Текст книги "Шестьдесят девять эпизодов"
Автор книги: Юно Касма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Юно Касма
Шестьдесят девять эпизодов
Эпизод 1
Три, четыре, пять.
Часы на его запястье хрипло тикали, отмеряя нам время: до рассвета, до следующей встречи, до расставания. Монотонный метроном, задающий ритм моей и его жизням. Моей и его.
Три, четыре, пять.
Секунда за секундой утекали мрачной вереницей в светлеющую утреннюю дымку. Каждая из них волокла за собой крупицу недавно подаренного счастья, оставляя в горле стылую пустоту. Только он заполнял её и только он был способен её вычерпать, бросить мне в лицо слезами. Пара мгновений ласки до того, как он встанет с кровати и начнёт одеваться.
Три, четыре, пять.
Пять глубоких шрамов на его теле, как зарубки прожитых воплощений. Он поднялся, встал у окна, глядя в него сызбоку. Будто не доверял утреннему небу Милана. И всё равно оголял перед ним шею, без того израненную ключицу. Всё равно давал голову на отсечение нарождающемуся дню. Я поцеловала его за ухом. Нежной кожей подбородка ощутила один из рубцов. Новый поцелуй, уже ниже, и очередная метка.
Три, четыре… что дальше? Пять?
Он никогда не заглядывал в будущее, но постоянно строил на него планы. Удовлетворялся тем, как с каждой дробью тикания срывается с его пальцев доля времени. Твердил «настоящее! настоящее! жизнь моментом!» и редко отрывал глаз от бесконечной круговерти стрелок.
Случайный взгляд на них и сейчас забирал его у меня. Я не успела поговорить с ним о любви.
Шесть.
Осталась шестым шрамом. Случайной травмой из-за своей неумелой попытки тягаться со временем. Он распахивал дверь широко, со сквозняком, не оставляя в квартире даже своего духа.
Семь, восемь.
И дальше. История сохранит лишь сухие факты: у него были старые часы, пять случайных шрамов и ни одной лишней минуты для меня. Вот всё, что я вынесла из этих отношений.
Эпизод 2
Я. Вот, ещё одна интрига. Я их люблю, полюбите и вы. Для затравки, открою имя: Венера. На самом деле, этого не так мало, как может показаться. Имя – не просто набор звуков. Оно позволяет выделить меня из толпы.
На актёрских кастингах моё звучное имя помогало запомниться. Раскатистое «р» отражалось от стен и проникало в головы отборщиков. Моя мама говорила: «Ты рождена Афродитой, но зовёшься Венерой, потому что в этом имени помимо красоты есть ещё и гармония. Я хотела, чтобы ты была стойкой».
А ещё в моём имени была улыбка. Произнеси его: Ве-не-ра. Имя богини. Оно было столь многогранно, имело сверхъестественную природу.
Урок жизни заключался в том, что имя окрашивает характер его обладателя в свои цвета. Поцелованная богиней обязана выделяться из толпы.
Несколько лет назад, на одной из вечеринок после премьеры фильма, где мне отведена была секундная роль жертвы, меня допустили в зону VIP, усадили на мягкие подушки и произнесли моё имя так, как не произносили никогда. Бледные, с персиковым отливом губы Андреа, моего коллеги, на протяжении всего съёмочного процесса пробуждали во мне желание их поцеловать. Только бы они налились цветом. Я сдерживалась. Но когда они вывели моё имя и «невероятная» в одном предложении, все барьеры были сломлены. «Венера обрела почитателей, причитающихся ей», – сказала бы мама из слепой гордости.
Слепа была и я. Наивная. Верящая в то, что Андреа, сказанные им впроброс комплименты и нереальная – почти мифическая – влюблённость, были вещами значимыми.
А потом? Что ж, имя у меня осталось. Хотя краски его поблекли, были выполосканы миланскими дождями, развеяны ветрами из вентиляции городского метро.
