Текст книги "Истребивший магию"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Часть II

Глава 1

В спину дул, подгоняя нетерпеливо, сильный ветер, нес траву и листья, поднимал высоко в небо, где те порхали и метались, как встрепанные воробьи в драке. В глубоком небе очень медленно, но неостановимо ползут плоские облака, их грани не просто горят, а искрятся, выдавая спрятавшееся за ними яркое солнце.

Олег время от времени бросал на них задумчивый взгляд, лицо становилось все отрешеннее.

Барвинок не вытерпела, спросила:

– Что, будет дождь?

Он покачал головой:

– Нет.

– А что? Гроза?

– Нет, – ответил он снова.

– Так что? Буря?

Он повернул голову и оглядел ее внимательно.

– С чего ты решила?

– Ты так смотришь на небо!

Он хмыкнул, она внутренне съежилась от его снисходительного взгляда, но расправила плечики и посмотрела с горделивой снисходительностью к примитивности мужчин.

– На небо, – проронил он, – смотрят… гм… не только ради погоды.

– А зачем еще?

Он сдвинул плечами.

– Ну, как тебе объяснить, чтобы подоступнее. Можно, к примеру, любоваться звездами и луной, если ночью, а днем – облаками. Просто любоваться. Можно, опять же к примеру, предположить, что настоящая жизнь где-то там, очень высоко, а мы все ходим по дну мирового океана. Видишь, вверху вот плывут льдины…

Она поежилась, мгновенно представив себя на дне океана, мокрой и почти утопшей.

– Это облака! – возразила она гневно. – И вообще… где ж тогда твоя вода?

Он повел рукой вокруг:

– Здесь. Мы едем в ней. Только есть вода тяжелая, в ней плавают рыбы, а есть легкая, в ней плавают птицы и стрекозы. В легкой плавают намного быстрее, мы говорим – летают. Понимаешь, если бы не было этой воды, они бы все попадали! Как рыбы упадут на дно, если убрать воду.

Она расхохоталась.

– Ну ты и учудил!..

– Мы живем на дне великого океана, – сказал он настойчиво, – что покрывает все-все, даже простые моря.

– Никакого моря нет, – возразила она. – Мы мчимся в полной пустоте!

– А почему воздух дует навстречу?

– Не воздух, – объяснила она с чувством полнейшего превосходства, – а ветер. Тебе объяснить, что такое ветер?

Он поморщился.

– А сможешь?.. Ладно, оставим. Скажи, если это ветер, почему всякий раз стихает, когда останавливаешься? Проверь!

Она смолчала, такое проверять глупо, и так помнит, но насчет океана – полная чушь…

– Должно быть другое объяснение, – сказала она не так уверенно. – А наверху плывут не льдины, а облака!

– Можно называть и так, – согласился он. – Чтоб отличать от тяжелых льдин, что в реке. А мы на дне воздушного океана…

Она перебила:

– Если там льдины, то сейчас зима! И мы все должны замерзнуть!

Он покачал головой.

– Подо льдом в реках тепло. И рыба спокойно плавает, живет… Ты о подледном лове не слыхала?

Она сказала саркастически:

– Что за чушь! А когда же лето?

– А тут не бывает лета, – отпарировал он.

– Как это?

– А так. Есть страны, где круглый год – лето, а есть – где всегда зима, льдины не тают. Мы в такой стране…

Она говорилась возразить, надо только собраться с доводами и стереть его наглую улыбку с самодовольной рожи, но Олег привстал на стременах, ладонь козырьком как приклеилась ко лбу, он всматривался в даль старательно и напряженно.

– Что там? – спросила она. – Прикидываешься или что-то в самом деле?

Он пробормотал:

– Да-а… Поехали.

Внизу зеленая долина, извилистая желтая дорога выглядит как гигантская песчаная змея, далеко блестит поверхность небольшого озера… Кони несутся под уклон, как ветер, наконец Барвинок увидела небольшую рощу, на опушке вроде бы повозка…

Из-за большого костра не сразу рассмотрела сидящих за ним, вроде бы троих взрослых и троих детей. Олег, не слезая с коня, вежливо поклонился.

