в её нынешней колыбельке. Хорошо быть родителями! У Насти обязательно будут дети, чтобы Настя могла называться родителем.
А тут ещё из плеера песня несётся, любимая, Настя все слова знает, но пока не все говорит:
Плеер:
– Облака-а-а! Белогривые лоша-а-адки. Облака-а-а!..
Настя (очень точно, в унисон):
– Бака-а!
Это слышит мама, случайно заглянувшая в спальню. Мечтательное «Бака-а!» заставляет её, давясь от смеха, срочно искать видеокамеру. Поэтому она не слышит, как плеер продолжает:
– Облака-а-а – что вы мчитесь без огля-а-адки?
И хоть камера всегда где-то тут под рукой, но сейчас для семейной истории навеки утерян бессмертный унисон Настиного караоке, сопроводивший эту строчку. Очень жаль. Но спасибо маме Насти. От имени потомков, когда Настя вырастет и наверняка тоже станет родителем: мама успела-таки вернуться!
Спрятавшись за дверью, она тайно сняла унисон ещё более бессмертный:
Плеер:
– …Не смотрите вы, пожалуйста, свысока-а-а!
Настя (плееру, твёрдо):
– Н-не буду!
Я приложил бы тут читателю видео – или хотя бы звуковой файл. Но, как вечером выяснил папа Насти, противная камера всё же глюкнула, как будто её кто-то уронил, увы.
Впрочем, папа Насти убеждён, что это глюкнула мама…
Танец маленьких дедушек
Дедушка должен быть высок, строг, опрятен и недоступен. Громкий зычный голос отдаёт внятные конкретные команды. Усы и борода усиливают эффект недоступности и возносят авторитет дедушки на недосягаемую высоту, так, примерно, до Деда Мороза.
Наш дедушка не обладает ни одним из вышеперечисленных признаков недоступности. Поэтому пятилетняя Настя зовёт его просто – Юра.
– А сейчас все смотрят танец маленьких дедушек! – объявляет Настя и принимает осанку Юры, как она её видит. То есть становится похожей на лысую обезьяну. Для полной картины на ней майка и туфли деда, а ещё почему-то высовывается и язык. Всем смешно. Дедушка нейтрально говорит, что ему тоже.
«– А сейчас все смотрят танец маленьких дедушек! – объявляет Настя и принимает осанку Юры, как она её видит».
Родители хотят воспитать из Насти типичную интеллигентную москвичку. Бедное дитё до сих пор не умеет даже крепко выругаться, например: «Кар-р-рамба!» Или хотя бы просто: «Чёрт побери!» По каждому поводу произносит «извините», «спасибо», «пожалуйста», «будьте добры»…
Дедушка считает, что в душе своей он и так добр, без дополнительных просьб.
После посещения улицы Настя непременно моет руки.
– Настенька, ты же их только сейчас мыла!
– Юра, там же микробы!
– Что за микробы?
– Ну, такие, маленькие. Заразные.
Настя пока не знает, что у слова «зараза» несколько вариантов применения.
«Замордуют эти московские родители ребёнка, – горюет дедушка, – Ох, замордуют. А ведь ему уже пять лет! У человека совсем нету детства…»
В своём детстве дедушка не помнит, мыл ли он руки вообще. А среди пацанов слыл затейником и непоседой, ну и ещё был признанным знатоком дворового фольклора.
Вспоминая своё босоногое детство (детству положено быть босоногим), дед незаметно для окружающих расчувствовался и запел одну из любимых когда-то песен с трагическим содержанием и замогильным мотивом:
…В нашем городе, на окраине
Лягушонка в помойке нашли.
Чисто вымыли, чисто выбрили.
А потом на помойку снесли…
Но, как сразу же оказалось, дед выбрал для воспоминаний неудачное время и неудачное место. Семейство сидит как раз за столом и ест ягоды. При слове «помойка» бабушка, у которой был свой вариант босоногого детства дочки работника райкома, поперхнулась вишнёвой косточкой. Откашлявшись, она набрасывается на дворового романтика:
– Ты б лучше спел, старый, что-нибудь пионерское. «На медведя я, друзья, выйду без испуга, если с другом буду я, а медведь без друга…» Иль не знаешь такую?
