Текст книги "Как убивали партию. Показания Первого Секретаря МГК КПСС"
Автор книги: Юрий Прокофьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Безусловно, я понимал, что цены нужно повышать, но повышать не рывком, а постепенно приводить в соответствие. Я внимательно изучал работы лауреата Нобелевской премии Леонтьева. Этот американский экономист русского происхождения давал советы, что нам надо делать. Советовал не проводить шоковую терапию, как сделали Гайдар или Павлов, а постепенно приводить цены в соответствие с себестоимостью и с реальной потребительской стоимостью товаров. И делать это постепенно, в плановом порядке. Только после этого проводить денежную и ценовую реформу в стране.
А начали сразу с резкого повышения цен, которое ударило по трудящимся: цены возросли в два раза – на детскую одежду, в два или три раза – в столовых общепита и на проезд в пригородном железнодорожном транспорте.
То же – в заводских столовых. Я пришел на Электрозавод для разговора с людьми. Вопросы задавались суровые. Завод стоит рядом с платформой «Электрозаводская» Казанской железной дороги. Многие рабочие живут за городом. Что же у них остается от зарплаты, для того чтобы жить, да еще после дорогого обеда в заводской столовой?
Отвечать на такие вопросы было очень тяжело и непросто. Рабочие говорили: «Ты секретарь горкома, ты член Политбюро, почему ты не отстаиваешь наши интересы?»
* * *
В это время в Москве все увеличивался поток так называемых лимитчиков. Ходили разговоры, что, мол, один Ельцин боролся с их притоком. Это не так.
Нужны ли были Москве лимитчики, руководствовались ли здесь политическими мотивами или это была политика брать на грязную работу людей со стороны? Мне трудно сказать, что послужило первоисточником этого явления, поскольку, когда решался вопрос о лимитчиках и создавались условия для их привлечения в Москву, я был еще внизу партийной лестницы и не общался с теми людьми, которые принимали решения. Я работал тогда в райкоме.
Могу лишь предположить. Думаю, это была политика не самого Гришина. Москва являлась столицей Советского Союза, культурным, научно-техническим и управленческим центром. Соответственно кадры (а прописка в Москве была лимитирована) перекачивались в развивающиеся науку, культуру, в структуру управления. Работа в этих сферах была и более престижной, более высокооплачиваемой, более чистой, требующей высокого уровня образования. В Москве этот уровень был достигнут. И, соответственно, все меньше и меньше людей оставалось для работы на промышленных предприятиях, в сфере обслуживания.
В столице проводилась реконструкция промышленности. Если бы было принято решение, что Москва, как любая столица мира, является только научным, управленческим, культурным, но не промышленным центром, тогда не было бы нужды в лимитчиках. Но кто-то где-то на каком-то уровне принял решение, что Москва должна быть и промышленным центром. И проводилась реконструкция предприятий для их расширения.
Скажем, было очень много споров, в том числе и в горкоме партии, о заводе «Серп и молот». Нужно ли иметь почти в центре Москвы крупный металлургический завод? Леонид Александрович Борисов, секретарь горкома партии по промышленности, отстаивал точку зрения, что его надо сократить до уровня завода по производству метизов, то есть винтов, гаек, болтов, шурупов и всего прочего, необходимого для московской промышленности, но не развивать как металлургический завод.
Виктор Васильевич Гришин поставил вопрос так: «Серп и молот» – это сердце крупного района Москвы, есть гужоновские традиции. А мы их уничтожим? Завод надо реконструировать, создавать новые цеха, чтобы делать высококачественные стали.
Победила точка зрения Гришина. Создали гигант металлургии в центре Москвы.
То же с ЗИЛом, который претерпел несколько реконструкций. Пытались модернизировать АЗЛК. Подобное происходило с очень многими предприятиями. И все эти доделки-переделки приводили не к сокращению, а к увеличению численности рабочих. Строились цеха по производству новых видов изделий, увеличивалось производство продукции. Для этого требовалось все больше рабочих, строителей. А поскольку собственные трудовые ресурсы города были исчерпаны, появилась проблема лимитчиков.
