Текст книги "Князь Рус"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 7

Степь ширилась, стена леса влево отступала, пока не превратилась в чернеющую полоску. Справа одно время вовсе пропала, затем появилась, но почти не приближалась. От леса остались одинокие рощи, небольшие гаи, а чаще всего деревья отступили в балки, там теснились, сцепились ветвями. Там под их кронами не высыхают ручьи, а ключевая вода неслыханной чистоты.

В голубом небе плавают, растопырив крылья, ястребы, кобчики, высматривая мышей и мелких птиц, важные дрофы бродят неспешно, им лес не позволит бегать и суетиться, как мелочь.

Повозки начали останавливаться, и Рус поскакал туда во весь опор. Там слышался рев, треск, волы и кони ускорили бег, неслись со всех ног. Но он сам, иссохший от зноя, ощутил разлитый в воздухе восхитительный запах воды раньше, чем увидел маленькую речушку. Даже не речушка, а большой ручеек, что неожиданно вынырнул из-за деревьев, едва не свел с ума скот, что уловил аромат воды раньше людей, рвался в ту сторону, несмотря на плети и удары, а упряжные волы, привыкшие к ударам плетей, попросту ускорили бег и неслись, растряхивая повозки, пока не вбежали в воду по брюхо.

Оставив разбитые и поломанные повозки на берегу, люди тоже со всех ног вбегали в воду, жадно и много пили, плескались, орали от счастья дурными голосами.

Чех подъехал, посмотрел с коня, буркнул, как будто ничего не случилось:

– Привал до утра.

Лех посмотрел на небо:

– Солнце еще высоко!

– Взгляни на повозки, – посоветовал Чех.

Дюжина вверх колесами, у иных колеса отлетели вовсе. Постромки спутались, а ветхие – порвались. Да и те, которые выглядят целыми, не пройдут далеко, если сейчас не укрепить, не подправить, не заменить ту или другую часть. Кузнецы уже вытаскивали походные горны, их молодые помощники с завистью смотрели на плескающихся в реке.

– Может быть, – определил Чех, – даже за ночь не успеем. Пусть скот отдохнет сутки.

– А люди? – спросил Лех.

Чех буркнул как само собой разумеющееся:

– Люди не скот, нам отдыхать некогда.

Гойтосир, что ревностно находился возле князя, добавил наставительно:

– Кто отдыхает меньше, тот и запрягает того, кто отдыхает больше. Так заведено богами!

Лех поморщился, от умных речей всегда почему-то дурно, соскочил на землю:

– Эй, Рус!

Рус ерзал на коне, разрываясь между почтением и послушанием, Чех и Гойтосир – оба знающие, и детским желанием заорать дурным голосом и ринуться вместе с конем в воду.

– Ну?

– Заедем чуть выше, а то эти дурни ил подняли уже не со дна, а уж и не знаю откуда.

Не дожидаясь ответа, Лех пустил красного коня вдоль берега вверх по течению, а потом с гиком и свистом влетел в светло-голубую воду, где отражались оранжевые облака, с двух сторон с плеском встали стены хрустальных брызг до небес, и слышно было, как счастливо орал золотой всадник на пурпурном коне, а конь визжал и радостно молотил копытами, не переставая поднимать брызги.

Рус едва удержался от страстной жажды помчаться следом. Замедленно, будто сдвигал гору, повернулся к повозке, на которой ехала его женщина со странным именем:

– Я приду… чуть позже.

Чех усмехнулся краешком губ, тронул коня. Они вошли в воду тоже выше по течению, князю так и надлежит, там Чех соскользнул в воду, напился вдоволь, потом быстро расседлал коня и начал его мыть. Рус пустил Ракшаса к повозкам, оттуда уже выскакивали женщины и дети, с визгом бежали к воде.

Заринка откинула полог навстречу:

– Что стряслось?

– Река, – сказал Рус счастливо. – Не проспи, поросенок… Где Ис?

Из-за полога пахнуло ее запахом, сердце радостно затрепетало. Он умел вычленить аромат ее тела из сотен самых разных запахов, но сейчас запах сказал, что она покинула повозку уже давно.

