Текст книги "Я – сингуляр"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Юрий Никитин
Я – сингуляр

Предисловие

Очень трудно писать «правильные» вещи. У всех, а я не исключение, срабатывает встроенная защита от скучной и навязываемой правильности. Не случайно в героях разбойник Робин Гуд, а не ноттингемский шериф, дружно поем о Степане Разине, Пугачеве, Кармалюке и прочих преступниках, а не о тех, кто наводил порядок и тащил страну к прогрессу.

К тому же, как я сам писал в своем учебнике для желающих стать писателем: «Всякая правильность угнетает». Можете объяснять это чем угодно, но это факт. Потому антиутопии всегда популярнее утопий, а все революционеры и бунтари, всякий раз заливающие страну кровью и отбрасывающие ее назад, симпатичнее, чем любая власть, а книг о них, революционерах, – море.

Всем вам (увы, и мне) намного симпатичнее прилежных учеников и студентов те орлы, что ничего не знают, а экзамены сдают благодаря невероятным хитростям. Мы даже закрываем глаза, что потом эти «специалисты» строят нам дома, что рассыпаются, и самолеты, что разваливаются, это они рассчитывают прокладку водопроводных труб так, что те лопаются при первом же морозе… а уж в больницу так вообще стремно, когда вспомнишь, что те, не посещавшие лекций, не отличают печень от аппендикса. И обязательно забудут в животе скальпель, тампоны и перчатки. Ха-ха, еще и будут рассказывать о таком приколе! И всем, давайте скажем честно, будет весело. Только не вам, пациенту. Возмечтаете попасть к недавнему зубриле.

В обществе всегда востребованы пародии, приколы, высмеивания и вообще любое оплевывание существующего или предлагаемого к осуществлению. Простые люди, которые очень даже простые, в баймах играют за Тьму, за орков, вампиров, оборотней, гангстеров, за Хаос, а в «Ну, погоди!» сочувствуют, понятно, волку. Любому писателю в миллион раз легче писать «Долой!», чем предложить что-то взамен. И трудно, и… невыгодно. Заплюют.

Но, как ни проще: «Долой учебу, лектора – на мыло!», все-таки преподавать надо. Как в школе, вузах, так и везде. Говорить прописные истины тоже надо: большинство о них не слышали, но, робин гуды хреновы, заранее воротят носы. Тем более надо говорить те истины, которые еще не истины, а станут ими потом, попозже. Когда «внезапно» настанет Новый Мир, но дверь для абсолютного большинства окажется уже игольного ушка.

Девяносто девять из ста об этой книге снова скажут, как о последней стадии маразма, о том, что Никитин пишет все хуже и хуже, это я слышу уже лет пятнадцать, словом, пусть говорят. Роман рассчитан на тот единственный процент, входящие в который в состоянии пройти, если подготовятся, Великий Отсев. Ради этих людей книга и сделана.

Потому что, человек старой школы, я хотел бы студентов побольше, а бездельников в подворотнях – поменьше.

P.S. Кстати, новый сайт, где собираются те, кто планирует войти в сингулярность, здесь: www.transchelovek.ru

Юрий Никитин

Я – сингуляр!

Часть I

Глава 1

Жара, асфальт плавится. У всех бутылки с пепси, мороженое или холодное пиво. Молодая женщина в очень коротких шортиках и маечке с открытым животом идет навстречу, лицо в жутких кровоподтеках, плечи обезображены синяками, живот в желтых пятнах уходящих кровоподтеков, даже ноги смахивают на леопёрдьи из-за россыпи темных пятен.

Улыбнулась горделиво-смущенно, заметив мое внимание, прошла мимо, подав красиво очерченную грудь вперед и подтянув живот. Я проводил ее взглядом, а она, чувствуя, что мужчина повернул голову, подтянула задницу и дразняще поиграла на ходу ягодицами. От обеих выпуклых половинок темно-сизые пятна опускаются плотным роем почти до колен.

Совсем недавно женщина с такими кровоподтеками стеснялась бы вынести ведро к мусоропроводу, неважно, как заработала фонарь под глазом, а теперь все понимают: пятна на морде – уколами геля морщины растирает, на пузе и боках – жир сгоняет, ноги – ну, понятно, борьба с целлюлитом идет всерьез…

Фонари под глазами современной женщины – знак качества: следит за собой, не опускается.

