Текст книги "Инквизитор и нимфа"

Автор книги: Юлия Зонис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 6
Нарайя

Красным Лбом аборигены прозвали гранитный выступ, расположенный выше по течению. Он и правда выделялся ярким пятном на фоне желтоватого песчаника. На граните росли высокие сосны, и от них шел сильный смолистый дух. Марк забредал сюда пару раз во время своих бесцельных блужданий по округе, и место ему полюбилось. Хорошо было сидеть на большом, прогретом солнцем камне, любоваться падающим за реку солнцем, вдыхая смоляной запах. В трещинках камня желтела опавшая хвоя. Поселок отсюда был не виден.

На рассвете следующего дня Марк прихватил истолченные в порошок и смешанные с безобидной травкой таблетки, обошел скалы лесом и устроился на привычном валуне. Ржаво-красный шарик Ригеля D непривычно быстро карабкался в небо, и тени от сосен стремительно укорачивались. В реке поплескивала рыба, по стволам сновали изумрудные бесстрашные ящерки. Где-то долбил кору местный хохлатый дятел. Утренняя прохлада уже сменилась надоевшей жарой, а мальчишка все не появлялся. Устав ждать, Марк открыл вчерашний файл.

Вернувшись в палатку, он первым делом подключил флэшку. Большая часть файлов не открывалась или выдавала какую-то мешанину символов. То ли карточку подпортила вода, то ли отец Франческо использовал код, неизвестный бывшему ученику. Два работающих файла погрузили Марка в раздумья. В первый момент ему даже показалось, что старый викторианец собирал компромат на собратьев по ордену. Однако ничего инкриминирующего в записях не было. Первый файл оказался таблицей с именами и рангами в левом столбце и краткими заметками в правом. В заметках перечислялись планеты и сроки. Судя по всему, планеты, посещенные братьями, и сроки их пребывания там. Иногда указывался возраст, в котором викторианцы навестили указанные миры. В среднем столбце во всех строчках стояло «Земля».

Марк нашел в списке и себя (Земля, прочерк), и самого Паолини (Земля, прочерк). С интересом узнал, что Лукас посещал в двухлетнем возрасте Либерти (что-то он этим в классе не хвастался). Моносумато, если верить таблице, провел на Терре пять лет в возрасте от двенадцати до семнадцати. Он, как и Висконти, был поздней пташкой и в лицей угодил переростком.

Два вложенных листа представляли собой сортировку по рангам и еще по какому-то параметру – как Марк догадался после минуты раздумий, внеземельному опыту. Списки перекрывались. Это было неудивительно – способных ридеров и операторов активно использовали в разведывательных и боевых операциях и быстро повышали в звании. Интересно, а что здесь делает Вигн, так и не вступивший в орден? И он, Марк? Было там и еще около десятка фамилий, не сопровождающихся чинами. Еще поразмыслив, Марк решил, что сортировка идет не столько по званию, сколько по баллам, набранным в квалификационном тесте. Отец Франческо руководил лицеем больше тридцати лет, и конечно, у него был доступ к личным делам выпускников. Все-таки компромат? Или исследование? Исследование, имеющее мало отношения к этнографии…

Второй файл оказался картинкой. Пиктограммой. На пиктограмме было изображено что-то вроде куриного яйца, от него стрелка шла к мерзкой на вид, свернувшейся клубком личинке. Марка передернуло – вспомнился недавний бредовый сон. Личинка. Опять личинка? От личинки стрелка вела к большому знаку вопроса.

Рядом с личинкой и яйцом имелась еще одна композиция. Там цвели пышным цветом два тюльпана, белый и красный. Рядом с красным было написано: «Бетельгейзе (Геод)», рядом с белым – «Ригель (Ямато)». Какой-то шифр? Что, если это ключ к остальным файлам? К сожалению, Салливан понятия не имел, как этим ключом – если все-таки ключ – воспользоваться.

Закрыв файл с пиктограммами, он вернулся к таблице. Промотав ее донизу, обнаружил две строки, где зеленый цвет шрифта сменялся красным.

