Текст книги "Трехручный меч"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ГЛАВА 12

Я вздрогнул, очнулся, обалдело смотрел по сторонам, вспоминая, где нахожусь. В единственное окно льется слабый лунный свет, во дворе тихо, даже во дворце вроде бы тишина, хотя в нижнем зале пора вроде бы начинаться ночному пиру. Я повернулся на другой бок и, не успел закрыть глаза, застыл в страхе.

Из каменной стены медленно выплывает полупрозрачная светящаяся тень. Я вздрогнул, но заставил себя не двигаться. Тень качнулась легко взад-вперед, словно от легкого ветра, хотя полная ночная тишь, поплыла в мою сторону, не касаясь пола. Вообще в нижней части призрака размытый туман, что истончается, не достигая земли, довольно необычно, ибо вверху вылеплено плотно, почти непрозрачно, а ниже все проще и проще, словно краски или тумана не хватило на всю фигуру…

Я подобрал ноги, рука протянулась к рукояти меча, я ругнул себя за дурость и так же тихонько утащил обратно, чтобы не позориться даже перед призраком. Светящееся тело медленно перемещалось вдоль стены, однажды по рассеянности вдвинулось наполовину в камень и так двигалось, я понял с завистью, что призраку все равно, в какой среде перемещаться, что-то там с межатомными связями.

Перемахнув через невысокий стол, призрак снизился и остановился. Я рассмотрел очень старого человека в старинном, очень старинном костюме, что-то времен еще Римской империи, если не египетской, лицо в глубоких морщинах, аскетическое, глаза посажены глубоко, все выражает волю и настойчивость, лицо человека, который в свое время значил много.

– Редко встретишь здесь отважного человека, – произнес он ровным замогильным голосом, но у меня кожа все равно пошла пупырышками. – Я Зарт Хоган, правитель этих земель…

– Приветствую, – ответил я почтительно. Встал, поклонился вежливо и снова сел. – Но сейчас эти земли почти пусты.

– Да, – ответил он, – потому очень хорошо, что ты прибыл!

– Я не прибыл, – поспешно сказал я. – Мы идем мимо и дальше.

Призрак произнес непреклонным голосом:

– Все блажь и суета. Эти земли заслуживают того, чтобы их обустроить. Здесь некогда жили многочисленные народы, вон за теми лесами колосились необъятные хлеба, здесь пролегал канал, а по обе стороны шумел многолюдный город. Ты займешься тем, что снова призовешь сюда народ!.. А город следует начать строить между этих холмов, тогда он упрется в излучину реки, получив дополнительную защиту, река здесь достаточно глубокая…

Я прервал торопливо:

– Извините, Зарн Коган…

– Зарт Хоган, – поправил он с достоинством.

Мне показалось, что он слегка поморщился, что-то я не слишком впечатлен и даже не спрашиваю, где он зарыл горшок с золотом, но больше ничего не сказал, а я пояснил:

– Строить город, а потом еще и создавать целую державу – не для меня. Я человек простой…

– Ты сильный и свирепый, – перебил он. – Неужели думаешь, что державы и народы создают умные или… ха-ха!.. мудрые? Их создают чаще всего самые тупые, у которых не хватает ума понять, что берутся за непосильную задачу. И потому они создают племена, народы, государства, империи, завоевывают другие королевства и поворачивают колесо истории так, как угодно им, властелинам.

– Я, конечно, тупой, – сказал я с достоинством, всем видом показывая, что я никак не тупой, – но я еще и недостаточно сильный, чтобы ставить такие глобальные задачи. У меня и цели попроще, и радости попроще, и награда меня ждет очень примитивненькая и маленькая… если смотреть с крыши имперского творца или точки зрения вечности.

Призрак сказал настойчиво:

– Ты – сильный. Я избрал тебя.

– Нет, – ответил я тверже. – У меня свой путь.

Призрак покачал головой, в его белесых глазах я уловил недоверие.

– Как ты можешь так говорить? Священные традиции этой земли требуют…

– Я не местный, – возразил я.

Далеко за спиной призрака из пола поднялось небольшое облачко, похожее на медузу в ночи, поколебалось, принимая форму человеческой фигуры. Снова хорошо вылепленная верхняя часть, слабее – грудь, едва видно живот, а ног нет вовсе. Однако поплыл второй призрак в нашу сторону на такой высоте, словно его несут вполне реальные ноги.