То, что не было принято решение о Москве как только об административном, культурном и научно-техническом центре страны, было, на мой взгляд, ошибкой.
* * *
Лимитчикам надо было где-то жить. Предоставить всем квартиры было невозможно, начали строить общежития. А что такое общежитие, рассказывать не нужно. Отношения людей между собой, отношение к помещению, где они живут, – с этим тоже все ясно.
Предприятия были ограничены в средствах, поэтому общежития старались делать как можно скромнее. Совсем немного общежитий были квартирного типа, но в каждой из этих квартир жило несколько семей. Так рождались коммунальные квартиры, создавались общежития коридорного типа. Жили, конечно, там люди разные.
Вопрос жилья – это была первая проблема. В Москве он всегда стоял остро. Когда секретарем горкома партии был Николай Григорьевич Егорычев, занимались реконструкцией промышленности, строительством. Именно при нем в хрущевские времена в массовом порядке стали строить пятиэтажки, получившие в народе название «хрущобы». Как бы их ни критиковали, но они давали выход из создавшегося положения. Это было много лучше подвалов и бараков.
И еще – надо прямо сказать – люди, которые имели глубокие корни, хорошие связи у себя дома, за редким исключением в Москву не ехали. А приезжали (не в обиду будет сказано) перекати-поле, те, у кого не было определенных занятий.
Конечно, часть из них прибывала с определенными амбициями: возможность жить в культурном центре страны, пойти дальше учиться, возможность роста. Таких было немало, но по отношению к основной массе лимитчиков они составляли незначительное число. В основном же это были те, кто где-то не прижился и подался в Москву за длинным рублем и «красивой жизнью».
Мы беседовали в общежитиях Волгоградского и Люблинского районов с парнями и девушками. Многие из них дальше завода и общежития нигде не бывали. Основное развлечение – гулянки, выпивки. Ни на Красную площадь, ни в театры, ни в музеи (а билеты не были тогда такими дорогими) они не ходили, Москву представляли себе довольно слабо. Завод – общежитие, общежитие – завод. Вот и все. Многие из них не учились и не стремились к этому. Это тоже создавало проблему: их общекультурный и моральный уровень были довольно низкими.
Высококвалифицированные кадры редко приезжали в Москву. Преимущественно это были люди с низкой квалификацией, низким образованием. Они шли на тяжелые работы, на малоквалифицированный труд, а это, соответственно, определяло их поведение в обществе.
Была еще одна проблема, которую породил уже Ельцин. Когда произошло объединение Вьетнама, обострилась проблема безработицы в этой объединенной стране, и Вьетнам начал направлять своих граждан в социалистические страны на разные тяжелые работы. Пытались направлять и в Советский Союз, но Москва не принимала. Гришин и Зайков были против лимитчиков по одной простой причине: практика показала, что из Вьетнама ехала не лучшая часть населения.
Я в Болгарии беседовал по этому поводу с руководителями. Приезжие вьетнамцы, жаловались они, плохо работали, ленились, занимались спекуляций, проституцией. Поскольку страна только что освободилась от колониального ига, из Юго-Восточной Азии привозили большое количество заболеваний.
Москве удалось на какое-то время остановить поток вьетнамцев, мотивируя тем, что есть проблема с лимитчиками. Но ханойские руководители настаивали, чтобы Москва их принимала. Приезжал секретарь горкома Коммунистической партии Вьетнама в Москву, и Ельцин дал согласие на привлечение ограниченного числа вьетнамцев. И тогда, помню, Сайкин, ругаясь, искал помещение им под общежитие. Распределяли прибывших по предприятиям легкой промышленности, на ЗИЛ. Так в Москве и появились вьетнамцы.
Поэтому говорить, что Ельцин выступал против лимитчиков, нельзя, хотя у него было прозвище «последний лимитчик Москвы», так как сам он, как известно, не москвич.
Широкий поток так называемых «гастарбайтеров» из стран СНГ и дальнего зарубежья делает эту проблему крайне актуальной и в наше время.
