Текст книги "Лилия и серп"

Автор книги: Юргис Балтрушайтис

ЕЖОЙ ЗЕМЛИ

 
Вскрывались дни, часы цвели —
И брел я, в поте и в пыли,
На зов Отца, межой земли…
 

 
И был я в смертных думах смел…
И труд пути, святой удел,
Не раз в любви преодолел…
 

 
И строя миг по мере сил,
Я лишь упорным словом жил,
О всходах вечности тужил…
 

 
И сердцем, вверенным весне,
У летней грани я втройне
Горю молитвой о зерне…
 

 
Я цвел с Творцом в Его цвету,
И знаю: в божью полноту
Свой смертный колос я вплету.
 

МОЛОТ

 
Падает с лязгом Молот стальной
В смертной, упорной руке,
Грузно взрывая мерной волной
Гул вдалеке…
 

 
Строя, чеканя темный свой сплавъ
В горестной малости сил,
Слепо ковал он, слепо создав,
Зданье дробил…
 

 
И, содрогаясь в трудных лучах,
Тратя во тьме ли свой жар,
Знал ли, что Богу каждый был взмах,
Каждый удар?
 

 
В мире взрывая искры сквозь тень,
С грохотом Молот стальной
Грузно готовит часу ступень
В храм неземной…
 

 
Дробность во прахе замкнутых руд,
(Смертное сердце, заметь!)
Должен средь смуты времен его труд
Преодолеть…
 

 
Должен он славу дня Твоего
Трепетом сирым обнять,
Боже! Но вечность – бремя Его,
Миг – рукоять!
 

«Час изменил – цветы солгали…»

 
Час изменил – цветы солгали,
Звон пламени заглох в дыму…
Но сердце не стезей печали
Влачится, онемев, во тьму…
 

 
Забвенный миг и срок тревоги,
Столь часто острой, как игла —
Два знака у земной дороги,
Два ввысь подъемлющих крыла…
 

 
Но как ни сладок праздник тощий,
Раскрывший весь свой цвет мечты,
Лишь в пытке – мера смертной мощи
И в ней – даянье полноты.
 

 
И в мире вижу я все чаще,
Что, гордо строя беглый час,
Слаб дух, над благом дня дрожащий,
И скорбь стократ достойней нас.
 

 
И я в людском порыве к раю,
Тоске утраты грудь учу —
Безбольный жребий отвергаю,
Венца без терний не хочу!
 

ВИДЕНИЕ ВЕЧЕРА

 
Зыбля дым свой сизый
В поле, в тайный срок,
В пламенные ризы
Вечер даль облек…
 

 
В час их кроткой славы,
Искрясь, ввысь простер
Огненные главы
Огненный собор…
 

 
Во врата святые
Шествуют толпой
Митры золотые
К службе мировой…
 

 
И в святыне горней
Светится потир —
И поник соборне
Вещий звездный клир…
 

 
И воскресла в Боге,
Лаской звезд дыша,
На земном пороге
Смертная душа…
 

 
Пламя разрешило
Плен ее в пыли —
Вскинуло кадило
К небу дым земли!
 

«Лишь тот средь звезд венчает землю…»

 
Лишь тот средь звезд венчает землю,
Кто, встретив сумрак и зарю,
Бесстрашно молится: Приемлю!
В смирении твердит: Горю!
 

 
В одной и той же тайной воле,
Раскрывшей свой вселенский сад,
Возник и стройный стебель в поле,
И век его пресекший град…
 

 
Людскому сердцу дан на благо
В тиши и в бурях трепет дней,
Но где оно пред пыткой наго,
Там смертная стезя верней…
 

 
Вот льются солнечные волны,—
Баюкая забвенно нас,
И каждый миг – как кубок полный…
Благословен цветущий час!
 

 
А вот, меняя безмятежность,
Срок дрожи тень свою принес —
Благословенна неизбежность
Борьбы упорной, трудных слез!
 

