Текст книги "Раздели мою боль"

Автор книги: Юрий Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 6

Мерный перестук колес поезда навевает дремоту, но почему-то не спится. Олег смотрит на матушку, та тоже не может уснуть, о чем-то напряженно думает, глядя в темнеющее окно. И он вдруг вспоминает о заброшенной усадьбе.

– Ты так и не сказала, зачем наш папа приезжал в первый раз к тебе в городок? – неожиданно интересуется он.

Матушка стряхивает с себя дрему и внимательно смотрит на сына.

– А мы с ним никогда об этом не говорили, – заявляет она. – Поэтому остается только догадываться.

– О чем? – недоуменно спрашивает Олег.

– Думаю, его родня имела какое-то отношение к хозяевам усадьбы. Если так, его упорное молчание вполне объяснимо. Павел Андреевич нас с тобой хотел уберечь от неприятностей. Вспомни, какое раньше было время. Сболтнул лишнее, и сразу же бегут докладывать.

– А ты сама историю этих развалин узнать не пыталась?

– Пыталась, – матушка изучающе посмотрела на сына, – там много всего, что тебя конкретно интересует?

– Ну, например, о привидении и о том, что твой свояк говорил. Причем, так убедительно, что сразу захотелось подземный ход в усадьбе, как в детстве, разыскать.

– А ты еще помнишь об этом?

– Сидит где-то глубоко старая заноза. А когда до усадьбы добрались, и я внутрь спустился, напомнила о себе, – невесело усмехнулся Олег. – Кстати, откуда ты знаешь историю этих развалин?

Матушка улыбнулась:

– Мне в детстве рассказала одна пожилая дама из «бывших», жившая по соседству.

– Что значит «бывшая»? – недоуменно переспросил Олег.

– Не «бывшая», а из «бывших», – поправила матушка. – Она была из «лишенцев». Так называли людей, лишенных всех прав после революции, как правило, из семей дворянского или духовного сословия. После отсидки в лагерях им разрешали селиться только за 101-ым километром от крупных городов. Эта дама приходилась внучкой экономки хозяев усадьбы и решила остаток дней провести вблизи, как сама выражалась, «родового гнезда».

Моя знакомая не раз с гордостью говорила, что род возвысился, аж при Петре I. Предок участвовал в войнах со шведами, даже брал вместе с самим Александром Даниловичем Меньшиковым знаменитую крепость на Неве, – матушка наморщила лоб, – Ниеншанц, кажется… Потом на этом месте построили Петербург. После смерти Петра род постепенно стал хиреть, и уже во второй раз возродился, когда одному из сыновей предка довелось участвовать в Крымских кампаниях Потемкина, – матушка улыбнулась, – потом….помнишь, как в «Горе от ума»:

«Век при дворе, да при каком дворе! Тогда, не то, что ныне, при государыне служил – Екатерине»…

Олег с улыбкой посмотрел на матушку. Ее неторопливый с лирическими отступлениями рассказ нисколько не походил на случайные, разрозненные воспоминания. По всему было видно: не раз, и не два она переосмысливала историю «забытой старины», дожидаясь случая, чтобы поведать ее самому родному человеку – своему сыну. И теперь рассказывая, она не просто увлекалась, а звала за собой в путешествие по времени. И он ощутил себя не просто безымянным слушателем, а незримым участником событий.

– В итоге, выйдя в отставку в генеральском чине, – продолжила матушка, – он на месте прежней деревянной отстроил каменную усадьбу и разбил при ней парк. Обоих сыновей он сызмальства определил на военную службу. Они участвовали во всех военных кампаниях Александра I, начиная с Аустерлица. В битве при Бородине старший получил серьезное ранение, лишился ноги и был вынужден демобилизоваться и жить в родовом имении. А младший, напротив, вышел из сражения без единой царапины, удостоился наград и чина полковника. Потом в составе армии Кутузова гнал французов до Березины, участвовал в битве народов под Дрезденом, и вместе с императором Александром въехал в Париж… Казалось бы, блестящая военная карьера, как у предков, должна обеспечить почет и уважение на Родине и последующую безбедную старость, – матушка усмехнулась. – Ан нет, пожив лет пять в Европе, он насмотрелся на тамошние вольности и вернулся домой с ворохом идей, как сейчас говорят, о переустройстве России и молоденькой полячкой в придачу, с которой даже не удосужился обвенчаться. Служа в Петербурге, этот герой Бородина и Дрездена сразу же вступил в «Северное общество», после декабрьского вооруженного восстания был арестован, сидел в одном из равелинов Петропавловки и сослан в Сибирь. По счастью старший брат он его взглядов не разделял, и Николай I того не тронул.

