Текст книги "Порвали парус"
Автор книги: Юрий Никитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Ингрид, как мне показалось, чуточку воззавидовала такому ликованию. Видно же, что рады искренне, прибежал и Мануйленко, Оксана застенчиво улыбается, на щеках яркий румянец, а пышная грудь вздымается, как волны Днепра, когда тот рэвэ та стогнэ.
Гаврош, опережая Ивара, спросил живо:
– Шеф, все закончилось?
– Для нас только начинается, – заверил я. – Мы покажем, что по безопасности впереди планеты всей!.. И вообще самые лучшие… Давайте по чашке кофе, отпразднуем победу над силами Зла, раздам цэу, а потом вернусь под конвоем капитана Вервольфовой в цитадель генерального руководства. Есть нерешенные вопросы.
Ингрид сказала язвительно:
– Не пугай детей. Они же все такие доверчивые.
– Возвращайтесь живым, – сказала Оксана застенчиво.
– А то она не любит зомби, – пояснил Гаврош. – Хотя кто женщин знает…
Она замахнулась на него, он с преувеличенным страхом спрятался за Ивара.
– Я скоро, – пообещал я. – Вопросы, которые нерешенные, требуют вдумчивого подхода.
Ингрид, выказывая, что хорошо ориентируется в нашем офисе, так как работает здесь, хотя на месте и не бывает, собственноручно дала кофейному аппарату строгий приказ приготовить всем двойной экспрессо, а сама быстро и умело сделала бутерброды.
Ивар сказал вдруг:
– Шеф, а эпидемия в Кейптауне распространяется!.. Есть сообщения, что даже уличные банды, заполонившие города ЮАР, уходят группами в уютные места и там укладываются спать, чтобы потом с новыми силами убивать и грабить.
Данко буркнул:
– Лучше бы и не просыпались. У меня тетя полгода тому побывала по работе в Кейптауне… До сих пор просыпается с криком. Представьте себе: Кейптаун – солнечный город прекрасных небоскребов и богатых вилл в пригородах. И вот после отмены апартеида в небоскреб самовольно вселяется дикое племя из джунглей, что из принципа не желает пользоваться туалетом, а в ванной разводит костры. Они срут в шахту лифта, а когда там говна набирается до уровня четвертого этажа, на это уходит два-три года, перебираются в соседний небоскреб!
– Да, – согласился Ивар, – я как-то читал в инете памятку для приезжающих. Там типа того, что все стекла в автомобиле должны быть постоянно закрыты, не останавливайтесь даже на красный свет, а то ограбят, не останавливайтесь, если вас догоняет полицейская машина, там далеко не всегда полицейские, и вообще приезжаете в страну на свой страх и риск, полиция ситуацию не контролирует, вся власть в руках уличных банд…
Я сказал без охоты:
– Ивар, собери больше данных, что там творится. Нет, пусть этим займется лучше Гаврош, а ты занимайся делом.
– Какая-нибудь лихорадка Денгэ, – предположила Оксана, – что не Дэнге и не лихорадка, но все равно гадость…
– Вирус Эбола, – сказал Гаврош авторитетно. – Только мутировавший. Или постаревший и потому хочет отдыхать и спать.
Ингрид напомнила:
– Ребята, пейте кофе да возвращайтесь к работе. Вашему шефу предстоит важная встреча с руководящими товарищами из Генштаба.
Ивар сказал с апломбом:
– Шеф, задайте этим руководящим товарищам!.. Пусть знают, что тут им не там. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, а что руководящие в сказках понимают?
– Сказки бывают страшными, – сказала Ингрид, – и очень страшными. Так что не увлекайтесь своим сингуляризмом.
– Сингулярностью, – поправил Данко с подчеркнутым презрением научного работника к меднолобым, что даже такие обиходные слова запомнить не в состоянии. – Это мир, где погон не останется. Вот счастье-то… я хотел сказать, трагедия, правда?
Глава 2
За генералом Гонтой я присматривал с момента, как Мещерский сообщил о новом кураторе со стороны Генштаба. Долго ждать не пришлось, полчаса назад он вышел из здания военного министерства и, велев включить водителю мигалку, назвал адрес Центра Стратегических Рисков.
