Текст книги "Князь Владимир"
Автор книги: Юрий Никитин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]
Они ехали еще трое суток. Как назло, степь была ровная, как выструганный стол, ни ручейка, ни речушки. Кони страдали от жажды, солнце все еще жгло, хотя осень уже стряхивала листья на землю.
Владимир, исхудавший и черный от жгучего солнца, вдруг прошептал полопавшимися от жажды губами:
– Олаф, когда-то об этом будут слагать песни.
Олаф, сам красный от солнца и ветра, прорычал зло:
– Если доживем.
– Уже…
– Что – уже?
– Дожили, говорю!
Олаф поднял голову. В воздухе чувствовалась свежесть, доносился негромкий мощный гул. Земля, казалось, чуть подрагивала. А над далеким обрывом торчала едва заметная голая верхушка дерева.
И лишь присмотревшись, Олаф понял, что это не дерево, а мачта корабля. Они добрались до берега моря, на другом берегу которого лежит сказочный Царьград!
Корабль стоял у берега всего полдня и ночь, брали у местных жителей зерно. На зорьке отплыли, но среди ночи Владимир ощутил, как кто-то переступил через спящего викинга, а в слабом свете звезд блеснуло лезвие ножа.
Он ударил обеими ногами. Человек рухнул на Олафа, тот мгновенно проснулся, сгреб незнакомца и тут же для верности сломал руку с ножом.
Тут же, пока схваченного медленно резали ножами и вытягивали кишки, гридень Ярополка, так он назвался, указал еще на двоих. Оказывается, великий князь киевский отряд Варяжко послал наперехват по дороге «из варяг в греки», а им троим на всякий случай велел постеречь до зимы здесь, у моря, куда сходятся корабли. Милостиво прикончили несчастного, спустили за борт без плеска, а потом отыскали тех, зарезали и сбросили за борт.
Утром хозяин корабля дивился внезапному исчезновению троих, но Владимир спросил лишь, заплатили те вперед или нет. Хозяин тут же повеселел. Плату в самом деле взял вперед, а на прокорме сэкономит.
С облегчением вздохнул и Олаф. При одном убитом нашелся весьма увесистый кошель с золотыми монетами. Теперь, пока их беспокоить не будут, надо успеть до Царьграда отоспаться и отъесться.
Владимир хмурился. До Царьграда вряд ли их достанут, но в самом Царьграде не только купцы из Киевской Руси, но и разведчики. Теперь они все – Ярополковы. А в этом мире не всегда бьют в грудь. Все чаще – в спину.
Владимир не страдал от морской качки, а Олаф вовсе был рожден на драккаре. Пока плыли, оба обросли прежним тугим мясом, выглядели уже не странниками, а свирепыми воинами. Олаф от безделья начал затевать с моряками драки. Хозяин начал посматривать на обоих опасливо, облегченно вздохнул и перекрестился, когда вдали показались белоснежные сторожевые башни Золотого Рога.
Владимир не сразу понял, в чем дело, почему в сердце заползла сладкая боль, но когда, заслоняя весь мир, перед ним встало огромное лицо небесной девочки с мудрыми понимающими глазами, он лишь в отчаянии сжал кулаки. Снова приближается к ней, которую в детской гордыне пообещал взять!
Как в беспамятстве он сошел в порту, вместе с толпой купцов прошли через огромные ворота в Новый Рим, Константинополь, он же Царьград. Олаф в восторге вскрикивал, больно тыкал Владимира огромным кулаком:
– Смотри!.. А посмотри на этого!.. А вот еще богаче!
Город был огромен и ошеломляюще богат, но Олаф замечал только воинов. Доспехи и оружие у каждого намного лучше и богаче, чем у него, сына конунга далекой северной страны, а у многих настолько богаче, что он только стискивал зубы, мычал в ярости и зависти.
Владимир на ломаном языке ромеев спрашивал дорогу к дворцу базилевса. Мимо тянулись каменные громады, дома были в пять-шесть поверхов, трудно понять, как туда таскают воду и дрова, кварталы двигались навстречу за кварталами, улицы широкие, вымощенные, к великому удивлению, огромными квадратными плитами серого камня, а для пеших с двух сторон были отделены такими же поставленными на ребра плитами, довольно широкие дорожки. Повозки даже при желании не смогли бы заскочить туда, гуляй без опаски, глазей на скачущих лошадей.