– Человек, – произнес он радостным голосом вампира, – наконец-то человек… Как хорошо…

Я взглянул на первого, перевел взгляд на второго, поинтересовался настороженно:

– А что хорошего?

– Ты явился вовремя, – сообщил второй призрак. – Сейчас как раз время снова возродить веру в истинного бога Икегунда и построить в его честь грандиозный храм…

Я потряс головой:

– Вы ошиблись, я не строитель.

– Но я вижу в твоем лице решительность и отвагу, – сказал второй призрак уверенно. – Ты должен, ты обязан…

Я развел руками:

– Я не должен и не обязан. Ни строить здесь город, ни идти проповедником.

Оба призрака смотрели на меня, как мне почудилось, с недоверием и даже ужасом. Похоже, им в голову не приходило, что им можно отказать. То ли власть у них была столь велика, то ли в те времена старших слушались беспрекословно, но они произнесли в один голос:

– Ты должен…

– Я не… – начал было я и осекся. От пола поднялась еще одна фигура, одетая чуть ли не в звериные шкуры, прямо Чингачгук, направилась в нашу сторону. – Я предлагаю выслушать третьего.

Третий призрак подплыл к нам, двое посторонились, ведь третий явно старше на несколько тысяч лет, а третий сказал голосом, подразумевающим, что я вот сейчас все брошу и побегу жаб давить:

– Я вижу, что давно забыт обряд посвящения первого ребенка богине воды. Я облачаю тебя привилегией восстановить обряд. Река близко, нужно только прорыть канал в эту котловину, а потом каждого первого ребенка от каждой семьи…

Я помотал головой:

– Извините, извините. Я еще понимаю – топить уродов или гомосеков, но… ребенка? А вдруг он даже не станет демократом?.. Нет, эта миссия не по мне. И вообще я заказов не принимаю.

Они все трое задвигались, я услышал тихие шелестящие голоса:

– Ты должен…

– Ты обязан…

– Твой святой долг…

– Священная обязанность…

Я подумал с тоской, что все родители одинаковы. Учат, учат, требуют, чтобы все получалось по-ихнему, чтобы я каждый шаг соизмерял с их желаниями, а не понимают, что время изменилось, пришли другие боги, другие взгляды, другие песни.

– Я не могу, – сказал я как можно тверже, – у меня свой долг.

Призраки заговорили вразнобой, но снова их голоса сплетались в одну песню:

– Традиции священны..

– Надо в жертву первенцев, дабы омытый их кровью алтарь…

– Отстроить город и объявить войну проклятому Трагз Мегану…

– Запретить нечестивые пляски горгангов!.. Запретить и уничтожить…

– Нельзя…

– Ты должен…

– Ты обязан…

– Твой долг…

– Нерушимые традиции…

– Ты в вечном долгу…

По-моему, они повторялись, хотя я понимал этот трюк, чтобы я проникся, получше запомнил, чтобы засело накрепко, но, пока засаживают мне это по самые гланды, это несколько раздражает, если не сказать круче, а почему не сказать, если засаживают вот так напористо, я же не совсем еще демократ и общечеловек, что проглотит, да еще и облизнется…

– Дорогие мои… предки, – сказал я с усилием, потому что какие это, на хрен, мои, – вы, конечно же, правы, человек, только родившись, уже в долгу. Хотя бы потому, что бежало к цели триста миллионов сперматозоидов, а успел ворваться в яйцеклетку и захлопнуть перед другими дверь только один. Он в долгу перед остальными, что погибли… Да и перед остальными бегунами, что напрасно бегали раньше и напрасно потом, когда… Словом, я осознаю долг перед человечеством, ибо раз уж я родился, то я обязан свершить… да, свершить! Но что свершить, как свершить, я получаю указания от самого Бога. Его голос неявен, но желающий услышать – услышит. Вы поняли, надеюсь, дорогие товарищи предки. Для разговора с Богом и получения от него инструкций мне не нужны посредники, толмачи, переводчики, курьеры. Тем более что толмачи что-нить да переврут. Это так и называется: перетолмачат.

