Текст книги "Уши в трубочку"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА 11

После долгой паузы ремень дернуло, я едва не выпустил из рук. Торкесса села мне на ноги, у нее очень мягкий и в то же время упругий зад, оценил, хотя вроде бы на ногах нет тактильных рецепторов, но я даже сквозь брюки ощутил гладкость и нежность ее кожи.

Снизу доносилось пыхтение, сопение, всхрапывание, всхрюкивание. Ремень дрожит, будто по нему поднимается легион бегемотов, наконец в круге света появилась голова Кварга. Я протянул свободную руку, он вскрикнул:

– Только не за волосы!

– А если рубашка оторвется? – спросил я сварливо. – У тебя парик?

– Тебе знать не положено, – ответил он.

Я ухватил его за воротник, торкесса тоже ухитрилась подать Кваргу руку. Совместными усилиями вытащили, он распластался на закопченном полу, бока раздувались, как у живородящего сома, а от хриплого дыхания пошло гулять эхо.

– Думал, конец, – признался он. – Вижу, потерялись сзади, а меня догоняет огненный вал… И тут впереди открытый люк! Я прыгнул, не глядя… дуракам везет, не напоролся даже на стояк, распорол бы, как рыбу… Как хорошо, что вы уцелели. Но… как?

Торкесса торопливо отвязала рубашку, грациозно встряхнула, выравнивая измятости. Ее фигура красиво и волнующе заколыхалась, по ней побежала эдакая волна, я стиснул челюсти до скрипа в височных долях.

– Да… так…

Торкесса наконец оделась, рубашка и помятая сидит на ней просто чудно, на красивых все чудно, кивнула в мою сторону:

– Он… сумел. И меня спас.

Я улыбнулся скромно, ерунда какая, я прынцесс спасаю каждый день, прямо пачками, пачками, за рупь кучка, произнес звучным голосом победителя:

– Давайте выбираться. И решать, что дальше.

Кварг тяжело поднялся, лицо сразу осунулось, сквозь личину уверенного и жизнерадостного выпивохи проступило лицо достаточно образованного и в чем-то даже интеллигентного человека. Или античеловека, кто их там на краю Вселенной знает. Во всей его фигуре теперь полная безнадежность, торкесса всхлипнула, когда он сказал полным трагизма голосом:

– Все, мы ничего не смогли… И уже не сможем.

Я удивился:

– Почему?

– Файл исчез… А базу грохнули.

– Ну и что, – сказал я. – Теперь самое время дождаться, когда выйдут на нас сами.

Он не понял:

– Зачем?

– Но мы ведь проникли в комп? – спросил я. – Они не знают, сумели мы что-то прочесть или не успели… Постараются узнать. Нам можно сидеть и ловить рыбку, как в том рекламном ролике про двух лохов, что надеются, будто денежки им вот так и капают, как же!

Кварг покачал головой.

– Если бы мы сумели прочесть файл, – сказал он, – они бы узнали сразу.

– Как?

– Как и весь мир, – ответил он просто. – Такое могущество скрыть невозможно.

– Ого!

– А вы как думаете?

Я задумался, предложил:

– Все-таки подождем. Ведь возможен и такой вариант, что мы успели увидеть, но не успели прочесть. Но в памяти это отложилось. При определенных условиях… ну там авиакатастрофе, большом пожаре, неудачном прыжке с вертолета, оргазме или уплате налогов – все это может вспомниться, как бы проявиться в мозгу! Такие случаи бывали… говорят. Одна крестьянка как-то где-то почему-то после удара палкой по голове заговорила на языке умершего во время вавилонского пленения мумбо-бембо. Никто даже не знал, что такое племя было, а она целый язык вспомнила! Правда, всего три слова. Или случай с ринограденциями…

После долгого молчания Кварг сказал тяжело:

– Не верю я в эту возможность, слишком уж она… нереальная, однако ничего больше не остается. Ладно, разделимся, я отправлюсь на Перекресток, а через трое суток встретимся. Я буду наблюдать за вами издали и скрытно. Как только замечу за вами слежку…

– …то ничего не предпринимайте, – ответил я строго.

– Совсем?

– Да!

– Осмелюсь ли я поинтересоваться…

– Лучше не осмеливайтесь, – мрачно предупредил я. – Раз уж судьба королевства повисла на лезвии моего длинного меча.

Он переспросил в некотором недоумении:

– Простите, королевства?

Я провел ладонью по лицу:

– Ах да, мы в другом квесте… Не успеваешь из одного мира, тут же в другой, что-то наслаивается, накладывается… Так и кажется, что вот-вот проскачет бронированная конница с копьями наперевес… Хорошо, так и поступим. А мы с торкессой продолжим поиски.