И в этот период свинцовой, непроницаемой депрессии, до меня каким-то образом дошло, что мама любила рассказывать своей малышке сказки, что имя не только и не столько награждает тебя дарами, сколько устанавливает планку, которой ты должен соответствовать. Часто планка эта достижима, но иногда она требует от тебя стать богом.
В то утро последний налёт божественности был сворован случайным потоком воздуха, взволнованного подошедшим поездом метро. Возможно, это случилось ещё раньше в апартаментах Андреа, но пропажу я обнаружила только в автобусе, на пути к дому родителей.
Бергамо ещё спал. Будто ради его пробуждения, Лючия, всеведущая соседка, выходила на балкон второго этажа и гремела:
– Венера!
Она исторгала его с тем же бульканьем, с которым расплескивала воду из лейки на усыхающие настурции.
– Говорят, ты к родителям решила перебраться? – продолжала топить меня она.
В окне первого этажа я угадывала загорелое лицо матери. Она была взбудоражена соседским криком и обеспокоена тем, как бы я не поскользнулась на пути выхода из депрессии.
– Божья мать, Лючия! Не надо поливать цветы, по прогнозу обещали дождь! – мать высовывалась из окна по пояс.
Пока моя спасительница свисала с подоконника в обрамлении белоснежных занавесок, переливающихся в лучах утреннего солнца, я могла безопасно дойти до двери. Родной дом встретил меня запахом чая и свежего печенья.
– Мои любимые, – я втянула носом воздух.
Мама согласно кивнула и задушила меня в объятиях.
– Это Марта приготовила. Папа говорил: откажешься.
– От её выпечки – никогда, – прошептала я, сколько хватало воздуха в грудной клетке.
Я лукавила: в любой другой день, я бы предпочла, что-то более щадящее фигуру.
– С орехами.
– Лучше не придумаешь.
– А кофе с пенкой, – добавлял отец, выходя из гостиной.
Я улыбнулась. Мы вместе прошли на кухню, и родители сели со мной за стол. Печенье действительно вкусно пахло – детством – но безнадёжно крошилось в моих трясущихся руках. Пытаясь успокоиться, я отвернулась от родителей. Занавески продолжал колыхать забредший сквозняк, хотя не единого признака ветра за окном не наблюдалось. Может быть потому, что в окраинных бетонных коробках, с жезлами столбов, закатанных в асфальт, и флагштоками антенн, приваренных к железным крышам, колебаться было нечему? Кроме моего душевного равновесия.
Мама проследила за моим взглядом:
– Скучала по дому?
Я взмолилась, чтобы бетонная коробка обрушилась на мою голову. Несмотря на всю угодливость и родительскую заботу, я бы предпочла оказаться подальше от маминого пытливого взгляда.
Возможно, стоило вести себя по-другому. Принять трудность, выстоять перед её гнётом, который, в конечном итоге, ослабнет. Понять, что иногда провала избежать невозможно, что не всем дано взойти на вершину Олимпа.
Эпизод 3
Не знаю, насколько я справилась с перенастройкой своего поведения, но меня немного отпустило. Первое время после возвращения я была поглощена ностальгией. Не сказать, что я редко бывала дома: раз в месяц, может в два. Однако в свои короткие посещения я замечала только дорогих мне людей и почти никогда обстановку, в которой они продолжали обитать.
В нижнем отделении шкафа по-прежнему хранился ящик с моими письмами. Со временем они растеряли свой секретный характер. Судя по потрёпанному виду, моя любовная переписка нередко становилась достоянием детей сестры, которые буквально прописались у бабушки с дедушкой. Надо предупредить их, чтобы они не следовали по пути своей тётки. Им нужно совершать собственные ошибки. Надеюсь, они обращались к ним только скрасить досуг. Вряд ли был другой способ разогнать престарелую атмосферу. Столь важная, интимная часть моей прошлой жизни теперь превратилась в минутное развлечение и это… успокаивало. Былые страсти больше ничего не значили, совершенно ничего. Значит, и нынешней боли будет суждено угаснуть.