СЕЛО ИЛЬИНСКОЕ

^{(Отрывок)}

I

 
Немного пестрых красок надо,
Чтоб занести на полотно
Ворота, двор, забор вдоль сада,
Мой домик, выцветший давно,
Кривую длинную аллею
Из лип столетних и за нею,
Чуть видимый сквозь полумглу,
Изрытый стадом, спуск к селу,
И дальше – поле за дорогой,
Где пожелтел уже овес,
И над оврагом ряд берез,
И купол сосен, темный, строгий,
И снова поле за рекой —
Простор безлюдья, сон, покой…
 

II

 
Еще есть церковь возле парка,
Прибежище святое, где
Поникший дух в молитве жаркой
Вновь обретает мощь в беде
И, к чьей ограде здесь, как всюду,
Влачится боль, взывая к чуду,
И блудные на божий суд
Свое терзание несут…
Как есть и сельское кладбище,
Чей неминуемый порог
Приемлет бремя всех дорог,
Открыв последнее жилище,
Где молкнет смех средь мшистых плит
И горе беспробудно спит…
 

III

 
Таков убогий мир, в котором
Живу, сквозь призрачный покров
Стараясь вникнуть в часе скором
В недвижный замысел веков…
Но, дав мне в жизни мир мой малый,
Не боль изгнанья и опалы
Вложил Создатель в грудь мою,
А славословье бытию —
Коль славен русский жребий трудный,
Мох ветхих крыш, гнилой плетень,
Дым нищих сел, где дремлет тень —
И да святится колос скудный
В полях, объятых тишиной,
Как нежный лик страны родной…
 

IV

 
Она теперь в глубоких ранах
И вся в запекшейся крови,
Но зреет в северных туманах
Срок искупительной любви,
И в темную обитель дрожи
Войдет, как пламя, отрок божий,
И будет ярко горяча
В руках невольничьих свеча —
И в щедрый дар за крест суровый,
Где было бремя всех забот,
Наш древний посох расцветет
И дивный трепет жизни новой
Молитвенно в победный час,
Как чудо солнца, вспыхнет в нас…
 

УМЕРШЕМУ ДРУГУ

Памяти А. Н. Скрябина

 
Был колокол на башне, в храме вешнем,
Где явь земли свой жертвенник зажгла…
И он был отлит звону о нездешнем,
И пела в нем вселенская хвала…
 

 
И он пылал сердцам, как весть живая,
О тайнах мира в звездном их цвету,
Своим псалмом впервые разрешая
Слепой земли глухую немоту.
 

 
Но в час, когда огонь преображенья
Коснулся праха всех земных дорог,
Не кончив чуда нашего рожденья,
Для райских песен колокол заглох…
 

 
Но нет, лишь ткань из тлена онемела,
Лишь бренный цвет увял средь смертных нив!
А вещий дух, не знающий предела,
В своем твореньи вечно будет жив…
 

 
И вновь, и вновь, лишь в строе звездно-новом,
Воскреснет в людях в каждый вещий час
Пророк, что был для нас небесным зовом
И Вечности ответствовал за нас.
 

«Стучись, упорствуя, Кирка…»

 
Стучись, упорствуя, Кирка,
В глухую грудь земли, пока
Не зацветут тебе века…
 

 
Пусть горек, сир и мал твой труд,
Но есть у грани тайных руд
Рубин живой и изумруд…
 

 
Но, роя прах, дробя пласты,
Не сетуй с болью, что не ты
Войдешь в сверканье полноты…
 

 
И ты лишь знай, лишь кротко верь,
Что в мире плача и потерь
Твой трудный трепет – только дверь…
 

 
Твой древний звон – твой жребий весь,
А сбудется средь звезд, не днесь,
Что ты упорно строишь здесь…
 

«В тюрьме, где были низки своды…»

 
В тюрьме, где были низки своды
И каждый стебель цвел в тени,
Я ткал из бренной жажды годы,
Прял из пустых забвений дни…
 

 
И в трепете о звездном свете
Лишь в искрах мира сны любя,
Я, как слепой паук, в их сети
Безрадостно ловил себя…
 

 
И там, где сон скудел и даже
Был мертв в плену зацветший миг,
Я, узник, сам стоял на страже
Скрепленных мной оков моих…
 

 
И, точно камень, время было,
И мерной тенью дни текли
В неволи прихоти постылой
На замкнутой меже земли…
 

 
И жил я в прахе у пopoгa
Творца тщетой слепых минут,
Как будто свет и бездна Бога,
Не сердцу смертному цветут.
 