Она спросила недоверчиво:

– Как?

– Послужим наживкой, – объяснил я.

Она зябко передернула плечами.

Кварг ушел в боковуху, а мы с торкессой двигались по трубе, никуда не сворачивая, около двух часов. Везде некогда блестящие стены покрыты черной копотью в палец толщиной, а где огненная волна уже явно потеряла ударную мощь, начали попадаться обугленные комки плоти, в которых я без труда узнавал трупики крыс, летучих мышей, каланов, енотов, скунсов, муравьедов и мутировавших в страшных подземных зверей кротов.

Впереди забрезжил слабый свет, мы раздвинули камни, над головой шелест веток, крики птиц и беличье щелканье орехов, прохладно. Выбрались, со всех сторон сдвинулись вековые сосны, сухо, под ногами хрустят коричневые иголки. Торкесса спросила пугливо:

– Где это мы?

Я потянул носом:

– Судя по тому, как накурено, в лесу.

Она огляделась, сказала нерешительно:

– Ты постой здесь, хорошо?

– А ты?

– Я пройдусь вон к тем кустикам, – сказала она застенчиво.

– Дуй, – разрешил я. – Не обожгись только, когда сядешь пописать. Там не кустики, а крапива.

Она фыркнула, но обошла заросли по дуге, скрылась за орешником. Я выждал, вспоминая, что чем дальше в лес – тем больше извращенцев, партизаны ушли в лес и заблудились, чем дальше в лес, тем гуще партизаны… а кое-где и толще, сколько в колодец ни плюй, а все равно в лес тянет…

Ломая кусты, выскочила торкесса. Понеслась ко мне, прыгая через кочки, как длинноногий лосенок.

– Что случилось? – спросил я заботливо. – Все-таки крапива ужалила? Сильно?.. Дай посмотрю.

Она крикнула:

– Там медведь!

– А, – сказал я понимающе, – заодно и покакала… Пойдем отсюда, а то чем дальше в лес, тем фиг вернешься.

– Такой опасный?

Я отмахнулся:

– Нет, у нас чем дальше в лес, тем ну его… на уже известный тебе отечественный овощ.

Она послушно шла следом, совершенно потерявшись в этом странном месте, явно у них планета безлесная, а то и вовсе искусственная, вся из металла и пластика.

За деревьями блеснуло ослепительно белым. Я привстал на цыпочки, заглядывая через зелень кустов, – да, все верно, о такой же точно я расшиб на бегу колено, когда нес задыхающуюся без воды говорящую щуку к водоему. Королевский, как его называют, royal, или просто рояль, вообще-то хорошая примета, но мне с ним обычно не везло.

Торкесса, будучи ростом мне до середины груди, поинтересовалась:

– Что там?

– Народная фашистская примета, – объяснил я, – если в лесу стоит рояль, значит, там живут интеллигентные партизаны.

– Пойдем к ним?

– Ты что? – спросил я. – Они до сих пор поезда под откос пускают. Нет, у нас интеллектуальные методы борьбы с оппонентами.

Она фыркнула:

– Вот как?

– Ну, – ответил я в затруднении, – все так говорят, что не исключает точечно-ковровых бомбардировок и превентивных ядерных ударов по возможным и невозможным оппонентам в культурном споре за искусство. И вообще интересно, если мужчина сказал что-то, стоя в дремучем лесу, а поблизости не было ни одной женщины… он все равно не прав?

Она фыркнула громче:

– Но ты не один?

– Увы, – сказал я, – как я завидую голотуриям…

– А что в них особенного?

– Говорят, размножаются почкованием. Или делением, не помню. А то и отводками, как малина. Нет, малина усами… Слышишь, в той стороне шум? Там автострада. Пойдем скорее.

Она спросила с тревогой:

– Здесь очень опасно?

– Очень, – заверил я. – Как бы хорошо могла сложиться судьба Серого Волка, если бы не заговорил в лесу с незнакомой Красной Шапочкой! Но лес диктует свои законы…

Деревья расступились, блеснуло серое асфальтовое покрытие. Когда выбегали на обочину, пронеслась легковая машина, но нас заметить не успели, за рулем обнимающаяся парочка, такие даже заметили бы… на фиг мы им? Разве что там Эммануэль…

Торкесса облизала губы, взгляд беспомощно метнулся по сторонам.

– Пить хочется… У меня от того жара все высохло. Посмотри, не появились морщинки? Да не там, у глаз! Когда выберемся отсюда, надо добраться до первого же автомата с газированной водой.

Я удивился:

– Почему не пила в баре?