Я вздохнул, меня ждет Лариска, да и вообще-то я асексуал. По крайней мере, по убеждениям. Лариска – мой герлфренд. «Мой» в современном прочтении значит, что в спорных случаях: с кем пойти и с кем лечь – отдает предпочтение мне. А так вообще-то смотрит по сторонам, как и всякая нормальная женщина в поисках лучшего шанса. Лучший шанс для женщины по-прежнему, несмотря на всю их раскрепощенность, все-таки в лице солидного и надежного мужчины.

Для мужчины лучший шанс все тот же: найти поляну с толстыми и жирными мамонтами и выкопать ловчую яму у стада на дороге, для женщины – найти умелого добытчика. В звериной шкуре и с дубиной или в костюме и при портфеле – без разницы, суть не меняется, мир все тот же. А что женщина сейчас работает и хорошо получает, дескать, мужчина вообще не нужен, – защитная реакция тех, кого самцы избегают.

Лариска из тех, кого не избегают. Еще как не избегают.

Я остановился на пороге студии, щурясь, впереди слишком пестрое, цветное, а человеческие фигурки пародийные: слишком длинные волосы у мужчин, лишь у двоих убраны в женские косы, серьги в ушах, как у цыган, цепочки на шеях… Помещение, похожее на ангар для крупногабаритных вертолетов, залито ярчайшим светом мощных ламп, воздух горячий и пропитанный запахами дорогой косметики, духов, дезодорантов и пота.

Лариска под двумя лампами запрокинула лицо. Жгучий свет выжигает тени, гримерша тщательно удлиняет разрез глаз, прямо Клеопатру рисует, наращивает такие мощные ресницы, что на них можно положить карандаш фирмы «Зомлер».

– Привет, – сказал я всем.

Мужчины поприветствовали кислыми улыбками, кто-то вообще посмотрел недружелюбно. Лариска распахнула глаза в испуге и удивлении.

– Что, уже?.. Опаздываем?

– Это я на полчаса раньше, – успокоил я. – Работу закончил, решил тебя подождать здесь.

Гримерша сказала строго:

– Не разговаривайте. Рот будет как у лягушки.

Ее пальцы накладывали на губы Лариски толстые слои пурпурной краски.

– Молчу, – сказал я.

– Не дергайся, – велела она Лариске, – последний штришок.

Пока рисовала, я молча любовался своей герлфрендой. Воплощение мужских грез: роскошная блондинка, мощный приподнятый бюст и осиная талия, что вырастает из крутых бедер. Зад, естественно, вздернут, ноги стройные и такие длинные, что, когда подходишь сзади, причинное место оказывается точно на нужной высоте, с ума сойти, это не привычное состояние, когда женский зад на уровне твоих колен, и потому древний инстинкт в тех случаях просто позевывает.

Невинное кукольное личико без единой мысли, всякого приводит в восторг, как же – резиновая кукла, но живая, с ума сойти! Высокие брови, огромные голубые глаза иногда становятся синими, пухлый рот одни называют детским, другие – чувственным, белая девичья шея и глубокий вырез платья, что всегда оттопыривается, и потому, если кто смотрит на уровне выреза, видит выступающие аппетитные вершинки белоснежных холмиков, а кто заглядывает чуточку сверху, зрит и розовые кружки, увенчанные, как говорят, сладкими ягодами землянички.

Ну, а если подойти вплотную или заглянуть со спины, можно усмотреть далеко внизу, в самом низу живота, интимную стрижку. Лариска по последней моде не носит трусиков, даже символических, ссылаясь на аллергию.

Дорисовав, гримерша подхватила мольберты, прямо Рембрандт, и убежала. Волосатый парень с массивными серьгами в ушах и цепочкой на груди, это их режиссер, с подозрением всмотрелся в глубокий вырез платья Лариски.

– Уверена, что не стерлось?

Лариска быстро взглянула в мою сторону.

– Нет.

– Не уверена?

– Думаю, – сказал Лариска, – пока держится.

– Ну, – буркнул он, – если так думаешь, наверняка подновить надо.

– Вадик! – воскликнула Лариска протестующе.