«Конечно, жаль несчастного генерала. Полячки кому хочешь, вскружат голову, даже сам Наполеон не устоял», – в сердцах подумал Олег.

– Какое все это имеет отношение к монаху? – недоуменно спросил он, ожидая услышать очередную историю о девице-чужестранке, отправившуюся за возлюбленным на каторгу.

– Сейчас узнаешь, – хитро улыбнулась матушка. – Отправиться в ссылку со своим возлюбленным прекрасная полячка не смогла. Вместо этого она приехала в родовое имение старшего брата, где через несколько месяцев родила мальчика. У того не было ни жены, ни детей, и он стал воспитывать незаконнорожденного племянника, как родного. Первое время с оказией доходили весточки из Сибири, и они подпитывали молодую женщину, укрепляя в ней уверенность, что со временем государь смягчится и все образуется…

Сам понимаешь: уединенное существование незаметно сближает двух одиноких существ. Между братом и невесткой крепла взаимная симпатия, грозившая переродиться в нечто большее, чем обычная родственная привязанность. Но всякий раз накануне решительного объяснения, вспоминая о мученике, томившемся «Во глубине Сибирских руд», оба отступали на полдороге. Шел уже третий год их вынужденного совместного затворничества, когда из далекой Сибири пришло известие, что младший брат, не выдержав тягот сурового тамошнего климата, скончался от скоротечной чахотки. Молодая вдова хотела поначалу навестить могилу. Но старший стал убеждать ее вместо этого по окончанию траура выйти за него замуж. Основного препятствия к такому решительному шагу больше не существовало, и та согласилась. Настоятель из близлежащего монастыря после духовного покаяния обвенчал их в домовой часовне, заодно узаконив ее сына, ставшего отныне наследником хозяина. А еще через год у новоявленных супругов родилась девочка. И тут их размеренному существованию возникла угроза. В имении появился странствующий монах.

– Им оказался бежавший с каторги младший брат! – воскликнул Олег, всерьез захваченный рассказом матушки.

Та утвердительно кивнула:

– Но главное в другом. Стоило полячке его увидеть, как она, упав на колени, стала каяться и утверждать, что все эти годы любила только его, а вышла замуж, чтоб обеспечить будущее их сына.

– И тот поверил и простил ее? – удивился Олег.

– А что оставалось делать беглому каторжнику? – вздохнула матушка. – Его поселили в этой самой домовой часовне. Внешне все приличия были соблюдены. Днем он клал поклоны перед иконой Николая Угодника или копался в огородике, а глубокой ночью оставлял свою одинокую келью и по полуразрушенному подземному ходу, который был вырыт монахами еще в древности и проходил по землям имения, пробирался к ожидавшей его полячке.

– А как же все это терпел старший? – недоуменно спросил Олег. – Любой бы на его месте…

– Он был человек чести, – прервала его матушка, – к тому же верующий, и считал, что это ему послано за грехи. Поэтому, не выясняя отношений, разделил дом на две половины и продолжал общаться только с детьми. Эти двое видимо понимали, что долго так продолжаться не может. Но, не в силах противиться чувствам, ждали естественной развязки. И скоро она наступила: однажды в доме объявился другой монах. Он направился к хозяину и заявил, что тот укрывает беглого каторжника. На вопрос, откуда это ему известно, пояснил, что, поддавшись на уговоры, сам похоронил неизвестного бродягу, выдав его за умершего от чахотки брата-декабриста, а каторжанину помог бежать под своим именем. Но вскоре замучила совесть, и он отправился следом.

– Ну и дела, – усмехнулся Олег. – И как же разрешилось дело?

– Да никак, – усмехнулась матушка. – Вечером, впервые за много дней братья долго совещались при свете свечи на половине старшего. А на следующий день новый монах исчез.