Владимир, хоть и побывал в Царьграде и потому вроде бы навеки очарованный сказочным городом, со странной неохотой рассказывал то, что знал о нем. И все-таки Олаф кое-что узнал.
Когда это был еще не Константинополь, а Визант, здесь, как и везде, христиан бросали на арену львам на съедение, сжигали заживо, рвали на части, сажали в железные клетки и ставили их на медленный огонь. Диоклетиан, раздраженный нелепой борьбой со своими же согражданами-христианами, плюнул и сложил с себя обязанности императора. В расцвете сил ушел заниматься садоводством и выращиванием редких цветов.
Управлять империей он поручил Ликинию и Константину Хлору. Между теми, естественно, вспыхнула война, каждый хотел быть единственным. Близилась решающая битва, Ликиний двинул на поле сражения свои могучие легионы, а Константин в последний момент велел заменить на знаменах римского орла изображением креста. Оказывается, ему приснился сияющий крест, на котором были слова: «Сим победиши!»
Римские легионеры под знаменем орла дрались, как всегда, мужественно и умело, а легионеры со знаменем креста – остервенело и фанатично. Они понесли огромные потери, но победили, буквально забросав противника своими трупами. После чего Константин, сын Константина Хлора, стал единственным императором Рима.
Именно этот Константин отыскал место для новой столицы, сам провел плугом ее границы, и так был основан блистательный город, названный Новым Римом. Правда, в народе город сразу стали называть по имени императора Константинополем.
– А мне казалось, – воскликнул Олаф, – что этим домам и дворцам сотни лет! Если не тысячи.
– Так и есть, – подтвердил Владимир. – Когда Константин построил город, он велел привезти сюда из Рима древнейшую статую волчицы, от которой пошел римский народ, ты увидишь велетскую статую Юноны, а также захваченную в Таренте и привезенную сюда статую Геркулеса… Да что там говорить! Каждый из императоров, а их за пятьсот лет было больше, чем ярлов и даже бондов в твоей стране, украшал столицу новыми статуями, дворцами, тащил сюда памятники и драгоценности, переселял мастеров, художников, поэтов, ты увидишь, сколько здесь театров… Здесь восемь публичных бань, пятьдесят два портика, четыре громадных зала для сената, четырнадцать церквей, где они по-рабски поют хвалу своему богу, и четыре тысячи богатых дворцов… Может быть, теперь больше. А домов простого люда не счесть вовсе!
– Все-то ты знаешь, – пробормотал Олаф ошарашенно. – А сколько здесь… и где они… ну, дома с доступными женщинами? Я слышал, тут нравы свободнее.
– Этих домов не знаю, – признался Владимир.
Олаф обрадовался:
– Эх ты!.. Самое главное не знаешь. А то все: театры, церкви, портики… Сам знаешь, что не пойду проверять. Может, и врешь все. А вот доступные женщины…
Он умолк, поймав на себе насмешливый взгляд Владимира. Спросил подозрительно:
– Ну, что еще не так?
– Олаф! Разве не все женщины мира и так наши?
Владимир заметил, что викинг все чаще посматривает на небо. И удивление в глазах сына конунга растет. Ярко-синее, оно блистало чистотой и свежестью. Воздух был теплым, но не таким теплым, как в бане, в нем чувствовалась чистота и прохлада, а солнце блистало такое чистое, умытое, радостное, что Олаф наконец не выдержал:
– Великий Один!.. А верно, что небо здесь всегда синее?
Владимир горделиво выпятил грудь, словно это он сделал его таким чистым и радостным:
– Если и случается дождь, то солнце вот так же жарит. Слепой дождь, говорят. Дурачье! Как раз зрячий, ежели солнце смотрит… Здесь туча такая же редкость, как в ваших краях – солнце.
Олаф в восторге ударил кулаком по боку:
– Сказочная страна! Ромеи должны быть великими воинами, чтобы ее удерживать.
– Были, – сказал Владимир.
– Что? А теперь?
– В теплых краях все жиреют, а руки перестают удерживать мечи. То же стряслось и с ромеями. Так говорят волхвы, так говорят наши воеводы.
Олаф насторожился:
– Почему никто не захватит эти земли?
Владимир ответил после паузы:
– Захватят.