* * *
Заявив «перестройку и ускорение», мы ввязались в драку, не имея программы, и все пошло путем проб и ошибок. У народа были большие ожидания. Перестройку люди встретили с огромным энтузиазмом – поверили, что жить станет лучше. Активно хотели в ней участвовать. Те, кто никогда не думал вступать в партию, стали подавать заявления. Но конкретные действия со стороны руководства партии и правительства не только не привели к повышению жизненного уровня, но и значительно его понизили.
К 1989 году начался спад производства (а никакой цельной программы все еще не появилось!). Было к тому времени издано 12 совместных постановлений ЦК и Совмина СССР по реорганизации экономики, но все они, подобно введению одновременно левостороннего и правостороннего движения в одном городе, привели к хаосу, неразберихе и сокращению объема производства.
Этих постановлений была целая группа: по дальнейшему совершенствованию работы промышленности, о социалистическом предприятии, о кооперации и другие.
Приведу лишь один пример – Закон «О кооперации». О значении этого шага как-то высказался «политтехнолог» Глеб Павловский: «Революция в СССР (этим термином он обозначает контрреволюционный переворот 1991–1993 годов) финансировалась из государственного бюджета, в основном через систему кооперативов. Именно в кооперативной среде, в которую без значительных изменений перешла предшествующая ей неформальная среда, возникает механизм обналичивания безналичных денег. В этой системе могут возникнуть сообщества, через которые постоянно текут наличные деньги, скапливаясь в определенных местах. В 1980-е годы на кооперативы не распространялись отношения права».
Перед принятием закона «О кооперации» велись горячие споры, какая кооперация нам нужна – производственная или торгово-посредническая. Приоритет отдали последней, которая, в сущности, создала основу класса новых капиталистов.
Москва выступала против. У нас тогда было создано примерно 80 % производственно-обслуживающих кооперативов, в том числе и торговых, и только порядка 15 % посреднических, торгово-закупочных.
Но «новые русские» быстро сообразили, как легче делать деньги. Через год после того, как был принят этот закон, ситуация изменилась. В Москве производственных кооперативов, которые производили хоть какие-то товары и оказывали услуги, осталось 15–20 %, а 80 % стали чисто посредническими, которые из денег делали деньги.
Еще. Не был учтен опыт венгерских товарищей, которые предупреждали, что ни в коем случае нельзя на действующих предприятиях организовывать кооперативы, потому что идет перекачка безналичных государственных денег в наличные.
У нас все сделали наоборот. И что получилось? Скажем, поликлиника до 6 часов вечера работает как государственное предприятие, а после 7 вечера до 23 часов – на этом же государственном оборудовании – как частное. Или на предприятии создавался цех по выпуску дополнительной продукции, но он уже был кооперативным. Естественно, бюджетные деньги тратились на покупку оборудования, оснащения и т. д. Или просто отмывались…
И о комсомоле. Его курировал секретарь ЦК КПСС Е.К. Лигачев. Научно-техническое творчество молодежи с его подачи было превращено в особую кооперацию, освобожденную от государственных налогов. Сколько же породил комсомол в этот период молодых волчат капитализма! В том числе Мишу Ходорковского. Они там получали определенный опыт, имели возможность много ездить за рубеж – учиться капитализму.
Не меньший вред нанесло постановление «О социалистическом предприятии». Оно позволило повышать рентабельность не за счет снижения себестоимости изготовления продукции, а за счет повышения ее стоимости. Пришьют к платью какой-нибудь бантик и резко повышают его цену.
* * *
Говоря о развале экономики, нельзя умолчать о забастовках, в первую очередь шахтеров. Тут ничего нового придумано не было. Если взять в качестве примера хотя бы Англию, то все волнения там начинались с шахтеров. У них ведь самые тяжелые условия труда из всех существовавших в то время профессий, большая неустроенность в бытовом плане.
То же самое и у нас. Шахтерские поселки возникали далеко от больших городов, в них почти не развивалась инфраструктура. На многих наших шахтах и бань-то приличных не было, я уж не говорю о хороших кинотеатрах, дорогах, магазинах.