– Ты учишь ребёнка нападать вдвоём на одного! – сердится дед. – Таких мы в детстве…
– Ну! И что таких вы в детстве? – ехидно и с вызовом спрашивает бабушка.
Она готовится к долгим прениям по теме и заранее подбирает слова.
– Мы… – запинается дед. Он вдруг понимает, что не может вспомнить ни одного случая из своего детства, чтоб двое на одного. Тогда это было просто немыслимо. Уж неизвестно, почему. Под страхом, наверно, смерти, что ли…
– Мы подвергали таких обструкции! – ляпает дед первое, попавшееся на ум.
– Извините, пожалуйста, а как это, «об струкцию»? – спрашивает Настя. – Обо что?
– Это не тебе обструкция, это вон ему, – успокаивает внучку бабушка. А сама думает: «Что-то дед подозрительно быстро затих. Не затеял ли какую каверзу?»
Она хорошо изучила деда. Он затеял.
Дедушка понял, что именно на нём теперь висит ответственность сделать из Насти человека. У него уже зрел план, как начать делать из живого, хоть и московского, ребёнка правильного человека, приспособленного к любым жизненным невзгодам.
Не прошло и часа, как план вступил в дело.
Настю с дедом посылают в продуктовый магазин. Дед понимает, что ему дан шанс. По дороге он объявляет Насте, что им надо разучить легендарную песню.
– Легендарную – это какую? – спрашивает Настя.
– Это когда ты поёшь, а вокруг тебя все плачут.
«Интересно будет посмотреть», – думает Настя. Обычно всегда бывало наоборот: она одна плачет, а вокруг неё все наперебой суетятся.
Из классического репертуара у деда в детстве на первом месте стояла «Мурка», любимая песня уркаганов его двора. Не сказать, чтоб уркаганы, слушая маленького тогда Юру, плакали. Но лица их размягчались, а кто-нибудь так расчувствуется, что пошарит по карманам в поисках конфеты и вынет пятилетнему артисту пару папирос «Беломор».
Но Юра не курил, а пел из любви к искусству.
…Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая.
Здравствуй, дорогая, и прощай!
Ты зашухарила всю нашу «малину»…
Здесь дед слегка запинается. Дело в том, что в их дворе заканчивали этот куплет такими словами:
…И теперь, падлюка, получай…
Дед, закончивший к настоящему времени школу, вуз и добровольно получивший дополнительные филологические навыки, теперь знает, что правильно петь «подлюга». Но не это останавливает его.
«Пожалуй, резковато для московской девочки, – решает дедушка. – По крайней мере, для начала».
Немного поразмышляв, перед обнародованием этой строки он заменяет проблемное слово на более мягкое «зараза», мысленно прося прощения у неизвестного автора.
Через пять минут прохожие с умилением наблюдали трогательную картину. Пожилой интеллигентный дедушка и идущая вприпрыжку рядом с ним маленькая девочка самозабвенно пели на всю улицу известную всей стране душещипательную историю.
Правда, Настя понимает не все слова этой красивой песни. Нет, «Мурка» – это понятно, это про кошечку. И с малиной ясно. А остальное она поёт, как слышит, ориентируясь на свой короткий жизненный опыт:
…Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая.
Здравствуй, дорогая, и прощай!
Ты ЗАСАХАРИ́ЛА всю нашу малину
И теперь, зараза, получай…
Когда дома они с таким же самозабвением прогорланили эту романтическую историю, то обещанного дедом легендарного эффекта почему-то не получилось. Никто не всплакнул и не вытер слезу. Была даже опасность, что получится, как всегда – плакать будет Настя. Ну и ещё дедушка тоже с ней.
Мама Насти пришла в ужас и поклялась (рука её искала, куда можно торжественно положиться, но вместо Библии легла на бутерброд с колбасой, и почему-то дедушкин): «Никогда! Все слышат? Никогда ни я, и никто другой не должен оставлять нашего дедушку без присмотра! Под страхом ап… абструкции… то есть, тьфу, обструкции!»
Дополнительно Насте запретили петь всё, что мурлычет обычно про себя дедушка, даже часто исполняемую семейную колыбельную реликвию на известный мотив: «Спят усталые бабу́шки, Насти спят…»
Но слово «зараза» Настя теперь употребляет верно и к месту:
– Юра, на тебе комар, не шевелись! Бац! Вот зараза – улетел!..