Они слушали в недоумении, колыхались из стороны в сторону, что-то мешает им застыть неподвижно, как памятники, а потом снова заговорили разом:

– Молодежь еще не понимает…

– Если бы молодость знала, она бы и в старости могла…

– Молодежь ужасная. Но еще ужасней то, что мы к ней не принадлежим…

Хоть он проговорился, подумал я сердито. А то старики поучают молодых: так глупость становится дуростью! Ишь, предостерегают от ошибок молодости, а не было бы их, ошибок, и нас всех было бы на свете меньше. Их тоже. Молодость дается лишь раз. Потом для глупостей нужно подыскивать какое-нибудь другое оправдание, а они все о том же: традиции, обязанность, долг… Я же не отказываюсь, но только у меня иное понятие о долге, да и обязанности другие.

– Молодость проходит быстро… – прошелестело в воздухе.

А старость длится всю жизнь, закончил я мысленно. Почему-то старики убеждены, что они всегда мудрее. Но если это так, то мы так бы и остались в пещерах. Однако же Билл Гейтс даже сейчас все еще совсем не старик, а как двиганул прогресс! Нет, ребята тех времен, цивилизацию развивают молодые, яростные, новые, вам непривычные и непонятные… Но спорить и доказывать – бесполезно, я для вас по определению – придурок, раз моложе, так что лягу лучше спать, а то волк и ворон снова надо мной улыбаться будут.

– Благодарные потомки…

– Ты должен…

– Ты обязан…

Мужчины делятся на достойных и недостойных, подумал я. Женщины – на молодых и старых. А вот старики все одинаковы и все говорят о священном долге блюсти традиции. Сейчас набросились на меня, а когда меня нет, вот тот в шкуре наверняка убеждает того, что в камзоле, в необходимости выбросить богомерзкий железный нож и пользоваться только каменным, а вместо всяких этих новомодных штучек вроде шелка ходить в освященных традицией шкурах, как ходили отцы-прадеды…

Я вздохнул, соснуть так и не дадут, да и полночь уже, поднялся, хотел одеться, но вспомнил вовремя, что и так уже одет и даже обут, вышел из покоев и отправился в банкетный зал на полуночный пир.

В зале почти ничего не изменилось, разве что в противоположной стене появилась арка, ее раньше не было, за ней звездная ночь, пролетающие частые кометы и метеориты, но я все-таки вспомнил, что за этим залом другой зал, а там еще один, ну никак не может арка выводить отсюда наружу, это чиста колдовские штучки…

Меня встретили аплодисментами, королева подошла и собственноручно надела мне на голову венок из цветов с сильным пряным запахом. Я ощутил себя сразу весьма глупо, словно на языческом празднике в Подмосковье, сказал что-то вроде: ну что вы, это слишком, ну не надо, я же стесняюсь, но меня хлопали по плечам, поздравляли, хотя я не понял, с чем именно, а королева взяла меня под руку и повела к арке.

– Красиво, – признал я. – А что там?

– О, – сказала она загадочно, – ты такого еще не видел, герой! Ты ведь герой?

– Герой, – согласился я.

– Ну так это и есть дорога героя!

– Я герой, – повторил я, – но это не значит, что я обязательно дурак. И среди героев не все дураки набитые. Я вот – умный.

Я остановился в двух шагах от арки, однако королева с одной стороны и ее принц-консорт с другой, веселые и хмельные, подхватили меня под руки и потащили с веселым аристократическим смехом. Холод пронзил мне грудь, оба только что едва держались на ногах, но сейчас стоят крепко, в руках сила, оба знают четко, что делают…

Арка надвинулась, еще миг, я окажусь по ту сторону, мои руки как будто сами ухватились за края. Консорт внезапно выругался и начал отрывать мои пальцы. Лицо стало абсолютно трезвым и злым. Еще до конца не веря, что это ловушка, я оттолкнул его, развернулся и дал подножку второму гостю, что подталкивал меня сзади. Тот удержался, что непросто и для трезвого, я ухмыльнулся, пытаясь все превратить в шутку.

Консорт заорал:

– Быстрее!.. Всего один шаг!

На меня, нагнув голову, бросились еще двое гостей. Похоже, они намеревались просто вбить меня в проем арки. Я торопливо сдвинулся, консорт влетел и пропал, а двое его дружков успели ухватиться за столбы. Еще несколько человек торопливо обнажили мечи. Лица у всех стали серьезными, я понял с холодком, что шутки кончились, им зачем-то надо, чтобы я обязательно прошел через ту арку, но они еще не знают, что я из племени самых виртуозных избегателей и увиливателей, как насчет налогов, так и насчет исполнения любых распоряжений.