– Мария, – позвал он. – Мария!

Гримерша тут же появилась, быстрая и услужливая, в руках все те же коробочки с красками и кисточками, через плечо широкий ремень с объемистой сумкой. Вадим кивнул Лариске, она сняла бретельки с плеч и опустила платье, обнажив крупные груди с широкими светло-коричневыми сосками.

Вадик хмыкнул:

– Я ж говорил, почти стерлось. Мария, покупаешь подешевле, а цены какие ставишь? Смотри, начну чеки проверять!.. Поднови, но так, чтобы через десять минут не исчезло.

– Да у меня все импортное! – запротестовала гримерша.

– Импортное, – пробурчал Вадик, – знаем, в каком колхозе делают такой импорт.

Гримерша, виновато опуская голову, торопливо закрашивала коричневые соски под телесный цвет, потом рисовала поверх нежно-розовые кружки, но уже по размеру намного меньше, так эротичнее. Ниппели совсем опустились, Лариска ухватила за кончики и торопливо терла, заставляя подняться и покраснеть, разбухнуть.

Вадик смотрел с тоскливой безнадежностью.

– Ну что же ты так?

– Щас-щас, – пообещала Лариска.

Он махнул рукой.

– Ладно, хватит. И так из графика выбились.

– Еще чуть-чуть…

Он покачал головой.

– В компьютере наши умельцы подправят… Но послезавтра концерт вживую, там эти штучки не пройдут.

Гримерша быстро-быстро опускала кисточку в узкое горлышко тюбика с клеем, а когда вытаскивала, на кончике ярко блестела пурпуром вязкая жидкость, похожая на быстро застывающий вишневый клей. Лариска поддерживала обеими ладонями грудь, все еще терла кончики, и отпустила, когда кисточка приблизилась к ее пальцам.

Гримерша сумела закрепить набухшие соски, теперь кажутся влажными, что еще эротичнее, словно только что из жадного мужского рта. Вздутые кончики показались мне похожими на разбухшие от крови брюшки исполинских комаров.

– Снимаем! – велел он быстро. – Все по местам!.. Быстрее-быстрее! С ума сойти, третий день переснимаем!

Лариска набросила тонкие бретельки платья на обнаженные плечи, грянула музыка, динамики задрожали от рева. Лариска ухватила микрофон и, пританцовывая, начала выкрикивать слова песни. Я заметил, что режиссер и его команда напряженно смотрят на подпрыгивающую грудь Лариски.

Я тоже засмотрелся с понятным ожиданием мужчины: вот грудь так трясется, что может и оказаться на свободе.

Режиссер делал руками отчаянные жесты, будто танцевал лезгинку. Лариска поняла, что пора шевелить плечами, сделала кокетливое движение. Лямка начала сползать, и в это время левая грудь, подпрыгнув, зацепилась выступающим соском за край платья, ослепив меня, словно боевой лазер, которые делают из рубинов.

Лариска невольно скосила глаза, но продолжала петь, режиссер застонал так громко, что перекрыл грохот барабанов.

– Стоп-стоп!.. Выключите музыку!.. Не понимаю, что мне с вами, тупоголовыми, делать?

В студии стало тихо, Лариска растерянно развела руками, обеими руками спрятала грудь, стараясь не задевать сосок, сейчас закованный в красную прозрачную сосульку клея.

– Ох, прости, – сказала она виновато.

– Прости, – передразнил Вадик. – Ты не должна замечать, забыла?.. Ты так увлечена своей песней и танцем, что не заметила, понимаешь? Не заметила, что грудь выскользнула на свободу, просто допела до конца!.. А довольный рев и аплодисменты принимаешь на счет своего великолепного исполнения, поняла? Улыбаешься, раскланиваешься и только тогда замечаешь…

Лариска сказала умоляюще:

– Еще разок! На этот раз не отвлекусь!

Он вздохнул, посмотрел на часы.

– Через двадцать минут надо быть в студии у Геворкянца. Рекламный ролик про пиво, надо успеть. И еще о каком-то средстве от перхоти… Ладно, скажу ребятам, чтобы в три-дэ помудрили. Все равно спецэффектов уйма, никто не заметит… Но, Лариска, через три дня у тебя концерт вживую! Там все должно пройти на глазах у зрителей!