Чтобы удержать это внезапно обретённое спокойствие, я, в чём была, поспешила выйти из дома. Ни для шоппинга, ни ради чашки настоящего кофе, а не сваренной отцом бурды, ни ради встречи. Ну, вообще-то именно встреча и была в моих планах. Только не с человеком. С рекой.
Эпизод 4
Я стояла на мосту Рома, наблюдая, как Брембо делает свои последние шаги. Меня всегда пугало, как внезапно река обрывалась у шлюза: как прерванная песня, остатки звуков которой ещё не угасли, висят в воздухе. Но ведь она продолжает бороться – там, за невидимым краем. Чтобы убедиться в этом, я спустилась с моста и перешла по другую сторону шлюза. И в самом деле жива. Это подняло мне настроение.
Его не сломило даже то, что, возвращаясь домой, я заплутала и вынуждена была выспрашивать дорогу у прохожих. Оправдаться я могла только тем, что все местные улочки были на одно лицо. Различить их мог разве что навигатор, а телефон я неосмотрительно оставила дома. Мама наверняка догадалась, что я пошла к реке. Но столь долгое моё отсутствие и безуспешные попытки дозвониться могли заставить её думать, что я пошла топиться. Я прошептала:
– Не волнуйся, мамочка.
И отчётливо понимая, что успокаиваю тем только саму себя, добавила:
– Богини не умирают.
Будто бы в наказание за такую спесь, меня едва не сбила машина.
– Безголовая курица! – донеслось из открытого окна.
Я возмутилась настолько, что очнулась от эйфории. Наконец, огляделась по сторонам и поняла, что хоть и пересекала дорогу в неположенном месте, пересекала её в нужном направлении. Я уже могла разглядеть Лючию на балконе. Не дождавшись обещанного матерью дождя, она изо дня в день продолжала заливать свои настурции. Чрезмерная страсть вредила едва ли не больше безучастности.
Эпизод 5
Андреа топил меня в комплиментах? Нет, напротив: я превозносила его. А он… он принимал. Но, давайте разберёмся: в конечном итоге, я сама решала, что ему давать. Не стоит теперь обижаться, что его решение было иным. «Сама решала», – прозвучало чужеродно, будто самостоятельно решения я никогда в своей жизни не принимала.
Эпизод 6
Как бы то ни было, я раскрыла Вам пару фрагментов мозаики: своё имя и город. И его имя тоже раскрыла, род его деятельности, даже то, что он, как и я, был прикован к Милану – городу, где так просто затеряться.
Андреа. Он к своему имени относился как к расходному материалу. Мог изогнуть его, поменять. Среди коллег чаще звался «Альфой» – то ли кличкой, то ли творческим псевдонимом. Порою обращался к себе так и сам, в третьем лице.
Иногда я заходила на его страницы в соцсетях: их содержание никак не вязалось со звучным «Альфой», порождая забавный диссонанс.
Эпизод 7
Тем временем, я уже толкала дверь в свою комнату: бывшую и снова обретённую. Я и сама сейчас была диссонансом: созревшая женщина, упавшая на детский плед с узором из роз. Но отчего-то именно здесь, в атмосфере своего прошлого, мне хотелось думать о будущем.
Обыкновенно я пускала всё на самотёк. Могла притворяться, что останавливаюсь на мгновение, что обдумываю действия. На самом деле я лишь ждала нового поветрия. Которое меня подхватит, унесёт. Статичные объекты, вроде плафона лампы с узором плюща, меня пугали своей забытостью. Их никто не хотел, они десятилетиями стояли на одном месте.
Я сбивала в кучу плед, царапала ногтем плафон, отходила к двери, чтобы потребовать: «Выпустите меня!». Проблема была в том, что меня никто не держал. Даже Андреа. Даже работа. Или я не за что не держалась?