Олаф насторожился:
– Не ты ли мечтаешь?
Начальник дворцовой стражи внимательным взглядом окинул двух прибывших новичков. Сразу видно, с севера. Там народ крупнее, выше ростом, тяжелее, а в лицах дикость и свирепость, свойственная людям окраин мира, где сама жизнь восходит на крови и насилии. Оба с непокрытой головой, но в добротных кольчугах с нашитыми полосками железа. Все на обоих сидит притерто, как собственная кожа. У черноволосого, похожего на грека, из-за плеча торчит лук и колчан со стрелами, а мечи у обоих по варварскому обычаю на перевязи за спиной. Да и нельзя такие исполинские мечи носить на поясах, как принято здесь. У черноволосого из-за спины вообще выглядывают рукояти сразу двух мечей.
– Меня зовут Рикмед, – сказал он медленно, – я начальник дворцовой охраны. А вы двое, носящие мечи… Но кто сказал, что умеете ими пользоваться?
Они переглянулись, Владимир сказал медленно:
– Это верно… Они уже не скажут.
Олаф понял, оскалил зубы в злой усмешке:
– Даже не хрюкнут.
– Отхрюкались, – закончил Владимир. – Все, кто хотел проверить.
А Олаф набычился, предложил с надменностью, достойной самого конунга, захватившего Рим:
– Достойный Рикмед, выставь против нас четверых своих воинов. Возможно, они успеют это сказать… прежде чем отхрюкаются… то бишь их смелые души отлетят к своим богам.
– Бог един, – ответил Рикмед сурово, но достаточно безразлично. Он ощупывал их глазами. У золотоволосого правая рука толще от постоянных упражнений с мечом, ноги сухие, но в тугих жилах, а у черноволосого обе руки одинаково жилистые, сухие, перевитые желтыми жилами и синими венами. Он спросил неожиданно: – Левша?
– Оберукий, – ответил Владимир лаконично.
– Что? А, мастер двух мечей… Ну, это не пригодится. Здесь воюют в строю. Идите во двор, там посмотрят мастера по фехтованию. А уже там определят куда: на охрану конюшен или же пойдете подметать двор перед отхожим местом.
Во внутреннем дворике пахло потом, в углах лежали разбитые в щепы щиты. Явился прихрамывающий воин, с проседью, весь со вздутым постоянными упражнениями мясом, даже в лице ни капли мяса – только обтянутые грубой кожей и перевитые жилами кости черепа.
Его взгляд был оценивающим.
– Варвары Севера… Гм, единственное, что у вас есть стоящее, – это мечи… Здесь такие ковать не умеют. Или не хотят. Владеете только мечами?
– Еще топором, – сказал Олаф, – копьем, дротиком, палицей, клевцом, шестопером.
– На коне ездишь?
Олаф стиснул зубы, сдерживая гнев:
– Разве я похож на степняка? Но я умею все, что умеет печенег.
– Понятно, гордый сын моря… Герой драккаров. А ты, черноволосый? Как зовут?
– Владимир.
– Владимир… У нас в гвардии уже есть два Владимира, по одному Вольдемару, Вольдмару, Володимеру… Чем владеешь?
– Всем, – ответил Владимир честно, – что есть в моей стране. А из лука бью на лету скворца.
– Ну, если пройдешь в палатины, то лук придется оставить. Им не владеет даже охлос. Берите мечи, сейчас узнаем, чего стоите…
Их провели на задний двор, где поместился бы тинг всей Свеонии, а еще остались бы места для женщин, детей и траллов. Место казалось вырубленным из сплошной скалы, настолько плотно были подогнаны плиты под ногами, а стены – без единой щелочки. Серые плиты с красными прожилками, выглядели зловеще, словно туда навеки впиталась пролитая кровь. Да и на стенах пламенели такие же пятна и потеки.
В дальнем углу упражнялись трое, вдвоем наступали на одного. Тот защищался вяло, но двоим так и не удавалось прижать его к стене. Рикмед крикнул:
– Вепрь!.. Проснись и иди сюда!
Воин, которого теснили, отпихнул щитом двоих, те с облегчением опустили мечи, развернулся к Рикмеду. Был он высок и тяжел, доспехи на нем сидели плотно, а когда он снял шлем с приклепанной к нему железной личиной с изображением лютого вепря, защищающей лицо, Владимир зябко передернул плечами. Лучше бы не снимал! Человечий лик воина был ужаснее того, что на личине.