Это я все еще скромно называю отделом, но генералу приятнее командовать чем-то крупным и даже величественным, потому да, для него это центр, даже Центр, так будет говорить и писать в отчетах…
Я рассчитал время на дорогу достаточно точно, включая и да небольших затора на перекрестках, и когда его автомобиль остановился у подъезда, спустился по ступенькам навстречу.
– Генерал, – сказал я благожелательно, – я доктор Лавронов, вы обо мне уже знаете. Спешу быть для вас полезным, потому сообщаю, что вы как бы весьма зря не ответили на тот звонок….
Он насторожился, взглянул исподлобья.
– Какой?
– Когда ваш автомобиль подъезжал к этому подъезду, – пояснил я чуточку многословно, – вам звонили на личный номер. Личный, но тайный. Ваша знакомая Антонина Евлашкина настойчиво просит вас прислать денег для отправки вашей внучки в детский лагерь на лето. Думаю, лучше вам это сделать сразу, пока жена не узнала.
Он вздрогнул, напрягся, с лица медленно отхлынула кровь.
– Откуда… откуда вы знаете?
– Неважно, – ответил я скромно. – Возможности нашей группы невелики, но все-таки… работать, как вы видите, мы уже начали.
Он уже пришел в себя, сказал резко:
– Это было когда я был курсантом Одна медсестра забеременела, жениться я не стал, но помогал ей деньгами. А когда женился на другой женщине, с которой в браке вот уже тридцать лет, то… иногда помогал тоже. Вот и все. Никакого криминала!
– Понимаю, – согласился я. – Просто не желаете огорчать жену. Но отказаться от ребенка не можете, теперь есть такие вещи, каких раньше не было, вроде теста ДНК…
Он поморщился.
– Да, это огорчит жену. Но не настолько, чтобы поставило под удар наш брак или мою карьеру!
– Согласен…
– Ну вот, – сказал он, успокаиваясь. – На этот крючок меня не поймать.
– И не пытаюсь, – заверил я. – И даже на тот, где курсантка военной академии Зара Айдаридзе три года назад забеременела от вас, родила и теперь вы ей тоже помогаете.
Он дернулся, лицо снова стало бледным.
– А это откуда…
– Неважно, – ответил я снова. – Главное, знаем. Ваша жена точно огорчилась бы, скажем мягко, узнав про эту несчастную сиротку.
– Не впутывайте мою жену! – велел он резко.
– Генерал, – сказал я, – не нужно повышать голос. Ну, вы меня поняли. В свою очередь не буду повышать я, хотя я не всегда такой вот интеллигентный и просто удивительно вежливый… Что-то в леу сдохло, видать.
Он почти прошипел:
– Что вы задумали?
– Берегу вашу карьеру, – пояснил я. – На службе сразу сделают выводы, если станет известно…
Он застыл, а после напряженного молчания голос прорезался совсем безжизненный:
– Это подло.
– В природе нет понятия подлости, – пояснил я. – Зато есть целесообразность.
Он чуть наклонил голову, рассматривая меня исподлобья, взгляд и выражение лица стали, как у быка, готового безрассудно атаковать противника.
– Чем новее отдел, – произнес он сдавленным голосом, – тем люди в нем подлее и бесчестнее. Что вы хотите этим шантажом?
Я чуть-чуть развел руками, но ответил так же сухо и без интонаций:
– Ничего. Думаю, и вам лучше от нас ничего не хотеть.
Он несколько мгновений сверлил меня ненавидящим взглядом.
– Вижу, вы уже в самом деле начали работу… Или это кто-то снабжает вас из наших?
– Ваши не знают, – заверил я.
– Уверены?
– Проверено лично, – сообщил я. – Более того, скажу вам в частном порядке и в виде жеста доброй воли, который вы просто обязаны оценить, как человек с принципами…
Он молчал, я произнес пониженным тоном:
– Та сиротка вовсе не сиротка, а умелая охотница за богатыми мужьями. Или, как говорят на Западе, золотоискательница. Рассчитывала, что вы западете на ее молодость и модельную внешность, бросите старую жену и женитесь на ней… Но вы устояли, что вам в плюс. Вижу, вы человек в самом деле с принципами. Старую жену бросать не намерены. Не так ли?