В оставленную на кухне корзину с печеньем я вцепилась так, как не цеплялась ни за что раньше. Марта переборщила с порошком, что заставлял его рассыпаться на кусочки. Я в кулинарии не сильна, просто знаю, что он существует. И кто-то сверху, очевидно, щедро приправлял им и мою жизнь. Я вспомнила.
Даже сейчас я прыснула от смеха. Его практичность и несколько трогательная вера, что при желании любому человеку всё на свете посильно, умиляла. Но сейчас к ней добавилась горечь. Никто не знал, чем всё закончится. Мне захотелось написать ему это: «Я по-прежнему люблю одну из твоих сторон».
Эпизод 8
Апулия и путь туда мне показались сном. Осознанным сном. Я ощущала прохладу в тени кипарисов и пальм. Ощущала рельеф виноградных листьев, уколы олеандра. Стряхивала с кончиков пальцев пыльцу гибискуса и тут же впивалась ими в ароматную кожицу апельсина. Но самым волшебным было встречать закаты в объятиях Андреа.
Когда его руки скользили по моему шелковому платью на всеобщем обозрении и под ним, когда случайные глаза исчезали. С ним в брачное ложе превращалась обыкновенные скамейки, пирсы, прибрежные валуны. Он любил меня, отдаваясь этому всецело.
В прибрежной деревушке, с прижарившимися к холму каменными домиками, до нас мало кому было дело. Нас замечали скорее из вежливости.
– Я хочу, чтобы ты выкупил всю деревню, – мы сидели на пляже, глядя на пылающий океан. – Что бы мы остались здесь одни.
– Навсегда?
– Навсегда.
Андреа смеялся и отводил глаза.
– Чтобы мы могли всегда сюда возвращаться, знали, что есть наше место. Чтобы мы сыграли здесь свадьбу, расселили наших друзей и родственников по пустующим домам. А потом привозили сюда детей. Здесь можно прожить лучшую из возможных жизней. Ты так не думаешь?
– Я бы лучше подумал о том, чем мы займёмся этим вечером, – он кусал мою мочку уха.
И мы строили скучнейшие планы, которые на тот момент казались венцом всей жизни.
– Закажем розового вина и миногу…
– И обязательно, возьмём хлебные палочки из той пекарни!
– Куда же без них…
В таких разговорах мальчишеский задор Андреа сменялся холодным профессиональным расчётом. В Апулию нас привела рабочая поездка, и даже самое малое развлечение он вписывал в график съёмок. Но в этой обстановке мне не хотелось видеть его таким – властным. Хотя порою, именно это его проявление маскулинности и разжигало во мне страсть. Впрочем, моя ладонь уже скользнула в карман его брюк. Я хотела его расслабить. Он не сопротивлялся, но после не подарил мне поцелуя.
– Прости, что заговорила про семью. Я ни о чем таком не думаю.
– И не надо. Сложится, как сложится.
Возможно, последний его ответ я выдумала. Он мог встретить мои размышления с иронией. А возможно, я никогда и не заговаривала с ним о свадьбе и о детях, благоразумно прикусывая язык. Что, если из-за такого умалчивания, он считал меня легкомысленной, непостоянной?
Я помню лишь то, как мы молча провожали взглядом солнце. С шипением оно гасло в волнах…
Эпизод 9
Дверь в мою детскую отворилась внезапно. В доме родителей будто забывали про замки. Воспоминания, которым я придавалась всю эту ночь (и неделю до этого), выдуло сквозняком.
– С добрым утром! – радостно пропела Марта, но тут же выражение на её лице сменилось отвращением.
Моя сестра была педантом. Я же сейчас сидела, прислонившись к спинке кровати, зарыв босые ноги в сбитую кучу из простыни и одеяла. Подушка, лежащая у подножия прикроватного столика, была залита апельсиновым соком. Я вспомнила, что вчера (или раньше?) в порыве отчаяния запустила её в стену. Промахнулась. Сестра подняла и подушку, и таящийся под ней будильник. Тот продолжал тикать: три, четыре, пять… Было пять минут девятого.
– И вовсе оно не доброе, – пробурчала я.