– Да вон же она, – ответила Заринка насмешливо. – Она сюда только на ночь приходит. Да и то, если бы ты не являлся…

Она хихикнула намекающе, выпрыгнула и унеслась к воде. Вдоль длинной колонны подвод, что все тянулись и тянулись из пыльного облака, выметнулся всадник на оранжевом коне, быстром и горячем. Ис скакала уже уверенно, обеими руками держась за узду, чуть приподнявшись в стременах.

Волосы ее были на лбу перехвачены золотым обручем, так настоял Рус, а сзади она умело заплела косу, толстую, как змея, черную и блистающую крохотными искорками. Лицо разрумянилось, глаза смеялись.

– Река?

В ее словах остался сильный привкус чужого языка, что заставляло прислушиваться к ней больше, а душа Руса едва не выпрыгивала через уши, когда слышал ее странноватую речь, и почему-то самому хотелось говорить вот так странно, мило изменяя звуки.

Он протянул ей руку, сам удивляясь, зачем это делает, но Ис приняла как должное: соскочила на землю, легко опершись на его ладонь, и это простое движение наполнило его таким восторгом, что едва не завопил на всю вселенную.

– Смоем пыль и грязь, – предложил он. – Я уже забыл, какого цвета кожа у тебя на самом деле.

– На себя посмотри!

Он подхватил ее на руки, мощно и сильно швырнул едва ли не на середину реки. Испуганный вопль пронесся над водой, затем был могучий плеск, брызги взметнулись во все стороны, похожие на внезапно выросший среди реки диковинный цветок с прозрачными лепестками и высоким столбиком в середке. Ис скрылась под водой, и только тогда он вдруг подумал, что она, может, не умеет плавать.

Он сам не думал, что с берега можно так быстро оказаться на середине реки. Ис, барахтаясь, поднималась наверх, как вдруг ее ухватили страшные руки, вздернули грубо и свирепо вверх, пробив поверхность реки, как стену враждебной крепости. Она закашлялась, ослепленная солнцем. В ее расширенных глазах был ужас.

– Что ты хочешь… со мной сделать?

Он расхохотался, его руки опустили ее в воду, но теперь она чувствовала горячее тепло огромных ладоней, даже когда он не касался ее тела. Его руки все время были рядом. Она плескалась, смывала пот и грязь и все время ощущала себя в кольце его могучих рук, и от этого кровь приливала к низу живота, ноги становились слабыми, а руки двигались все медленнее и медленнее.

– Не надо здесь, – шепнула она. – Прошу…

– Не могу, – ответил он сквозь зубы. – Это сильнее меня.

Он подхватил ее на руки, сам оставаясь по шею в воде. Ис тихонько вскрикнула, тело Руса напряглось, и без того твердое, как из дуба, она послушно раскрылась навстречу, варвары не терпят сопротивления, охнула и задержала дыхание. Его широкие ладони сдавили ее крепко и плотно, как игрушку, горячая боль внутри прошла, сменившись странным чувством, которое она раньше не испытывала… а теперь ощущала все чаще.

Его лицо напряглось, он закрыл глаза, откинул голову, жилы натянулись туго, чуть ли не звенели, стиснул еще сильнее, она вскрикнула, он что-то сказал сквозь стиснутые зубы, пальцы на ее бедрах чуть ослабели, но она знала, что темные следы останутся надолго.

В сторонке слышались крики, плеск, конское ржание. Ис еще продолжала висеть как на дереве, чувствуя горячее сильное тело, впервые не стремясь с облегчением отодвинуться, ее руки обнимали его за шею, их глаза встретились, и она долго смотрела в его лицо, вся отдавшись новому странному чувству покоя, защищенности. Так она не чувствовала себя даже в своем родном племени, в своей семье.

Рус чувствовал, как ее тело вздрогнуло. Ис торопливо отодвинулась, опустила ноги. Когда коснулась дна, вода плеснула ей в лицо, она раскашлялась, он вытащил ее повыше, где воды было до пояса.

– Что-то случилось?

Голос его был полон страха. Она слабо улыбнулась, мокрое лицо блестело, но глаза щипало, и когда на губах ощутила соленое, то поняла, что беззвучно плачет.

– Нет, ничего…

– Но я же чувствую!

