Текст книги "Наследник"

Автор книги: Юрий Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Твоей подруге надо помочь собраться в дорогу, – озабоченно заметила она. – Вот только как отправить, ума не приложу. Сама она несовершеннолетняя, да и женщина, с которой живёт, может быть против.

На следующий день Женька, чтобы успеть, проснулся раньше обычного и пулей понёсся в барак. На полдороге он внезапно остановился, как вкопанный. «Она ведь уедет насовсем, и я никогда её больше не увижу, – дошло до него. – Может, пока ничего не говорить? – Это будет подло, – решил Плесков после мучительных раздумий. – Кто я ей? – Просто знакомый, протянувший однажды руку помощи. А там мать»…

– Не переживай, доеду как-нибудь, не впервой, – философски заметила девчушка, когда Женька показал ей бумагу и объяснил ситуацию. – Помоги только на поезд сесть. Знаешь, где у матери деньги лежат? – Он покраснел и кивнул. – Много не бери, чтоб незаметно было. Завтра с утра вместо школы дойдём скоренько до станции, сам билет купишь, а то мне не продадут. Потом посадишь, будто брат сестру, и вернёшься, не спеша. Пока хватятся, да разберутся, что к чему, я уже далеко буду, – не прощаясь, она сосредоточенно потопала по натоптанной тропинке к себе…

На счастье мать отошла к соседке, а когда вернулась, деньги уже лежали среди страниц учебника истории, а сам Женька с невинным видом пил чай. В билетной кассе на подростков не обратили внимания, лишь проводница в ответ на длинное путаное объяснение, бросила на Женьку изучающий взгляд.

– Сегодня ночью мне сон приснился, – вдруг произнесла девчушка, держась за поручень. – Будто пошла за грибами в лес, и сама не заметила, как заблудилась. Вокруг сплошная чащоба, тропинки травой поросли. И вот, когда уже отчаялась совсем, впереди забрезжила полянка. Пробираюсь сквозь бурелом поближе – на ней дворец, будто из сказки. Я опрометью туда, а между ним и опушкой глубокий, как пропасть, овраг. И до дворца можно добраться лишь по узенькому дощатому мостику, на котором чуть оступишься, и сорвёшься в пропасть…

– И как, дошла? – недоумённо поинтересовался расстроившийся вконец Женька.

– Будущее покажет, – девчушка крепко стиснула ему руку и неловко чмокнув, вскочила на высокую подножку.

Раздался гудок, и колёса с натужным скрипом тронулись по накатанной колее. Их дробный перестук становился чаще и чаще…Женька долго глядел вслед убегавшему составу, а когда последний вагон скрылся за кромкой елей, он понял, что остался один. Впервые в жизни захотелось всё бросить и кинуться вдогонку,…но страх оказался сильнее. Женька взял себя в руки и с независимым видом вернулся в посёлок. В доме стояла тишина, его отсутствия никто не заметил. Когда отец уснул, Женька не выдержал, и, рассказав обо всём матери, почувствовал облегчение. Та неожиданно легко простила, только упрекнула мимоходом:

– А клялся совсем недавно, – потом поинтересовалась с тревогой, – между вами правда ничего не было? – и, поймав недоуменный взгляд сына, махнула рукой. – Ладно, Бог ей судья, только отцу ничего говорить не будем.

Дни проходили за днями. В посёлке беглянку никто не искал. Женька уже совсем успокоился, как вдруг у калитки его окликнула средних лет особа затрапезного вида:

– Здравствуй, женишок! Маманя-то дома?

Женька покраснел и кивнул. Он моментально догадался, кто она, и с ужасом стал ожидать неминуемой расплаты. Как ни странно, её не последовало. Минут через пятнадцать особа появилась опять.

– Попользовались девкой господа хорошие и до свидания! А ты крутись одна, как знаешь, – бросила она вскользь, заметив мальчика, и шмыгая носом, воровато проскользнула мимо.