«Не называй далекой бездной…»

 
Не называй далекой бездной
В тоске твоих насущных снов
Неизмеримость ночи звездной
И темный вой морских валов…
 

 
Ведь все пыланье яви мира,
Час всхода, стебель, цвет, зерно,
Как бы ни билось сердце сиро,
С ним первозданно сплетено…
 

 
И слиты в круг нерасторжимый
Различья, грани и межи,
И ты пред всей их далью мнимой
В дороге праха не дрожи.
 

 
От краткой песни колыбельной
До гроба, тайной бытия,
Цветет векам твой миг отдельный,
Их глубь великая – твоя
 

 
И в час смятенья, и в покое,
Звезда средь звезд, творит твой дух
Одно свершенье мировое —
Хоть ты лишь слеп, хоть ты лишь глух!
 

КУЗНЕЦ

 
Кузнец упорный, что куешься
– Затвор на склеп, где тлеет ложь,
 

 
Глухую цепь, стальной засов
На рабство дел и рабство снов,
 

 
Несокрушимо-крепкий щит
От слез, насилья и обид!
 

 
– Отныне взрыл мой звонкий труд
В земле безмерность божьих руд,
 

 
И юной мощью рук моих
Я должен выковать из них,
 

 
Как мне назначил мой Творец,
Державу, скипетр и венец.
 

 
– Уже красна в моем огне
Вся сталь, что Зодчий вверил мне,
 

 
Но, груз полос моих дробя,
Я впредь венчаю сам себя,
 

 
И с гордым трепетом кую
Свой миг и час, судьбу свою!
 

 
Аминь! Из пепла мир возник!
Он весь, как девственный рудник,
 

 
Открыт упорству твоему,
И пусть твой горн, служа ему,
 

 
Цветет в веках, как свет живой,
И – да святится Молот твой!
 

КРАСНЫЙ ЗВОН

Всем пасынкам земли родной

СВЕТЛАЯ ЗАУТРЕНЯ

 
Нисходит свет Преображенья
На беглость часа и века,—
Свершилось вещее томленье,
Сбылась великая тоска!
 

 
Свободный Плуг, а не ленивый
Яремник отошедших лет —
Взрыл всю дремоту темной нивы,
И светит небу дольний цвет.
 

 
Пыланье жизни невозбранно!
Еще ступень, еще межа —
И даль Земли Обетованной
Раскроется без рубежа…
 

 
И, восходя на царство шири,
Возносит мощь свободных рук
Лик солнца в солнечном потире
В тот храм, в чьей славе – звездный круг…
 

 
Расторгла сумрак жизни тесной
Русь, вся распятая и былом,
И в час Заутрени Воскресной
Поет вселенский свой псалом!
 

ЗОДЧИМ НОВИ

 
В день чуда в русском бездорожьи
Идите, каменщики божьи,
 

 
Поправ навек свой долгий плен,
Дробить гранит для гордых стен…
 

 
Идите, плотники христовы,
Свершая кротко подвиг новый,
 

 
Тесать с молитвой горный дуб,
Чтоб рос в лазурь за срубом сруб.
 

 
И зданье света скоро-скоро —
Дыханьем русского простора,
 

 
Воздвигнет свой надежный кров
На счастье всех его сынов…
 

 
Оденься, Храм, в стальные скрепы
На миг лихой, на час свирепый
 

 
И – грань векам – в веках живи
Упорством Жертвы и Любви…
 

 
Твой первый камень врыл глубоко
В родную почву заступ рока,
 

 
И первые венцы легли
Вкруг сердца Матери-Земли…
 

 
И ты красуйся величаво,
Гордясь своей земною славой,
 

 
Но ввысь до звездного чела
Вскинь неземные купола.
 