Тучи ушли, мы выскочили под сияющее небо, отмытое от инверсионных следов истребителей, от пыли и городских испарений. После грозы совсем не то небо, что обыденное, рабочее, собравшее под свой купол дымы городских фабрик, испарения болот, чад выхлопных труб миллиардов автомобилей, дым пожаров, пепел и гарь вулканов, горящих нефтехранилищ и сжигаемых отходов природного газа.

И хотя в Москве вроде бы ни вулканов, ни горящих нефтехранилищ, но в жаркий, несмотря на апрель, день именно «вроде», а на самом деле как будто все горит и плавится.

Двери троллейбуса злорадно захлопнулись прямо перед нами. Если бы Лариска была одна, водитель бы подождал, а так приятнее унижение другого самца, все мы соперники. Я в очередной раз подумал, что мне даже не надо затягивать пояс, чтобы копить на покупку авто. Сейчас рассрочки, кредиты и прочие крючки, на которые стоит только разок попасть…

О чем подумала Лариска, не знаю, хорошо владеет лицом, только засмеялась несколько делано:

– Гад этот Вадик… на трех работах пашет, многостаночник, да еще и подработки берет!

– И все успевает? – усомнился я.

Она вздохнула:

– Успевает, сволочь. Талантлив. Только не хочет ни за что большое браться. Говорит, на мелочах больше сшибает… а славы ему в таком деле не надо.

– А что там с выпрыгивающим выменем? – спросил я. – Это в самом деле необходимо?

На опустевшую остановку начали подходить люди. Двое парней оглянулись на Лариску, она сразу подобралась, в глазах загорелся кинозвездный блеск: ее начали узнавать на улице! Я смолчал, насчет узнавания вряд ли, таких начинающих тысячи, просто хороша как по фигуре, так и мордочкой. И держится с прямой спиной и выпяченной грудью, в то время как большинство девчонок ходят сгорбившись и на полусогнутых, так удобнее, все помешаны на дури: «…принимайте меня, какая есть!»

– А как же, – ответила она, понизив голос, – сейчас это самый писк.

– Показывать сиськи?

– Одну, – уточнила она. – Разница большая.

– Вдвое, – сказал я.

Она нахмурилась.

– Не понимаешь… Когда просто поднимаешь майку и показываешь сиськи – это одно, понял?

– Нет, – ответил я.

– Это просто, так все девчонки делают. А когда нечаянно – реагируют куда сильнее!

– Добавляется скандальность?

– Ну да, – согласилась она. – И еще запретность. Нарушение этой самой запретности… А человек, который успел подсмотреть, он как бы, как бы…

– Выиграл по лотерейному билету? Который просто подобрал на улице?

– Ты молодец, – похвалила она, – именно выиграл. Другие не выиграли, а он выиграл. Разве он не счастлив?

Глава 2

Подошел троллейбус, народ ломанулся в распахнувшиеся двери. Мы втиснулись в общем потоке, нас прижало на задней площадке, в то время как остальные, отталкивая друг друга, рвались к освободившемуся сиденью в салоне: время рынка, выживает сильнейший, а бога, как доказано экономикой, нет.

Начало моде, объясняла она, когда нас вынесло на нужной остановке, положили ведущие звезды шоу-бизнеса и кинозвезды. У них вроде нечаянно то грудь выскользнет из глубокого выреза, то лямка соскользнет с плеча, обнажая красный сосок с ниппелем. Вообще-то грудь и без того обнажена практически вся, но пока еще прикрываем сам сосок, заметил? И когда такая певица все время танцует на сцене, две трети в зале смотрят неотрывно и гадают: выпрыгнет грудь или не выпрыгнет?

– Ну да, – согласился я, – и, чтобы не разочаровывать, пришлось придумывать это? Нечаянное выпрыгивание?

– Вот-вот, – обрадовалась она, – ты все понимаешь!

– Спасибо.

– Милый, ты бываешь ужасно сообразителен. Но публика должна думать, что это все нечаянно, случайно. Иначе потеряется кайф запретности.

– Нарушения.

– Да, нарушения запретности. Ты ужасно милый, ты знаешь?

Я буркнул:

– Правда? Прибавь шагу.