– Так рассказываешь, как будто стояла рядом и держала эту свечку, – усмехнулся Олег.

– Служанка подсматривала в замочную скважину и видела, как они шепчутся. Но слов разобрать не смогла… После исчезновения монаха влюбленные, выждав еще некое время, оставили детей старшему брату и бежали заграницу.

– А дальше что с ними стало?

– В начале 30-х годов XIX века в польских землях, отошедших к Российской империи после войны, вспыхнуло восстание. Младший брат под чужим именем примкнул к восставшим и кочевал по лесам вместе с отрядом какого-то полоумного фанатика ксендза, нападая на отряды регулярных российских войск.

– То есть воевал против своих вчерашних товарищей! – подивился Олег. – А откуда известны такие подробности?

– Он сам написал об этом брату. Тот сначала переживал страшно, что честь русского офицера замарана, а потом успокоился и сказал:

«Это его полячка подбила, пся крев, чтоб хоть чем-то мне насолить», – матушка вздохнула. – Младший вскоре погиб в стычке, восставших разбили, а полячка, оставшись при пиковом интересе, написала старшему брату покаянное письмо, в котором сообщала, что от тоски и одиночества готова наложить на себя руки. Поэтому нижайше просит старшего брата еще раз проявить великодушие и позволить вернуться в Россию, чтобы повидаться с детьми. Вероятно, она рассчитывала, что, увидев свою былую любовь, тот смягчится сердцем и вернет все на круги своя. Но он проявил твердость, отписав ей, что прощать ничего не намерен и в ее положении лучше всего удалиться в монастырь, в чем лично готов поспособствовать.

– А об этом, откуда известно? – удивился Олег.

– Мне об этом в подробностях поведала та же внучка экономки старшего брата, – с обидой возразила матушка. – Ее бабка страшно недолюбливала полячку, к тому же успела привыкнуть к детям, поэтому ее доводы стали решающими.

– Прямо Домострой какой-то – не позволить матери увидеться со своими детьми. И как отреагировала на это письмо полячка? – недоверчиво поинтересовался Олег.

Матушка вздохнула:

– Она была натура страстная и впечатлительная, поэтому взяла и от отчаяния утопилась. А сообщил об этом в письме католический священник, который не хотел хоронить самоубийцу на местном кладбище.

– Наверное, это Божья кара. Ведь из-за нее младший брат убил монаха? – констатировал Олег.

– Он или кто-то другой, это никому не ведомо, – уклончиво ответила матушка. – Известно только, что старший поехал в Польшу, забрал тело, перевез в Россию и захоронил уже здесь по православному христианскому обычаю…

– В твоем рассказе одно странно: монаха потом никто не искал, – помолчав, заметил Олег.

– В то время беглых странников на Руси было много, и на них попросту не обращали внимания, особенно в провинции, – пожала плечами матушка. – Во всяком случае, больше его никто не видел. Вместо этого ночами по имению стало разгуливать привидение. Оно внезапно появлялось ниоткуда, бродило по пустынным комнатам, словно ища кого-то, и так же внезапно исчезало, … – матушка внезапно смолкла и встряхнула несколько раз головой, словно освобождаясь от воспоминаний.

– А ты сама его когда-нибудь видела? – осторожно поинтересовался Олег, у которого вдруг отчаянно начали слипаться глаза.

– Уже и не помню, – вздохнула матушка, – давно это было. Давай спать, завтра вставать ни свет, ни заря.

Послушно кивнув, Олег лег и накрылся с головой. Матушкин рассказ так поразил его, что хотелось обдумать его еще раз, и незаметно уснул.

Глава 7

Едва они с матушкой успели войти в квартиру, как раздался телефонный звонок.

«Ланка приехала!» – обрадовано подумал Олег.

С радостно затрепетавшим сердцем он схватил трубку и… услышал голос Сосо.

– Где ты был, дорогой, уже в третий раз звоню, – встревожено поинтересовался тот.

– Только с поезда в квартиру вошел, – сконфуженно пояснил Олег, совершенно забывший о данном им обещании.

– В Грузию ехать, еще не расхотел?

«А если не сегодня, завтра Ланка объявится и сразу встретиться захочет?» – на мгновенье задумался Олег и внезапно ощутил, что совсем не жаждет предстоявшей встречи.