Я зарычал, нагнетая в себе злобу, на меня навалились со всех сторон, я старался двигаться как можно быстрее, бил кулаками, локтями, ногами. Один пробился с поднятым мечом, я уклонился и тут же перехватил его за кисть. Он охнул и выпустил меч.

– Спасибо, – крикнул я. Меч в моей руке описал полукруг, один отшатнулся с рассеченной головой, в воздух взлетела половинка ладони с тремя пальцами. – Спасибо… за радость!

Я ревел, гримасничал, они поверили, что я превратился в берсерка, а это значит, что мне все до гениталий, отшатнулись, зато из других дверей выбежали стражи в доспехах, с копьями и мечами.

– Оглушите! – прокричал кто-то визгливым, совсем не эльфиным голосом. – Только оглушите!.. Его надо туда живым!

Ах так, сказало во мне, тогда еще не все потеряно, я заорал диким голосом, вытаращил глаза и сделал вид, что весь трясусь, тут же бросился на толпу влево, там от ужаса попадали, я помчался, прыгая через упавших, кого-то сшиб, кого-то срубил, неплохой трофей, вышиб плечом входную дверь и вывалился вместе с нею в прохладную звездную ночь, где на востоке разгорается нежная алая заря рассвета.

Возле конюшни с колоды поднялись заинтересованные эльфы-мужики, всматривались, приложив ко лбу ладони козырьками, что же такое происходит у господского дворца. Завидев меня, опасливо расступились, я ворвался в конюшню, мой единорог преспокойно жрет овес, как будто впервые его видит, брюхо едва не до пола.

– Уходим! – крикнул я ему.

К моему удивлению, он уже оседлан, кто же это постарался, я убрал запорную доску, вывел в проход между яслями. В распахнутых воротах показались бегущие люди. Я вставил ногу в стремя, эльфийский меч все еще в руке, толчок от земли, мы ринулись навстречу светлому четырехугольнику выхода.

Во дворе уже крик, волк прыгает во все стороны и разгоняет собирающуюся толпу. Сверху носится посланником смерти ворон и кричит истошно:

– Пожар!.. Спасайся!.. Гунны похитили королеву!.. Все в банкетный зал!!!

Размахивая мечом, я послал единорога к воротам. Там вышли навстречу непонимающие стражники, волк прыгнул на ближайшего, тот замахнулся копьем, но рухнул от удара эльфийским, а теперь моим трофейным. Я оглянулся в ожидании погони, но там пока только выводят из конюшни неоседланных коней, вбежал в караульное помещение. Ухватил свой трехручный меч, дождался хозяина, молодецким ударом обрубил цепь, решетка ворот загремела, освобожденная от груза, и взлетела вверх.

Мы выметнулись на простор, копыта застучали часто и победно. В последний раз я оглянулся на эльфийский замок. По заросшей виноградом стене спускается широкоплечий молодой гигант с длинным мечом на спине. Плечевой пояс развит, как у Григория Новака, руки толстые и мускулистые, а миниатюрная женщина висит на нем, крепко вцепившись в широкий кожаный с металлом пояс и крепко-крепко зажмурившись. Длинные волосы цвета молодого меда красиво рассыпались по узкой прямой спине, достигая оттопыренных ягодиц. Варвар опускается быстро, плавно, однако у женщины все равно покачивается и подпрыгивает высокая полная сочная налитая горячая грудь, а ягодицы двигаются вверх-вниз и в стороны.

Волк тоже оглянулся в прыжке, рыкнул завистливо:

– Сколько же он их навыводил!

– Врага надо бить в самое уязвимое место, – ответил я на скаку. Ветер ревел и свистел в ушах, в носу и забивал дыхание. – Без женщин эти гады быстро превратятся в… что-нибудь непотребное!

– Да, конечно, – каркнул сверху ворон злорадно, – но согласитесь, мой лорд, что его миссия выглядит интереснее, да?

ГЛАВА 13

Мы скакали навстречу утренней заре, впереди появилась роща, уклоняться от встречи не стали, ворон уже прокричал, что там все чисто, мы с волком достигли первой же полянки, ворон плюхнулся на пень и всем видом показывал, что здесь самое то место для отдыха, словно мы в пути уже десятую неделю.