Он произнес высокомерно:
– Такие вопросы даже не обсуждаются.
– Прекрасно, – ответил я. – Но, конечно, этот случай можно подать и так, что извращенный старый развратник трахает всех курсанток направо и налево, даже отчисляет тех, кто сразу же не раздвинул перед ним ноги… У вас, как у всех людей, есть противники, что не преминут воспользоваться случаем.
Набычившись, он смотрел на меня зло и непримиримо.
– И что вы хотите?.. Чтобы я не лез в ваши дела?
– Сразу хватаете на лету, – сказал я. – Да, у нас секретный отдел, и потому нам не нужны проверки ни народных избранников, ни чинов из Генштаба, у которых болтливых любовниц больше, чем у вас, генерал.
Он продолжал сверлить меня злым взглядом.
– Мне понятно желание сохранить секретность, – сказал он наконец, – но бесконтрольность секретных служб может привести к злоупотреблениям.
– Может, – согласился я. – Но сейчас секретные службы, генерал, как это не звучит патетически, выполняют задачи более важные, чем за всю историю!.. В общем, буду снабжать вас всеми данными, что не повредят нашей работе!.. А в знак прекращения нашей конфронтации могу сказать, что ваша Зара Айдаридзе, уверяя вас в вечной любви и угрожая самоубийством, ведет весьма активную жизнь сразу с тремя мужчинами, умело распределяя между ними время и получая от них небольшие вливания. Я имею в виду, денежные.
Он дернулся.
– Вы говорите о…
– О ней, – подтвердил я, – о Заре, что живет по адресу Кокчетавская, семьсот восемь, квартира двести четыре, но чаще ночует у Абдульрашида Ульясова, это ее полупостоянный партнер. Вот имена и фамилии ее трех основных спонсоров. Там же суммы, сколько они ей платят. Наличные на одном листе, банковские переводы на другом.
Набычившись, он смотрел как я медленно вытащил из кармана два листа бумаги. Поколебавшись, принял чисто механически и, не глядя на меня, сунул в карман.
– Если нужно, – добавил я, – мы в состоянии снабдить вас пикантными роликами. В одном из них она с одним из своих наиболее близких любовников говорит о вас. В целом, лестно, хотя как посмотреть…
Он повернулся и двинулся обратно к автомобилю.
– Генерал, – сказал я вдогонку, – мы все всажены в тела животных, в которых придется жить до начала эры сингулярности, потому я прекрасно понимаю позывы наших инстинктов. Обещаю не буду следить, если заведете еще любовниц… лишь бы наши позывы не вредили общему делу.
Он молча захлопнул за собой дверцу, автомобиль резко сорвался с места и понесся к выходу со двора.
Пока я был вроде бы отстранен или, точнее, сам отстранился от работы в ГРУ, все равно продолжал мониторить ситуацию с глобальными рисками по всему миру, снабжая ЦРУ и Пентагон сведениями насчет сборища террористов, будь это в Америке или где-то по планете. Международный жандарм должен успевать везде, и неважно, любят его так или нет, прежде всего работа по сохранении жизни на земле.
Конечно, общался и со своей командой, натаскивая всех искать следы террористов по всему миру. А сейчас, когда снова легализовался, в Центре приходится проводить больше времени, чем нужно, что малость раздражает человека такого продвинутого и современного, как вот я, что весь из себя на все мгновенно реагирующий и нарядный.
На самом деле мне абсолютно все равно, откуда мониторить ситуации, но для руководства как-то спокойнее, когда работник протирает штаны в офисе, а не пропадает в баре со шлюхами.
Потому на следующий день поехал с отчетом к Мещерскому, хотя мог бы послать по защищенным каналам, однако он не слишком доверяет электронике, всюду гремят скандалы по поводу взломов, утери кодов доступа и особо хитрых троянов, перехватывающих любую засекреченную информацию.
Появился даже Кремнев, за ночь как-то погрузневший, красномордый и носорожистый, молча стиснул мне пальцы и сел в сторонке.