– Я готов, дорогой, – поспешно заверил он Сосо.

– Договорились, послезавтра встретимся у вагона! – обрадовался тот.

Олег положил трубку и сразу же набрал номер Ланки. Один гудок, второй, третий… наконец, до него дошло, что в квартире никого нет, и в ближайшее время не будет.

«Что ж, теперь и я имею полное право вести себя, как хочу», – решил Олег и стал размышлять, что из вещей взять собой в дорогу.

Сосо оказался парнем широким, и конец холостяцкой жизни решил отпраздновать с размахом. Когда Олег разыскал на Курском состав до Грузии, на перроне уже стояло несколько знакомых сокурсников. Вскоре появился и сам хозяин с давешней девицей.

– Она с нами поедет? – улучшив момент, шепотом уточнил Олег.

– Хотела сначала, но я ее с трудом уговорил расстаться друзьями. Провожать пришла, – потупившись, пояснил Сосо.

Как водится в путешествующих мужских компаниях, застолье началось, лишь только поезд отошел от перрона и застучал на подмосковных стрелках. Тосты за окончание института плавно перетекали в здравицу солнечной Грузии и любимых женщин и волнами расходились по вагону. Не привыкшему к длительным возлияниям Олегу компания хмельных сокурсников быстро наскучила, и уже на следующее утро он предпочел ретироваться в коридор к открытому окну и оттуда наблюдать за гуляющими, понимая, что эти ребята нисколько не похожи на вырвавшихся на свободу обычных выпивох-юнцов. Просто за прошедшие пять лет общага спаяла их настолько, что теперь они гуляли долгую отвальную, понимая, что очень скоро расстанутся навсегда. У него и самого скребли на душе кошки от такого продолжительного расставания со своей Ланкой.

К счастью муки внутреннего одиночества длились недолго. Обыденный степной ландшафт за окном сменился зеленеющими горами, и очень скоро поезд не застучал на стрелках Тбилиси. Город встретил путешественников вереницей жомов с верандами, гортанным многоголосьем и красующимся на каждом углу винным изобилием.

– А где же Кура? – удивленно поинтересовался Олег, отыскав Сосо среди многочисленных родственников, двигавшихся веселой гурьбой вдоль проспекта Руставели.

– Соскучился по реке, дорогой? – она на самом дне ущелья течет, – весело ответил тот, подводя Олега к проему между домами, казалось, нависшими над обрывом. – Посмотри сам, если не веришь, – он показал на блестящую в солнечных лучах дорожку мутной воды далеко внизу. – Завтра вдоль нее в горы двинемся.

В Мцхету отправились, лишь только рассвело, но пока кружили по серпантину Военно-грузинской дороги, с гор опустился туман. Легкие дымки курились над расселинами, напоминая тлеющую сухую траву. Сероватые клочья, от которых тянуло запахами сырых лесных просек, затянули памятник Лермонтову, а словно укутанная в туманную вату старинная усыпальница грузинских царей своими зыбкими очертаниями напоминала большой сказочный Град Китеж.

– Тут часовня недалеко. Сходи пока, кацо, послушай, как монахи поют, – предложил сопровождавший проводник из местных.

Это было гораздо лучше, чем топтаться на каменном пятачке, зябко поеживаясь от всепроникающей сырости. Послушно кивнув, Олег двинулся вверх по мокрой тропинке. Тягучие густые звуки, походившие на неспешные переливы органа, разносились далеко во влажном воздухе, и он без труда отыскал часовню. Остановившись у порога, Олег приметил в сумраке недвижные темные фигуры и сообразил, что вместо органа поют мужчины. Задавал тон бархатный баритон, его горловой напев подхватывали тенора, среди которых выделялся переливами юношеский, самый высокий. Сочась из заросших густой темной щетиной приоткрытых ртов, мольбы кающихся душ обволакивали древние каменные стены. И клубясь у высокого сводчатого потолка, сквозь маленькие оконца устремлялись к Спасителю…

В те годы Олег еще не проявлял осознанного интереса к религии, скорей им двигало обычное человеческое любопытство, но песнопение монахов настолько захватило, что незаметно для себя он впал в легкий транс и потерял ощущение времени. Неожиданно на противоположной стене появилась тень с контурами, напоминавшими человеческое лицо. Очнувшись от транса, Олег стал всматриваться и в полутьме увидел лицо монаха в капюшоне. Глаза его смотрели на Олега, а губы шептали что-то. Это продолжалось мгновение, не больше, потом оконце над головой стало светлеть, прорвавшийся сквозь полумрак солнечный лучик заплясал прямо на лице монаха, и оно исчезло.