– Стриптиз-баре, – уточнила она ядовито.

– Стриптиз-баре, – повторил я. – На голых баб засмотрелась? Вот уж не знал твои самые сокровенные фантазии… Или это еще не самые?

Она вспыхнула:

– Я старалась увести тебя оттуда! Хоть и умирала от жажды.

Я, не глядя, пошарил в заднем кармане, пальцы ощутили гладкий бок банки.

– Вот джин с тоником. Правда, теплый.

Не расслышала, переспросила:

– Джин с тоненьким?

– Джин с гипертоником, – пояснил я. – Пей, понравится. Говорят, утоляет жажду. Но хорош и сам по себе.

Она отхлебнула, скривилась, но пересохшие губы присосались, как вакуумный насос, я слышал бульканье, баночка постепенно запрокидывалась донышком вверх. Когда язык торкессы ловил последние капли, глаза ее блестели, а волосы сами по себе красиво растрепались по ветру.

– Дорогой, – промурлыкала она. – Ты как-то говорил, что у меня рыльце в паху… Ты что имел в виду, хи-хи, пративный?

– Ого, – ответил я, – что у вас за метаболизм, что тебя так шибануло? Держись, лапочка. Мы на задании. А жизнь, она, как зебра, полосатая.

– Это не жизнь полосатая, это ты зигзугами двигаешься!

– Зигзагами.

– Тебе бы только с женщиной спорить! Ты же знаешь, что я не права, значит – должен извиниться!

– Я бы это сделал, – признался я, – меня пугают репарации…

– Надо сочетать приятное с еще более приятным!

– Да, но разные цивилизации – разный подход к понятию приятного, если ты, конечно, не общечеловек, те со всеми находят общий язык по тому общему, что у них ниже пояса.

Она посмотрела на меня с подозрением:

– А ты…

– Человек, человек, – поспешно заверил я. – И ничто человеческое мне не чуждо, хотя в этом случае под словом «человеческое» надо понимать «дочеловеческое», вот такой удивительный у нас язык. Ну, ты же знаешь, для чего он нам дан…

– Знаю, – воскликнула она и высунула его забавной трубочкой.

– Чтобы скрывать свои мысли, – поправил я поучительно и добавил мысленно «дура». – Какая же ты агентша галактической, а то и метагалактической цивилизации…

Она беспечно отмахнулась:

– Я ведь из простой имперской разведки обычной галактики ста миллионов звезд, к тому же – новичок, а метагалактиане, или, как их у нас называют просто, метагалакты, в эти дела не вмешиваются. Их задача посложнее…

– Какая?

Она посмотрела на меня с некоторым удивлением:

– Не знаете?.. Странно. По-моему, об этом по всем галактикам, простите за вульгаризм, в лапти звонят. Известно, что именно на Земле находится Первая Мудрость. Да, та самая, которая… которая, собственно, породила все остальные, как сверкающий бриллиант рождает мириады бликов, что прыгают по стенам и потолку… Кто владеет этой Прамудростью, тот, понятно, владеет всем.

Я вздрогнул, поежился:

– Извини, что оторвал. Я понимаю, тоже жаждется включиться в эти поиски, верно?

– Ну… почему бы первой не наткнуться на нее мне? Случается всякое.

– Всякое, – согласился я. – Только даю голову на отрез, что за это время, что мне помогаешь, ее не найдут.

Она повернулась ко мне всем телом:

– Уверен?

– Абсолютно, – ответил я твердо. Насколько я помню, ее искали все, начиная от Гильгамеша, кончая Васисуалием Лоханкиным, а потом уже было не до поисков Великой Сермяжной Правды, она же Великая Дерюжная и уже много других разных слов, от некоторых загорелась бы бумага, если бы их удалось напечатать, не расплавив формы. – Это очень трудный поиск! И, насколько знаю, ваша разведка даже не представляет, где ее искать?

Она в нерешительности развела руками:

– Вообще-то круг нашими специалистами очерчен… Это осторожные расспросы стариков и старух, общение с людьми от земли, раскопки курганов…

Я покачал головой:

– Кто же так ищет?..

– А что не так?

– Кто же так ищет? – сказал я с горькой иронией. – Я бы пробовал искать в шепоте листвы, в звоне ручья, в нежном вздохе утренней зари!.. А вы присмотрелись к движениям ушуиста в урюпинском леспромхозе? Говорят, в каждом движении каратеки, йоги или тэквондиста собрано сто томов вселенской мудрости, глубочайшая философия и тончайшая поэзия амеб и даже инфузорий-туфелек, замешанная на мировоззрении хламидомонад!.. Я, понятно, не нашел, слишком глубоко копать, но это я, а то – вы!.. Только надо сразу искать в Подмосковье или в Урюпинске, чтоб, значит, тэквондизм был обогащен чисто русской духовностью…

Я видел ее потрясенное лицо. Похоже, сообразила, что, сузив поиски, все их звездные экспедиции все эти многие тысячелетия копают не там.