– Ладно, – сказал я, – переведем дух, но только на несколько минут. Рогача не расседлывать!.. Итак, что имеем?

– Краденый меч, – сказал ворон с восторгом.

– Красивый, – согласился и волк. Добавил: – Наверное, дорогой.

– Камешки могу повыковыривать, – предложил ворон. – Для своей фамильной коллекции.

Меч в самом деле великолепен, как будто держу длинную полоску стекла, настолько меч прозрачен, а когда поворачиваю, на какое-то мгновение исчезает вовсе. Я пару раз взмахнул, проверяя баланс, конечно, великолепно, то есть хорошо сбалансированный меч, даже замечательно сбалансированный меч, ну просто идеально сбалансированный меч, хотя, на мой взгляд, коротковат, нет в нем страшного великолепия трехручного рыцарского меча, пусть не такого острого, зато грубо надежного, как настоящая мужская дружба.

– Прекрасная добыча, – одобрил волк. – Я уж начал было тревожиться за вас, мой лорд.

– Зря, – каркнул ворон.

– Почему?

– Героев не убивают, – объяснил ворон. – Я имею в виду, в начале или середине квеста. Но в плен взять должны, иначе что за квест?.. А потом мы из плена убежим, это тоже ясно как нам, так должно быть ясно им тоже…

Волк прорычал:

– Ага, убежишь, а если тебе руки-ноги отрубят?

– Не отрубят, – возразил ворон хладнокровно. – Разве что пытать будут… Но опять же никаких увечий. Разве что по морде дадут, но все равно даже прическу не испортят. Пусть хоть кувалдой в зубы, все равно широкая улыбка нашего лорда должна сиять безмятежно и незамутненно. И ни одного кровоподтека…

Он посмотрел на меня, голос слегка поколебался. Я потрогал себя за челюсть, остро сожалея, что нет со мной зеркала.

– Ты уверен?

– Ну, – ответил ворон уклончиво, – что для вашего лордства пара синяков? Или пустяковые царапины?

Я спросил угрюмо:

– Насколько пустяковые?.. Плечи ободрали, как будто шкуру старались спустить.

Волк сказал с солдатской прямотой:

– Отделали вас, мой лорд, здорово. Места живого нет. Но что это для настоящего мужчины?

– Да, – согласился я. – Что это для настоящего? Как жаль, что возвышенное и духовное всегда что-то отщипывает от настоящести… Ладно, у нас теперь цель – достичь перекрестка и отыскать там Корчму.

Ворон приподнялся, растопырил крылья.

– Я взлечу повыше, высмотрю?

– Давай. А мы с волком будем выбираться потихоньку.

Корчма, как и водится, на перекрестке, одна дорога ведет на запад, другая на восток, третья на юг, четвертая – на север. Что-то во мне подсказало, что можно бы и с прописной: Запад, Восток, Юг, Север, а то и вовсе назвать чиста конкретнее, но это будет совсем уж чересчур, нужно оставить хоть малость недоговоренности, так принято. Мол, из уважения. Даже из уважения к… Старомодные идиоты, уже дожили до подсказывающего хохота за сценой, а все еще говорят об уважении и обязательности недоговоренности!

Я оставил Рогача во дворе у коновязи, волк уселся у колодца и с удовольствием смотрел, как его обходят опасливо, а ворон принялся летать над конюшней и делать вид, что бросает в сухое сено горящие угли.

Я толкнул дверь, остановился, узнавая Корчму и не узнавая, она всегда разная, в то же время остается Корчмой. Зал вроде бы стал еще просторнее, воздух пропитан бодрящими запахами крепкого кофе, крепкого пива, крепкого слова, но, конечно же, без мата, Хозяйка следит строго. Ноздри уловили зовущий аромат жареного мяса, узнаю запах жареного кабанчика, а также гуся, испеченного в глине, фирменный рецепт Мрака, за тяжелыми дубовыми столами завсегдатаи и робкие новички, хотя видны и нахальные, тех сразу же с охотой бьют табуретками, кружками, лавками, кричат хором: «Читай FAQ, дурило, и ставь (-), если вякнуть нечего», рыжая псина смотрит со стойки строго и требовательно, а когда видит, как какой-то жлоб, объев мясо, начинает грызть и сахарную косточку, бежит к нему и требовательно стучит лапой по колену, напоминая, что вообще-то Творец и Карл Маркс велели делиться.