И, кроме того, на шахты, особенно северные, шли работать люди после заключения, для того чтобы тяжким трудом заработать на все, что они потеряли за время «отсидки». И в Кузбассе, и в Воркуте эта категория людей составляла достаточно большую прослойку среди шахтеров.
Именно с ними в 1989–1990 годах проводилась большая работа по организации забастовок. Руководители наших шахтерских профсоюзов неоднократно вылетали в США на обучение к американским профсоюзным лидерам. В свою очередь, представители американских АФТ-КПП посещали Воркуту и Кузбасс. В Воркуту вылетали даже сотрудники американского посольства, один раз – сам посол, очень опытный разведчик. В Кузбасс ездил Ельцин.
Руководителем партийной организации Кузбасса был В. Бакатин. Может быть, это не имеет отношения к экономике, но когда Бакатин выступал на XIX партконференции, то его там чуть не освистали, потому что он закончил свое выступление восхвалением Горбачева, а уже тогда такие речи не приветствовались. Потом Бакатин возглавлял МВД СССР. Кстати, по материалам НИИ МВД, в организации забастовок в Кузбассе значительную роль сыграли местные органы милиции. Они сыграли двоякую роль. Положительную в том, что там все-таки кровь не пролилась, отрицательную – они выступали в роли главных организаторов выступлений шахтеров. Один из сотрудников НИИ МВД из отдела чрезвычайных ситуаций мне рассказывал, что он был у Бакатина, когда пришел шахтер, Герой Социалистического Труда, и сказал: «Вадим, мы уже больше не можем бастовать». А Бакатин ответил: «Надо!»
* * *
Искусственно создавались постоянные дефициты. Вдруг исчез с прилавков сахар. Придраться вроде не к чему: на Кубе неурожай сахарного тростника, недопоставки. Но разве это было неожиданностью? Разве нельзя было заблаговременно закупить сахар в других странах?
Потом одновременно, якобы под давлением экологов, закрываются все предприятия, которые производят моющие средства. А как без них? Естественно, недовольство огромное. Одновременно ставят «на профилактический ремонт» летом все московские и все ленинградские фабрики по производству табачных изделий. Какая была необходимость в июле – августе закрывать одновременно все табачные фабрики? Больно вспоминать, что творилось тогда в Москве.
А как подрубили у нас птицеводство, самое передовое в мире? Тоже якобы под давлением экологов. Решением Министерства биотехнологии три или четыре завода по производству биологических добавок для питания птицы одновременно были закрыты. Точка удара была выбрана так, что сразу рухнуло все птицеводство.
Таких решений было принято достаточно много. В своей книге Николай Иванович Рыжков утверждает, что выступал против подобных решений, но Горбачев жестко, своей властью заставлял его подчиняться. Мне рассказывал Зайков о таких случаях, происходивших на заседаниях Политбюро: Рыжков выступал против, доказывал, но Горбачев его «додавливал», хотя сам в экономике не мог разобраться так хорошо, как Николай Иванович.
С самого начала у меня было мнение, что не все так ладно, как говорится с трибуны, и я не раз высказывал свои сомнения Горбачеву, спрашивал его, почему нет конкретной программы перестройки, без нее непонятно, какое общество мы строим. Никакого вразумительного ответа я не получал.
Такая точка зрения была не только у оппозиции Горбачеву. Я допытывался у Попова: «Гавриил Харитонович, ты мне скажи, к чему стремишься: капиталистическое общество строить, социалистическое реформировать?» И получил ответ: «Будем строить, а что получится, там поглядим».
* * *
Однажды мне позвонил Горбачев и сказал: «Я ухожу в отпуск (он всегда уходил в отпуск в августе), а тут Попов приходил с предложениями по реорганизации структуры городского управления. Ты встреться с ним и Яковлевым Александром Николаевичем, поговори, а потом дашь оценку».
Я встретился с Яковлевым заранее. Напросился на полчаса раньше, чтобы выяснить его настроение, позицию. Ходили вокруг да около, выясняли взаимные точки зрения, и очень осторожно Яковлев меня агитировал за капиталистический способ развития на примитивных примерах виденного им в Канаде, когда он там был послом: как ремонтировали дорогу около посольства, еще что-то там делали, и все быстро, добросовестно и качественно.