– Рус, мне вдруг показалось, что я предаю себя. Нет, не старайся понять. В каждом племени свои понятия. Но я… в самом деле принадлежу тебе. Не только потому, что ты меня взял! Еще и потому, что я сама так хочу…

Его глаза вспыхнули, как два солнца. Ис вздрогнула: неужто и она для него так много значит? Взволнованная, отвела взор, словно искала, за что зацепиться, в трех шагах ниже по течению в воду вошел и шумно плескался могучий немолодой гигант, в его волосах уже проглядывала седина, но глаза оставались настолько пронзительно-синими, что Ис всякий раз брала оторопь, когда встречалась взглядом.

– Бугай, – прошептала она. – Как он страшен!

– Он хороший, – возразил Рус немедленно. Ис ощутила, как под ее пальцами напряглись его мышцы, будто готовился защищать Бугая даже силой. – Он… чист и великодушен сердцем!

Ее плечи передернулись, вспомнила окровавленный рот гиганта, когда с довольным ревом пожирал еще трепещущую печень врага.

– Это чудовище?

– Ис, – сказал Рус страстно, – он мог бы остаться, жить в богатстве и достатке. Да он и жил в богатстве! Он, если еще не знаешь, мой двоюродный дядя. Двоюродный брат тцара. Но когда нам велено было уйти в изгнание, он сказал при всех, что это нехорошо. И недостойно такого великого тцара, как Пан.

Ис слушала затаив дыхание. Мелкие волны плескали им в бока, а между ними вода стремилась проскользнуть как можно быстрее, чувствуя, что так делать нельзя. Мир скифов дик, странен, подумалось невольно, но подчинен каким-то законам. А самые важные законы те, что внутри человека, а не вне.

– И твой отец его не наказал?

– Покарав одного, получил бы сто новых противников. Он обратил все в шутку, предложил Бугаю выпить, позвал на охоту… Но когда пришел час покидать родной кров, мы увидели, как из ворот своего дворца выехал на огромном коне всадник в доспехах простого воина. Он не смог объяснить, почему так сделал, но зачем простые слова, если в нас просыпаются боги?

– Боги?

– Ну да, – сказал он гордо. – Наш прародитель, верховный бог Род, создал из глины зверей, но когда лепил нас, людей, то смешал глину со своей кровью. С той поры когда поступаем особенно достойно, красиво – это в нас пробуждается кровь Рода. Волхвы говорят, что когда живем красиво, то становимся с богами вровень.

Она покосилась на звероватого воина. Нерасседланный конь Бугая, чем-то похожий на хозяина, стоял по колени в воде, неспешно и брезгливо отцеживал воду через оттопыренную нижнюю губу. Потертое седло украшено кожей, содранной с врагов, а длинными волосами жертв покрыт круп, заботливо предохраняя от зноя и оводов. Бугай довольно взревывал, плескал воду на свою волосатую грудь, похожую на грудь дикого зверя. Если он вровень с богами, то страшно представить, какие у скифов боги.

– Это теперь и мой мир, – прошептала она.

Рус подхватил ее на руки, мокрая одежда облепила ее тело плотно, вода текла в три ручья, бегом и с хохотом вынес на берег.

Еще через неделю земля пошла волнами. То и дело поднимались холмы, холмики, а еще через неделю земля вовсе отвердела, из нее торчали старые камни, белые, изъеденные ветром.

Дозор вернулся с рассказом о высоких горах, что лежат впереди. Правда, видна старая дорога, словно в древности великаны пробили, а потом забросили или вымерли. Чех колебался, собрался малый совет, решили ехать вдоль горной цепи, а наверх не забираться.

Ночами пасли коней, давали отдых скоту, а сами чинили повозки, латали одежонку, обувь. Женщины варили в котлах скудную добычу охотников. Иногда удавалось заполевать и крупную дичь. Били ящериц, вытаскивали из нор сусликов, ховрахов, не брезговали полевками. Искусные охотники били на лету уток и всякую птицу, что неосторожно пролетала вблизи, но когда совсем близко проходили стада туров, табуны диких коней, когда в полуверсте замечали, как огромное стадо свиней лакомится желудями, то усталые кони отказывались свернуть в сторону, и люди понимали их, не понуждали, берегли. Рус то и дело видел, как всадники, покинув седла, ведут коней в поводу, дают отдых.