Конечно же, стараясь, чтобы её не слышал комитет по цензуре.
Гляди – вырастет-таки человеком.
Настя, дедушка и косички
Как-то дедушка с бабушкой гостили у Насти на их даче под Москвой.
Маме Алёне потребовалось уехать в город, бабушка поехала с ней за компанию, а дедушку уговорили остаться с Настей.
Припасли Насте бутылку молока, дедушке такую же – валерьянки, назвали только пузырьком – и уехали.
Больше всего дедушка боялся, что ребёнок будет плакать. Даже на этот случай свой пузырёк поближе поставил. Никогда в жизни он не оставался с ребёнком четырёх лет наедине. Что с ним надо делать, если ребёнок, например, заплачет? Или захочет есть? Что с собой в этом случае делать, дедушка прекрасно знал, потому что пузырёк валерьянки стоял на виду, на подоконнике.
Но всё равно дедушка волновался так, как волновался бы служитель зоопарка, которому доверили голубого слона в розовую полоску и жёлтыми ушами, единственного в мире.
Но пока, слава богу, Настя и не думала плакать.
– Юра, ты вóда.
– А что это?
– Ты вóдишь. Должен гоняться за мной. Ты волк. А я маленькая девочка.
Это было дедушке знакомо. Он и раньше, бывало, гонялся за девочками, пока не догнал свою бабушку и не женился на ней.
Они вышли из дому на лужайку. На лужайке росла удобная, мягкая трава, которую папа Андрей разрешал топтать волкам, девочкам, слонам и даже Бармалеям.
Громко рыкнув, дедушка вприпрыжку поскакал за девочкой. Девочка завизжала от страха и удовольствия.
Потом было наоборот: Настя была волк, а дедушка – маленький зайчик. Настя рычала, а дедушка визжал.
Как инженер, всё подмечающий вокруг, дедушка заметил, что убегающий всегда визжит громче, чем догоняющий.
«В природе, видимо, жертва всегда понимает, когда она обречена», – догадался дедушка.
Он тут же стал мысленно сочинять прибор для измерения визга.
«Назову его визгометром, – думал дедушка. – Можно устанавливать его, например, в ЗАГСах[1]1
Запись актов гражданского состояния – орган исполнительной власти, регистрирующий факты рождения, смерти, брака, развода, усыновления. – Прим. ред.
[Закрыть]. Ну, а почему бы нет? Жених и невеста при подаче заявления пусть входят в особый кабинет и там по очереди громко визжат. Прибор показывает децибелы. Кто громче – тот жертва. Многие женихи получат неожиданное удивление, когда узнают, что это не они заарканили невесту, а наоборот. Это правильно настроит их на дальнейшее обращение с полученной женой».
– Юра, почему ты остановился? Ты слон, топочи ногами. А я собачка моська!
«Потом было наоборот: Настя была волк, а дедушка – маленький зайчик. Настя рычала, а дедушка визжал».
Накануне ей читали басню. Из-за возраста Настя пропустила мораль, но картинку запомнила. Они сделали ещё пару кругов по траве.
– Теперь я! Я Бармалей! – угрожающе взвыла Настя. – А ты Айболит! Сейчас тебе – ой, что будет!
Дедушка решил ещё раз перечитать Чуковского, чтобы прикинуть, сколько лет было Айболиту и страдал ли он так же одышкой.
– Нет, я опять слон! – объявил дедушка. Эта маленькая хитрость давала возможность сбавить темп погони.
Настя раскраснелась и взмокла, волосы растрепались.
– Юра, заплети мне косички, я ничего не вижу!
– Ещё чего! Настя, я же никогда не заплетал.
– Ну пожалуйста! Ты посади меня перед зеркалом – и всё получится.
Мучимый сомнениями, дедушка повёл Настю в дом. Они поставили на стол зеркало. Дедушка понюхал пузырёк с валерьянкой, но пока открывать не стал.
– Видишь, как просто! – ободрила Настя. – Я уже готова.
Дедушка попробовал смутно вспомнить: заплетал ли он что-нибудь в жизни, и когда это было. Вспомнил!