Женька долго не решался показаться на глаза матери, а когда это всё же случилось, та погладила его по голове и заметила:

– Эта дама приходила денег просить. Намекала на что-то, жалуясь, что перед тем, как сбежать, детдомовка её обокрала. Я дала немного и попросила, больше не появляться, – она вздохнула. От такой тёти сама на край света сбежишь,…только бы твоя подруга добралась, куда следует.

…Вскоре отца перевели с повышением в областной центр, и семья вернулась к прежней жизни. Однако привычный мир вокруг уже пошёл трещинами. Сквозь образовавшиеся щели Женьку заполнила неведомая прежде тоска, в которой он оказался совсем одинок.

IV

Какое-то время Захарыч старался не думать о находке и не теребил Митина. Ситуации было необходимо дать отстояться, а уже потом делать хоть какие-то выводы. К такому образу действий его подталкивал опыт общения с приятелями – операми, скопившийся за многие годы службы.

Однажды проснувшись, он кожей почувствовал, что подошла пора действовать, и поехал на Каширку. Митин сидел в одиночестве, и сразу взял быка за рога.

– Новость, собственно, одна, – объявил он, испытывающе глядя на Николая. – С заявлением об утере старого паспорта Плесков не обращался, и нового паспорта нигде не получал. Накануне мой коллега Сережа почти сутки просидел в паспортном столе. Попутно выяснилось, что указанный гражданин среди умерших не значится, и заявления о его пропаже никто не подавал.

– Как же так может быть, – удивился Захарыч, – человек жил среди других людей, ходил на работу, в магазин, наконец, выпивал с приятелями, потом исчез в одночасье и никому нет дела? Честно говоря, в самом наихудшем варианте я предполагал, что такое заявление существует, но в течение пяти лет концов найти не могли…

– Чем богаты, – пожал плечами Митин.

– А в институте узнать пытались? – осторожно поинтересовался Николай.

– Заведение закрытое, отдел кадров отвечает только на письменные запросы.… Не переживай! Единственное разумное объяснение: твой приятель в данный момент находится за рубежом, – спокойно предположил Митин. – А на момент происшествия он должен был получить загранпаспорт и выехать в командировку. В те годы сотрудники НИИ работали за границей полулегально и осложнений с властями старались избегать.

Николай успокоенно кивнул и полез за сигаретами.

– Я бы всё же у жены попробовал спросить, – сделав пару глубоких затяжек и выпустив плотное облачко дыма, осторожно заметил Митин. – Что-то она в любом случае должна знать, даже если допустить, что с Женькой давно не живёт. Загляни как-нибудь в гости. Она проживает на прежнем месте, по вечерам дома…

Удивительно свойство памяти. Порой, выуживая на Божий свет невесть из каких глубин отдельные, и на первый взгляд ненужные детали, она следует лишь ей одной ведомой логике. Но компонуя их самым причудливым образом, подсказывает единственно верную тропинку, маскируя её бессвязной чередой воспоминаний…

Уже подойдя к остановке, Захарыч вспомнил про выселенных жильцов. «Вернуться и попросить Митина, чтобы разыскал? А вдруг что-то, да вспомнят? Хотя шансы: что иголку в стоге сена искать, – решил он после секундного размышления. – К тому же сегодняшний визит может всё прояснить, – Николай посмотрел на часы: около пяти, нужно где-то убить пару часов».

V

Дни отлетали вместе с листками отрывного календаря, из них собирались месяцы и спрессовывались годы. Незаметно осталась позади последняя сессия. Казавшаяся поначалу такой несбыточной, мечта матушки воплощалась в жизнь. Женька через год с небольшим оканчивал Московский Механический институт. Разбежались по закоулкам памяти школьные друзья, потускнел и отдалился сам родительский дом.