Потом справа приблизились горы. От них веяло несокрушимой властью, тяжестью, угрюмым спокойствием, и, когда повозки пошли совсем близь коричневой с прожилками стены гранита, людям стало вовсе неуютно и тревожно.

Укрывшись, давали отдых верным коням. От них зависит и победа, и сама жизнь. Если потничек загнется или от одного попадания камешка или ветки, что в бешеной скачке взлетают выше головы! – поранишь спину. Подпругу надо затягивать в меру, иначе конь выбьется из сил быстро, а когда слезешь с него, то сразу же надо проверить, не поранены ли ноги, копыта.

Глава 8

Чех ехал во главе основного отряда. Он знал, далеко впереди за пределами видимости шныряет небольшой дозор на легких конях, хвост беглецов прикрывают тяжеловооруженные дружинники, а всю середину заняли движущиеся повозки. Им не было конца, и Чех смутно дивился: что же заставило людей покинуть обжитой мир? На изгнание были обречены всего трое!

Да, с ними ушли воспитатели, тиуны, родня по матери. Но таких от силы одна-две сотни. Но что заставило сняться с мест столько народу?

Лех и Рус ехали рядом, отпускать их далеко Чех не решался. Справа снова пошли горы, дорога то уходила от них далеко, то приближалась так, что ехали, задевая стременами каменную стену.

Внезапно Чех насторожился, вскинул ладонь. Лех и Рус послушно остановились. Со стороны скал донесся шорох, стук камней. Чех прислушивался долго, и нетерпеливый Лех хотел уже тронуть коня вперед, как стук камней стал громче, покатились мелкие камешки.

А следом показались человеческие фигуры. Отсюда трудно было рассмотреть их как следует, но видно было, что измождены, не люди, а живые скелеты, едва обтянутые кожей. Иные голые, у других из одежды только набедренная повязка из разных шкур. Правда, в руках держали дубины из дерева, а у некоторых на веревочных поясах болтались мечи и ножи.

Трое братьев молча и настороженно смотрели, как те спускаются, ощупывая камни, как слепые. За передними появились люди с носилками из жердей и шкур. Судя по свисающим рукам, несли несчастного, которому было еще хуже.

Эти люди увидели чужих на конях, остановились. Потом, поколебавшись, обреченно продолжали спуск, пока не вышли на дорогу. Передние остановились, они шатались и хватались друг за друга.

Чех сделал знак одному приблизиться. Чужие переглянулись, потом один отпихнул передних с дороги, пошел тяжело вперед, ногами загребая пыль, не в силах оторвать их от земли.

Он был ниже Чеха почти на голову, но в плечах даже шире, грудь как сорокаведерная бочка, хотя сейчас все кости торчат наружу, едва-едва обтянутые сухой кожей, видно издали, что этот человек огромной силы и невероятной живучести.

Грудь выпячивалась, несмотря на худобу, но ребра торчали под сухой кожей так страшно, что могли ее прорвать в любой миг. Сухожилия выступили толстые, а мясо на ногах и руках словно истаяло под палящим солнцем и от внутреннего жара.

– Кто ты? – спросил Чех жестко. – И что это за люди?

Человек прислушался к речи великана, его пересохшие губы разомкнулись с усилием:

– Гой ты еси, могучий вождь. Мы… беглецы.

Голос был сиплый, измученный, с привкусом чужого языка. Лицо его было страшным, в клочьях серой бороды, грязные волосы падали на плечи. Когда он поднял голову, на братьев взглянули зеленые с серым глаза, похожие на первые вешние воды, когда в них отражается блеклое солнце.

– Откуда? – потребовал Чех.

– Из каменоломен. Ломали мрамор для дворца.

Лех сказал словоохотливо:

– Я слышал, мрамор на отделку дворцов Пану привозят из северных краев. Только я думал, что это по ту сторону гор.

Человек сказал тихо:

– Это и было по ту сторону. Мы, перебив охрану, захватили их оружие. Но пришли войска, мы отступили через горы. У нас не было ни еды, ни одежды.

– И много вас? – продолжал Чех настойчиво.