Справа в стене за спинами пирующих две двери, над одной надпись «Старая Корчма», над другой все те же загадочные буквы «ОР». Из того, где «ОР», дверь распахнулась, выскочил решительного вида вьюноша в дорогой одежде. Он вытирал слезы, бледное лицо преисполнено оскорбленного достоинства, узкие губы плотно сжаты. «Ничего не понимают…» – услышал я горькое, дальше он пронесся через зал, как метеор. Я ожидал, что выскочит из Корчмы, но он уже у двери передумал, плюхнулся на свободное место между стариком в фуфайке и высокомерным офицером в мундире полковника Рамзеса Второго, жестом велел ему на стол всего и побольше, побольше…

Дверь так и осталась приоткрытой, оттуда яркий свет, искрятся и блестят изящные светильники, подсвечники в виде нимф и дриад, голосов из того зала не слышно, все заглушает мощное чавканье со всех сторон, но в щель видно, как на стол вскочил красивый изящный мужчина, похожий на эльфа в серебристом одеянии стратосферного летчика, на поясе тонкая шпага с затейливо украшенной гардой, он вскинул руку, слов я не услышал, но догадался, что не рубленый призыв взять и поделить, а что-то ритмичное…

Да это же стихи, мелькнула мысль. Заинтересовавшись, я попытался прислушаться, но рядом возник спор, нервный худой юноша быстро-быстро доказывал детине с бычьей шеей:

– …а как православному, рекомендую вам почитать святого Максима Грека «О принципах мирного сосуществования религий».

Детина в задумчивости почесал в затылке:

– Гм… А у меня другая книжка есть, Библия называется, там тоже написано. И вот думаю я, которую из них считать первоисточником. Думаю, думаю…

В голосе его звучало некое обещание, я не стал разгадывать, поспешно взял тарелку с мясом и пошел по проходу, где меня пихал всяк, кто нечаянно, а кто нарочно, и, хотя у меня в руках не тарелка, исполненная борщом до краев, пришлось придерживать кусок мяса рукой и прикрывать локтем. Наконец отыскал свободное место за столом поближе к полуоткрытой двери в благородное, как уже догадывался, собрание, однако эльф уже покинул стол, а собравшиеся аплодировали милой женщине в малиновом берете. Она смущалась, мило опускала глазки, краснела и благодарила, благодарила, причем – очень бойко, уверенно. Чувствовалось, что хвалят ее часто.

Спиной ко мне крупный монах, поперек себя шире, с выбритой тонзурой, массивные плечи, зад еще шире, но спина-то, спина, куда там хомяку, что запасает зерна на зиму, вот это спина, на месте хребта вертикальная впадина, а по бокам две огромные массы… ладно, это под сутаной, а сам монах лениво увещевал невидимого мне за косяком собеседника:

– Что-то мрачно очень. Декаданс. У автора, кажется, растет мастерство. За декаданс пороть.

Я слышал горестный вскрик, шум борьбы, кого-то схватили и увели, я слышал, как он загребал шпорами каменный пол. Монах сказал с сомнением:

– А это хорошая строчка… Не у Ларионихи ли взята, случайно? А то ведь вот она, плетка, семь хвостов… Гм, «перемешалось со спиртом вино». Хм-м… Спирт вроде в вине присутствует изначально. Измеряется в градусах. Ежели хорошее, то обычно двенадцать. Ладно, потом решим, пороть или не пороть…

Я все вытягивал голову, стараясь угадать, что же за масонская ложа там, или составляют Великую Хартию Вольностей? За спиной возникла драка, оглушил звон посуды, мимо пролетела табуретка, я услышал голос монаха:

– …я долго думал, чья же это мама. Полосатая. Додумался. Отпраздновал с шиком, в окружении соратников и дам легкого поведения…

Вторая табуретка срикошетила о спину массивного золотокопателя и ударила в дверь. Та с мягким стуком захлопнулась. Я с разочарованным видом отвернулся и хотя ел с аппетитом, здесь всегда все с перчиком и жгучими специями, но теперь начал присматриваться и прислушиваться к происходящему в этом, главном, как понял, зале Корчмы.