Ссылки на дополнительные файлы. Так. Марк выбрал первое имя, и комм услужливо открыл окошко с уже знакомой мешаниной букв и цифр. Черт! Он собрался закрыть окно и вернуться к корневой базе данных, когда одно из чисел привлекло его внимание. Сто четырнадцать. Сто четырнадцать – почему это важно? Сто четырнадцать, Висконти… Ах да. Запредельный, невозможный балл по оперированию. Завистливый шепот, с которым Вигн назвал это число. Лукас Вигн со своими девяноста пятью мало кому завидовал.

Марк лихорадочно нырнул в одну из собственных папок. Во время памятной беседы в Замке он попросил коммодора скинуть на комм все данные, касающиеся его, Марка. Включая генетический импринт и – да, вот он – результат квалификационного теста, открываемый программкой Praetorian (самое оно для служебной программы ордена, метко, так сказать, характеризует). Установив «Преторианца» на комм, Марк вновь вывел на экран файл с датабазой… Да! Он оказался прав. Результат финального теста коммодора, ридинг, оперирование, ну это мы знаем… Результат первичного теста. Подпороговая эмпатия. Нулевой ридинг. Нулевое оперирование. Пятилетний Тони Висконти был куда бездарнее Марка.

Он прислонился к пружинящей стенке палатки и прикрыл глаза. Что случилось с двадцатилетним Висконти на Терре? Правильно – вдруг, ни с того ни с сего проявились способности. Если следовать логике, вторая красная строчка должна означать, что потенциал отца Франческо тоже резко, скачкообразно возрос. Здесь, на Вайолет. В возрасте шестидесяти трех лет.

Не поднимая век, Марк прислушался. Клапан палатки вздувался и вновь опадал от ветра. Под пологом зудел комар. О лампочку бился большой мотылек: мягкие глухие удары, суматошный треск крыльев. Над западным полушарием бело-голубой планетки Вайолет стояла ночь. Марк потянулся к комму и принялся один за другим открывать файлы с результатами тестов.

Красный Лоб потел сосновой смолой. Солнце пробивалось сквозь красивую трехмерную схему, зависшую над панелью комма. Марк смахнул с лица прилетевшую из леса паутинку. Паутинка сорвалась с пальцев, чуть не задев белую точку Ригеля. Блеснула на мгновение, молнией перечеркнув туманность Голова Ведьмы, и поплыла дальше, к звездам пояса и расплывчатому облачку М42. Там, куда плыла паутинка, в красно-зеленых туманах М42, прятался страж Приграничья – боевая станция «Церерус». А в Приграничье, если верить свихнувшемуся отцу Франческо, творились чудеса. Здесь родившиеся на Земле слабенькие эмпаты становились мощными операторами. Да, вот прямо здесь, на Вайолет, и становились. Получалось что-то вроде активации генетической памяти, о которой говорил Висконти, но гораздо, гораздо сильнее…

Дунул ветер, и паутинку унесло к бликующей под солнцем реке. Землянин протер усталые глаза. После бессонной ночи блеск раздухарившегося светила не радовал. Когда Марк отнял руки от лица, обнаружил, что уже не один.

Мальчишка стоял в трех шагах от камня. Он смотрел по-прежнему настороженно, как выманенный из леса дикий зверек – шевельнешься, и умчится обратно. Марк шевельнулся: выключил комм, убирая схему, и свернул панель в привычный ручной браслет. Нарайя, вопреки ожиданию, не порскнул прочь, а шагнул вперед и вытянул руку. Хвойная подстилка, неизменно шуршащая под ногами Марка, под босыми пятками пацана молчала.

– Ты обещал лекарство.

Марк вытащил из кармана порошок, завернутый в сухой лист одуванчика.

– Подмешивай в воду два раза в день. Завтра я дам тебе свежую порцию. Оно действует только свежим.