– Приятно увидеть дружную семью, – произнес он.

Его рассматривали с интересом, без настороженности, двое взрослых, мужчина и женщина, юноша и трое детей помоложе. Мужчина поднялся, еще крепкий, несмотря на легкую седину в волосах, ответил приветливо:

– Спасибо на добром слове. Дайте отдохнуть своим коням, да и сами переведите дух. У нас есть чем угостить самых привередливых.

– Мы не привередливые, – заверил Олег. Он соскочил с коня, забросил повод на седло, потом подумал и быстро расседлал своего коня. – Хорошо, малость отдохнем. Моя спутница спешит дотемна добраться в места, где будет крыша над головой. Но за приглашение спасибо!

Он повернулся к спутнице, она торопливо соскользнула на землю, не дожидаясь, пока подаст руку, ишь чего о себе возомнил, бахвал, все мужчины бахвалы.

– Спасибо, – сказала она и улыбнулась как можно дружелюбнее. – Мы в самом деле с удовольствием переведем дух.

– В вашем обществе, – уточнил Олег педантично.

Мужчина кивнул жене, та бросилась к повозке. Барвинок заметила, с каким жадным восторгом на нее смотрит юноша, сердце взыграло, пусть этот дикий волхв увидит, как надо смотреть на красивую женщину.

– Меня зовут Остап, – сказал мужчина. – Это Назар, старший сын, а дальше Кукень, Сирко, Шменрдрик. Жена – Горпина.

Олег присел у костра на корточки.

– С женой повезло, – сказал он вполголоса, – я бы подумал, что сестра этим ребятам, но они пошли в нее, как две капли воды.

Барвинок посмотрела на него в злом удивлении. Вот же гад, умеет же говорить приятное! Но почему всегда чужим, а ей – никогда? Что ему мешает?

Женщина вернулась со скатертью, плотной, тяжелой, расстелила на траве, словно кольчужную сеть, Барвинок даже почудился тихий металлический звон. Олег тоже ощутил нечто, она видела, как насторожился, замер, глядя на скатерть неотрывно.

Хозяин поинтересовался очень довольным голосом:

– Что вам хотелось бы?

Барвинок хотела выпалить свои пожелания, но сдержалась, это все-таки пока еще мир мужчин, действуют их правила, ладно уж, пусть первым этот тугодумец…

Олег произнес мирно:

– Да какие могут быть разносолы в пути? Что есть, то и хорошо.

Остап покачал головой.

– Нет-нет, говорите! Может быть, какое-то редкое вино?.. Винегрет из соловьиных языков?.. Блюдо жареных дроздов?.. Жаркое из дикого поросенка?

Барвинок распахнула глаза. Этот человек явно не шутит, вид у него слишком торжествующий, глаза горят победным восторгом, есть перед кем похвастаться. Мужчины без этого не могут… хотя и женщины, конечно, да, но мужчины все равно хвастливее, у них это от брачных плясок перед самками…

Олег проронил так же мирно:

– Ну хорошо-хорошо… Жареную оленину.

– Молоденького олененка, – сказал Остап деловито, – ребрышки?.. Филе? Грудинку? Заднюю часть?

Олег отмахнулся.

– Пусть будет грудинка…

– Хороший выбор, – согласился хозяин. – Ну да ладно, остальное добавим по своему вкусу.

Он протянул руки в сторону скатерти, сосредоточился, закрыл глаза. Барвинок замерла, страшась поверить в чудо, с минуту ничего не происходило, затем дружный вопль восторга вырвался у детей, хозяйка счастливо и гордо заулыбалась, Остап хвастливо подбоченился.

Вся скатерть оказалась заставлена серебряными блюдами, где горой громоздятся, распространяя одуряющие запахи, куски жареного мяса, на других – рыба, жареная, вареная и печеная, сыр, творог, широкие чаши с очищенными ядрами орехов, а в самом центре высится простой глиняный кувшин, но запечатан странной красной глиной с выдавленными знаками, от которых даже на Барвинок повеяло седой древностью.