На одном из столов явные аристократы: высокомерные, все с моноклями, один так и вовсе в пробковом шлеме не то плантатора, не то охотника на львов, двое в форме немецких войск. Не то бронетанковых, не то воздушных, но, скорее всего, бронетанково-воздушных. Или воздушно-бронетанковых, неважно. Рядом с ними убого накрытый стол, где трое в черных шляпах и с пейсами, а четвертый явный эллинист, поддакивает, но на морде ехидная улыбочка, предатель чертов, но, увы, здесь полиции нет, все должны справляться своими силами.

За моим столом двое ведут вялую беседу о том, как лучше ловить рыбу, на мормышку или блесну, и стоит ли отдавать Саудовскую Аравию юсовцам. На меня посматривали искоса, сперва настороженно, готовые дать отпор, едва влезу в беседу, но я помалкивал, и тогда один поинтересовался:

– А ты как сюда попал?

– По ссылке, – ответил я коротко.

Через зал прошел, держа взглядом дальний столик, высокий, могучего сложения человек в простых кожаных доспехах. Седые волосы свободно падают на плечи, коричневое от солнца и ветра лицо изборождено шрамами и морщинами. Еще с момента его появления некоторые из пьянствующих начали приподниматься и торопливо швырять в него ножи, молоты, а двое-трое выхватили луки и начали торопливо выпускать стрелы.

Старый воин не замедлил шага, ножи и стрелы звякали о его доспехи, что выглядели собственной кожей, падали со звоном на пол. Пару стрел он с небрежностью перехватил и швырнул обратно, я видел, как мерзавцы падали на свои сиденья, ухватившись за пораженные места.

Мужик, что напротив меня, с укоризной покачал головой:

– Не терпят сильнее себя… Шакалы.

– Почему шакалы, – вступился я. – Инстинкт.

– Да уж очень как-то… не так, – проворчал он. – Погляди, он с открытым лицом, а они в масках, а сверху еще и капюшоны, чтобы их не узнать. А как их иначе назвать, как не трусами?.. А туда же – жаждут быть первыми. Всякий, кто сильнее, – враг. Но что уж делать, если ему Бог дал, а им только показал, да и то издали?

– Кому не дал, – возразил я, – тот может развить сам.

Он бросил на меня недобрый взгляд:

– Вижу, и тебе не нравится старый воин?

– Не нравится, – признался я. – И у меня инстинкт – быть первым.

– Ну, ты еще молод… Когда-то да получится. Но не сейчас, не сейчас…. Пока жив этот, остальным с ним не равняться. Но всех тянет именно в эту Корчму, потому что у всех в душе подленькая задумка: свалить его и сразу стать сильнейшим!

– Почему подленькая?

– Ну ладно, расценивай как хошь… Они еще не знают, что для того, чтобы стать лучше, нужно не швырять ножи в спину, а как минимум тоже набить столько же драконов, сколько набил он, освобождая города и веси, нанести рану Повелителю Тьмы, перебить сто дюжин Кровавых Демонов, двести Ледяных Чудищ и помирить враждующие сто тысяч лет королевства Клаты и Пеги!.. Я уж молчу про Битву у Трех Мостов и в Долине Ледяной Смерти…

Один из завсегдатаев, что сидел за тазиком с горячей похлебкой и жадно орудовал ложкой, вскочил и выплеснул содержимое всего тазика на старого воина. Я содрогнулся, но варево странным образом ничуть не испачкало, даже не коснулось, а стекло на пол. Одежда незнакомца осталась чистой и опрятной.

Он ушел в дальний угол, отворил дверь под надписью «Старая Корчма», я на миг увидел небольшое помещение, намного более тихое, и дверь закрылась.

– Ничего, – проворчал мужик, – ему и там достается. Каждый старается возразить, поспорить, швырнуть костью… Утверждаются у нас так!

Слева через два стола один толстый монах с бычьей шеей сидел в окружении женщин-амазонок и вальяжно декламировал стихи, а еще через стол двое неимоверно худых гномов с завистливыми глазами постоянно прерывали ехидными репликами. Мне показалось, что одного из них уже где-то видел, повернул голову, как раз открылась дверь в «ОР», кого-то вытолкали в шею, я успел заметить этих же двух гномов локоть к локтю, тоже морды завистливые, губы шевелятся, шпильки, значит, бросают, но там оба покрупнее малость, а тот, что с рыжей бородой, крупнее другого почти вдвое, хотя до размеров человека не дотягивает.