После мытарств по окраинам он, наконец, снял угол на Щипке у одинокой седой дамы. В двух шагах от нового жилища шумело Садовое кольцо, за ним до самого Кремля простиралась настоящая Москва. Важно разгуливая в денежные дни по Зацепскому рынку, он чувствовал себя уже наполовину москвичом и свысока поглядывал на электрички у Павелецкого вокзала, называя про себя выходящих из них «деревней». Здание института на Кировской стояло совсем рядом. С круга на круг катила по бульварам двухвагонная «Аннушка», торопясь к одиноко возвышавшему над столичной толчеёй Грибоедову. Казалось, его увековечили в назидание потомкам о бренности земного ума.

Как-то днём, выйдя из Центрального почтамта, Плесков вальяжной походкой следовал по бульвару. Впереди на скамейке он приметил одиноко сидящую девицу с грацией оленёнка. На миг Женьке показалось, что это одинокая звезда из уральского захолустья снизошла на грешную землю, чтобы позвать за собой. Но сделав пару несмелых шагов, он с удивлением узнал голубоглазую блондинку, с которой мимоходом познакомился прошлым летом на танцплощадке под Геленджиком…. Кажется, она работала врачом в одном из окрестных пионерлагерей.

Немного поразмыслив, Женька всё же решился подойти:

– Девушка, у памятника вашу фотокарточку показали, добавив, что вы ожидаете лично меня …

Её восторженный взгляд, выпорхнув ненароком из-под густых ресниц, окатил Плескова, как неумело открытая бутылка шампанского, сверху донизу веером синих брызг. «Встретились мы в баре ресторана, как мне знакомы твои черты».…

Остаток дня они провели в воспоминаниях о море, кружа по бульварам под звуки медленного танго, словно лившегося с трофейной пластинки. Аля коротала девичий век в падчерицах. Отец погиб уже после войны, мать расписаться с ним не успела. С отчимом отношения не сложились – человек неплохой, но из простонародья. Мама ему благодарна: он их обеих от голодной смерти спас. Сейчас у семьи две комнатки в коммунальной квартире в районе Мещанки. В одной проживают мать с отчимом, другую делит она с младшей сводной сестрой.

– Может, ещё как-нибудь свидимся? – несмело спросил Женька, удерживая перед входом в подъезд её руку в своей.

И опять веер синих брызг из-под опущенных ресниц:

– Давай в субботу часов в шесть на скамейке…

Пару месяцев они встречались просто так, посещая киношки и гуляя допоздна по бульварам.

– Давно хотела тебя спросить, – как-то поинтересовалась Аля. – Ведь ты не москвич? – Плесков отрицательно мотнул головой. – А тогда зачем в Москву учиться приехал? Ведь на Урале тоже университетов хватает.

– Хотел наукой заниматься, – важно наморщил лоб Женька. – А она только здесь, в Москве.

– И родители тебя, вот так сразу отпустили?

Он усмехнулся:

– Мама почему-то решила, что её старший сын и наследник должен стать большим учёным, по заграницам ездить, на мир посмотреть. Ну и накрутила отца. Я помню, как-то ужинаем, а он тарелку отставил, внимательно посмотрел на меня и говорит:

– Не одним столичным деткам божьи горшки обжигать. Мы с мамой подумали: если будешь учиться как следует, поедешь после школы в Москву, поступать Механический институт. Там люди серьёзные, нужным стране делом заняты.…Сказал, как отрезал.

– Физиков мало, поэтому после института всех, наверное, в Москве оставляют, – мечтательно вздохнула Алевтина. – А медиков, коренных москвичек, шлют в Тмутаракань, комбайнёров из запоя выводить да роды принимать у доярок. Разве это справедливо?

Ближе к лету Плесков, наконец, решился, и улучив момент, когда хозяйка уехала к родственникам на дачу, пригласил Алю к себе. Та не отказалась, только странно посмотрев, спросила:

– А как обо мне подумает твоя дама?