Олаф хмыкнул, когда Вепрь приблизился к ним небрежной походкой бывалого воина. Тот глядел покровительственно, глаза были маленькие, тяжелые надбровные дуги выступали как каменные глыбы, глазки выглядывали едва-едва, но сверкали зло, как кусочки слюды.
– Проверь этих двух, – велел Рикмед. – Выглядят неплохо, но узнай, зачем носят мечи.
Вепрь ухмыльнулся:
– Я готов. Доставайте железки, дети, пойдемте в тот угол.
Олаф шагнул следом, но Владимир придержал, пошел первым. Олаф стиснул зубы. Хольмградец прав, лучше провериться первым тому, кто уже был здесь, кто умеет и говорить и драться по-ромейски. А он пока присмотрится, как этот ветеран бьется…
– Один меч оставь, – велел Вепрь.
– Разве ты не хотел меня проверить?
– Воины все должны быть одинаковыми, – проревел Вепрь, но в его грубом голосе Владимир уловил одобрение. – Как камни в стене дворца!
Владимир снял перевязь со вторым мечом. Олаф с готовностью подхватил, насмешливо скалил зубы. Не боится ли мастер по фехтованию?
Встав ближе к стене, Вепрь и хольмградец обнажили мечи. Некоторое время смотрели друг на друга, затем Вепрь сделал приглашающее движение. Хольмградец сделал выпад, Вепрь приподнял щит, хольмградец полоснул мечом ниже, но меч Вепря был уже там. Улыбка его стала шире. Хольмградец, ничуть не обескураженный, завертел мечом, обрушивая град ударов на щит, на меч, легко двигался из стороны в сторону. Вепрь так же легко отражал, затем медленно пошел на хольмградца. Тот отступал, осыпая частыми ударами ромея. Вепрь бил мечом не часто, но удары были быстрыми и точными.
Олаф стискивал кулаки, двигался всем телом, повторяя движения друга. Владимир умело отражал удары, отступал, подставлял то щит, то парировал мечом, глаза его оставались холодными и спокойными.
Внезапно Вепрь опустил меч:
– Довольно!.. Где ты учился нашей манере боя?
– В наше племя вернулся один из ваших краев, – объяснил Владимир. Он даже не запыхался, голос звучал ровно. – Он любил рассказывать о здешних чудесах, а я вызнавал приемы боя.
Вепрь кивнул, удовлетворенный:
– Да, ты поступил правильно. Лучшие фехтовальщики мира собраны здесь, в Константинополе. А ты, викинг?
Олаф сказал хмуро:
– Меня ромеи не учили… Но пока мы пробирались сюда, а дорога была долгая, я учился этим приемам боя у своего друга. Видят боги, они нам пригодились не раз!
Вепрь хмыкнул, глаза его оценивающе оглядели могучую фигуру викинга, знакомую здесь по мраморным статуям Аполлона и Арея:
– Верю. Но если ты чему-то научился у этого… как тебя звать?
– Олаф. А его – Вольдемар.
– Вольдемар, ты хорош с мечом. Я рекомендую тебя в личную охрану базилевса… Нет, пока что во внешнюю охрану дворца. А твоего друга все же проверим.
Олаф встал в боевую стойку, все время напоминая себе, что надо драться хладнокровно, не впадать в священную ярость воина, столь чтимую в его племени и среди соседних германских народов. А здесь ценят больше умение, чем отвагу и удаль…
Он отражал удары, делал выпады сам, Вепрь теснил его, обрушивал град ударов, никогда Олафу еще не приходилось встречать такого умелого и беспощадного воина, если не считать Вольдемара, но с некоторым удивлением и даже испугом видел, что все же выдерживает натиск и по-ромейски: умело и без ярости.
Наконец Вепрь опустил меч. Лицо покрылось капельками пота, а голос чуть колебался:
– Рикмед!.. И этот хорош.
– Советуешь взять обоих?
– Да. Оружием владеют отменно, а остальное – твое дело.
Рикмед оглядел обоих пристально:
– Если помыть, почистить и одеть, то выглядеть будут терпимо. Сам знаешь, для дворца отбирают самых рослых и с красивыми лицами.