В последний раз он заплетал кнут. Дело было в четвёртом классе, семья жила в деревне, где отец был председателем колхоза. Плести длинный кнут из узких сыромятных ремешочков дедушку – тогда маленького Юру – учил колхозный пастух Николай. Собственно, сплести кнут было промежуточным этапом. А конечным – в случае успеха Николай пообещал научить Юру оглушительно щёлкать уже собственным кнутом. Свой, профессиональный инструмент, пастух Николай никому не давал даже в руках подержать.
Маленький дедушка хотел порадовать этим умением живущую неподалёку прекрасную девочку Валю. Она приехала на лето из города к своим родственникам в гости, и дедушка очень хотел с ней познакомиться, но робел подойти. С появлением кнута возникал эффектный повод показаться во всей мужской красе. Предполагалось, что прекрасная девочка Валя несказанно восхитится.
Пастух в деревне всегда был вторым человеком после кузнеца. Дедушка втайне мечтал: когда вырастет, то обязательно станет пастухом. Мама, правда, говорила, чтоб готовился после школы поступать в институт – она скажет, какой. Маленький Юра верил, что в нашей счастливой стране непременно должен быть институт, готовивший людей такой замечательной профессии.
Вечером, когда стадо возвращалось домой, хозяйки, стоя у калиток, высматривали своих коров, заискивали перед пастухом и задабривали его лакомствами. А он шёл, серьёзный и важный, с плеча свисал длиннющий кнут и далеко чертил по дорожной пыли длинную полосу – ровную, как карандаш в тетради, если под линейку.
– А ну, пошла, проклятущая! – взрёвывал Николай на зазевавшуюся тёлку и неуловимым движением оглушительно щёлкал кнутом над её ухом. Тёлка опрометью скрывалась в стаде.
У Николая было несколько возгласов, для разной громкости щелчка. «Лихоманка те в копыта!» – самый слабый, чуть сильнее: «Чтоб тя чертяки подоили!» «А ну пошла, проклятущая!» – из сильных. Были и мощнее, но он их запускал, только отойдя подальше от людей, за околицу.
Несмотря на грозный вид, Николай – и все знали об этом – никогда не бил животных, только пугал. В деревне считалось, что от кнута у коровы молоко может загорчить.
Когда пастух шёл по улице за стадом, хозяйки обменивались впечатлениями:
– Николай-то сегодня каков, красавец! Зинка-то сохнет, а без толку…
Николаю скоро в армию, жениться до армии он не хотел.
Плести кнут оказалось очень непростым делом. На каждом витке Николай подбадривал Юру известными энергичными словами, которые не применялись в семье дедушки никогда. Но Николай считал их весьма полезным педагогическим приёмом, что демонстрировали успехи маленького Юры. Кстати, Юра тогда всерьёз задумался, не выучить ли и ему пару энергичных возгласов. Его беспокоило, что без этих слов у него не получится громко щёлкнуть.
Когда Юра научился щёлкать своим кнутом достаточно громко, то посчитал, что пришло время для знакомства. Он взял кнут, положил его на плечо и стал прохаживаться перед домом прекрасной девочки Вали. Кнут чертил по пыли замысловатые вензеля, но по малолетству дедушка Юра тогда ещё не понимал, что эти вензеля выдают его намерения немножечко эту приезжую девочку Валю попасти́.
Прохаживаться пришлось долго, больше часа. Наконец Юра дождался, когда прекрасная девочка Валя показалась в окне. Отчаянными знаками лица и рук он вызвал её на улицу.
Девочка Валя вышла, кутаясь в пёстрый халатик. Глаза на лице её были очень красивы, а перед ушками висели белокурые завитки. Завитки подрагивали, как живые пружинки, а глаза заранее приготовились к доброй улыбке. Юра засмотрелся на них, но потом вспомнил, зачем пришёл.
Таинственным голосом он объявил прекрасной девочке Вале, что сейчас ей что-то покажет. Девочка Валя на минуту перестала дрожать своими пружинками и моргать глазами, в ожидании.
И тогда Юра, как завзятый пастух, вытащил из-за плеча кнут и, зычно рявкнув на всю улицу: «А ну пошла, проклятущая!», громко щёлкнул у девочки над ухом.
Эффект оказался потрясающим, но назвать его восхитительным язык у дедушки Юры и сейчас бы не повернулся.