Это было откровенным и наглым враньем. Кетакс мог храниться при любых температурах до двух лет, но Марку хотелось, чтобы Нарайя пришел опять.

Мальчик взял сверток и развернулся, намереваясь исчезнуть в лесу. Марк спрыгнул с камня:

– Нарайя! Тот обернулся.

– Почему вы так ненавидите ушедших к Кодду, что даже зовете их мертвецами?

Юный туземец оскалился:

– Они и есть мертвецы. Мертвец, который ходит, дышит и похож на живого, все равно мертвец. Он даже хуже мертвого. Он искривляет мир.

Похоже, искривление мира – ложь? – считалось у местных худшим грехом. Мертвые лгут, потому что выдают себя за живых. Интересно.

– А чем наиру в поселке отличаются от живых? Пацан снисходительно усмехнулся:

– Живые говорят. Мертвые квакают, как жабы в болоте.

Марк насторожился. Что он имеет в виду – новые слова, которые туземцы подцепили от Ван Драавена? Или?…

– А ты сейчас говоришь или квакаешь?

– Я квакаю, потому что ты не слышишь речи.

– Сеску тоже квакал?

Парень помедлил и резко кивнул. Нет.

– Сеску говорил? А Ван… Кодду – он квакает?

Нарайя снова ощерился, тронь – и цапнет мелкими острыми зубками.

– Твой Кодду – юма, дух из пустоты. Он как камень, который летит из пращи и рвет все на своем пути. Он как камень, который порвал паутину.

Свирепая женщина на скале. Рядом фигурка пониже. Кожаная полоска, свист летящего камня…

– Вы убиваете тех, кто уходит к Кодду. Но самого Кодду вы не тронули. Почему?

Пацан важно и медленно скрестил руки на груди и выпрямился во весь свой невеликий рост.

– Пока секен спит, я войду в силу. И когда Небесный Свет пробудит секен, я вызову Риберата на поединок.

Ого. Следующим летом геодцу придется несладко.

– Ты имеешь в виду Кодду? Вряд ли он примет твой вызов.

Нарайя опять кивнул. Нет.

– Кодду слеп, не видит и не слышит ничего. Он только исполняет то, что говорит ему Риберата. Чтобы убить врага, недостаточно сломать его нож или порвать пращу.

– И как же ты собираешься победить Риберата? Он ведь не человек, его не ударишь ножом и не зашибешь камнем.

Мальчишка окинул землянина надменным взглядом:

– Я буду говорить с секеном. Я стану утабе-секен, Говорящим-с-Миром.

Салливан усмехнулся. Что бы там ни придумал маленький утабе, Ван Драавен вряд ли ответит на вызов. А уж его фальшивое божество точно на поединок не явится. Впрочем, не важно. Если все пойдет так, как задумал Марк, утан избавятся от бога Освободителя и без всяких поединков.

Видимо, утомленный кваканьем, мальчишка развернулся и исчез в зарослях – лишь солнечные пятна мелькнули и чуть дрогнула потревоженная ветка.

Салливан провел в лесу весь день. Сначала на своем любимом камне, а потом, когда жара окончательно достала, углубился в чащу. Спугнул какого-то мелкого зверька вроде крысы, видел перепархивающего со ствола на ствол местного дятла, а больше никого и ничего. Солнечный свет копьями вонзался в землю. В воздухе разлилось напряжение. Лес будто замер в ожидании. Ждал беды, грозы, пожара… Насыщенный электричеством воздух покалывал кожу. Магнитосфера Вайолет была гораздо сильнее земной. На полюсах сейчас бушевали магнитные бури, но и здесь что-то ощущалось. Ломило виски. Боль мешала сосредоточиться. Так ничего и не надумав, Салливан обогнул скалы и поселок и по заросшему кустарником берегу выбрался к реке.

Уже смеркалось. На западном горизонте плясали молчаливые зарницы, высвечивали неровную гребенку сосен на той стороне. Вода казалась светлее потемневшего воздуха. Река успокаивающе бормотала. Марк выбрал камень покрупнее, уселся и, скинув ботинки, опустил усталые ноги в воду. Ступни обволокла прохлада. Землянин вздохнул и прикрыл глаза.