Сообразив, что туман рассеялся, Олег поспешил наружу, сделал машинально по тропинке пару шагов и замер. Далеко впереди в долине сливались, блестя на солнце, серпы Арагвы и Куры, слева, чуть поодаль гордо высился ансамбль Мцхеты. Он сделал вдох полной грудью и ощутил, как вместе с сырым холодным воздухом легкие заполняет мятежный дух Мцыри…

– Проснись, кацо, надо поспешить с экскурсией! – ты же хотел попасть на грузинское застолье, нас в гости ждут! – проводник из местных легонько потряс за плечо.

В предвкушении накрытого стола по ансамблю Мцхеты они прошли скорым шагом, задержавшись лишь у усыпальницы грузинских царей Багратуни.

Седой как лунь хозяин, еще крепкий старик, встречал гостей у распахнутых настежь ворот двухэтажного дома, ему под стать, гостеприимно приглашая внутрь. Что-то, не то, чтоб знакомое, скорей недавно увиденное внезапно появилось на его заросшем густой серебряной щетиной лице, мелькнуло на мгновенье и исчезло. Желая проверить догадку, Олег попытался исподтишка еще раз получше разглядеть хозяина, но тот перехватил его взгляд:

– Что смотришь сынок, вино не по душе?

– Вы на грузинского киноактера похожи, который главную роль в «Отце солдата» играет, – чуть не поперхнулся Олег. – А вино изумительное!

– Когда сыну исполнилось семь лет, я несколько лет подряд закладывал бочки к его свадьбе, но настоящее вино только в одной, – пояснил польщенный хозяин.

– А где теперь сын? – осторожно спросил Олег.

– Уехал по обмену в Сан-Франциско, закончил там университет. Сначала мы с женой радовались: сын в большие люди скоро выбьется, а потом, … – он удрученно махнул рукой. – Пока я здесь искал ему невесту, этот щенок встретил где-то в Калифорнии молодую грузинку. Ее предки – то ли князья, то ли из каких-то революционеров-меньшевиков еще в 20-х в Европу уехали, а оттуда в Штаты, когда Гитлер к власти пришел. Жена-грузинка – само по себе хорошо. Грузинов мало, они должны беречь друг друга, чтоб нацию сохранить. Но землю предков забывать нельзя…

– Что ж, ваши дети, так ни разу в гости и не приезжали? – удивился Олег.

– Были недавно, я вино на стол поставил, чтоб их свадьбу отпраздновать. Они попробовали и наморщили носы, говорят: к калифорнийскому привыкли, – старик вздохнул, – нашли, с чем сравнивать: в Грузию лоза еще из Египта попала, ей четыре тысячи лет, а в Калифорнии французы виноград только недавно высадили, – он задумался…. – мне иногда кажется, что страны как вино. В Америке еще соки не перебродили, и винный камень в осадок не выпал. Скажи сынок, – внезапно повернулся он к Олегу, – если б тебе предложили работу в Штатах взамен на гражданство, ты бы согласился?

– Нет, конечно, хотя все зависит от обстоятельств, – Олег пожал плечами и смолк, чтоб неосторожно сказанным словом ненароком не обидеть старика.

Но хозяин сразу вспыхнул, как спичка:

– Совсем, как мой сын! – он горестно покачал головой. – Я ему говорю:

«Бог с ним, с калифорнийским вином, пора от него отвыкать и о будущем подумать. Институт ты закончил, чем дальше займешься? Грузия – страна маленькая, нефти нет, одни горы везде. Еще сам Лаврентий Берия, Господи, прости его многогрешную душу, в молодости в Баку подался, чтоб инженером-нефтяником стать».

А он отвечает:

– Не хочу возвращаться, чтоб не видеть, как здесь вы все окончательно разругаетесь!