Прекрасная девочка Валя вдруг широко открыла глаза, пружинки её затрепетали, а сама она заплакала и с возгласом: «Сам ты дурак!» убежала в дом.
Из этой сцены малолетний тогда дедушка сделал ошибочный жизненный вывод, что девочки не любят кнута, и прожил в этом заблуждении вплоть до преклонного возраста.
Вспомнив эту детскую историю, дедушка решил, что при том навыке, а также нажитóм за прошедшие годы богатом житейском опыте косички у него вполне могут получиться. Он сделал строгое лицо и приказал Насте сесть неподвижно, только внимательно глядеть в зеркало.
Сначала надо было разделить шевелюру Насти на две половины – левую и правую – а потом каждую из этих половин ещё на три пряди одинаковой величины.
Из «Похождений бравого солдата Швейка», там, где он в поезде, дедушка знал, что у человека должно быть на голове примерно шестьдесят тысяч волос. То есть, на левой половине головы тридцать тысяч и столько же на правой. Если делить на три пряди, то получается в каждой пряди по десять тысяч волос.
«Всего-то!» – изумился дедушка такой простоте задачи. Он только жалел, что пока досчитает до десяти тысяч, приедут мама Алёна с бабушкой, и он не успеет показать своё восхитительное искусство плести кнуты, то есть, тьфу – косички!
«Дедушка приложил к голове линейку и фломастером прямо по голове разделил жирными синими штрихами всю ширину волос левой стороны на три части».
Тогда дедушка позволил себе увеличить погрешность подсчёта волос, а лучше – перейти на другие единицы измерения, миллиметры. Это решение дедушке далось с трудом, так как профессия приучила его к точности. Однако поджимало время. «Попробую, так сказать, набросать сначала примерный эскиз косички, а там как пойдёт».
Дедушка выбрал ближайшую к себе, левую сторону Настиной головы, приложил к ней линейку и, к удивлению и удовольствию владелицы головы, внимательно следящей в зеркале за манипуляциями дедушки, фломастером прямо по голове разделил жирными синими штрихами всю ширину волос левой стороны на три части. Получилось примерно по пятьдесят миллиметров на одну прядь.
«Как просто! Выходит по двести волос на каждый миллиметр!» – опять порадовался дедушка круглой цифре. Но переносить на голову миллиметровые деления уже не стал. И количество волос в миллиметре решил не пересчитывать, удовлетворившись самими миллиметрами.
Далее дедушка стал делать руками те же заплетательные движения, которые запомнил с четвёртого класса из эпохи увлечения кнутами. Но Настины волосы упрямо не хотели вести себя, как кожаные ремешки. Они путались и терялись. Особенно непослушными были волосы из пряди номер один, ближе ко лбу. Они бегали в гости к другим прядям, прямо как студенты в женское общежитие, задерживались там на пару витков, потом появлялись ниоткуда и недоумённо спрашивали дедушку: а теперь нам куда? Дедушка мысленно подбадривал себя энергичными словами пастуха Николая, вспоминал свою молодость, как он тоже лазил когда-то в окна, и приплюсовывал беглецов к ближайшей пряди.
Настя внимательно следила в зеркало за процессом. Периодически она внезапно вскрикивала:
– Ой, Юра! Я маме скажу!
Когда дедушка закончил первую косичку и закрепил резиновым колечком с цветной бабочкой, Настя вдруг сообщила:
– А мама всегда меня сначала расчёсывала…
«Мамочка рóдная! Действительно, сначала надо было расчесать ребёнка!» – посетовал дедушка и несколько раз подбодрил себя, чуть ли не вслух. Затем задумался. Чтобы исправить дело, теперь надо было всё расплести, на что, конечно, у дедушки не было ни сил, ни воли.
Он открыл пузырёк с валерьянкой и энергично понюхал. Ситуация стала яснее. Теперь можно было применить инженерную смекалку. Смекалка подсказывала: «Если ситуация неисправима, прими её как данность и пользуйся ею с восторгом».
– Видишь ли, Настенька, я сделал тебе особо модную причёску, которой меня научила одна девочка ещё в четвёртом классе. Название причёске ты можешь придумать сама. Эта косичка уже готова и изображает хобот. Переходим к хвосту.