– Было пять тысяч, – ответил невольник. – Когда подняли бунт, нас оставалось меньше четырех. Когда перебили охрану, осталось две тысячи. А когда начали отступать через горы, было не больше тысячи… Теперь нас наберется ли двести, не знаю.

Сзади слышался конский топот. Чех оглянулся на подъезжающего Бугая с его воинами. А невольники уже все спустились с гор, многие сразу повалились в теплую дорожную пыль, другие неуклюже ставили носилки с ранеными друзьями под скалы, укрывая от жгучего солнца.

Чех сказал холодно:

– Бугай, приведи сюда людей и убей этих рабов. Они преступники.

Лех смолчал. Чех прав, а Рус неожиданно даже для себя вскричал негодующе:

– Чех! За что? Они ж нам ничего не сделали!

– Они нарушили законы, – сказал Чех жестко. – Они перебили стражу. Только за это надо карать смертью! А еще… Ты посмотри на них. Думаешь, в каменоломни посылают людей просто так?

Человек, который стоял перед ними, покачивался даже от порывов ветра, но и сейчас выглядел несломленным. Он мог быть вожаком разбойников, а его люди с их злобными лицами все могли быть сплошь убийцами, насильниками, осквернителями святынь, пожирателями детей…

Рус сказал печально:

– Да, ты прав. Но не надо обагрять кровью преступников наши благородные мечи и топоры. Мы не палачи. У них нет воды, а ночной холод убьет сегодня же еще половину. А завтра помрут и остальные.

Чех пожал плечами и, не удостоив взглядом беглых рабов, пустил коня дальше по дороге. Лех остался поболтать с Бугаем, а Рус убито вернулся к своим повозкам.

Так они и тянулись, вздымая пыль. Здесь, когда колеса не увязали, а стучали по твердому, волы повеселели, а измученные люди забирались в повозки. К Русу подскакал возбужденный Буська, радостно сообщил, что неподалеку наткнулись на ключ с холодной водой. Скот напоили, бурдюки наполнили.

Рус оглянулся на беглых рабов. Повозки тянулись мимо, а они уже почти все лежали на земле. Лишь с десяток стояли, прислонившись к каменной стене. Они ничего не просили, только провожали запавшими глазами повозки.

Он зачем-то слез с коня, а сзади над ухом шелестнул тихий голос:

– Они все умрут.

Он вздрогнул:

– Ис, не подкрадывайся так тихо! Я когда-нибудь тебя нечаянно убью.

Ис с печалью и скорбью смотрела на измученных людей. К ней подошла Заринка, в ее глазах отвращение медленно таяло, взамен пришло удивившее Руса сострадание. В темных глазах Ис была глубина лесного озера, которая его всегда пугала и притягивала. Заринка обняла Ис, и они стояли молча, разные, как день и ночь… и в чем-то одинаковые.

– Они умрут, – повторила Ис.

– Я знаю, – огрызнулся он.

– Им хотя бы воды, – сказала она с упреком. Заринка прижалась к ней крепче, словно передавала часть силы.

– Это беглые рабы, – возразил он. – Убийцы, воры, преступники. Разве у вас их не казнят? Но им дали возможность жить, работая в каменоломнях. Убили стражей, а это люди, у которых жены, дети! Прав был Чех.

– Прав, – ответила она тихо. – Но есть вещи выше даже правды.

– Что? – не понял он. – Что есть выше правды? Выше справедливости?

– Доброта, – ответила она тихо. – Милосердие.

Он стиснул зубы, отвернулся, стараясь не смотреть в сторону беглых рабов. Сейчас они тоже бегут от козней всесильной Коломырды, и кому нужна правда и справедливость?

Проехали все повозки Чеха, затем долго тянулись телеги Леха. Когда показались подводы Руса, он отъехал от Ис с Заринкой, но и спиной чувствовал немой укор. На облучке третьей телеги сидел Корнило, старый волхв, чем-то похожий на Гойтосира, такой же седой, длинные серебряные волосы на лбу перехвачены простым кожаным ремешком, темное лицо, нос крючком. Он остро взглянул на рассерженного Руса, чему-то усмехнулся, натянул вожжи. Кони охотно остановились.