– Удивительно, – пробормотал Олег, Барвинок видела, насколько он ошеломлен, – скатерть-самобранка… Я думал, перевелись совсем…

Хозяйка улыбалась, Остап сказал весело:

– Не новая, как видите, но и до ветхости еще далеко. Пожалуй, лет сто еще как-то прослужит. Даже если меньше, все равно хорошо!

Олег кивнул:

– Да, вам до конца жизни хватит. Да и детям перепадет!.. Повезло вам, повезло…

Он взял мясо, с удовольствием жевал, а Барвинок раздиралась от желания все попробовать и все понадкусывать, здесь же столько такого, чего никогда не видела. Это волхв к чудесному равнодушный, взял то, к чему привык, что знакомо, как можно быть таким равнодушным, это же просто превратиться из человека в чудовище…

– Рискуете, – заметил волхв, – такую ценность разве можно напоказ? Много найдется таких, кто захотел бы отнять.

– Она слушается только нас, – заверил Остап. – И все знают, что такие скатерти подчиняются только одному хозяину. Отнимать бесполезно… Попробуйте вот эту рыбу! Я не знаю, откуда она, и рыба ли это вообще, но пальчики оближете…

Олег сказал задумчиво:

– Чересчур хорошая жизнь часто портит характер, чересчур обильная еда портит желудок… Что делать? Увы, и тело, и душу с успехом исцеляют лекарства не только неприятные, но даже весьма противные на вкус.

Остап расхохотался:

– Верно!.. Но мы теперь путешествуем, как всегда мечтали. А эту жизнь не назовешь чересчур удобной.

Олег кивнул:

– Верно, по себе знаю. Вы многих угощали, верно?

Хозяин сказал гордо:

– Ни один не ушел от нас ненакормленным!

А хозяйка подбоченилась и тоже смотрела на Олега гордо и победно. У костра дети дурачились с огнем, бросая в него сухие ветки, Назар солидно останавливал, покрикивал, на взрослых внимания не обращал вроде бы, хотя Барвинок счастливо ловила на себе его жадный взгляд, еще полудетский и уже наполовину мужской.

Все казались заняты своим миром, все счастливо улыбаются с чашками вина в руках, везде полный покой и уют, как хорошо здесь, как замечательно…

Олег допил, бросил чашку, к негодованию Барвинок, за спину. Она взлетела высоко в небо, перевернулась несколько раз, блестя расписными боками, упала на землю и, к изумлению Барвинок, исчезла с легким хлопком.

Хозяин посмотрел на волхва с уважением.

– Ты многое знаешь про эту скатерть.

– Встречался, – обронил Олег.

Хозяин покачал головой.

– Мы уже лет двадцать ею пользуемся, но вот такое случайно открыли только в прошлом году. А раньше аккуратно складывали всю посуду обратно.

Горпина вставила строго:

– Я и сейчас детей приучаю ставить все на скатерть! Нечего разбрасываться. Нехорошо.

– Правильно, – одобрил Олег. – А то и простую посуду начнут швырять. Эх, хорошо у вас… но ехать надо. Дела-дела. Спасибо за царское угощение!

Остап развел руками.

– Жаль, не могу предложить вам и ночлег, разве что место на голой земле у костра… Увы, скатерть умеет только кормить.

Олег уже поднялся, сладко потянулся.

– Спасибо, – сказал он снова. – Так бы всю жизнь сидел с чашей вина у костра… скоро ночь, смотрел бы на звезды… Увы, надо!

Женщина заботливо скатала скатерть и унесла в повозку. Олег отправился к коням, они обнюхиваются и о чем-то негромко сплетничают, Барвинок обалдело смотрела вслед волхву.

Он не оглянулся, пришлось догнать, он поднял седло из высокой травы и сказал негромко:

– Поехали.

Она запротестовала:

– С чего вдруг? Скоро вечер, а я в темноте ничего не вижу. У меня, может быть, куриная слепота!

– Скорее, – определил он, – куриные мозги. К ночи как раз приедем в какое-нибудь село, переночуем под крышей.

– Можно подумать, – заявила она, – тебя пугают ночевки под звездным небом, ха-ха! Давай хоть после ужина?

Он сказал неумолимо:

– Ужина не будет.

Она широко распахнула глаза.

– Как это? Почему? Скатерть-самобранка подаст все, что нам восхочется!