 
А ты, могучий Зодчий Бога,
Стряхни у светлого порога
 

 
Весь прах недоли вековой,
И – да святится Молот твой!
 

ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ЦАТУРИАНА

 
Он жил средь нас, тая в груди горячей
Святое пламя песни, в чьей тоске
Нерасторжимой тканью сочетались
Земные сестры, Горе и Надежда,
Звон вечера и утренней зари…
Сын горечи, он шел со светлым сердцем,
Предчувствием врачуя боль пути,
И дух его, пекущийся о правде,
Сквозь страх за жизнь лелеял веру в жизнь.
Вот почему, у тайной грани гроба,
Как сеятель в полях земли родной,
Принес он кротко к житнице вселенской,
В дар бытию, горсть зерен полновесных.
Суровый рок вложил в его свирель
Печаль армян в недоле вековой,
И дух его возникнет вновь, как цвет,
В тот час, когда из пепла вновь воскреснет
Армения, тот жертвенник, куда
Он возложил всю любящую душу
И грустный звон напева своего.
 

ПИСЬМО

I

 
Вся явь земли живому Богу
И звездной Вечности цветет…
Час, обреченный на тревогу,
И миг, что тишь забвенья пьет,
Раскрыты тайною одною…
Вскипев нежданною волною,
Восторг и боль, вражда, любовь
Поют в крови и молкнут вновь…
Восторг – на миг, и скорбь – на годы!
Сиротство сердца в смене лет,
Упорный сев и чахлый цвет, —
Вот неизбывный чин природы,
Где беглый час ведет в века
Неутомимая тоска!
 

II

 
Здесь все тоскующее знанье,
Что я собрал на нивах дней,
Влачась, один, стезей изгнанья,
Средь снов, обманов и теней…
Но я приемлю жизнь без пени
И, славя трепет всех мгновений,
Их скудный дар в груди храню
И, зная слезы, верю дню…
И уповаю непреложно,
Что, как суровый час ни глух,
К пыланью зорь восходит дух,
И песня радости возможна,
Хоть мне средь всех псалмов милей
Призыв бездомных журавлей!
 

III

 
Есть в этом зове весть живая
Всему, что здесь, в слезах, в пыли
Под ношей жизни изнывая,
Не знает торжества земли!
Вот почему в осеннем поле
Грудь разрешается от боли
И реет дух – из мира лжи —
За неземные рубежи…
И пусть напевный плач вечерний
Прольет на трудный путь людской
Свет умиленья и покой,
Что в мире праха, мире терний
Раздумье скорбного чела
Цветами юность обвила,
 

IV

 
Но полно мудрствовать лукаво…
У жизни много светлых чаш,
Где слита вся земная слава,
И наше утро, полдень наш,
Как знойный вихрь, взрываясь, рея,
Лелеет нас, не вечерея.
Пылает время, жизнь пестра,
И в звездных искрах дым костра,
Где мчит забвенье хороводы,
И миг, что шумная волна
У скал морских, не зная сна,
Поет молитвенные оды,
Как я, бездомный пилигрим,
Как я, наперсник снов людских,
Молюсь – пою у ног твоих.
 

МЕТЕЛЬ

^{(Отрывок)}

 
Чу! Ширь глухая вдруг завыла!
Вот зыбкий вихрь мелькнул в кустах,
И, будто с жалобой унылой,
Клубясь, гудя, взрывая прах,
 

 
Как белый призрак, мчится, пляшет,
Вдруг длинный саван распояшет
И обовьет им кровли хат,
И глухо-глухо бьет в набат…
 

 
Но сладость есть и в диком вое
Вдруг встрепенувшейся зимы,
Как жутко-сладок шелест тьмы,
 

 
И любо сердцу роковое,
В чьем сумраке безвестный час
Над грозной бездной водит нас!
 