В длинной белой одежде он был похож на духа, вставшего из могилы, – бледное лицо, горящие глаза, но Рус знал, что на самом деле Корнило во всем уступает Гойтосиру, тот редко позволяет ему даже помогать при жертвоприношениях. Может быть, потому Корнило и держался ближе к Русу, найдя в нем что-то родственное: тому тоже редко что удавалось.

– Что-то случилось? – крикнул Рус зло.

Он вскочил в седло, Ракшас заплясал под ним, чувствуя тревогу и растерянность всадника и не зная, куда кинуться.

– Да нет вроде, – ответил Корнило медленно, – мне показалось, что ты волишь что-то сказать.

У него был скрипучий голос, слишком резкий и сильный для старика. На коленях лежал посох с резным кругляшом, Корнило не забывал, что он – волхв, из-за пояса торчали крылья летучей мыши.

Рус ударил коня пятками, сделал круг вокруг повозки, крикнул зло, сердясь на себя и не понимая, почему делает именно так:

– Дальше идем пешком!.. Дорога хорошая.

Корнило поинтересовался еще медленнее, так что Рус готов был обрушить свою страшную палицу на голову старого волхва:

– Что? Зачем?

– Это не долго, – ответил Рус сердито. – Всего день-два. Пока вот эти не оправятся.

Он указал на беглых рабов. Корнило всмотрелся, покачал головой:

– Помрут прямо на телегах! Или рассыплются от тряски. Это уже не жильцы.

– Делай, – велел Рус люто. – Да побыстрее, а то отстанем.

Отвернувшись, он успел заметить, как Заринка бегом принесла бурдюк с водой, подала вожаку невольников. Тот принял благодарно и пил, не отрывая от Заринки сумрачно тоскующего взгляда.

Эти живые трупы даже не поняли, что от них хотят. Только их вожак, он назвался Совой, да десяток могучих скелетов еще держались на ногах настолько, что помогли погрузить своих сотоварищей на повозки.

Женщины Руса роптали. Грязные рабы лежали вповалку прямо на их запасных одеждах, другие плелись, держась за подводы, но дети были рады побегать; Ис принялась хлопотать с больными и ранеными, и Рус ощутил странное облегчение. Будто бы снял с души тяжкий камень, а не напротив – погрузил на свои телеги двести беглых и опасных рабов!

Заринка, глупая девка, еще не огрубевшая сердцем, топталась возле Ис, пробовала помогать.

Правда, наутро их уже осталось сто восемьдесят. Двадцать умерли от истощения и ран, но другие быстро восстанавливали силы. Ис не спала и другую ночь, врачевала, учила Заринку и других женщин промывать раны и язвы больных.

На рассвете прискакал Лех. Удивленно посмотрел на разросшийся лагерь Руса:

– Я слышал, но сперва не поверил. Ты в самом деле взял на телеги беглых рабов?

Рус ощутил, что не может смотреть в ясные глаза Леха.

– Ну, взял…

– Почему?

– Не знаю, – ответил он мрачно. – Что-то толкнуло, вот и взял. Теперь жалею, но не стану же отказываться, раз надумал! Не по-мужски.

Лех покачал головой. В глазах были смех и удивление:

– Рус, когда ты повзрослеешь? Ну, хочешь, я сам их… нет, не мечом, а взашей?

Рус колебался, что-то останавливало, и уже совсем готов было согласиться, когда от ближайшего костра подошел Корнило. Глаза его были красные от усталости.

– Рус, – сказал он хмуро. – Не знаю, что тебя толкнуло взять их с нами… но это крепкие люди. В каменоломни слабых не отправляют, там выживают только самые сильные из сильных. А их переход через горы? Их живучесть невероятна. Уже сегодня половина слезет с повозок. А завтра все пойдут своими ногами. Вот только еды у нас больше нет! Ты велел их накормить, а на это ушло все, что у нас было.

Лех засмеялся, а Рус сказал разозленно:

– Так отправь наших людей в стороны! Остался же кто-то на ногах? Пусть поищут дичь.

Корнило поклонился:

– Я уже велел от твоего имени.

Он ушел, а Лех предложил:

– Ну? Я пойду разгоню?

– Они сожрали все мои запасы, – ответил Рус сердито. Он чувствовал себя глупо, как никогда, отводил глаза. – Пускай теперь хоть как-то отслужат. Я должен переложить на них какую-то работу. Потом, когда обрастут мясом. Или хотя бы перестанут падать от ветра.