Я тупо дивился, как это может быть, а мужик, который ловит на мормышку, верно истолковал недоумение на моем лице, сказал понимающе:

– Что, зацепило?

Я указал кивком:

– Как это может быть?

– В Корчме все может быть, – сообщил он загадочно. – В двух залах?.. Эка невидаль!.. А если в одном подают изумительное мясо волшебного оленя, а в другом Техасец читает стихи, принесенные из далеких земель? Ведь надо же успеть сказать, что и мясо – говно, и стихи – говно, и сам Техасец – говно. Вот и раздваиваются…

Я указал на совсем уж мелких человечков, что суетливо пробегали под ногами завсегдатаев, норовя укусить за лодыжку, нагадить, плюнуть:

– А это кто?

Он усмехнулся:

– Еще не узнал?

– Нет.

– Присмотрись, – посоветовал он с несерьезной серьезностью.

Человечки кого-то смутно напоминали, хотя все разные, иные вовсе не человечки, а не то клубки шерсти, не то клочья гнилого тумана. Я всматривался в то общее, что уловилось, это прежде всего мелочность и жажда укусить тайком, ахнул:

– Неужели?

Он довольно кивнул:

– Точно. Еще больше распахнешь варежку, когда узнаешь, что это дерьмецо, вольно бегающее здесь с попустительства чересчур доброй Хозяйки, вовсе не рыжий гном, а вполне себе рыжий великан!.. Да-да. Только душа у него, увы, гномья. А то и намного мельче. Видишь, до чего измельчился…

Он с брезгливостью пнул рыжую мышь, что на бегу пыталась вцепиться в его сапог. Я ошалело покрутил головой, со всех сторон нарастает говор, голоса становятся напористее, громче, злее, это у нас вместо аргументации.

Справа от меня один проворчал с высокомерием:

– Но как он предсказуем!.. Как предсказуем, вы только посмотрите!.. Сперва ставит впереди себя одну ногу, потом вторую… и так все время! А сейчас вот сядет за стол… Ага, видели, видели?.. Я ж говорю, что абсолютно предсказуем!.. Сейчас же вот подзовет домового и что-нить закажет…

С другой стороны:

– Нет, эту вещь читать вообще невозможно…

С другой:

– Что вы, невозможно все остальные…

Я помотал головой, с набитым желудком чувствую себя намного увереннее даже в таком странном месте, поднялся и постучал в дверь под вывеской «ОР». Никто не ответил, дернул на себя, дверь подалась легко, я застыл на пороге, ослепленный великолепием множества красивых людей, даже мужчины здесь не вызывают неприязни, больно морды умные, а мы не любим только сильных, умные нам не соперники, мы сами умнее всех, это же козе ясно, я сделал шаг, вслушиваясь. Толстенный монах развалился в кожаном кресле эпохи Луи все так же спиной ко мне, я услышал его назидательный голос:

– Господа, господа, в наше время даже в христианском мире весьма превратно понимается любовь. Очевидно, это пережиток языческих эпох, где мир был черно-белый, как эти… ну как их… картины Эйзенштейна, любимца дядюшки Джо и Стивена… нет, не того, который дерется, то было бы еще понятно… То есть – добро, мол, это сю-сю, зло – гав-гав, а любовь – что-вы-что-вы, зарделась стремглав. Этот подход неверен в корне. Проще говоря, для того, чтобы искусство было искусством, людей следует по-христиански любить. И не только сю-сю. То есть следует любить и противников, даже врагов, как завещал нам Христос… Все перекрестились? А то моя плетка вот она, под рукой. Так вот, нам всем легче любить своих врагов в молитвах, чем в жизни. Да. Но без любви искусства не бывает. То есть на персонажи и на людей можно злиться, их можно критиковать, ругать, припечатывать, разделывать – но так, чтобы нехристианской злобе места не было. Как, чтоб далеко за примером не ходить, Дюма любит своих Рошфора, Миледи, Мордаунта, Людовика Четырнадцатого, Кольбера и Арамиса, причем Арамиса больше всех. Все они – явно отрицательные персонажи, особенно последний. И автор это многократно подчеркивает. А сам – любит. И без этого искусству – не быть…