Я сказал, что Закон «О кооперации» был принят умышленно для того, чтобы развалить существующую экономику, и это был только первый этап, ибо кооператорам дали значительно больше преимуществ, чем было у госпредприятий. Говорил, что начался период первоначального накопления капитала. Словом, дал понять, что догадываюсь, к чему идет дело. После этого Александр Николаевич перестал со мной откровенничать.
Пришел Попов, стал рассказывать о своем видении системы управления городом. Стало ясно: он побывал в Париже и взял один к одному систему управления столицей Франции, но не учел одного момента, а это принципиально.
Как в Париже все происходит? Там у мэрии нет никаких подведомственных предприятий и служб, подчиненных городу. Они нанимают фирмы. Одни фирмы занимаются очисткой города, другие – теплоснабжением. С ними заключаются договоры. Хорошо выполняют – хорошо. Плохо выполняют – значит нанимают другую фирму.
А в Москве все службы подчинены Моссовету. И отказаться от услуг одной службы и взять другую он не может. Моссовет отвечает за ее работу, он ее финансирует, ею командует и распоряжается ее деятельностью. Попов понятия не имел о том, что пытался перенять, он даже не осознавал существующую ситуацию.
Я понял, что Гавриил Харитонович, уже год пробыв Председателем Моссовета, очень плохо себе представлял структуру управления городом, не вник даже в то, какие есть в городе службы и какое между ними взаимодействие. Он больше занимался политикой как сопредседатель Межрегиональной группы. Поэтому он в хозяйственные вопросы вникал мало.
И вторая задача, которую Попов себе ставил – он это мне сам недвусмысленно сказал: изменив структуру города, он пытался разрушить районные партийные организации, потому что административная структура города соответствовала политической структуре.
«Ну, Юрий Анатольевич, – спросил он, – когда будем районные комитеты партии ликвидировать?» Я ответил: «Мы не будем райкомы ликвидировать. Другое дело, что мы будем оставаться в рамках ваших административных образований и, может быть, какие-нибудь советы секретарей райкомов над этим создадим. Но ломать структуру не станем».
Часа два продолжалась беседа у Яковлева. Потом Попов ушел, а меня Александр Николаевич попросил задержаться. Сказал задумчиво: «Вот видишь, с Поповым можно нормально работать. Он прислушивается к нашей точке зрения. Так что давай, контактируй с ним более плотно».
* * *
Когда Горбачев вернулся из отпуска, я ему доложил о выполненном поручении. Рассказал все подробно, высказал свои соображения по поводу неправомерности такой реорганизации города, когда население ставилось в сложное положение: девять округов – значит девять управлений милиции, загсы и прочее. Все становилось значительно сложнее. Нужно было делать по-другому, более тщательно продумать. Кстати, именно таким путем в дальнейшем и пошли.
Я сказал тогда, что у меня сложилось впечатление, что Попов Александру Николаевичу Яковлеву значительно ближе, чем Прокофьев. На это Горбачев ответил: «Ты знаешь, у меня впечатление, что у него в голове такие мысли, которые он даже мне боится высказать». То есть он со мной, как я теперь понимаю, просто заигрывал и хотел как-то дистанцироваться от Яковлева. Но в действительности все было далеко не так.
А позиция такая была выбрана потому, что они скрывали свои истинные намерения и не хотели говорить о той идее, которая ими руководила. На самом деле шла самая обычная капитализация нашего общества. Шла она под прикрытием лозунгов: вначале – «Больше социализма – больше демократии», потом – «социалистический рынок», потом – просто «рыночные отношения», которые привели к первоначальному накоплению капитала, формированию криминальной экономики.