«Я гордо мудрствовал когда-то…»

 
Я гордо мудрствовал когда-то,
Что беглый жар в людской душе —
Лишь вечной цельности утрата,
Лишь шелест вихря в камыше…
 

 
И сердце билось и черствело,
Себя отняв от бытия,
И вот в груди осиротелой
Лишь боль проклятья мерил я…
 

 
А ныне я молюсь: Нетленно
Все, что приемлет праха лик,
И всей повторностью вселенной
Мой жребий смертного велик…
 

СКАЗКА

 
У людской дороги, в темный прах и ил,
Сеятель безмолвный тайну заронил…
 

 
И вскрываясь в яви, как светает мгла,
Острый листик к свету травка вознесла…
 

 
Вот и длились зори, дни и дни текли,
И тянулся стройно стебель oт земли…
 

 
И на нем, как жертва, к солнцу был воздет
В час лазурной шири малый алый цвет…
 

 
Так и разрешилось в пурпуре цветка
Все немотство праха, дольняя тоска…
 

 
И была лишь слава миру и весне —
Вот что скрыто, братья, в маковом зерне!
 

ЗАПОВЕДЬ СКОРБИ

 
Когда пред часом сердце наго
В кровавой смуте бытия,
Прими тревогу дня, как благо,
Вечерняя душа моя.
 

 
Пусть, в частых пытках поникая,
Сиротствует и плачет грудь,
Но служит тайне боль людская,
И путь терзаний – божий путь.
 

 
И лишь творя свой долг средь тени,
Мы жизнью возвеличим мир
И вознесем его ступени
В ту высь, где вечен звездный пир.
 

 
И вещий трепет жизни новой
Взростит лишь тот, скорбя в пыли,
Кто возлюбил венец терновый
И все изгнание земли.
 

БЕЗМОЛВИЕ

 
Я в жизни верую в значенье
Молитв, сокрытых тишиной,
И в то, что мысль – прикосновенье
Скорбящих душ к душе родной…
 

 
Вот почему я так упорно
Из тесноты на мир просторный,
Где только пядь межи – мой дом,
Гляжу в раздумии немом…
 

 
И оттого в томленьи духа,
Благословляя каждый час,
Что есть, что вспыхнет, что погас,
 

 
Безмолвный жрец, я только глухо
Молюсь святыне Бытия,
Где мысль – кадильница моя…
 

РАЗДУМЬЕ

 
Цвети, душа, пока не сжаты
Зной дней отбывшие поля,—
Пока не плачет боль утраты,
Как зов бездомный журавля…
 

 
А там, в угрюмый час ущерба,
Сквозным скелетом встанет верба
Средь пустоши без рубежа,
Где лишь протянется межа,
 

 
Шурша редеющей щетиной
И раня слух, волнуя кровь —
Средь мертвой чащи вновь и вновь
 

 
Зловещим звоном крик совиный
При бледном зареве луны
Пронзит пустынность тишины.
 

BEШНИЕ СТРУНЫ

 
Раскрылся к цвету хмурый север,
И снова зимний сон далек…
То в синий лен, то в красный клевер
Свои холмы пpocтop облек,
 

 
И грудь, дышавшая лишь болью,
Дивясь полдневному раздолью,
Его лазурь и зной, как мед,
В забвеньи детском жадно пьет…
 

 
Пусть кубок пламени и звона
В час жизни пенится полней
У уст, познавших горечь дней,
 

 
И час ущерба, жребий стона,
Преобразится в полноту —
Как май, как яблоня в цвету!
 