– Я им сейчас же…

– Но и это не все, – сказал я. – Потом я расскажу больше. Но пока… а вон еще автомобиль!

По дороге, бодро подпрыгивая на рытвинах, несся раздолбанный жигуль, капот помят, вмятина и на боку, зато на крыше антенна за двести баксов, притормозил, я старался улыбаться как можно дружелюбнее, но, когда посмотрел на водителя, понял, что такой не побоится останавливаться ночью перед голосующими бандитами.

– Ну че? – спросил он дружелюбно. – Чем дальше в лес, тем третий лишний?.. Где вы его оставили? Впрочем, все равно садитесь…

Я открыл для торкессы дверь на заднее сиденье, сам сел рядом с водителем, так требуют правила вежливости. Он почти упирается головой в крышу, а его плечо касается моего, хотя я старался прижаться к дверце.

– Мы были только вдвоем, – сообщил я.

Он отмахнулся:

– Да по мне, хотя бы вы его и съели…

Машина все набирала скорость, деревья замелькали по обе стороны. Иногда слева с легким шорохом проносилось нечто серое, там полоса встречного движения. Я поинтересовался осторожно:

– Не слишком ли круто ведешь?

Он отмахнулся:

– Живем один раз. А разговоров… И вообще: живем только один раз, а первый блин – всегда комом!

– Жизнь дается один раз, – согласился я, – а удается еще реже. Потому я бы сбавил вон на том повороте скорость…

– Зачем? – удивился он. – Гаишники начнут попадаться только от магистрали. Я сверну к Гаврикову, вас оставить на развилке?

Торкесса все это время молчала, что подвиг для женщины, спросила нерешительно в наши спины:

– Село Малая Урюпинка отсюда далеко?

Я подумал, сдвинул плечами.

– Судя по всему, это где-то возле знаменитого Урюпинска. Если так, отыскать нетрудно. А что там?

Она помялась, на лице нерешительность и даже некоторый страх.

– Там один…

Я взглянул на водителя, прикинул быстро, спросил:

– Мужик, хочешь десять баксов заработать?

Он покосился на меня настороженно:

– За что?

– Подкинь нас, да побыстрее, к легкому метро.

– Пятнадцать, – сказал он твердо.

– Идет, – согласился я.

Он досадливо крякнул:

– Эх, надо было двадцать… Ладно, если вы даже наркоту везете, то меня не впутывайте. Я ничего не знаю и вообще вас не видел. А деньги не фальшивые?

– Да кто их теперь различит, – ответил я. – Но если хочешь, могу в юанях.

– Не хочу, – ответил он твердо. – Я патриот, так что давай баксами.

– Наши баксы – это все, – согласился я. – А знаешь, что они есть уже и в Америке, только там зовутся долларами?

– Слышал, но не поверил…

Он гнал лихо, через полчаса уже подлетели к станции Гавриково, я быстро расплатился, открыл дверь торкессе. Она выпорхнула, уже успев привести себя в порядок, чистенькая и умытая. Мы бросились к платформе, я спросил на бегу:

– Так кто там?

Она удивилась:

– Я думала, тебе неинтересно…

– Не расспрашивать же при шофере! Отвез бы не в Малую Урюпинку, а в большую психушку. Там не только пришельцы, даже наполеоны стадами ходят.

– Он из наших, – ответила она торопливо, никак не попадая в ногу со мной, – не совсем, правда… Он из самых Древних, прибыл на Землю очень давно. Я даже не пытаюсь узнать, как давно!..

– Резидент? – спросил я.

Она отмахнулась с пренебрежением:

– Древние в такие игры не играют. Он ищет истоки древней мудрости. Вообще-то он из соседней Вселенной, там осмотрел все метагалактики, следы привели сюда… Сперва пожил в нашем мире, узнал, что первым Творец сотворил именно Землю, а от нее пошли все остальные галактики, метагалактики, вселенные, гигамиры…

Я прервал:

– Он в Урюпинске? В смысле, в селе Малая Урюпинка?

– Так я слышала.

– Этот хлопец, – сказал я уважительно, – может что-то знать полезное для нас. Ты сможешь его опознать?

– Конечно, – ответила с некоторым удивлением. – По ауре.

– Ого! А что, аура есть у каждого?

– Естественно, – ответила она. – А ты не знал?