Об этом Женька не задумывался, целиком находясь в предвкушении романтической встречи.

– Раньше я никого к себе не приглашал, ты первая! – заметил он, пока поднимались по казавшейся нескончаемой лестнице. – Если ты против, я не буду приставать. Просто посидим, послушаем музыку, чаю попьём…

– Чаю я напьюсь дома, – прервала его Аля и с порога деловито прошла в ванную.

Поняв, что выбирать уже поздно, Плесков поплёлся разбирать кровать.

В свои неполные 22 года Аля оказалась девственницей. Растерявшийся Женька ожидал неминуемой кары в виде обещания немедленно жениться. Но она быстро преодолела неудобства, заметив философски:

– Не бойся, это нас обоих ни к чему не обязывает. Я как-никак – медик, и знала, на что шла. В конце концов, всё когда-то случается впервые…

Вскоре хозяйка вообще переселилась на дачу к племяннице, и Аля под предлогом больничных дежурств оставалась ночевать почти каждый день.

– Недавно у нас теоретиков набирали, – сообщил Женька, когда она приехала на очередную ночевку. – Я им стал о своих идеях рассказывать, а мне: почитай книжки, и приходи снова. Они специально это придумали, чтобы русских ребят в науку не пускать.

– А этим, как его…

– Экспериментатором…

– Да– да, разве нельзя? Большинство ваших ребят ими хотят стать.

– Вот счастье: полжизни установку собирать, потом ждать, пока она заработает и в очереди на защиту стоять. Годам к тридцати, если повезёт, защитишься. И никто о тебе не узнает…

Аля погладила его по голове, потом по-хозяйски прижала к себе:

– Не переживай, прорвёмся! – Я в обиду тебя не дам, только слушай меня во всём…

К середине лета, как на грех, выяснилось, что она беременна. Семья Алевтины хранила гробовое молчание. При редких встречах с будущим зятем, её мать лишь скорбно поджимала губы. Однажды Женька случайно подслушал, как она убеждала дочь сходить, пока не поздно, к нему в институт. В противном случае это сделает она сама. В ответ Аля только молча плакала. История их коротких отношений стала отдавать душком. Плесков, чтобы не выглядеть банальным соблазнителем, тихо расписался с Алевтиной, а хозяйка, сжалившись, оставила молодожёнов у себя.

Шокированная выбором сына, матушка Женьки в очередной приезд от знакомства с новыми родственниками отказалась наотрез. Чтоб как-то образумить потерявшего голову юнца, ему на неопределённое время урезали материальную поддержку. В ответ Женька по наводке одного институтского приятеля устроился преподавать физику с математикой в близлежащую вечернюю школу. После Нового года Алевтина благополучно разрешилась от бремени сыном, и их стало трое.

Появление Алёшки разрушило прежнюю романтическую идиллию. Комнатка, в которой они теперь находились вместе круглыми сутками, для троих была слишком мала.

В феврале вьюжило так, что почтенные купеческие особнячки стали походить на выстроившихся в шеренги седых Дедов Морозов. Поздними вечерами улицы казались настолько одинаковыми, что однажды возвращаясь с работы, Плесков заблудился и пришёл домой заполночь. Дверь оказалась закрытой изнутри на щеколду, и ему пришлось долго и настойчиво стучаться, прежде чем Алевтина его впустила. В ту ночь они впервые поругались. Привыкший к внутренней свободе, Женька стал постепенно тяготиться семейной жизнью и при любом удобном случае смывался из дома.

По весне вуз со всеми службами переехал во вновь отстроенное приземистое здание на окраине у Москвы-реки. Для сотрудников, собиравшихся с разных концов города, существовал автобус. Прямое как стрела новое шоссе, рассекая безбрежные доселе клубничные поля, уводило на просторы в новую манящую реальность.