А потом отозвал меня в сторону и шепчет:

«Папа, нефть – это уже не актуально, она сейчас сильно подешевела. Хочу в Штатах чем-то новым заняться, Грузию всем сердцем люблю, но подал заявление на американское гражданство. Иначе она за меня замуж не пойдет, такое условие поставила».

Я опешил сначала, хотел даже предателем обозвать, но вовремя одумался. Зачем горячку пороть: молодой, влюбился, одумается еще и ответил:

«Сынок, подумай еще раз, как следует о своих корнях. Для грузина это все равно, что от веры православной отказаться, рано или поздно боком выйдет, не самому, так детям или внукам»…

Старик замолчал. Ситуация более, менее была ясна. Положа руку на сердце, Олег симпатизировал выбору сына хозяина. Нововведения перестройки трещали по швам, и над светлым социалистическим завтра сгущалось все больше туч.

Хозяин еще раз наполнил бокалы:

– Пейте, дорогие, не стесняйтесь.

– Вы бы до нового приезда сына оставили, – предложил Олег. – Ведь рано или поздно он вернется.

– Не долежит, – покачал головой хозяин, – киснет быстро и в уксус превращается. Лоза истощена, надо корчевать и высаживать новую…

Что было дальше, Олегу запомнилось плохо. Неожиданно сказались коварные свойства домашнего вина: сначала он почувствовал, что не в силах встать со стула. А когда это сделать все же удалось, в голове бушевала буря. Привычному к подобным посиделкам Сосо пришлось увести его на воздух и усадить на крыльцо…

Проснулся Олег от ощущения нараставшей тревоги, к тому же дьявольски хотелось пить. Протянув руку, он нащупал на тумбочке заботливо оставленную кем-то бутылку минералки и, сев на кровати, крупными глотками погасил полыхавший внутри пожар. Сразу же придя в себя, он машинально кинул взгляд на кровать Сосо: она была смята, но пуста.

Не понимая, куда он мог деться, Олег вышел из комнаты и в коридоре столкнулся со спешившим навстречу Сосо. Олег открыл, было, рот, чтобы хоть как-то сгладить свое вчерашнее поведение, но при взгляде на приятеля, извинительные слова застряли у него в глотке.

– Беда, дорогой! – горестно воскликнул тот. – Моим родителям телеграмма из Москвы пришла поздно ночью. Они посмотрели и на машине сюда привезли. Читай!

– С моим отцом что-то случилось? – испуганно спросил Олег, поднимая глаза на Сосо.

– Нет-нет, – поспешно ответил тот, отводя взгляд. – Ты читай, читай!

Дрожащими руками Олег раскрыл телеграмму, и глаза почему-то сразу предательски покрылись пленкой от набежавшей влаги. Буквы расплывались, не позволяя прочесть слова целиком и вникнуть в смысл написанного. Он протер глаза и снова уставился в текст:

«Света с матерью и отцом погибли в автомобильной катастрофе по дороге из аэропорта. Похороны завтра, мама».

«Наверное, это какая-то ошибка, – лихорадочно подумал он, еще не вполне осознавая смысл прочитанного, – что-то перепутали».

Олег еще раз тщательно исследовал текст, начиная с адреса, все было верно. И тут же ощутил сиюминутный кошмар, который охватывает с сильного похмелья, когда по обнаженным до предела нервам провели наждаком. В памяти всплыл давешний монах. Олег зажмурился и, словно это было только вчера, увидел старый парк, развалины усадьбы, часовня на задворках, поиски подземного хода и фигура в темной до пола одежде с капюшоном в проеме. Возможно, это было все лишь совпадением, но тогда почему монах появился снова в часовне монастыря? Хотел предупредить о грядущей беде, а он не догадался? А если б догадался? – трагедию мог предотвратить…

Очнулся он от легкого прикосновения руки.

– Собирайся, дорогой, – стараясь казаться спокойным, произнес Сосо, – внизу машина ждет. Сразу поедете в аэропорт, билет уже заказан, – и вдруг, не выдержав, разрыдался, – такая красота под колесами какой-то железки погибла! Своими бы руками виноватого задушил! Каюсь, я даже однажды хотел отбить ее у тебя!

На похоронах Олег стоял внешне совершенно безучастным, Света в его памяти навсегда уехала в Болгарию, а все остальное было неважно.