Дедушка надеялся, что тот солидный результат, который появится у Насти на голове от его усилий, назовут «Слон». Но Настя почему-то теперь вскрикивала не «ой!», а «ав-ав!». Видимо, думала, что слоны лают.
– Ав-ав, Юра! Я маме скажу!
Вторая косичка далась уже легче, даже Настя взлаивала реже раза в два.
Наконец дедушка мог посмотреть, что у него получилось. Они с Настей прильнули к зеркалу, и дедушка увидел дело рук своих.
Ну что сказать? Получилось неплохо. Каждая косичка весьма походила на длинный кнут, только с бабочкой на конце.
Правда, если смотреть на отдельную косичку и не видеть другую.
Дело в том, что дедушке не далась существенная прихотливая особенность женской причёски: косички должны были быть симметричными. На разлинованной синими делениями Настиной голове правая косичка начиналась за ухом, как хвост у собачки, а левая вырастала на лбу и действительно напоминала слоновий хобот.
– Ну как, нравится? – спросил дедушка бодрым голосом продавца, втюхивающего покупателю автомобиль с кривыми колёсами.
– Очень, – сказала Настя и завыла страшным голосом. – Я слон! У-у-у-у-у!.. Сейчас догоню-у-у моську и укушу-у-у!..
Чтобы избежать справедливой расправы, дедушка рванул из домика с небывалой прытью. Настя – за ним. И они опять забéгали друг за другом.
Вскоре позвонила мама Алёна и приказала им сходить в магазин за продуктами. Дедушкины туманные возражения, что, мол, они не готовы, только растревожили её. К разговору подключилась даже бабушка со всякими взволнованными вопросами, типа: «Юра, что там у вас случилось, цела ли хоть Настя?»
– Ладно, сейчас сходим, – нехотя согласился дедушка и громко повторил задание, чтоб не записывать, а опереться на Настину память.
Вооружившись пакетами, они пошли. Магазин был недалеко. Настя всю дорогу шла вприпрыжку, временами останавливалась и гляделась в карманное зеркальце, подаренное недавно бабушкой со словами: «Настя, ты уже большая и всегда должна выглядеть красиво, как настоящая женщина». Уж сегодня-то Настя считала себя настоящей.
Наконец они пришли в магазин. Настю знали здесь очень хорошо. Дедушку, гостившего пока всего лишь третий день, – не очень, но поглядывали на него с интересом.
– Кто же тебя так, Настенька, причесал? – еле сдерживая улыбки, встретили их продавщицы.
– Дедушка, – гордо отвечала Настя.
– Ах, какой у тебя дедушка! – заахали наперебой женщины, хитро поглядывая на дедушку и всячески стараясь ему понравиться. – Мы тоже так хотим!
– О, всегда пожалуйста! – приосанился дедушка. Он никогда не отказывал улыбчивым женщинам ни в какой их просьбе, особенно если те выказывали к нему добрые намерения. И дедушка даже приготовился было приняться за дело прямо тут, в магазине, что называется, не отходя от кассы. Но Настя твёрдо сказала:
– Нет, он сначала маму Алёну причешет, потом бабушку, потом меня ещё раз, – и строго поглядела на дедушку взглядом, в котором он с изумлением разглядел те оттенки бабушкиного взора, когда та заставала его у холодильничка по ночам.
– Да, очередь уже на месяц расписана, – уныло подтвердил дедушка, отметив про себя дипломатические инстинкты Насти: как ловко она напомнила ему, престарелому ловеласу, что у него есть бабушка.
– Жаль, – вздохнули все продавщицы хором.
– Как же твоя прическа называется, а? – поинтересовались они у Насти.
– «Слон и моська» – гордо сказала Настя, после чего уже ни одна из женщин не смогла удержаться от хохота.
Но тут Настя невозмутимо стала перечислять по памяти, как велела мама Алёна:
– Нам белого молока «Бежин луг», творогу нежирного «Бежин луг» и пачку масла.
Продавщицы вспомнили, что они на службе, и принялись за дело. А дедушка добавил к списку:
– И пачку молочного коктейля, тоже «Бежин луг».
И вытащил толстый бумажник.
Если бы у него сейчас спросили, зачем он балует ребенка её любимым, но запретным лакомством, дедушка ответил бы, что с сегодняшнего дня он принял решение готовить Настю к дипломатическому поприщу.