Первое время Женьке казалось, что здание института целиком состоит из нескончаемого лабиринта широких и светлых коридоров. Бродя по ним в поисках нужной кафедры, можно было с непривычки потратить больше часу. Он выходил из дома затемно, чтобы попасть на кафедру к 9 утра. После института мчался в вечёрку и возвращался домой уже после 11 вечера. Конечно, долго такую нагрузку выдерживать нельзя. Плесков стал реже бывать на кафедре, и, вскоре забросил недописанный диплом. Новая реальность превратилась в несбыточную мечту.

Провидение улыбнулось ему в лице нового начальника. Дядя Саша, как запросто звали его ребята, возглавил новую перспективную тематику, и ему срочно требовались молодые сотрудники. Столкнувшись как-то в коридоре, он привёл Плескова к себе:

– Почему на кафедре редко появляешься, в теоретики уйти хочешь? – Женька коротко объяснил.

– Не взяли и чёрт с ними. Всю доску крючками испишут, чтоб десятую поправку посчитать, а толком ни один серьёзный вопрос решить не могут.… Тут новое живое дело: ускоритель будем рассчитывать. Пойдёшь?

Женька уныло вздохнул:

– У меня жена с ребёнком и жить негде: комнатку на Добрынинской снимаем.

– Сделанного не воротишь, – хмыкнул дядя Саша. – Ладно, не переживай. Зарплатой не обидим, и с жилплощадью институт поможет, как раз на днях малогабаритная квартирка освободилась. – Не веря своим ушам, Плесков в столбняке уставился на свалившегося, словно с небес, благодетеля. – Отцу я сам позвоню, – неожиданно добавил дядя Саша, – мы с ним знакомы немного.

Вопреки ожиданиям Алевтина приняла новость довольно спокойно:

– Попроси, может и меня в медсанчасть института устроят…

Не ожидавший такой реакции Женька впал в столбняк:

– А как же маленький…

– Маму попрошу, чтоб пожила с нами. Я ещё и дня на работу не ходила. Что ж мне, навек в домохозяйку превращаться…

К осени вечёрка вместе с углом на Щипке забылись как дурной сон. Теперь по утрам Женька на крыльях перелетал пару длиннющих остановок и с ходу вгрызался в брошенные накануне записи, находил кучу ошибок и всё переделывал заново. В новой квартире он практически только ночевал. Незаметно все времена года стали на одно лицо. Он только успевал фиксировать сознанием, как подрастает сын. Когда грянула по счёту пятая весна, работа группы подошла к концу. Наступила пора выносить результаты в люди.

Женьке нужно было срочно садиться писать кандидатскую. И тут он повстречал Тому. По кафедрам об этой даме ходили самые противоречивые слухи. В курилках наперебой перечисляли её сановных любовников. Поначалу Плескову льстило, что эта многоопытная и капризная красотка выбрала именно его. Прежде не замечавшие мужики постарше теперь провожали Женьку долгими внимательными взглядами, а институтские матроны без стеснения шушукались за спиной.

Как-то он вызвался проводить Тому до автобусной остановки. За пустяшным разговором парочка незаметно обогнула корпус института и углубилась в цветущую аллею. И тут после добровольного пятилетнего затворничества на Женьку вдруг хлынуло волшебное облако волнующего запаха, из которого выступила точёная созревшая фигурка, зовущая к себе небесно – васильковыми глазами. Казалось, эта плоть соткана лишь из одних нежных белых и розовых лепестков. Коснись неосторожно, она вмиг рассыплется и увянет. Их еле уловимый аромат сразу и навсегда пропитал всё его существо.

Головы потеряли оба и сразу. Женька забросил диссертацию и сутками напролёт пропадал с Томой. Общественное мнение было шокировано: хищница сомнительного поведения окрутила молодого сотрудника.