ПРИВЕТ ИТАЛИИ

 
В седых веках шумели воды Тибра —
Векам веков их пляску петь и впредь
О славе жизни, в духе беспрерывной,
Хотя и разной, в пестрой яви дней…
Средь бурь, чьи вихри щедро гонит время,
Не дрогнула таинственная нить,
Связавшая в один великий жребий
Меч Цезаря и белый крест Савойский,
И средь лавин, что зиждут мир и рушат,
Не пресекалась вещая стезя
От Пестума к святым садам Ассизи…
Волшебным плугом, видно, к цвету взрыт
Весь Лациум, раз жертва не скудеет,
И оттого незыблем Капитолий,
Что мудрый зодчий клал его ступени…
И от него, по замыслу его,
В святое имя истины вселенской
Воздвиглась в мире, в глубь земли и к звездам,
Италия, как некий строгий храм,
Что строился и строится от века
Тоскующим напевом пастуха
Среди безлюдья пущи Апулийской,
С душою Данте, думою волхва,
Кривой киркой садовника Тосканы
И царственным резцом Буонарроти,
Безбольною молитвою Франциска,
А – тоже – грузным молотом Арнальдо
И темной кровью в поле боевом…
Велик в красе дворцов своих и башен
Бессмертный Рим, но выше Рим незримый,
Тот Дух, что двигал кистью Леонардо
И тайным чудом звездного огня
Пылал в живых виденьях Галилея…
Италия, как в сердце Гарибальди,
Он дышит в воле всех твоих сынов!
И только в нем ты обретешь упорство
В своих трудах, свершеньях и надеждах
И верный щит величью твоему,
Тот щит, что был с тобой на древнем Рейне
И не изменит ныне на Пиаве…
И не его ль, не дух ли вещий Рима,
Далекие, мы чтим благоговейно
В часы, когда, волнуя сердце, снится
Твой кипарис и серый ряд олив,
И пиния, как жертвенная чаша,
Воздетая за даром солнца к небу
И врытая глубокими корнями
В земную грудь, как вечный образ твой?!
 

ДУХУ ЖИВОМУ – НЫНЕ И ПРИСНО

 
Есть жизнь и смерть лишь в мнимых гранях праха.
Есть только жизнь в пылании времен…
Не для зерна зерно – для всхода и расцвета,
Равно, как цвет опять цветет зерну,
Чтоб Тайна мира вечно колосилась,
И, строясь к Солнцу, были беспрерывны
Ступени праха Богу своему.
Кто мыслит так, кто верит так, тот знает
Свет истины. Его людское сердце
Дрожит в слезах у гроба. Но, как дух,
Ушедшему он вслед глядит безбольно
В сознании, что вечен дар зари…
Аминь! Бессмертен Дух его, зовущий
От детских слез и счастья наших дней
Туда, где грудь людская вновь воскреснет
Из скудости в богатство полноты…
Звучит векам певучий дар его,
Преображая жребий человека,
Чтоб стал он частью в чуде бытия
И в нашей жизни, тайно ускоряя
К иному дню светающее время…
В устах земли три имени ему:
Пифийский жрец, Пророк и вновь Пророк,
Что станет светом нового Синая.
Он учит нас доверью ко Вселенной,
И мы приемлем вещий зов его:
Земные братья, пробил час крещенья!
Бросайтесь слепо в воды Иордана,
И будет в мире молодость души!
 

«Раскрылась ночь своей великой тьмой…»

 
Раскрылась ночь своей великой тьмой…
Подходит час полуночи немой!
 

 
Простор земли во мраке утонул…
И мир свои пределы разомкнул…
 

 
И над душой, неведающей сна,
Горят лишь звезд святые письмена,
 

 
Свой тайный блеск таинственно дробя.
Мои бедный ум, мне страшно за тебя!
 

 
В глухой тиши, среди глухих долин,
Пред бездной мира в мире ты один!
 

 
Тебе видна дневная ложь,
Нездешнего ты все же не поймешь.
 

 
В зловещей тьме ты – тень среди теней,
С проклятием отдельности своей!..
 

«Здесь – лишь грохот, хаос, зной…»

 
Здесь – лишь грохот, хаос, зной…
Там, у грани неземной,
 

 
Царство тайной тишины,
Где лишь пение струны…
 

 
В этом царстве тайных снов
Это пенье – вещий зов,
 

 
Чтобы в звездный час в тиши
Вскрылось пение души…
 

 
Третий раз поет петух!
И воскрес поющий дух…
 

 
Веет ангельским крылом…
Весь – молитва, весь – псалом…
 

«Вновь у безвестного порога…»

 
Вновь у безвестного порога,
Людское сердце, бьешься ты —
Но пусть цветет твоя тревога
Лишь часу новой полноты…
 

 
Плетись сквозь ночь по звездам жизни,
Не мешкая в угрюмой мгле,
И снищешь ты стезю к отчизне,
В веках завещанной земле…
 

 
В минувшем небе – солнце ржаво,
Без пламени его огни —
И ты, венчанный новой славой,
На роковое посягни!
 