Бондаренко поглядывает с интересом, что-то знает или чует, но помалкивает, Мещерский тоже держится несколько сдержанно, выслушал отчет, задал пару незначащих вопросов, а потом вдруг поинтересовался:
– Владимир Алексеевич, к вам собирался генерал Гонта, ваш непосредственный куратор…
– Точно, – подтвердил я.
– Он… как?
– Приезжал, – подтвердил я. – Очень милый человек. Такой человечный, я бы сказал… Не совсем, как Владимир Ильич, но человечный, что теперь все реже, будто все готовятся к Великому Переходу, где у игольного ушка Сингулярности придется работать локтями.
Они переглянулись, Мещерский спросил напряженным голосом:
– Вы с ним в самом деле… общались?
– Еще как, – подтвердил я. – Но, к сожалению, недолго.
Кремнев ухмыльнулся.
– Но вы живы, даже без кровоподтеков. Застрелили сразу? Куда спрятали труп?
– Он человек очень занятой, – пояснил я, – мы утрясли некоторые моменты в рабочем порядке, после чего он тут же отбыл.
– Куда? – брякнул Кремнев.
– Взад, – ответил я.
Мещерский умолк, очень озадаченный, Бондаренко молчит с момента прихода, только более непосредственный Кремнев поинтересовался:
– А что так быстро?.. Даже не зашел?
– Работы у него много, – объяснил я.
Мещерский всматривается молча, Бондаренко вскрикнул:
– А покуражиться?.. Работа потерпит.
– Он неглупый человек, – сообщил я. – И достаточно честный. В меру, конечно. Поговорили, он сказал, что работы, знаете ли, много, у нас отметился, пойдет взад.
Бронник сказал осторожно:.
– Да ее сейчас у всех…
Я пояснил:
– Мои доводы, к счастью, принял. А разве не это главное?
Мещерский продолжал рассматривать меня очень внимательно, наконец поинтересовался:
– Что это за доводы, даже спрашивать боюсь. Значит, точки соприкосновения все же отыскали?
– Да какие точки, – возразил я, – у нас полное взаимопонимание.
– Так уж и… полное? С генералом?
– Кремнев тоже генерал, – возразил я. – Но с ним как-то станцевалось. Хоть ламбаду пляши! А с Гонтой мы сразу договорились о сотрудничестве! Но так как он человек очень занятой в своем министерстве, то буду сам снабжать информацией, что представит его работу с нами в самом лучшем виде. И ему хорошо, и нам… терпимо.
Мещерский, как и Бондаренко, несколько мгновений продолжали рассматривать меня все так же очень внимательно, наконец Мещерский сказал с сомнением:
– Вот даже как?.. А я слышал, этот Гонта куда более крут и несгибаем, чем сам Дубарский. Его и назначили, чтобы оказать вам, насколько опасно брыкаться.
– Он крут, – согласился я, – но и прагматичен. Ему навязали контроль над нами, а у него своих дел в министерстве полно. Там в разгаре реорганизация в связи с переходом на новое оборудование. Придется сократить сотрудников на треть, а не все в восторге насчет выхода в отставку…
Он покачал головой, в глазах удивление медленно переходит в изумление.
– Похоже, Владимир Алексеевич… вы перестраиваетесь на ходу.
– Учусь находить общий язык и с военными, – сообщил я. – С террористами, честно говоря, почему-то легче.
Он усмехнулся.
– Там проще. А здесь вроде бы свои, но чужие.
– Но это уже частности, – заверил я. – Как продвигаются дела с Норвегией?
Он помрачнел, я затронул больной нерв, сказал глухим голосом:
– В Норвегии уже бурят, санкции накладывать поздно. Штаты предложили нам хренакнуть крылатыми ракетами, как впервые мы опробовали по боевикам в Сирии, ударив из акватории Каспийского моря, но наши воспротивились. Дескать, ваши союзники, вот вы и… хренакайте.
Глава 3
Бондаренко кивнул Мещерскому на темный экран, над которым мигает сигнал срочного вызова. Мне показалось, Мещерскому не хочется включать при нас, но, похоже, там ничего срочного, кивнул, на экране появилось взволнованное лицо мужчины, что начал быстро и сбивчиво рассказывать, как из их секретного института некий инженер вынес флешку с секретными данными.