В самом конце августа его вызвал вернувшийся из отпуска дядя Саша и жёстким тоном попросил прекратить отношения. Последовало долгое и мучительное примирение с Алевтиной, после которого она снова забеременела. Диссертация казалась отложенной минимум до будущей весны…

У Женьки от отчаяния опустились руки. Но дядя Саша умел держать слово и не сдавал своих. Вопреки всеобщим ожиданиям он дождался защиты ученика, и быстро подытожив расчёты группы докторской, отбыл в длительную ответственную командировку за рубеж. Новоиспечённый старший научный сотрудник Плесков пустился в самостоятельное плавание.

VI

Часы показывали почти половину восьмого. Мысли Захарыча снова вернулись к предстоящему визиту. «Интересно, если сейчас он встретит Алю в толпе, признает ли? Скорее всего – да». С долговязой мальчишеской фигурой Алевтина принадлежала к типу нестареющих блондинок. В те далёкие 70-е её круглое лицо с широко расставленными голубыми глазами обрамляли прямые золотистые волосы, подстриженные под пажа. Она числилась в неком медицинском НИИ, походкой и манерами косила под учёную даму, не чуждую светских развлечений. Когда же маска светскости сбрасывалась, выражение лица почему-то напоминало лобастого вислоухого щенка, всегда настороженного и готового в любой момент оскалиться. «Что уставилась синими брызгами, иль в морду хошь?» – говаривал в такие минуты Женька, намекая на Есенина или с долей серьёза – не поймёшь. Вылитой копией матери был подрастающий сын Алёшка, названный так в честь Женькиного отца. В новой трёхкомнатной квартире на Пролетарском проспекте, которой она втайне чрезвычайно гордилась и скоро превратила в барахолку, под предлогом помощи постоянно пребывала вечно недовольная Женькина тёща. Её фотография красовалась над супружеским ложем вместо распятия.…

В те годы Аля повсюду таскалась в только что вошедшем в моду длинном импортном пиджаке черного вельвета. Пиджак был скроён в талию и не только оттенял её белесое лицо, но и выгодно подчёркивал достоинства долговязой фигуры. Собственно, это первым бросилось в глаза Коле, когда они волею судеб познакомились.

Николай тогда имел служебную комнату в квартире одной из пятиэтажек. Две других комнаты занимала институтская чета с ребёнком, хорошо знавшая Женьку. Как выяснилось позже, соседка работала вместе с ним на кафедре, а её муж и вовсе раньше учился в одной группе.

Стоял май, и вся соседская семья пребывала на даче. Как-то довольно поздним вечером раздался звонок:

– Тебя можно попросить об одной услуге? – смущённым тоном поинтересовался Женька.

«Влип-таки в историю, – лихорадочно подумал Коля. – Вытаскивать надо»…

– У меня всё в порядке, – успокоил Плесков. – Просто я сейчас не дома, и на всякий случай, если кто-то вдруг спросит, ночевал у тебя.

Однако этим история не ограничилась. Около пяти утра лихорадочно затрезвонил дверной звонок. За дверью на пороге маячила фигура Женьки:

– У тебя ещё одно спальное место есть?

– Раскладушка, – пробормотал, ещё не проснувшийся Коля.

– Можешь быстро разобрать, будто я у тебя, ну скажем, внезапно отключился и заснул…

Только он успел улечься, в дверь позвонили снова.

Алевтина заявилась не одна. Её сопровождал ближайший Женькин друг, живший этажом ниже. При виде полураздетого Коли, она смутилась, и раздосадовано глянула на маячившего в проёме комнаты непутёвого муженька. Тот извинительно пробурчал что-то нечленораздельное и поплёлся одеваться. Ситуация напоминала нелепый комикс, поэтому всей компанией посмеялись и мирно уселись на кухне. Собственно за чаем и последовало приглашение заглянуть как-нибудь в гости…

Об этом случае Николай не рассказывал никому, и у самого Женьки никогда не спрашивал. Перипетии жизни Плескова он позже узнал от соседки. Та Алевтину недолюбливала, считая чванливой и недалёкой выскочкой. По её мнению, такой незаурядный и интересный мужчина, как Плесков, заслуживал гораздо лучшей участи. Но и Тома, (эта падшая женщина – иначе её и не величала), была ему не пара.