– Что восхотят хозяева, – поправил он. – Но, увы, скатерть больше не подаст даже им. Но если хочешь, оставайся.

Он в самом деле взгромоздил седло на конскую спину и начал затягивать ремни. Злая, непонимающая и перепуганная, она таращилась в его спину, наконец потащила свое седло к лошадке. Сжалившись, он быстро оседлал и ее коняшку, хотел даже забросить в седло, но Барвинок гордо отказалась, а он, невежда, не проявил настойчивости, тупица, ничего не понимает, даже за ногу не подержал…

Красное солнце в самом деле сползает по вогнутой стене небосвода слишком быстро, усталое и распухшее, но кони после краткого отдыха с удовольствием разогнались во весь опор. Барвинок чувствовала, как слетают остатки раздражительности, волхв вообще строгий и собранный, словно никогда не устает.

Она спросила живо:

– Но что случилось? Почему так внезапно?

Он буркнул:

– Не хотел ставить их в неловкое положение.

– А в чем?

– Скатерть, – объяснил он. – Я видел, как скатерть превратилась в обычную. Больше волшебства от нее ждать не придется.

Она охнула:

– Ой… какое несчастье!

Он покосился на нее в удивлении.

– Правда?

– Ну да, – огрызнулась она. – А ты считаешь не так?

– Тысячи и тысячи людей, – напомнил он, – живут без всяких скатертей-самобранок. Многие вообще не знают, что такое скатерть… И, поверишь ли, счастливы.

Она сказала сердито:

– Не понимаешь, да? У них никогда и не было такой роскоши! А у этих было. И вот – потеряли. Разве не трагедия?

Он кивнул.

– Да, работать уже разучились. Теперь разве что милостыню просить… Или все же попробуют зарабатывать честно, как думаешь?

– Честно? – переспросила она. – Говоришь так, будто пользовались скатертью нечестно! Или у кого-то украли?..

Он отмахнулся.

– Да какая разница! Они пользовались магией, а это нечестно. И даже преступно. Я вообще мечтаю о таком времени, когда люди поумнеют настолько, что начнут всех колдунов и ведьм сжигать прямо на городских площадях, чтобы все видели!.. Правда, поумнеть мало, решимости бы побольше… А то понимать понимают, а сами клады ищут, древние гробницы раскапывают…

Она зябко передернула плечами.

– Такие ужасы рассказываешь. Надеюсь, такого никогда не будет.

– А я надеюсь, – сказал он со вздохом, – что будет… хотя и сам в это верю с трудом. Просто хорошо бы… Чтобы люди поняли, только трудом и талантом нужно добиваться всего на свете, а не проклятой магией…

– Она не проклятая, – возразила она живо, – это белая магия.

Его рыжие брови сошлись на переносице с такой силой, что могли бы раздавить корабль, проскакивающий между сдвигающимися скалами, такие где-то разбойничают в море.

– Глупости, – сказал он резко.

– Правда, белая! – сказала она горячо.

– Не бывает белой…

– Еще как бывает!

– …не бывает белой, – повторил он зло, – не бывает черной, серой или розовой!.. Вся магия – зло. И потому вся темная. И потому нужно изжить всю. Как эти бахвалились, что кормили всех встречных-поперечных! Как же, гостеприимство!..

Она возразила с сердитым непониманием:

– А что, не кормили?

– Да кормили, кормили…

– Так что плохого? В то время как другие стараются кусок прямо изо рта выхватить…

Он поморщился, во взгляде промелькнула некая беспомощность, Барвинок было прибодрилась, но Олег произнес тихо:

– Наверное, я сам виноват, заглядываю слишком далеко… Сейчас в самом деле надо бороться с теми, кто грабит просто и без затей… таких уйма.

Она сказала быстро:

– Вот я об этом и говорю!

Он кивнул.

– Да, верно. Но с этими понятно, так что справиться могут и другие. И кое-как справляются. А увидеть беду на горизонте… а то и за ним, это потруднее. Я могу видеть. И что, должен заниматься днем сегодняшним?

Она прокричала рассерженно:

– Я не понимаю! Где ты, чудовище, узрел нехорошесть в этих замечательных людях? Они с таким радушием угощали нас!