Мещерский спросил резко:
– А куда понес?
Сотрудник развел руками.
– Все службы подняты на ноги. Перекрыты все выходы из города, как автомагистрали, воздух и катера на реке.
– А под землей? – спросил Мещерский.
Человек на экране сказал убитым голосом:
– Все перекрыто. Значит, прячется где-то в городе. А это муравейник в пятнадцать миллионов человек! Муравьям такая теснота и не снилась.
– Значит, – предположил я, – он и не собирался бежать из города.
Он с экрана посмотрел в мою сторону.
– Мы предположили, что передаст ее кому-то здесь.
– Можно по инету? – предположил я.
Он покачал головой.
– Нет, информация слишком ценна. Дойдет до адресата, но дойдет и до тех, кто не сводит глаз с их работ. Эта информация ценна, если в одних руках. Если ее заполучат и других, начнется такое…
Мещерский повернулся к Броннику:
– Лаврентий Петрович, займитесь лично!
Экран погас, Бронник поднялся и быстро вышел в коридор.
Бондаренко напомнил значительным голосом:
– Аркадий Валентинович, Дуайт Харднетт просил почаще связываться с ним по горячей линии.
Мещерский поморщился, но кивнул.
– Да, вы правы. Сейчас как раз подходящий момент.
Мы смотрели как он сделал несколько переключений на коммутаторе, выглядит допотопно, но это за счет многократно усиленной защиты от подслушивания, к тому же оборудование отечественное, созданное специально для оборонки, где важна надежность, а не лоск для потребителя.
– Подойдет через пару минут, – сообщил он вскоре. – А пока каковы наши варианты?
Бондаренко сказал несколько тише:
– С террористами понятно, тех нужно сразу расхреначивать так, чтобы только выжженное пятно, как урок другим. Но эти в Норвегии… Вроде бы серьезные ученые...
– К тому же, – поддержал Кремнев громыхающим голосом, – то ли будет катастрофа, то ли нет… Владимир Алексеевич, какова степень риска?
– Сами оценивайте, – отрезал я. – Но соотношения неблагоприятного исхода примерно то же самое, что и в Японии, где сверлят морское дно, несмотря ни на какие протесты экологов. Шестьдесят процентов за то, что будет доступ к предельно дешевому источнику энергии и тепла, почти бесплатному, а сорок за то, что произойдет страшное извержение, которое погубит весь регион.
Бондаренко пробормотал:
– А почему о Японии вообще нет речи?
– Я поднимал вопрос в Пентагоне, – напомнил я. – Это больше их проблема, чем наша. Во-первых, японцы бурят дно с той стороны страны, а она своим гигантским хребтом закрывает Дальний Восток от ударной волны в километр высотой. Та сразу обрушится на Японию, смоет побережье, а в другую сторону пойдет через океан на Штаты. А потом ее догонит и та, что сперва ударится о высокий берег Японии…
Кремнев сказал настороженно:
– А горячий пепел?
– Засыплет Японию, – сказал я холодно, – и та прекратит существование…
– К черту этих джапов, – сказал генерал твердо. – У нас там Приморье, если вы еще не слыхали!
– Горячий пепел выпадет в Приморье, – сообщил я. – Если ветры будут благоприятными, то понесет немного дальше, почти на всю Восточную Сибирь. Жаль, выпадет очень тонким слоем, хорошее удобрение… Население почти не заметит, разве что будет некоторое потепление.
Кремнев сказал повеселевшим голосом:
– А-а, ну тогда ладно, пусть бурят. А вот Норвегия, сволочь, это же к нам совсем близко. Расхерачить бы ее всю, раз уж повод есть!
Мещерский прислушался к микрофону в ухе, мы услышали как он сказал на чистейшем английском, что устыдил бы среднего американца:
– Да, мистер Харднетт. Вывожу на большой экран, у моих коллег могут быть вопросы.
На стене появилось квадратное мужское лицо с накачанной жеванием резинки нижней челюстью, обвел взглядом собравшихся в кабинете и сдержанно улыбнулся.
– А, доктор… Значит, опять что-то необыкновенное?