Сосед к тому времени шагнул вверх по иерархической лестнице, перейдя на службу в райком партии, и отзывы о незаурядности Плескова остудил одной фразой:

– Ему всё слишком легко давалось, вот и возомнил из себя.…Родители загодя расписали: престижный вуз, аспирантура, защита с обязательным пожиманием рук известным учёным, и как итог, длительная зарубежная командировка. Матушка уже подходящих невест-москвичек присматривала. Помню, он пару раз приводил на институтские вечера эдаких крокодилов в импортных тряпках и гонором выше крыши. И всё кочевряжился, выбирал. Последняя пассия не выдержала и на юге наставила ему рога с одним нашим парнем, попроще и понастойчивее. Сейчас в Австрии, оба в ЦЕРНе работают. Тут Алевтина своё счастье и ухватила. Мать с отцом смирились со временем: ребят, как в ссылку, в Арзамас отправляли, а ему с недописанным дипломом – квартирку. Думаешь, его любимый шеф зря с ним нянчился? Предложили: сам после всех этих дел докторскую защитит и поедет на руководящую должность в Европу, и потом Женьку вызовет. А вместо этого пришлось ситуацию спасать во второй раз. Диссертация-то слабенькая была. Я как сейчас помню: оппонировать упросили одного известного хмыря, он тогда диссидентствовал и впал у властей в немилость – мыкался по Москве без работы. Этот Евгений Фёдорович заявился на защиту в старом рыжем свитере, зачитал положительный отзыв, а на банкете, демонстративно хлопнув на глазах у всех стакан водки, вдруг ляпнул:

– А ты, тёзка, не Ньютон, впрочем, мы здесь все тоже не Ньютоны…

– Сейчас Плесков наукой заниматься хочет, а ему не дают, – слегка смешавшись, заметил Николай. – Институт в рутине погряз.

– Пусть в Академию идёт на 140 р. в месяц. Там решают большие, нужные стране задачи, – сосед рассмеялся и хлопнул Николая по плечу. – У нас ещё со времён Петра повелось: кто-то, надсадив плечи, выдернет завязшую в грязи телегу, и толкнёт вперёд, по пути прогресса. А остальные суетятся, семенят рядом, подталкивают, и вроде бы все при деле. И так до очередной колдобины.… Твой Женька верхушек нахватался, статейку однажды в академическом журнале тиснул, и решил, что уже серьёзный учёный: проблемы ему подавай. А его просто держат на виду для пафоса дешёвого. Ты пойми: в вузе главное – учебный процесс. А рутинная наука весь преподавательский состав подкармливает, и заметь, хорошо. Поэтому кому-то её заниматься надо! – сосед с сожалением посмотрел на Колю. – Вижу, совсем расстроил тебя. Людей науки ты этакими бескорыстными борцами за идею представлял, а они, как все прочие: есть, и пить хотят. Твой Плесков – просто смазливый баламут, найдёт очередную игрушку, наиграется и бросает. Я ему не завидую, но с Томой он поступил и продолжает себя вести по-свински…

Захарыч раскрыл паспорт, чтобы ещё раз уточнить адрес. Тут, словно из-под ног, сорвалась воронья стая, разрезав пространство пронзительным карканьем и упругими взмахами крыл. Невольно отшатнувшись, Захарыч выронил документ, а когда, нагнувшись, отыскал его в ворохе сухих листьев, юношеская фотокарточка как сквозь землю провалилась, видимо держалась на соплях. А может, неприкаянная Женькина душа, улучшив момент, вырвалась на волю и пошла бродить по свету…

Как бы то ни было, для беседы с Алевтиной поводов было достаточно.