– Ну, в этом доме, никто не позволит тебе спать до обеда.
Марта осмотрела меня бегло, с холодной вежливостью. Наверняка, отметила воронье гнездо на голове, опухшие веки, да и душ я принимала Бог знает когда. Но никаких слов поддержки я от неё не дождалась. В отличие от родителей, подыгрывать моей трагедии она не собиралась. Ей, наверняка, уже всё рассказали. Но про работу я всё же повторила.
– Ну, а чего ты хотела, – фыркнула она, собирая мои грязные вещи по комнате. – Так и бывает.
Мы с Мартой были погодками, но она была куда взрослее психологически. Только с ней впервые за эти долгие дни, сквозь тучи вдруг проглянул лучик солнца. Она играючись прибралась, ненавязчиво заставила меня выйти – я сама не заметила как – из добровольного заточения. Выгнала в душевую, потом на кухню. Запустив стирку, она параллельно приготовила мне кофе. С этим она справлялась куда лучше отца.
– Вообще, не всем так везёт, как тебе. Кто-то сразу идёт мыть полы в ресторан.
– Я тоже там работала, с тобой.
Сказала я это неуверенно. Едва ли я задержалась там на сутки, тогда как Марта, проработала там после школы больше полугода, пока не разродилась первенцем.
– Сверкнула хвостом, только тебя и видели.
Зазвонил телефон. Сестра вытащила его из заднего кармана резко и так же резко отвечала: «Я в отпуске, не надо мне звонить!», – после чего сразу вешала трубку.
– Это с работы?
– И дня без меня не могут.
Марта хлопнула себя по бёдрам в показном разочаровании. На самом деле, она гордилась, что без неё всё разваливается. Она теперь была важной шишкой, хотя я даже примерно не могла сказать, где эта шишка нынче росла. По-моему, она всё ещё тёрлась в том самом ресторане, но стала кем-то вроде начальницы.
– Я взяла отпуск.
– Угум.
– Поеду в Кампану.
– Зачем? – спросила я бесцветно.
– Проветриться от города.
Я в замешательстве посмотрела на неё. Это был настолько привязанный к Бергамо человек, что, я уверена, даже её прах утрамбуют в виде одной из плиток его брусчатки.
– И встретиться с колдуном, – добавляла она с истеричным смешком, спрятав глаза. Я отпрянула. Не в характере сестры было верить в сверхъестественную чушь.
– Не смотри на меня так. Он будущее предсказывает. Всё правда! Одна моя коллега ездила к нему недавно. И он ей сказал: «Ты, Кьяра, знаешь одного страдающего человека. Женщину с маслиновыми глазами и горбом на спине. Она тащит свой груз, но спотыкается. Если у тебя болит за неё сердце – отправь ко мне. Иначе быть беде». Так и сказала. Быть беде.
Я поперхнулась. Насколько же находчивым был этот мошенник. Надо признать, новых клиентов он искал ловко.
– Женщина с карими глазами? Как необычно!
– Что ты сразу язвишь?
– Но ты же не горбатая?!
– Как ты не понимаешь, это фигурально выражаясь. Я тащу не свой горб, а тащу на своём горбу!..
– Это он про детей, что ли?
– Ну да, – Марта даже не поморщилась, окрестив своих детей обузой. – К тому же я недавно подвернула ногу.
Она продемонстрировала эластичный бинт на лодыжке. Я только и могла, что развести руками.
– Всё сходится, понимаешь?! «Быть беде», понимаешь?! Ужас! Я ночь не спала со страху, – она замялась, посмотрев на меня, натирающую и без того красные глаза после бессонной ночи. – Как бы то ни было… Думаю, что это какой-то шарлатан. Хотя Кьяре он сказал, что не стоит торопиться – обожжешься, и та и впрямь, вчера при мне обожглась чаем…
Я прыснула от смеха, но, чтобы не обижать сестру, спряталась за кружкой. Разумеется, это было не лучшей идеей. Кофе я пролила прямо на грудь. «Наверняка, твой волшебник предсказал бы и это», – хотела сострить я, но прикусила язык. Марта готовила мне омлет, не стоило сейчас злить её. Есть пуд соли мне не хотелось.