Вепрь захохотал:
– Верно, нам с тобой на женскую половину не попасть!
В дворцовых покоях их встретил немолодой сановник. Был он хмур, одет богато, глаза смотрели из-под припухших век придирчиво.
– Меня зовут Терибул. Когда-либо бывали в Константинополе?
– Нет, – ответил Владимир, опередив Олафа.
– Добро. Рикмед сказал, что вы умелые бойцы. А мне нужны новые этериоты. Это большая честь даже для высокорожденных! А для варваров вроде вас… Этериоты носят доспехи получше, чем короли в ваших землях… если у вас там есть короли. И жалованье у них в сорок раз выше, чем у акритов. Хотя акриты постоянно рискуют головой!
В глазах варваров мелькнула радость, но держатся достойно, ни один мускул не дрогнул на суровых, будто вытесанных из плотного дуба лицах. Терибул закончил:
– Идите вниз. Вам выдадут оружие, одежду. Ваши новые друзья объяснят, как держаться во дворце.
– Но у нас есть оружие! – возразил Олаф.
Сановник поморщился:
– Лучше продайте. Все равно ни носить его, ни пользоваться не придется. Все этериоты носят одинаковые доспехи, оружие, одежду. Когда получите доспехи у нашего оружейника, на свои смотреть не захочется.
Он ударил в гонг. Появился молодой воин, одетый настолько пышно и богато, что Владимира передернуло. На лице Олафа отразилось откровенное презрение.
Терибул усмехнулся. Похоже, он понимал варваров, и Олаф, быстрый в смене чувств, сразу ощутил к нему симпатию.
– Голон обучит церемониалу, – сказал Терибул. – Вас берут не простыми воинами. Этериоты вхожи во дворец божественного базилевса!
Он отпустил их движением руки. Когда шли за разряженным Голоном, Олаф спросил недоумевающе:
– Вот так сразу? Прямо в императорский дворец? Неужто у них так своих людей не хватает?
Владимир скалил зубы. Легкость, с какой их взяли так высоко, потрясла даже его. Хотя уже знал, что своим здесь как раз доверяют меньше всего. Свои могут предать, продать, у них здесь родня, семьи, земли, свои интересы, а варвары даже языка ромейского не знают. Будут поневоле преданы базилевсу до конца, ибо с его падением умрут тоже. Разве не потому и он, Владимир, будучи новгородским князем, набирал в охрану и даже в дружину безродных изгоев?
Царедворец едва не подпрыгивал, только бы казаться выше ростом. Любой ромей чувствует недоброжелательство к рослым варварам, да и не только варварам, и когда на лбу Голона собрались морщинки, Владимир ощутил какую-то каверзу. Царедворец на ломаном языке северян, понятном жителям Гипербореи, спросил неожиданно:
– Эй, золотоволосый! У тебя ноги волосатые?
Олаф подумал, ответил в затруднении:
– Вроде бы да… А что?
– Так и запишем, – сказал Голон невозмутимо, но в голосе звучало явное злорадство. – Теплую обувь на зиму не выдавать.
Глава 29Анна сразу обратила внимание, что в палатийской гвардии появилось двое новых. Оба северяне, только там вымахивают, как дубы на просторе, такие рослые и широкие в плечах: один золотоволосый и с синими как небо глазами, другой с черными как смоль волосами, чернобровый, смуглолицый. Он был как свернутая в жгут молния, от него исходило ощущение опасности. Она видела его только мельком, но стоило ей закрыть глаза, как перед мысленным взором вставало его лицо, в котором никто, кроме нее, не видел сдержанной ярости.
Елена, бессменная подруга с детских лет, толкнула в бок:
– Тебя что-то тревожит?
– Ты заметила двух новых этериотов?
– Еще бы! Такие красивые мужчины нечасто встречаются даже здесь.
Анна сказала, чувствуя, как при этих словах часто-часто застучало сердце:
– Один мне кажется знакомым. Очень давно, лет десять назад… он уже был здесь.
Елена ахнула:
– И ты такое помнишь?
– Ну… случай был особый. Он единственный, кто отказался опуститься передо мною на колени.
Елена засмеялась:
– О, такое да забыть дочери базилевса!.. К тому же – порфиророжденной! Нет-нет, я не говорю, что ты злопамятная. Если хочешь знать, я тоже его запомнила. Только у того волосы были чуть светлее. Темно-каштановые!