В 1990–1991 годах народ был доведен до такого состояния, что обывателю стало наплевать на то, какой у нас будет общественный строй. Важно было обеспечить семью едой, одеждой, обеспечить нормальное человеческое существование. Идеи уже никакой не было. Говорить о каких-то идеалах при резком падении жизненного уровня, при стагнации производства стало невозможно. В результате горбачевской перестройки довели людей до той грани, когда им стало наплевать на любые идеалы. Важно было лишь выжить. Таков итог деятельности Горбачева и тех людей, которые стояли у руководства экономикой нашей станы. Это результат их совместных усилий.
В то время постоянный долг Советского Союза составлял примерно 22–25 млрд. в год. Это абсолютно нормально при населении в 250 млн. человек. Был текущий долг, который регулярно оплачивался процентами и погашался. Но с 1985 по 1990 год, за пять лет, внешний долг подскочил до 85 млрд. У нас ничего значительного типа БАМа за это время не было построено, была свернута космическая программа…
Мой маленький внук, когда просил игрушку, а ему отвечали, что денег нет, интересовался: «Деда, а куда деньги деются?» Вот и я спрашиваю: «Куда деньги деются?» 60 млрд. долларов – куда они пошли, куда делись?! Даже на строительство дачи в Форосе или шести особняков под Москвой, на бриллианты для жены столько потратить невозможно.
Кто их присвоил, те знают, куда они делись. Это крупная экономическая диверсия. Такие суммы вроде бы получены страной! Но зарплата у людей не повышалась, жизненный уровень, наоборот, снижался.
* * *
К великому моему сожалению, говорить о том, как страна катилась в пропасть, можно долго. И о том, как рвались межреспубликанские связи, и о загадочной пропаже золотого фонда СССР, и о том, что демократизация в нашем обществе была невозможна без демократизации партии.
Можно анализировать злосчастные реформы, которые вели к подрыву экономики СССР. И национальный вопрос, что был пущен на самотек и приобрел чудовищные, уродливые формы дикого национализма. Многое было подорвано нашей политикой в духовной жизни и экономике.
Нельзя забывать и специфическую заинтересованность Запада. Я никогда никому не поверю, что, скажем, руководство США или руководство транснациональных корпораций, руководители мирового капитала заинтересованы, чтобы мы хорошо жили. Ничего подобного! Они заинтересованы в том, чтобы как можно больше выкачать из России. И делают это!..
Помимо внутренних причин, приведших к кризису социально-политической и экономической систем Советского Союза, значительное влияние на развитие негативных тенденций оказали внешние факторы.
Прикрываясь лозунгами «борьбы с коммунизмом» и «советской угрозой», агрессивные силы Запада, и в первую очередь США, поставили своей целью ослабление, территориальное разделение и впоследствии уничтожение Советского Союза.
Не надеясь победить СССР в открытом военном столкновении, США и их союзники организовали против нашей страны информационную агрессию. В зарубежных средствах массовой информации дискредитировались система Советов, политика КПСС, фальсифицировалась история, предавались осмеянию традиционные духовные ценности государствообразующего русского народа.
Антисоветскими силами активно поддерживались сепаратистские радикально-националистические движения в Прибалтике и на Западной Украине, на Кавказе и в Средней Азии.
Роковым шагом руководства КПСС и Советского государства стало вовлечение Советского Союза в качественно новый виток гонки вооружений в ответ на военные программы, развернутые администрацией президента США Р. Рейгана. В результате этого экономика нашей страны стала фактически функционировать в режиме военного времени. Наряду с этим под давлением США ряд нефтедобывающих государств увеличили добычу углеводородного сырья, что привело к его значительному удешевлению на мировом рынке и серьезно ослабило экономику Советского Союза.
Руководство СССР во главе с Горбачевым не смогло адекватно ответить на новые вызовы. Этому в значительной степени способствовало открытое предательство национальных интересов отдельными представителями партийно-хозяйственной номенклатуры СССР. Целенаправленная информационная кампания западных и ряда отечественных СМИ, нарастающий социально-экономический кризис, рост межнациональных конфликтов лишили руководство СССР общественной поддержки, предопределили исход событий августа 1991 года. Неспособность союзных органов власти противостоять радикальным демократам в центре и национал-сепаратистам в республиках вскоре привела к развалу Советского Союза.