Показался дом, где живет наш именинник, а я вспомнил, что теперь к трюку с выпрыгивающей грудью прибегают все чаще. Раньше певицы сразу вроде бы пугались и, страшно смущаясь, прятали вымя, потом стали делать вид, что не заметили, и так допевали песню до конца, прыгая и потряхивая обнаженной грудью, здесь режиссер Вадик прав: если уж играть, то не вполсилы.

Лариска быстро-быстро перебирала ногами, хотя на таких длинных можно шагать и шире, но это неженственно, а я все ускорял шаг, так что запыхалась, щеки налились жгучим румянцем, а дыхание стало чаще.

– Но это становится массовым, – заметил я, – так?.. Сливки собрали те, кто придумал первым. Остальным сыворотка. Да и той все меньше.

– Ага, – ответила она сердито.

– Что-то придумывается еще?

– В этом… направлении? – спросила она, запыхавшись.

– Да.

На подходах к дому прошли мимо огромного интим-шопа. Из услужливо распахивающихся дверей вышел бодрый мужчина с надувной куклой под мышкой. Вообще-то эти покупки выносят в сдутом состоянии, а надувают снова дома, но этот то ли поленился, то ли ему не ехать переполненным общественным транспортом.

Встречные прохожие реагировали по-разному: одни бросали ленивые взгляды и тут же забывали, группа молодых парней удивилась, почему не взял Памелу Андерсон или Юхансон, вчера еще в продаже были, пенсионная пара сердито плюнула вслед, а прыщавый подросток спросил деловито насчет модели, а то уже выпустили модификацию с задранными к ушам ногами, но поступила ли в продажу…

Лариска хмыкнула:

– Наверное, памел разобрали.

– Такой спрос?

– Ну, сходство имеет значение, – пояснила она. – Меньше нужно напрягать воображение. Вы ж, мужчины, напрягаться вообще не любите!

– Нет, я не о том, – сказал я. – В моде всякие штучки с юэсби…

– У тебя тоже есть, – уличила она весело, – я видела!

– Есть, – согласился я.

– Ну и как?

– Забавно, – сообщил я. – Уже сейчас вам серьезная конкуренция, а то ли еще будет!

Она фыркнула:

– Не задавайся. Все, что ваши куклы умеют, мы тоже можем.

– А завтрашние?

Лариска отмахнулась:

– Живем сегодня.

У подъезда дома молодая и довольно тощая женщина с огромной грудью прогуливалась с ребенком двух-трех лет, часто и без нужды наклонялась к нему, демонстрируя выпадающие из выреза сиськи, а тем, кто сзади, – роскошные ягодицы без намека на целлюлит и мощные половые губы, ярко-красные, как у самки павиана.

Нас она не сочла достойными внимания, но я все равно заметил, что внутренние губы все же высовываются, даже провисают, результат трудных родов, так что еще одной операции не избежать.

Лариска перехватила мой взгляд, я ощутил неловкость и сказал презрительно:

– Фи, силикон…

Лариска, вместо того чтобы ощутить себя польщенной, у нее ж все свое, посмотрела обиженно.

– Славик, а почему ты, такой умный, такой дурак?

Я удивился:

– Почему дурак?

– А что в силиконе плохо?

Я кивнул на ее выступающие груди:

– У тебя же без всякого!

Она оживилась:

– Классные у меня сиськи?.. Сама иногда щупаю. Но, Славик, когда-то обвиснут!.. И что, не подтягивать? Может, еще и губной помадой не пользоваться? И тушью для ресниц?

Я сказал озадаченно:

– Губная помада при чем… Да ладно тебе, Лариска! Это наша мужская реакция.

И сам подумал стыдливо, что мы, мужчины, во всем и везде – революционеры, но, когда касается женского гардероба или кремов, гелей, шампуней, пилочек для ногтей и прочей непонятной хрени, коей у них забита вся ванная комната, все отметаем решительным взмахом руки. Но в то же время требуем, чтоб были красивыми и удовлетворяли всем нашим требованиям, а это в первую очередь вот такие и вот такая, а также губы, талия, ноги… Даже каблуки повыше, это чтоб нам меньше подгибать колени, когда они наклоняются.