Анна сказала нерешительно:
– Волосы со временем темнеют. Это он, я уверена. Только уж очень большое совпадение…
Глаза Елены лукаво блеснули.
– Совпадение? Может быть, он как раз и прибыл, чтобы стать на колени? Говорят, на Севере все тугодумы. Это у них от холода. Надумал только сейчас. Давай вечером выберем время, пройдем мимо. Я найду повод, если хочешь.
– Хочу!
Повод нашелся только через два дня. Те двое новых этериотов пока не были вхожи во внутренние покои, несли стражу снаружи. А при огромности дворца для Анны и Елены это значило пуститься в долгое путешествие.
К тому же приходилось делать вид, что просто прогуливаются вблизи дворца, подставляют лицо солнцу. Елена держалась беспечно, в то время как Анна никогда еще не чувствовала себя такой скованной. Выйти на прогулку только для того, чтобы посмотреть на нового стража? Да сколько их охраняет дворец? Лучшие из лучших, самые отважные, умелые и статные, ибо в стражу отбирают с красивыми лицами и телами!
Он стоял у одного из многих входов – высокий, красивый, с бритой головой, откуда свисал черный до синевы чуб. В левом ухе блистала серьга с красным камнем. В остальном он не отличался от других этериотов ни дорогими доспехами, ни ростом, ни шириной плеч.
А Владимир, едва заметив, как отворилась бесшумно и легко дверь, выпрямил спину и стиснул рукоять меча. Сердце сбилось с ритма: в приторный запах благовоний ворвался неуловимо тонкий свежий аромат. Он не знал, был ли это аромат цветов или чего-то еще, но все чувства уже узнали, сердце застучало чаще. Всего однажды он слышал этот запах… Но как он мог тогда его учуять, находясь за десяток шагов, окруженный потными солдатами?
Она вышла все такая же чистая и неземная, только теперь ей было лет пятнадцать, если не больше, она превратилась из семилетней девочки в рослую девушку, но лицо почти не изменилось, осталось чистым и открытым, разве что чуть удлинилось. Большие понимающие глаза скользнули по Олафу и остановились на Владимире.
– Как зовут тебя, этериот?
Голос ее, чистый и нежный, прозвучал в его ушах музыкой, но Владимир успел заметить в нем и смущение, и властность, и легкую насмешку над ним и собой, что вдруг решила заговорить с простым дворцовым воином.
– Вла… – прохрипел он внезапно перехваченным горлом, – Владимир…
– Ты откуда, Владимир?
Она стояла перед ним смущенная, на щеках выступил румянец. Ее подруга быстро зыркала по сторонам черными глазами, она была веселая и бойкая, как лисичка.
– Я прибыл из далекой северной страны… принцесса, – ответил он, с трудом совладав с голосом.
– Да-да, северной, – повторила она, – а… что ты ищешь здесь?
Ее подруга оторвалась наконец от созерцания великолепного Олафа, подсказала игривым голоском:
– Как все мужественные воины Севера!.. Чести и славы. А заодно – денег.
Анна смотрела в лицо Владимира:
– Это верно?
Он знал, что нельзя ему отвечать так, но с губ сорвалось само собой, как уже случилось в прошлый раз:
– Нет. Я прибыл… потому что хотел видеть тебя.
Румянец на щеках Анны стал ярче. Но она не отвела взгляд, и Владимир внезапно понял, что она именно этого ответа и ждала. Неужто она узнала в нем того запуганного и озверевшего подростка, который с мечом и ножом готовился защищать себя от ее телохранителей?
– Зачем? – спросила она тихо.
– Не знаю, – ответил он так же тихо. – Что-то сильнее меня… толкнуло. Взяло и повело. Но зато теперь я дышу с тобой одним воздухом, хожу по тому же камню. И я чувствую себя на небесах!
Подруга Анны слушала раскрыв рот. Олаф округлил глаза, в них был восторг. Друг говорит так, будто умелый скальд нанизывает слова песни о любви. И в самом деле, сердце бьется чаще, грудь наполняется сладкой печалью, а в глазах щиплют слезы.