– Слышал, но… А какая у меня?

Она непроизвольно бросила взгляд на место, что над моей макушкой, поморщилась.

– Тебе лучше не знать.

– Ладно, – согласился я поспешно. – Меньше знаешь, спишь спокойнее.

Она посмотрела с подозрением:

– Это в могилке, да?

– А где еще, – удивился я, – если заплатил все налоги? Сперва, правда, можешь спать на садовой скамейке, на вокзале, а потом… Поднажми, поезд отправится через три минуты, а нам еще на платформу полчаса подниматься с твоей прибалтийской прытью.

Она вспыхнула, ступеньки замелькали под нашими подошвами, мы выбежали наверх, будто нами выстрелили из бутылки перегретого шампанского. Электричка уже подкатывает, быстро сбрасывая скорость, к перрону. Народ в вагоны вваливался довольный, метро в Южном Бутове самое клевое, праздничное, в самом деле скоростное метро двадцать первого века, после него уже только нуль-транспортировка, все в кайф, а везде унылые подземки…

Мы с торкессой заняли место возле окна, она с восторгом рассматривала с высоты эстакады проносящиеся здания этого элитного района Москвы, куда постепенно перебирается весь истеблишмент. Здесь как будто всегда светит солнце, настолько дома яркие, праздничные, светло украшенные, спроектированные и с учетом нанотехнологий, и с помощью новейших материалов.

Я засмотрелся, как по стенам скачет одетый в красное с синим человек в маске, с одного небоскреба на другой перелетает по-тарзаньи на лиане. Причем сам же их моментально и лепит, только настоящий паук выстреливает паутиной из задницы, а этот… этот как-то иначе, не рассмотрел, но штаны ни разу не снимал, это точно, я бы заметил, ибо как раз присматривался к порхающему над этим тарзаном мужичку на летающем скейтборде.

Внизу по проезжей части улицы двигался человек в костюме германского аса времен Второй мировой войны, курил «Хорст Вессель» и с недоумением косился на охреневающих прохожих, вынимал из нагрудного кармана расческу и приглаживал волосы, поправлял галстук, но прохожие все равно как-то странно поглядывали на волочащийся за ним по мостовой парашют.

Вагон несся почти бесшумно, смотреть из окна все равно что из самолета, летящего низко над землей. Если бы не приходилось то и дело притормаживать перед станциями, останавливаться, очищать перрон от скопившегося люда, а потом снова разгоняться, мы бы, казалось, неслись уже со скоростью звездолета.

Мои соседи по сиденью, грустные немолодые интеллигенты, разговаривали, естественно, о кризисе духовности и предельном одиночестве современного человека.

– Одиночество, – печально говорил один, – это привычка не запираться в сортире…

– …и когда некому напомнить, что ты козел.

– Одиночество, – добавил первый, – это когда есть телефон, а звонит будильник…

– Одиночество – это когда можешь один выпить бутылку водки…

Первый заметил, что я прислушиваюсь к их разговору, сказал мягко, с долей зависти:

– Вам, молодой человек, это чувство незнакомо…

Я сдвинул плечами:

– По-моему, одиночество – это когда вы не получаете по почте ничего, кроме списка рассылки.

Оба переглянулись, переспросили в один голос:

– А что это?

– Полное одиночество, – пояснил я, – когда с Новым годом тебя не поздравляют даже спаммеры… Ах да, вы же не признаете Интернета, пишете только гусиными перьями! Тогда такое определение: одиночество – это тогда, когда всю ночь разговариваешь сам с собой и тебя не понимают.

Оба заулыбались, хорошее определение, выражающее глубину их интеллигентной бездны, а торкесса поинтересовалась у них вежливо:

– Скажите, пожалуйста, Малая Урюпинка скоро?

Один задумался, второй оказался менее интеллигентным, потому смышленее:

– Через две остановки на третью!.. А там совсем немного через поле пешком по тропке…

Я посмотрел на проход, постепенно заполняется дачниками, сказал торкессе на ушко:

– Поднимайся, иначе не протолкаемся к выходу.

На наши места с облегчением ломанулось с полсотни человек, мы кое-как выбрались в проход, а оттуда вынесло людским потоком на перрон.

Спускаясь по ступенькам, я поинтересовался:

– А над Малой Урюпинкой какое-нибудь свечение зришь?

Она покачала головой.

– Нет, конечно!

– Но как же тот пришелец из другой вселенной?.. Он что, у него нет ауры?

Она взглянула почти с сожалением:

– А ему зачем? Мы для него как муравьи. Если и есть аура, то в другом… другом спектре. Извини, ты даже не знаешь таких слов.