Он морщился, как от зубной боли, глаза потемнели, то и дело отводил взгляд.

– А что угощали, – проговорил он наконец, – не своим, это как они не понимают… так и ты не поняла.

– Как это не своим? Это их скатерть!

Он пояснил невесело:

– Одно дело угощать вот таким, что само возникает на скатерти, другое – подавать на стол каравай хлеба из того зерна, что вырастил своими руками. Но сперва надо распахать землю, засеять, дождаться молодых всходов, оберегать от зайцев и оленей, потом спасать поспевающее зерно от птиц, скосить, собрать в снопы, отвезти на ток, выбить зерно, ссыпать в закрома, смолоть, испечь из той муки наконец-то хлеб… Еще неизвестно, подали бы такой хлеб гостям или же захлопнули двери перед носом всяких бродяг, что шатаются по дорогам!

Она помолчала, потом сказала с прежним убеждением:

– Подали бы! Угостили бы!

– Тоже надеюсь, – пробормотал он, но в глаза ей не смотрел. – Хорошие люди всегда поделятся и последним. Но сейчас им придется затянуть пояса и… работать. Но станут ли? После такой жизни самим добывать хлеб покажется занятием трудным, унылым и тягостным… А значит, скорее всего, пополнят армию тех, кто ворует или грабит…

– Ну да, – возразила она, – обязательно ворует! Как же. Скорее всего, отправятся на поиски другой скатерти-самобранки. А заодно и других вещей…

Он посмотрел на нее искоса, во взгляде было недоверие.

– Считаешь, это хорошо?

Глава 2

За длиннющий летний день солнце распухло от усталости, но упорно держится за твердь небосвода и сползает по нему к краю земли очень неохотно. Барвинок опьянела от блеска, зноя и яркого багрянца, бьющего прямо в глаза, волхв же как будто ничего не чувствует, даже не обращает внимания на огромных бабочек, гигантских стрекоз, дивные цветы, красочные озера, окаймленные высоким камышом.

– Я их спас, – сказал он так, словно продолжал разговор, – я спас этих наивных дураков!

Она вздрогнула.

– Кого?.. Ах да… От кого?

– От сильных, – сказал он. – Они думают, их спасение в том, что скатерть слушается только их! Наивные… А если их связать, привезти во дворец короля и заставить заказывать только то, что велит властелин?.. Вот и будут всю жизнь… королевскими поварами в лучшем случае. Король будет пировать, а они питаться объедками.

Она не успела ответить, он соскочил с коня и припал ухом к земле. Барвинок насторожилась, но везде тихо и пустынно, только кузнечики в траве да длинная полоса кустарника далеко впереди.

– Что-то чуешь? – спросила она после долгой паузы.

Олег поднялся, отряхнул ухо, лицо задумчивое, покачал головой. Глаза грозно заблистали.

– Лучше бы не чуял.

Она пугливо огляделась.

– Где-то враги?

– Где-то, – согласился он.

Она ждала, что вспрыгнет на коня…

…однако волхв сказал что-то коню на его языке, тот мотнул головой, то ли соглашаясь, то ли высказывая неодобрение, но двинулся следом, когда его хозяин пошел в сторону длинной полосы кустарника. Барвинок сердито пустила свою лошадку следом, здесь их правила, надо подлаживаться, чтобы не оставили в ближайшем селе, вот уж вечная женская доля, приходится заботиться и о таких пустяках, как мужское отношение…

Оказалось, полоса кустарника окаймляет берег реки, неширокой и настолько медленной, что вот-вот превратится в болото.

Олег остановился, ноздри расширились, как у хищного зверя.

– Что? – спросила она нетерпеливо. Оглянулась на коня, тот покорно идет следом, хотя волхв не тянет за повод. – Не знаешь, как перебраться? Да здесь по колено!.. Только тина противная… И лягушки с пиявками…

– Переправляться не будем, – решил Олег после долгого и странного раздумья. – Пойдем.

Он повернулся и двинулся вдоль берега вниз по течению. Она пожала плечами, иногда мужчины полагают, что их должны понимать вообще без слов, а этот хоть что-то вымямлил, спасибо!