– В любом случае, Кампана – милое местечко, – сказала я вместо того.
– Ты там была?
– Нет. Или да. Или, может, не помню. Но название отличное.
Марта закатила глаза и с тем подала мне исходящую паром тарелку. Вошедшая на кухню мама сразу отметила восхитительный аромат. Готовить сестра умела. И каким-то образом ухитрялась запомнить, что базилик я люблю есть свежим, вприкуску, а не мелкопорубленным и вмешанным в яйцо. Такой внимательности к моим капризам не проявлял никто, даже…
– Так, значит, вы всё, окончательно разбежались с этим Андреа? – спросила Марта буднично.
И будто этого подлого удара было недостаточно, добавила:
– Ещё переживаешь о нём?
Я отложила вилку. Нельзя было не заметить, как замерла на полувздохе мама. Она засуетилась, открыла несколько раз холодильник, чтобы тут же его закрыть. Кроме Марты, спросить меня об этом так, в лоб, не смел никто. Мама, та и вовсе притворялась, что никакого Андреа не существовало и в помине. Я потупилась. Уставилась на вилку, будто пыталась согнуть её взглядом. Сестра, как назло, ждала ответа, побоченившись. Ответа, которого я и сама не знала. После стольких дней в слезах мне стало казаться, что я плачу только потому, что это вошло в привычку. А вот преследовал ли меня призрак Андреа?
– Меня больше волнует работа, – сказала я сколь могла уверенно. – Театр закрывается, нужно искать новое место.
Мама, наконец, выдохнула. Пролепетала про себя несколько раз: «И правильно». Сестра же закивала, поджав губы. Она тоже одобряла такую позицию. Нужно обратиться к вещам материальным, а не к этой вашей эфемерной «любви»…
За окном раздался громкий треск. Лючия уронила свою пластиковую лейку. Сестра и мама поспешили высунуться наружу, и заверить соседку, что её любимый инструмент цел. Я же воспользовалась моментом, чтобы укрыться в своей комнате. Рано или поздно Марта опять спросит меня о нём. Лучше поздно.
В коридоре я наступила босой пяткой на что-то холодное и твёрдое. От неожиданности тарелка с омлетом заходила в руках. Её я удержала, но веточка базилика слетела вниз. Под пяткой оказалась пряжка от дорожной сумки. Так Марта собиралась отправить к этому колдуну уже сегодня? В поисках упавшей веточки, я вынуждено заглянула в разверзнутое нутро. Впрочем, я бы туда заглянула, даже не будь у меня предлога.
Интересно, ведун поставил ей какие-нибудь условия? «Приезжай только в пятницу, на рассвете или на закате, исключительно на жёлтом автомобиле, надень чёрное»? Доставая базилик, я ненароком выудила из сумки ещё и кружевные трусики. Декоративные, а не практичные. На неоторванной бирке красовалась завышенная цена. Если это было условием колдуна, то, стоит заметить, зря времени тот не терял. Но, что скорее, у Марты просто-напросто появился поклонник. И он пригласил её в Калабрию.
Вероятно, ей жутко захотелось рассказать и о нём, и о поездке. Про Кампану она, не сдержавшись, проговорилась. Но после, моё состояние её отпугнуло, и она решила умолчать о попутчике. Принялась нести чушь про колдуна. Это мог бы быть и сюжет фильма, что она посмотрела накануне.
Как можно более аккуратно сокрыв следы своего вмешательства, я запиралась в комнате. Насколько же серьёзно у Марты с её «колдуном», раз она надеется, что тот может помочь ей с «горбом»?
«Не стоит радоваться заранее», – мысленно предупредила я её. – «Кажется даже, что именно когда ждёшь чего-то судьбоносного, всё идёт прахом».