– Да ерунда, – ответил я. – Катастрофа грозит не Штатам и даже не нам, а какой-то Норвегии, кому она нужна?.. Да и живут там слишком роскошно, пора всех перебить… Что насчет их сверхглубоких скважин?
Он вздохнул.
– Почему правительство не отпустит вас туда? Вы бы там сразу все решили. А мы бы на том месте радиолокационную базу разместили, чтобы за вами следить… Если мы в самом деле союзники, то почему вам не раздербанить там все и по-русски сразу? Вы ближе.
Кресло под Кремневым затрещало, он развернулся в сторону экрана, голос прозвучат как приближающийся издалека гром:
– Даже, если хренакнем по делу и с общего согласия, все равно скажут, что русские напали, а еще и попросят защиты у НАТО, где Штаты главный член. Так что лучше вы сами по своему члену. Вы же все равно свалите все на нас!
Дуайт ответил очень серьезно:
– Это точно, а как же иначе?.. Политика – это продолжение… чего-то там.
– Тогда выкарабкивайтесь сами, – предложил Кремнев. – И разгребайте.
Дуайт сказал с укоризной:
– Кому, как не вам, известно, что проще простого проследить и задокументировать как запуск ракет, так и всю предысторию. Если шарахнем мы, то весь мир от нас отвернется. А вам все можно, вы люди дикие, нецивилизованные, договоров не признающие.
– Отвернется, – повторил я с иронией, – Забываете, не весь мир смотрит вам в рот. Не только Китай, Индия и вся Южная Америка кладут на Штаты, но и Европа ликует, когда вас мордой в дерьмо.
Он вздохнул, сказал с укором:
– А русским это так приятно, да?
– Еще бы, – подтвердил я. – Вы же такие наглые твари!.. Сбить бы с вас спесь, были бы как все люди, а то и лучше. В общем, нужно срочно забросить туда десантную группу. С достаточным количеством взрывчатки.
– И кто возьмет на себя ответственность?
Я ответил хладнокровно:
– А никто.
– Неизвестные?
Я ответил со злой усмешкой:
– Всем будет понятно, но, думаю, правительство Норвегии особо протестовать не будет. Будет, но не слишком… Все-таки их не раз предупреждали, уговаривали, убеждали… Правда, сперва только на уровне группы ученых, но за последнюю неделю госдепартамент – я знаю! – дважды выражал беспокойство, а потом и серьезное беспокойство!.. Мы все видим, Дуайт!
Он подумал, сказал, с усилием морща каменный лоб:
– Думаете, пора переходить к горячей фазе?
Мещерский и другие поглядывали на меня, давая возможность взять на себя неприятный и грозящий осложнениями разговор, и я сказал достаточно твердо:
– Пора. Если норвеги и прочие японцы считали, что у них есть еще время выдерживать наше давление, то теперь поймут на будущее, что если выражаем серьезное беспокойство, им нужно остановиться.
– Да, – сказал он со вздохом. – мы трижды выражали им беспокойство насчет сверхглубокого бурения.
– Только не выражайте, – сказал я с неохотой, – это свое гребаное беспокойство слишком часто.
– Да, такое обесценивается…
– Не только, – сказал я. – Знаю, ваши конгрессмены тут же начнут выражать его сами, защищая узко американские интересы, а это не понравится ни нам, ни Китаю, ни другим странам.
Он поинтересовался хмуро:
– И вы… постараетесь противодействовать?
– Наглых нужно придерживать, – ответил я уклончиво. – А у нас, вы уже знаете, достаточно средств. Всяких. Разных.
Мещерский задвигался, Кремнев довольно крякнул, а Дуайт сказал торопливо:
– Давайте сосредоточимся на совместной работе. А наших разглагольствующих конгрессменов мы сами не любим.
Бондаренко сказал так же быстро:
– Давайте рассмотрим такой вариант…
Я слушал, как и остальные, Бондаренко красноречив и точен, вариант оказался набором вариантов разной степени выполнимости, Дуайт слушает внимательно, а вместе с ним, как вижу на скрытых от нас мониторах, слушают и десятки его сотрудников.
В первую очередь просчитываем реакцию мировой общественности, точнее, правительств, особенно Китая, который вложил немалые деньги в добычу нефти в Норвегии.