Берег реки густо зарос камышом. Взлетела потревоженная утка, давая ложный след, а тем временем утята затаились, дожидаясь, пока мама сделает круг и вернется. Олег шагал широко, ей приходилось почти бежать, она видела, что он при всей внешней невозмутимости все замечает, уже знала, почему у людей бывает вот такое лицо, вроде бы отстраненное, но это лишь потому, что стараются видеть и схватывать взглядом сразу все.

Олег в самом деле видел и шныряющих в небе коршунов, и деловитых муравьев, и затаившихся богомолов, и даже усердных тлей. Что-то во всем этом многообразии не так, он чувствовал тревогу, но еще не понял, откуда несет угрозой. И хотя явной вроде бы нет, но хочется перестраховаться, за что бывалые охотники в родной деревне считали трусом.

По широкому стеблю, прорвав водяную пленку, выполз толстый и неуклюжий червяк. Медленно взбираясь, он добрался до самого верха. Олег замедлил шаг. Барвинок заворчала, но он, не обращая внимания на женские капризы, остановился. Червяк подполз к сидящей на вершине стебля красивой мухе с радужными крылышками, она деловито умывается, червяк раскрыл рот, моментально схватил. Муха отчаянно забилась, но, когда половина туловища уже в пасти хищника, не помогут и крылья: червяк плотно вцепился всеми десятью коротенькими лапками в стебель, а муха билась все слабее и слабее.

Барвинок тоже остановилась, ее взгляд в недоумении скользнул по поверхности реки, остановился на сосредоточенном лице Олега, а уже потом с трудом отыскала то, что он рассматривает с таким напряженным вниманием.

– И что?

– А вот смотри…

Он дождался, когда муха полностью исчезла в пасти хищника, вдохнул и пошел снова так же размашисто-неторопливо. Конь послушно шел за ним, как утенок за мамой.

Она поторопилась его обогнать, чтобы идти рядом с волхвом, а не с его конем. Волхв прокладывал путь через камыши, как большой крупный кабан, весь в себе, Барвинок так и не дождалась ответа, решила, что ее вопрос слишком сложен для прямолинейных мужчин, спросила то, что проще:

– Мы не заблудились?

– Нет, – ответил он коротко.

– Но вроде бы ты взял резко влево!

– Так надо, – ответил он коротко.

Она некоторое время шла молча, но любопытство сверлило дыру в желудке, наконец возмутилась:

– А чего вдруг? Что-то увидел?

– Да.

– Что особенного?

Он буркнул, не оборачиваясь:

– Ничего особенного не заметила?

– Нет, конечно!

Он фыркнул, как большой боевой конь:

– Еще бы.

– Почему с таким сарказмом?

– Вот если бы там были разложены сережки, кольца, брошки – ты бы запомнила их хоть тысячу, верно?

Она бросила в спину:

– А ты хочешь сказать, что на противных мокрых червяков смотреть интереснее?

Камыши остались сзади, дальше берег ровный, даже кусты исчезли, только низкорослая трава до самой воды. Волхв шагает широко, но Барвинок всякий раз отставала, хоть и верхом, но спохватывалась и пускала коня рысью.

Он всматривался в берег, взгляд его то и дело скользил по воде, но вдруг волхв повернулся к маленькой рассерженной женщине и посмотрел на нее с веселой насмешкой.

– А ты не догадываешься, – спросил он с непонятной интонацией, – что тот червяк не должен хватать мух?

Она удивилась:

– Почему? Кто ему запрещает?

– Не знаю, – ответил он загадочно, – кто запрещает, но у этого червяка вообще не должно быть рта.

Она изумилась всерьез:

– А как же он ест?