– Да-да, – признал я, – ты права, свиненок. Это я так, мужской шовинизм подал голос.

Пока ждали лифт, Лариска чуть отдышалась и сказала с восторгом:

– А ты не только милый, но и умный! Все сразу понял. Ты прав: как только трюк с выпрыгиванием сисек пошел в творческие массы, сразу же все начали ломать головы, чем интерес разжечь еще…

Молодец, мелькнуло у меня, никакими надувными куклами ее не собьешь, все в работе, вся в работе. И все думает, как повысить производительность своего нелегкого труда.

– И как? Придумали?

Створки лифта распахнулись, мы вошли, со стороны подъезда хлопнула дверь, Лариска поспешно нажала кнопку закрывания, объяснила торопливым шепотом:

– Там бабища с сумками и коляской! Ну ее…

– Ну ее, – согласился и я. – Мы не мамы-терезы.

От двери донесся женский голос с просьбой подождать, но лифт уже тронулся, Лариска с облегчением вздохнула.

– Ненавижу этих толстух с колясками, – объяснила она. – Все загородят, дети такие слюнявые… Так вот, попал в самую точку!.. Ты правда умный, с ходу замечаешь главное… Сейчас как раз модельеры начали разрабатывать особые лямки из эластичного шелка, представляешь? Соскальзывают по обнаженному плечу, как намыленные!

– Круто, – согласился я, нисколько не сомневаясь, что такие модельеры зарабатывают больше, чем профессора, создающие лекарства против рака или полиомиелита. – А бюстгальтеры вы все не носите?

Она вздохнула, лицо помрачнело.

– Тут, Славик, сложность…

– В чем?

Пахнет вкусно и зовуще, я с высоты своего роста с удовольствием рассматривал полушария ее грудей с белой атласной кожей. Лариска мило улыбнулась и опустила бретельки. Сиськи выпрыгнули, заколыхались, так и просясь в мои ладони, что сразу ощутили приятную тяжесть и скрытый жар.

Но лифт дернулся и остановился. Лариска одним движением вернула платье на место, отпихнув мои ладони, задорно показала язык.

Створки разъехались, мы вышли на площадку. Выход на обе стороны перекрыт бронированными дверьми, Лариска быстро нажала нужную кнопку звонка, за секунду до этого успев принять обложечное выражение лица перед глазком телекамеры.

В динамике послышался хрипловатый голос:

– О, Лариска и Славик!.. Бегу…

Через минуту щелкнул замок, по ту сторону двери на лестничной площадке улыбающийся Люша, огромный и широкий, к своим двумстам кило живого веса за это время добавил еще килограммов пятьдесят. А то и все сто, для него это просто. Настоящая гора колыхающегося мяса, но любит бороться на локтях, хотя, конечно, для такой массы дурной плоти ни отжаться от пола, ни подтянуться на перекладине. Да что там подтянуться – повисеть не сможет.

Он гостеприимно распахнул толстые, как окорока, руки, Лариска с готовностью подставила ему щеку. Он с удовольствием звучно чмокнул оладьями губ, эхо прокатилось по всей лестничной площадке. Со мной обменялся привычно вялым интеллигентным рукопожатием, моя ладонь на мгновение утонула в его лапище, как щепочка в сырой глине.

Захлопнув дверь и дважды повернув ключ, он прогудел укоризненно:

– А мы уже без вас сели! Так что штрафную, штрафную…

Дверь из квартиры распахнута в общий холл, бьет яркий свет, и доносится бодрая танцевальная музыка. Подталкивая нас в спину, Люша втеснил в прихожую, дверь за нами захлопнулась с хищным щелканьем множества стальных зубов.

Лариска спросила независимо:

– Какую такую штрафную?

– Положено, – прогудел Люша. – Завет предков!

– Эт смотря чего!

– Обижаешь, – сказал Люша мощным басом. – У нас есть усе. Как в Греции.

– Почему в Греции?

Он хохотнул:

– Не знаю. Бабушка говорила, что в Греции есть все.

– Ни хрена там теперь нет, – сообщила Лариска. – Была я там прошлым летом. Даже отели такие… будто это их, а не Филиппины процунамило.