Китай доказал свое право на существование, выдерживая с достоинством все обрушившиеся на мир кризисы, когда демократические страны стремительно нищали и начинали втихую вводить у себя правила и законы, применение которых в России и Китае красиво и патетически на всех площадках осуждали.
Незаметно выяснилось, что мир все-таки однополярен, но на полюсе не одни Штаты, как они мечтали, а Штаты, Россия и Китай, с чем Штатам, как реалистам, пришлось хоть и с огромной неохотой, но все же смириться.
И сразу же глобализация пошла не просто быстрее, а стремительнее. У всех государств мира остался суверенитет, но это на словах, чтобы успокоить самые темные слоя населения, а так любому грамотному видно, что суверенитеты тают, как снег на горячей плите, и наднациональные силы безопасности медленно, но верно начинают получать доступ ко всем правительственным и военным секретам, а также бдительно следят, кто чем в научно-исследовательских институтах занят и даже чем намерен заняться.
Лицо Дуайта становилось все озабоченнее, наконец сказал с неохотой:
– Мне кажется, десантной операцией там не обойтись…
– Почему? – спросил Кремнев. – Там разве китайский спецназ двумя взводами по миллиону человек обеспечивает безопасность?
– Китайцы делают вид, – ответил Дуайт, – что они вообще не при чем. Просто инвестиции в добычу нефти, что потом пойдет танкерами в Китай…
– А почему у себя не бурят? – спросил Кремнев.
– У них и так не холодно, – напомнил Дуайт. – Да и, возможно, начинают заботиться о своей стране. Так что…
Я сказал неохотно:
– Похоже, мы все думаем о самом простом варианте. Пусть и самом неприятном.
– Он самый реалистичный, – ответил Дуайт сурово. – Ответственность возьмем на себя!
– Ой-ой, – сказал Бондаренко с издевкой.
– Возьмем, – пообещал Дуайт твердым голосом.
Возможно, мелькнула мысль, и возьмут. В Штатах держат нос по ветру и чувствуют, когда нужно гуманно и с танцами, а когда лучше переть дуром, тоже якобы в интересах этого гребаного народа.
У Мещерского я провел полдня, а в конце когда се разошлись, он придержал меня за рукав и сообщил вполголоса:
– Кстати, вы приглашены на светский раут в штатовском посольстве.
Я дернулся.
– А на фига это мне?
– Будут всякие знатные особи, – сказал он, – и даже особы. Сам раут больше для декора, но деловые люди смогут перекинуться словечками с глазу на глаз, утрясти некоторые вопросы, завязать новые связи, упрочить старые, как обычно и делается на приемах, будь это дипломатические, светские или артистические.
– А мне зачем? – повторил я.
– Снимите с себя флер таинственности, – ответил он. – Половина фантастических слухов отпадет сама собой. Смотритесь вы милым интеллигентным человеком. Если госдеп, что никогда не спит, сделает какой-то шаг, мы заметим. А вы просто развлекайтесь.
– Алкоголь не употребляю, – предупредил я. – Даже безалкогольный.
– Это не страшно, – успокоил он. – В мире еще немало пороков, скрашивающих жизнь. Для женщин, к примеру, это повод показаться в новых платьях.
– И с новыми зубами, – согласился я. – Совсем недавно искусственные зубы скрывали, а теперь бахвалятся.
– Признак достатка, – заметил он, – как и финансового благополучия.
– И новым бюстом, – сказал я. – А через год-два еще и с ушами другой формы появятся, имплантированным тату в разные места…
– О сколько нам открытий чудных, – сказал он, – готовит просвещенья век… За вами автомобиль прислать?
– Думаю, так упьюсь, что не смогу вести машину?
– Нет, – заверил он, – но если рядом будет очень уж приставучая женщина…
– Сейчас они все приставучие, – согласился я. – Так что выбора нет.
– Тогда будет ждать вас у подъезда, – рассудил он. – А шофер, чтобы вы не забыли обо всем на свете рядом со своими мышками, станет напоминать вам о времени… Я велю, чтобы он делал это настойчиво!