«Таков закон судьбы суровой…»

 
Таков закон судьбы суровой,
Что вдруг раскрылся час зари,
И стали в горной жизни новой
Золою царства и цари.
 

 
Пусть сладки сердцу в мире старом
Его отрада и печаль,
Но ты, смельчак морей, лишь с жаром
От мертвой пристани отчаль!
 

 
И там, где в жизни будут крепки
Сны старых стен, былая глушь,
На их оплот могильно-цепкий
Железный молот свой обрушь!
 

НОЧНАЯ ПЕСНЯ

 
Раскинуло свой звездный невод Время
В полночный омут яслей и могил,
И дольний мир, как благостное бремя,
Безвестной чащей сердце обступил.
 

 
И не уйти всей яви дней от ловли,
Что в безднах мира длится век и век,
Взошел ли миг, погас ли век, готов ли
Стать трепетной добычей человек.
 

 
Скользит челнок вдоль смертных побережий,
Где час вспоил свой краткий цвет в пыли,
Чтоб вдруг вовлечь в таинственные мрежи
Все прихоти, все жребии земли.
 

«Когда твой час в земной тени…»

 
Когда твой час в земной тени
Ночь облечет в свои огни,
Безмерность жизни оцени…
 

 
И нищим сердцем молви: Днесь
Мир полноты открылся весь
Нам, мукой сна объятым здесь.
 

 
И все, что мы, как смерть, клянем,
Всегда, всегда живым огнем
Наш жребий осеняет в нем.
 

 
Вот отчего, сковав века,
Несет на вольность их тоска
И оттого нам боль сладка.
 

«По праху, в смертную обитель…»

 
По праху, в смертную обитель
Нездешние следы легли,
Но смертный дух не небожитель,
И мы не странники земли…
 

 
Пусть боль, и ропот, и тревога
Объемлют нас в земной глуши,
Но нет изгнания у Бога
И нет опалы у души…
 

 
Средь смуты дня и ночи звездной
Сплетают вихри с тишиной,
Венчают нас одною бездной
И миг небес, и час земной.
 

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

I

 
Как трудно высказать – нелживо,
Чтоб хоть себя не обмануть —
Чем наше сердце втайне живо,
О чем, тоскуя, плачет грудь…
Речь о мечтах и нуждах часа
В устах людей – всегда – прикраса,
И силен у души – любой —
Страх наготы перед собой,—
Страх истины нелицемерной
Иль, брат боязни, хитрый стыд,
О жалком плачущих навзрыд,
Чтоб точным словом, мерой верной
Toгo случайно не раскрыть,
Чему сокрытым лучше быть…
 

II

 
Но есть и час иной напасти,
Когда мы тщетно ищем слов,
Чтоб с тайны помыслов иль страсти
Хотя б на миг совлечь покров,—
Чтоб грудь, ослепшая oт муки,
Явила в знаке, или в звуке,
Иль в скорби молчаливых слез,
Что Бог судил, что мир принес…
И, если пыткой огневою
Весь, весь охвачен человек,
Он только холоден, как снег,
И лишь с поникшей головою
В огне стоит пред тайной тьмой,
Вниманью чуждый и немой.
 

В НОЧНОМ ПУТИ

 
Мне шепчет Ночь в тиши унылой,
Смущая ум, волнуя кровь —
Твое грядущее уж было,
Твой час былой цветет, как новь…
 

 
И все смятенье яви бренной
В удел людскому дню дано —
И ты живешь, одновременно,
Как корень, стебель, цвет, зерно…
 

 
И пусть лишь каплей сердце дышит,
Но миг твой равен Бытию —
Весь океан, не вал, колышет
Твою заблудшую ладью!