Русу передали, что Чех в ярости. Старший брат, как Рус сам видел, стиснул челюсти, брови сшиблись на переносице, вид был настолько грозен, что даже бояре страшились подходить близко. Не ровен час, даже спокойный человек может потерять терпение. Особенно тот, у кого такие братья.

Однако Чех пересилил себя, смолчал. А Леху сказал, что Рус после этой дурости какое-то время не натворит новых. Будет расхлебывать эту, а они в племени вздохнут с облегчением.

Рус в самом деле ближайшую неделю сам устраивал облавы на зверя, птицу, в каждом из ручьев, которые пересекали, ловил рыбу. Нужно было кормить не только своих, но и голодных рабов. Они на глазах обрастали мясом. Это оказались очень сильные, жилистые люди, иные были просто гиганты. Рус обратил внимание на шрамы – такие получают от острого металла, а не от камней, – подозвал Сову:

– Раз уж мы едем вместе, рассказывай о своих людях. И кто ты сам?

Сова поклонился. Он был на голову ниже Руса, но в плечах настолько шире и массивнее, что разница в росте вроде бы и не чувствовалась. Его кости были широки, а ладони выглядели как лопаты. Лицо все еще было худое, а глаза прятались под выступающими надбровными дугами, но теперь в них горел яростный огонь жажды жизни.

– Я был воином, – ответил он невесело, но в голосе невольно прозвучали ярость и тщательно упрятанная гордость. – Сперва ратником, потом командовал конным отрядом. Не хвалюсь, но я не знал поражений. В тридцать лет уже воевода! Да… я был самым молодым военачальником в войсках Пана.

Он умолк, Рус поторопил нетерпеливо:

– Но почему вдруг там, в каменоломнях?

– Не на того поставил, – ответил Сова с хмурой усмешкой. – Когда на кордоне началась драка между начальниками крепостей, пошли в ход доносы, подкупы, я вынужден был принять чью-то сторону. Иначе бы меня сожрали. Ну а потом оказалось, что противник нашел кого-то нужного во дворце. Словом, меня обвинили в измене. Так я оказался в темнице. А потом самых крепких послали ломать камень для тцарского дворца.

– Для тцарского дворца не нужен был камень.

Сова хмуро усмехнулся:

– Так это называлось. На самом деле дворец строили для Коломырды. Она часто приезжала, смотрела.

– Ладно, поверю, – сказал Рус нехотя. Верить не хотелось, но слишком часто подтверждалось, что не все ладно было в землях его отца. – А другие?

Сова пожал плечами:

– Разные люди. Есть такие же оклеветанные, есть убийцы, воры, грабители. Не знаю, как дальше, но сейчас только кивни – отдадут за тебя кровь и души. Когда у меня набирался хоть малый отряд таких людей, я побеждал с ними целые войска… И если у тебя есть свободные копья или запасные тетивы, ты можешь дать нам. А луки сами выстругаем. И добычу начнем искать.

Рус оглянулся по сторонам, приглушил голос:

– Свободных нет, но на телеге кузнеца везут железные наконечники. Вам надо только выстругать древки.

Сова кивнул и тут же отошел. Похоже, жалея младшего брата князя – таким он считал Чеха, он тоже не хотел, чтобы их видели вместе. Рус ощутил, как щеки осыпало жаром. Видно по всему, этот преступник понимает его стыд, жалеет!

Озлившись, он пустил Ракшаса следом. Плечи вожака каторжников напряглись, Рус видел по движению мышц, что готовится прыгнуть в сторону, избегая разящего удара. Рус бросил с высоты седла громко, чтобы слышали и другие:

– Сова! Тебя Совой зовут, верно? Догони во-о-о-он ту подводу. Там хозяйство Ерша, а у него всегда с дюжину тетив отыщется. Скажи, я велел поделиться.

– Спасибо, вождь, – ответил Сова. Он поклонился, пряча усмешку. В глазах было сдержанное одобрение.

Рус вскипел, конь под ним прыгнул, помчался в голову колонны. Похоже, этот бывший воевода чувствует и понимает его слишком хорошо!