Она сделала вид, что намеревается разуться, Люша запротестовал, не в Джапии живем, рука об руку прошли в большую комнату. Музыка, веселый гам, стол ломится от обилия яств: жена Люши Василиса наловчилась использовать каждый сантиметр столешницы, умело заставив стол четырехугольными блюдами и вазами. Масса холодных закусок, ассорти из рыбы и мяса всех пород и сортов, минимум травки, мы ж не козы, а люди – хищники…

Люша покушать очень даже не прочь, сам собой такой животик не разрастается, его нужно постоянно ублажать чем-то особо калорийным, пряным, сладким и соленым, перченым и копченым, а также сдобными булками и тортиками, пирожными, а их теперь столько – глаза разбегаются.

Я остановился на пороге, охватывая взглядом комнату и гостей. По ту сторону стола, в самом центре, на двух стульях царствует непомерно широким задом Василиса, Люше по габаритам уступает совсем немного. Ее подруги, Татьяна и Ольга, обожают ходить по вещевым магазинам и перемерять всевозможные шортики, Василиса предпочитает мясной и рыбный рынки, они вблизи дома, все продавцы ее знают, приветствуют ликующе: Василиса хоть и отчаянно торгуется, но берет много, а когда приходит на рынок с Люшей, у продавцов праздник. Стоит посмотреть, как закупают продукты, эти Гаргантюа и Пантагрюэль в действии.

В комнате я улыбался, пожимал руки, давал себя похлопывать по спине и плечам. Почти все знакомы, только одну женщину вижу впервые, да еще двое мужчин, возраст средний, животики свешиваются через ремни, щеки на плечах, но до Люши далековато.

Они поприветствовали меня с дежурной сердечностью, Василиса объяснила, что это однокашники Люши. Однокашники кивали, улыбались, я видел, как блудливо следят за Лариской, мысленно раздевают и ставят во все позиции. Лариска царственно улыбается всем, лямка с плеча вот-вот соскользнет, но не соскользнула: неча бисер метать перед теми, кто не оплачивает концерты.

Из просторной кухни лязг, перестук каблучков, веселые голоса и смешки пополам со звяканьем посуды, шипением масла на сковородах. Еще оттуда валят зримой стеной цунами мощные запахи жареного мяса с луком и специями, вареной рыбы…

Нос мой жадно ловит ароматы, а я, стараясь это делать незаметно, пощупал складку на животе. На боках, увы, намечаются солидные валики, а ведь мне только двадцать семь, должен быть стройным, аки лань. Ну, самец лани, как его там…

Не понимают, мелькнула мысль, что мы в ловушке. Изобилие обрушилось подобно лавине. Миллионы лет человек голодал и привык набрасываться на еду, едва та мелькнет на горизонте, потому любой праздник – это прежде всего жрачка до отвала. Но если раньше в самом деле до отвала только в самые большие праздники, да и то стол не бывал таким… чрезмерным, то теперь еды всегда от пуза. А таким накрытым столом отмечаем каждый пустячок. И одновременно горстями жрем пилюли, что гробят печень, только бы не допускать полуметровых отложений сала на боках и пузе.

Пили, ели, потом по одному, по двое начали вылезать из-за стола, кто в туалет, кто на площадку покурить. Лариска куда-то исчезла, я направился к балкону, из второй комнаты вышла с толстенным альбомом в руках Ольга, подруга Василисы, сердечно поцеловала меня в щеку. Хорошая и милая молодая самочка, как говорится, женщина на любителя: пышные ноги и длинная грудь, но успехом пользуется у всех мужчин, так как смеется весело, знает много смешных историй, обладает громадным чувством такта, всегда готова помочь в сексуальных проблемах, отдачи не требует, в любой компании задает хорошее настроение.

– Пойдем смотреть альбом, – пригласила она заговорщицки. – Что они там наснимали?

– За отпуск? – спросил я.

– Ну что ты, отпускные давно пересмотрели! Они на той неделе к Симовичам ездили в их загородный дом! Шашлыки жарили, по лесу бегали… Посмотрим, кто с кем бегал и в какой позе…

Она хихикнула, я предположил:

– Думаю, не все старались попадать в объектив. Если Симович в самом деле шишка.