– Никак, – ответил он хладнокровно и, не дожидаясь ее очередного вопроса, понятно какого, объяснил занудно: – Он вообще не ест. Выползает из воды, обсыхает на солнышке. Потом высохшая шкура лопается, из нее выползает стрекоза. Да-да, все эти стрекозы раньше были этими червяками. Вот стрекоза уже и жрет этих мух! Да так жрет, что непонятно, как столько в нее влезает…

Она замолчала, ошарашенная, откуда он такое знает, мужчины ничего мельче коровы не замечают, а этот червяков рассматривал, странный какой-то, но на юродивого не похож, хотя иногда и кажется странствующим дурачком, но частенько в его движениях проскальзывает нечто такое, что перед ее внутренним взором тут же мелькают в бешеном темпе дворцы, троны, короны, дивные звери…

Далеко впереди на берегу реки из-за веселой зелени деревьев выступил добротный деревянный дом в два этажа. Бурный ручей бежит в трех шагах, но прежде, чем влиться в реку, падает с небольшого обрыва и старательно крутит большое деревянное колесо с широкими лопастями.

По мере того как водяная мельница приближается к ним, все сильнее пахнет свежестью мелкой водяной пыли и цветами. Барвинок рассмотрела вокруг дома пышные ухоженные клумбы. Цветы все яркие, свежие, над ними порхают бабочки и стрекозы, гудят толстые шмели. Вообще дом выглядит очень новеньким и чистым, словно только что срублен, вычищен, а хозяева все еще любуются своей работой.

– Заглянем, – коротко бросил волхв. Добавил, мрачно усмехнувшись: – Когда живут так счастливо, не откажут в кружке воды путникам.

Она сказала недовольно:

– При чем тут счастливо или несчастливо? Доброта от этого не зависит.

Подумав, он кивнул с тяжеловесностью быка.

– Хоть и женщина, а права. Бывает, бедняк всем делится, а богач прочь гонит…

Двери приближались, Олег уже приготовился постучать, но там открылось. В темном проеме появилась коренастая фигура мужика с немалым животиком. Он смотрел с интересом и, как сразу определила Барвинок, с предельным доброжелательством.

– Вечер добрый, – сказал Олег, – вот идем мимо…

– …но нехорошо, – прервал хозяин, – если пройдете, не заглянув! Заходите, моя жена быстро накроет стол. Да и переночевать у нас есть где, а то уже ночь надвигается.

Барвинок покосилась на небо, до ночи в самом деле рукой подать, самое время перевести дух в чистой горнице, все-таки не женское дело трястись на конской спине, пусть даже в удобном седле, хотя она может улыбаться и уверять всех, что это женское занятие и что они это умеют делать не хуже вконец обнаглевших без всякой меры мужчин.

– Спасибо, – ответил Олег, и снова она удивилась, как тепло и сердечно может звучать его обычно суховатый и равнодушный голос. – Это кстати. Вон моя женщина с коня валится.

Она чуть не завопила, что она вовсе не его женщина, ни один мужчина не посмеет такое сказать, да как он решился такое брякнуть, но успела подумать, что вдруг это он сказал нарочно, этот волхв чуть ли не единственный мужчина на свете, чьи мысли и желания словно за высокой каменной стеной.

Хозяин перевел взгляд на нее, она слабо улыбнулась и вдруг ощутила, что в самом деле выдохлась до крайности, тело гудит, ноги налились чугуном, а конь под нею какой-то весь неудобный.

– Меня зовут Власом, – сказал хозяин. – Слезайте, у нас найдется и для коней зерно.

Он хотел сойти с крыльца и помочь ей слезть, но Барвинок бурно запротестовала, она не слабая женщина, а по меньшей мере достойная спутница, хотя она не спутница вообще-то, а сама по себе человек, все умеющий в дороге.

Олег наблюдал насмешливо, как она слезла и под оценивающими взглядами мужчин быстро достала сумку с овсом и подвесила к конской морде.

– Помочь расседлать? – спросил хозяин. – Седло под вами тяжеловато. Не женское.

Как будто существуют женские, подумала она сердито. Мужчины себе захапали весь мир. Все подстроено под них…

Она промолчала, когда мужчины позаботились обо всем остальном, все-таки иногда удобнее, что ни говори, быть женщиной.

Олег набросил поводья на крюк коновязи, кивнул в сторону ручья:

– Место удобное… Всегда мечтал быть мельником!

Хозяин улыбнулся:

– Скажу честно, жизнью доволен. Хотя и не мечтал молоть зерно. Но… пришлось, и не жалею.

А Барвинок сказала льстивым голоском:

– Завидую, кто вот так натыкается на счастье!