– Буду, – пообещал я без охоты. – Если это входит в необходимый ритуал современной фазы человеческого состояния.
Глава 4
Когда-то символом красоты и совершенства был Версаль, а теперь каждый прием тот же версаль, где на виду красота и красотища, а также блеск бриллиантов, изысканных женщин, дорогие украшения, свет изысканных люстр, и вообще всего намного больше, чем могли предложить королю мастера два-три века тому.
Шофер высадил у ворот старинного особняка, прием так прием, само слово из тех времен, когда король принимал подданных по какому-либо торжественному случаю. И хотя королей никогда не было ни у Штатов, ни даже у нас, но приемы все еще в моде. Всякому недалекому существу лестно побывать в числе неких избранных, а потом в разговоре время от времени скромно упоминать, что вот был как-то на изысканном приеме, в то время, как вы, сиволапые, примитивно предавались блуду с кухарками.
Я охватывал взглядом весь зал с гостями как со своего места, лично, так и со всех видеокамер, хотя это тоже лично, но язык не успевает за быстро меняющимся миром, а скоро вообще и наш примитивный язык исчезнет вовсе.
Соберись, напомнил я себе, здесь люди, которым сингулярность не светит. Хотя некоторые в нее войдут, как войдешь и ты, но они не напоминают себе о ней каждый день.
Не напоминают, сказал я, и даже не думают. Живут в сегодняшнем дне, что хорошо и правильно. Была бы катастрофа, если бы и простенькие люди думали или вообще знали о стремительно приближающейся сингулярности.
Мещерский отыскал меня взглядом, хотя возможно кто-то из наблюдающих за экранами подсказал, микрофон в ухе работает беспрерывно, я видел как он направился из соседнего зала в мою сторону.
Я нарочито отступил в сторону, толстая колонна закрыла полностью, однако вижу себя сразу с двух точек, сидящие за экранами операторы подсказывают, где я, и как добраться кратчайшей дорогой.
– Владимир Алексеевич!
Я обернулся, Мещерский приблизился, довольный и улыбающийся, крепко пожал руку. От него едва заметно пахнет коньяком, хотя, зная Мещерского, могу предположить, что он просто побрызгал им на лацканы пиджака, чтобы выглядеть веселым и раскованным вполне в духе светского раута.
– Осваиваетесь?
– Да, – ответил я скромно. – Здесь как бы да, очень. Впечатляет… Задвинуто в достаточной мере… Зрелищно!
– Зрелищно, – повторил он. – Предпочитаете быть зрителем? Поучаствуйте, ощутите прелести этого мира в его уходящем блеске.
Я кивнул.
– Да-да, конечно. Хотя я не любитель старины…
– Да, – сказал он, – понимаю. Мне тоже бывает непонятно, что прекрасного в развалинах Карфагена или Пальмиры? Но раз уж сосуществуем в этом мире с самыми разными людьми…
– Вы разведчик, – напомнил я, – обязаны уживаться с людьми. А я ученый.
Он произнес, понизив голос:
– Но не будем всем говорить в глаза, что они дураки? Все верно, доктор. Люди не изменятся, а нам лишние неприятности. Пойдемте, представлю вас послу…
– А Пайерс подойдет лично? – поинтересовался я.
Он взглянул на меня с интересом.
– Почему он?
– Второй помощник военного атташе, – напомнил я. – По традиции это он руководит сетью госдеповских шпионов. Хотя на самом деле ею теперь занимаете Уаутстоун.
Он покачал головой.
– Ох, Владимир Алексеевич… вы знаете даже такое, о чем не все в ГРУ осведомлены. Уайтстоун только вчера получил это назначение!
– Но приказ лежал на столе у руководства почти неделю, – сообщил я. – Назначение было решенным делом, вчера только поставили последнюю подпись. А так Уайтстоун, раз руководитель сети, вчера вечером передал оппозиционным силам первый грант на подрывшую деятельность…
Мещерский кивнул.
– Да, но передал маловато. Всего десять миллионов долларов! Нам надо больше. Нужно придумать, чтобы оппозиционеры предложили какой-то план по свержению нашего правительства. Тогда выделят больше.
– Или подкинуть идею широкомасштабной акции? – спросил я.