– А вот посмотрим, посмотрим…

Я пошел за ней, но остановился в дверном проеме. Татьяна и женщина, имя которой я не запомнил, хоть и знакомили, сидя на диване в гостиной, с жаром обсуждают, кто и куда поедет в этом сезоне от-ды-хать. Не просто отдыхать, а то ли с прописной буквы, то ли вразбивку, но это слово у них выговаривается, как в Индии говорят о священных коровах, Индре и шестигрудой Лакшми. И хотя сейчас конец апреля, хоть и рекордно жаркий, до отпусков еще месяца три, но уже покупают кремы для юга, примеряют странно сузившиеся купальники и решают, что в этом сезоне пора взять на размер больше. А то и на два, с чего себя мучить диетами? Один раз живем, надо жить в свое удовольствие.

Ольга села к ним на диван, на коленях Татьяны разместился огромный глянцевый альбом. Не только обложка отсвечивает жидким стеклом, но все страницы глянцевые, заполненные изумительно красочными фотографиями отелей, стоянок для автомобилей, полос пляжа, накрытых столов с экзотическими блюдами и дорогими винами. Я не видел, чтобы хоть один Эрмитаж или Лувр был издан так роскошно, хотя, если честно, мне эти нотр-дамы до лампочки, это я так, из чувства справедливости, как говорят, хотя на самом деле из понятного ехидства.

– А вот здесь мы были! – заговорила Ольга ликующе и ткнула пальчиком, унизанным множеством колец, в глянец. – Не совсем в этом месте, а левее, но все равно на этом побережье!

– И я была на Средиземном, – ревниво вставила Татьяна. – Чудесно, надо сказать!.. Мы в восторге. Все элегантно, клопов нет, горячая вода всегда, представляете? Когда ни поверни кран – вода!.. Как у нас в Москве. А какие слуги вежливые! Все улыбаются, улыбаются, улыбаются. Как у них эти мордовые мускулы не болят… Или им специальную пластическую операцию делают, чтобы улыбались?.. А какое море!.. Какое солнце!

Шлепнув меня по заднице, в комнату прошла Лариска, женщины посмотрели на нее ревниво-оценивающе, взгляды тут же погасли. Лариска села возле них на подлокотник дивана, так можно изогнуться красивее, линия высокой груди становится такой вызывающей, что трудно отвести взгляд.

– Мы были в Египте, – сообщила она, – Гена совсем сгорел! Шкура снималась лоскутами, представляете?.. А он смуглый от природы, а таким обгореть – надо постараться.

Кто такой Гена, подумал я рассеянно и, конечно, беззлобно. Явно что-то одноразовое, как шприц. Лариска из тех, кто голову не теряет. Мы с нею больше приятели, чем сексуальные партнеры. Я не из тех, с кем она захотела бы связать судьбу чуть крепче, чем мы уже есть: ей нужен богатый спонсор, а я хоть и простой сетевой админ киноконцертного центра, а также программер их нехитрых требований, для более близких отношений предпочел бы девушку, как говорится, поприличнее. Не певичку, что озабочена, как бы еще эффектнее показать публике сиськи.

Вслед за Лариской притащились те два типа, что школьные приятели Люши. Сдержанно-раскованные в манерах, каждым движением напоминающие, что они чиновники не самого низкого звена и что с удовольствием бы расслабились по самой полной, если тут соблюдается секретность.

Пришел солидный и немногословный Константин с женой Валентиной, та подсела на диван к Ольге и Татьяне, а незапомнившаяся женщина ухватилась за пультик и начала перебирать каналы, приговаривая: «Это у нас есть… И этот… и этот есть… ага, и этот…»

Татьяна, посмотрев пару минут на снимки, заскучала, поднялась и ходила из комнаты в комнату, загадочно улыбаясь и покачивая широкими бедрами. Ноги у нее длинные, хоть и чуточку полноватые, но красивой формы зрелой женщины, когда так и хочется куснуть хотя бы за тугую голень.

Она одевается по последней моде: в короткой юбчонке и, конечно, без трусиков. В последнее время это стало самым писком. К обтягивающим полупрозрачным майкам глаза уже привыкли, глубокие декольте перестали казаться чем-то со времен пушкинских дам-с, остались только юбчонки, что не закрывают ягодицы целиком, а только верхнюю половину.