Мельник взглянул на нее остро, на секунду запнулся с ответом, затем широко улыбнулся.

– Да, это счастье… наткнуться на счастье.

Олег произнес задумчиво:

– Самое большое испытание для человека – устоять не столько против неудач, сколько против счастья.

Барвинок не поняла, к чему Олег такое брякнул, но мельник насторожился, взгляд стал острым и недоверчивым. Она постаралась улыбнуться ему как можно более мило, он растянул губы в ответной, пусть и несколько натужной улыбке, жестом пригласил войти.

Из просторных сеней пахнуло густым ароматом трав, Барвинок заметила на стенах под потолком пышные пучки трав, как лечебных, так и для приправ в супе, это сейчас зелень свежая, а для зимы нужно подготовить…

Комната просто огромная, мебель простая, но добротная, ее вдоволь, а в открытую дверь видна еще одна комната, такая же просторная.

Барвинок огляделась, сказала довольным голосом:

– А я всегда мечтала, чтобы у меня была такая же светлая горница, такие комнаты, такой вид из окон… Вам повезло!

– Еще бы, – ответил мельник. – Я как увидел это место, так сразу… Можете помыться, воды у нас много… ха-ха!.. а потом сразу к столу.

– К столу – это хорошо, – заметил Олег, – к столу – это я люблю. А уж моя спутница… ее вообще из-за стола не вытащишь.

Барвинок улыбнулась мельнику, не стоит обращать внимания на дурака, что мелет все, что взбредет на язык, тот слегка подмигнул ей, мол, понял, таких везде хватает, а Олег рассеянно прошелся по комнате, выглянул в окно, потрогал стулья за спинки, вообще выглядит, как человек, который все еще не пришел в себя после хорошего удара дубиной по голове.

Хозяйка, скромная, тихо улыбающаяся женщина, неслышно подавала на стол, и было видно, как ей приятно угощать гостей, не так часто они сюда забредают.

У мельника разносолов диковинных на столе нет, зато все то, что растет на местных огородах, – в изобилии, все отборное, налитое соком. А мяса, птицы, рыбы и творога едва ли не больше, Барвинок сразу заметила и говядину, и телятину, и баранину, и множество жареных птиц, от крупного молодого гуся до коричневых комочков скворцов.

Только вино не местное, но были бы деньги – торговцы доставят любое и куда угодно.

Барвинок ликовала, хозяева скромно улыбались, очень довольные, хорошо угостить гостей – это молча побахвалиться достатком, Олег против обыкновения не молчал, нахваливал как еду, так и гостеприимство, заметил, что вообще-то у мельников нелегкая жизнь, нужно следить за таким сложным хозяйством, что у простого крестьянина руки бы давно опустились.

Мельник довольно кивнул.

– Работы много, – согласился он. – Но если вовремя все замечать – работы почти никакой. Это нерадивые хозяева ждут, когда поломается, а тогда хватаются за голову. Тогда – да, непросто.

Хозяйка сказала:

– Он у меня всегда мельницу два раза в день смотрит сверху донизу до последнего колесика!

– Лучше сразу подправить, – пояснил мельник, – где треснуло, чем потом поднимать все, когда и жернова рухнут.

– Мудро, – согласился Олег. – Как у вас хорошо… Можно, мы посидим снаружи перед сном?

Хозяйка расплылась в довольной улыбке.

– Заметили, – спросила она счастливым голосом, – какие у нас места? С крыльца нагуляться можно!.. И река, и лес, и ручей, и гора… Сама до сих пор насмотреться не могу…

– Давно здесь? – поинтересовался Олег.

– Весной уже двадцатый год пошел!

– Да, – согласился Олег, – за это время можно прикипеть сердцем к такой красоте…

Барвинок посматривала на него искоса, волхв обычно не столь разговорчив, что-то выясняет, вопросы вроде бы ни о чем, но что-то он старается узнать. Либо уже узнал и отыскивает подтверждение…

Хозяйка пошла готовить им комнату для ночлега, Олег вышел на крыльцо, сел на нижнюю ступеньку. Лицо его оставалось задумчивым и немножко печальным.