За поворотом глухо застучали подошвы. Появились двое палатинов, ведомые начальником охраны этого крыла. Ровным шагом приблизились, остановились, как железные статуи, перед Олафом и Владимиром. Те отступили, освобождая места, отсалютовали.
Анна сказала с повелительной ноткой:
– Теперь вы свободны? Прекрасно. Проводите нас до фонтана.
А ее подруга сказала томным голосом:
– А то нам нельзя без охраны… Мы ж такие нежные, лакомые, спелые…
Голосок ее был звонким, как колокольчик. Владимир дышал тяжело, будто тащил на гору воз сена. Олаф подмигнул за их прямыми спинами, поднял большой палец кверху в жесте гладиатора-победителя… Он уже плотоядно присматривался к подруге принцессы. Она строила ему глазки, кокетничала, показывала язык и тут же напускала на себя строгий и даже надменный вид. По Олафу видно было, что ему все как с гуся вода, уже знает женские штучки знатных ромеек. Пусть даже пока по рассказам более бывалых этериотов.
Миновав два зала, они вышли в летний сад. Владимир и Олаф с каменными лицами следовали за девушками, встречные сановники тем кланялись, что-то восклицали, осыпали лестью. Владимир заметил цепкие взгляды, которыми ощупывали его люди дворца. Здесь не остаются незамеченными даже такие знаки внимания.
– Ты славянин? – спросила Анна на ходу.
Она чуть повернула голову, рассматривая его юное, но уже такое суровое лицо. Его темные глаза смотрели вперед, избегая взгляда. Лицо неподвижно, но Анна ощутила в нем намного больше напряжения, чем должно быть при встрече стража с дочерью базилевса. Напряжения и какой-то странной боли.
– Я – русич.
Голос его сильный, но сдавленный, словно молодой этериот накрепко зажал себя в кулаке. Ее опалило волной тепла. В голосе стража жара больше, чем в лаве огнедышащего Везувия. Она почувствовала, как тяжелая кровь прилила к щекам, растеклась по лицу, опустилась на шею, белизну которой придворные льстецы сравнивали с мрамором.
Из увитой виноградом беседки выходили сановники, склонялись в поклонах. Анна милостиво наклоняла голову, в это время чувствуя на себе горящий взгляд молодого варвара из северной страны. Елена чему-то хихикнула, и Анна, ощутив взгляды придворных, заставила непослушные ноги двигаться быстрее.
Фонтан с легким мелодичным свистом разбрасывал серебристые струи. Мельчайшая водяная пыль висела в воздухе, ее несло невесомым облачком наискось через сад. Листья блестели, усеянные жемчужинками влаги. Разгоряченное лицо с жадностью приняло мелкие капельки. Анна наконец-то перевела дыхание, робко скосила глаза.
Елена чуть приотстала и вовсю весело щебетала, а могучий золотоволосый воин, забыла его имя, отвечал густым сильным голосом. Зато этериот с черными бровями, почти сросшимися на переносице, шел молча, с неподвижным лицом и устремленным вдаль взором.
– Все, – донесся голосок Елены, внезапно ставший строгим. – Мы у фонтана! Можете идти.
Анна хотела возразить, но подруга незаметно ткнула ее локтем, указала глазами. В дальнем конце аллеи показалась пурпурная мантия. Ее царственный брат Василий в сопровождении придворных вышел на прогулку.
– Да, – сказала Анна милостиво, ее голос даже не дрогнул, чему удивилась сама, – мы вас отпускаем.
Елена подхватила ее под руку, увлекая навстречу базилевсу, крикнула через плечо задорно:
– Не упивайтесь как хрюшки! Завтра вам тоже придется охранять нашу невинность!
Владимир не нашелся что ответить, а Олаф сказал очень встревоженным и одновременно намекающим голосом:
– Вы уж постарайтесь ее сохранить до завтра!
Но завтра не удалось ни увидеться, ни поговорить. Остаток дня Анна жила ожиданием, однако следующие дни на том месте сменялись другие этериоты. Пришлось подавить досаду, ждать еще почти неделю.
Когда он появился снова, теперь уже в длинном коридоре, сам похожий на одну из статуй древних богов Эллады, Анна ощутила, как опять жаркая кровь прилила к щекам. Она долго выжидала за портьерой, выравнивала дыхание, придавала себе надменный и безучастный вид.
Он стоял такой же мужественный и собранный, словно скрученная в тугой узел черная молния. Анне стоило большого труда пройти мимо, затем, словно только заметив его и вспомнив что-то, остановилась, наморщила лобик:
– А, это ты, славянин…
Голос его был чересчур ровным.
– Я не славянин, я русич… но если дочь базилевса изволит, то я стану хоть чертом.
Она чуть улыбнулась:
– И погубишь свою бессмертную душу?
Его темные глаза смотрели на нее по-варварски алчно.
– По твоему слову – да.
Она поняла, что он не шутит и не льстит, это испугало. Он смотрел на нее с мрачным восторгом. Его темные глаза, как два лесных озера, манили погрузиться в их таинственную глубину.
– Да-да, припоминаю, – сказала она поспешно. – Твое отечество где-то на севере… Там викинги, драккары… верно?
Легкая улыбка тронула его резко очерченные губы.
– По Днепру. Там славянские земли… были, а теперь они наши, русские. И сами славяне – данники русов.
Она с непониманием смотрела в его гордое мужественное лицо. Потом медленно наклонила голову. Голос ее был ровным, словно разговаривала с историком:
– Германское племя франков вторглось в Галлию, покорило ее, и теперь Галлию называют Францией… Другое германское племя англов захватило Британию, и теперь ее все чаще именуют Англией. У вас тоже так, да?
Он кивнул. Голос его был таким же ровным, чересчур ровным:
– Если древний мир хочет еще жить, он должен давать отростки. Наш народ устремлен к будущему. Да и зачем оглядываться? Наши вожди вели племя через леса и пустыни, степи и горы, в памяти волхвов сохранились предания о дивных странах и странных зверях. Но племя, посидев на месте, снималось и уходило снова и снова, влекомое смутной мечтой о несбыточном.
– Несбыточном?
– Моему народу нужна была свежая трава для наших коней и будущее для наших детей. Но русы – потомки богов, у нас осталась тоска по потерянному раю. Потому уходили с хороших земель даже без видимой причины. Мой прадед, он был великим героем, привел русов в эти славянские земли!..
Он чувствовал, что говорит не то. Перед ним нежнейшая девушка, столь чистая и светлая, что лишь по недосмотру богов попала на землю, ей место только в вирие, но если спрашивает, то он будет отвечать и отвечать, только бы удержать ее еще хоть на миг.
Анна не могла оторвать взор от его мужественного лица. Варвар красив, как титан, которые в древние времена сражались с олимпийскими богами. И нетрудно поверить, что в нем течет кровь богов. В нем и сейчас под внешней невозмутимостью кипит неистовство, свойственное лишь молодым и сильным народам. От него веет жаром, иначе почему ей так трудно дышать?
Она перехватила взгляд одного евнуха, другого, кивнула милостиво:
– Мне понравился твой рассказ. Благодарю!
Его черные, как терн, глаза ощутимо жгли ей спину. Тяжелое тепло начало разливаться от лопаток и пошло опускаться ниже, а ноги стали ватными и едва двигались.
По дороге свернула, отыскала библиотеку. Два историка услужливо бросились подбирать ей книги, она отослала их прочь. Ужаснулась, вдруг заметят ее повышенный интерес к северным границам империи, к племенам славянским?
Больше всего записей про славянский мир, естественно, было о Болгарии. Империя вела с ней тяжелую войну. Раньше на тех землях жили славянские племена, империя с ними была в мирных отношениях, покупала зерно, шкуры, мед. Но однажды с Волги явился конный народ кочевников-тюрков, именуемых болгарами. Вел их хан Аспарух. Они вторглись в южные славянские земли, покорили жителей, основали свое царство, названное Болгарией. Злые и воинственные, на конях ели и спали, они тут же начали совершать набеги на границы империи. Та ответила сокрушительными ударами, тогда болгаре применили новую тактику. Из покоренных славян они создали многочисленное пешее войско, сами не слезали с коней, и война приняла затяжной характер. Болгаре – смуглокожие и черноглазые – резко отличались от белокожих и золотоволосых славян с их голубыми глазами, но в постоянных битвах и общих тревогах все перемешалось, и вот в Болгарии, как отмечают все посольства, уже нет покоренных и покорителей… И нет болгар и славян, все именуют себя по имени победителей болгарами.