Кажется, он задремал, потому что проснулся от холода. Небо усыпали звезды. Дрожащими каплями они отражались в потоке. Чужие созвездия – или не чужие, просто Марк не узнавал знакомых очертаний. Вон та, бело-голубая, должно быть, Хатсия, острие меча. Или это более далекий, но и более яркий Альнитак? На востоке искрилась огромная туманность, и в ее сиянии почти тонул багровый шарик Марса… Стоп. Какой Марс? «Да ты, братец, совсем расклеился, – усмехнулся Марк. – Это же Бетельгейзе, альфа Ориона. Метастабильный красный гигант, вокруг которого вращается темная планета Геод. Странная звезда, странная, искусственная планета. Красный тюльпан, белый тюльпан… что же означает пиктограмма?»

Шагов он опять не услышал. Не скрипнула галька, не свистнула потревоженная чужим присутствием сонная птаха, лишь отраженные в реке звезды накрыла тень. Геодец присел на соседний камень.

В последние дни они с Марком почти не разговаривали. Казалось, священник его избегал – или просто внял предупреждению и решил оставить землянина в покое? Сейчас, однако, Ван Драавен первым нарушил молчание:

– Как продвигается лечение?

Показалось – или в голосе чужака опять мелькнула издевка?

– Нормально продвигается, – спокойно ответил Марк.

– И какой же диагноз у пациентки?

– А вам что за дело?

Священник обернулся. Его глаза отчетливо светились во мраке, словно у кошки или у волка. Марку пришлось напомнить себе, что геодцы вынуждены приспосабливаться к вечному полумраку. В их сетчатку входят отражательные элементы, как у земных хищников.

– Вы правы. Абсолютно никакого, – тихо сказал Ван Драавен. – Я просто поддерживаю беседу. Когда людям не о чем разговаривать, они говорят о пустяках.

– А для вас человеческая жизнь – пустяк?

– А для вас нет, Салливан?

Марк наклонился к воде, набрал полные пригоршни и сполоснул лицо. Кожу продрало холодом. Геодец был прав. Но что такое одна человеческая жизнь по сравнению с миллионами и миллиардами? Или все это опять лицемерие и важен лишь результат? Результат, достигнутый им, Марком?

Он выпрямился и, не глядя на миссионера, спросил:

– Вы принимаете исповеди, святой отец? У ионнанитов вообще есть понятие «исповедь»?

Геодец хмыкнул:

– Есть. Практически только оно и есть. Что делать перед концом света, как не исповедоваться?

– Хорошо. Примите исповедь у меня. Я солгал сегодня.

– И о чем же вы солгали?

– Я сказал мальчишке, что вылечу его мать.

– Зачем?

– Чтобы заслужить его доверие.

– Зачем?

– Чтобы узнать наконец правду о том, что здесь произошло. Вы отпускаете мой грех?

После недолгого молчания из темноты прозвучало:

– Кто я такой, чтобы отпускать ваши грехи?

Марк развернулся и уставился на геодца. Тень чернее самой ночи, светящиеся во мраке глаза. Не человек. Чужак.

– Вот именно, святой отец. Мне очень интересно – кто вы такой?

Священник ничуть не смутился:

– Это ваша исповедь, Салливан, или моя?

– А вам не в чем исповедоваться? Хорошо. Тогда объясните мне, какое отношение ваша сказка про Стражей и Звезды имеет к богу Освободителю.

Выражения лица геодца Марк разглядеть не мог, но в голосе Ван Драавена прозвучала насмешка:

– Ну как же, бог Освободитель и есть последняя Звезда. Та Хеспер, Звезда Заката.

– И от чего же он освобождает? От жизни? Тон геодца сделался вкрадчивым:

– Вы невнимательно слушали мою историю, Салливан. Вам не показалось, что пресловутого Творца тоже стоит кое от чего освободить? В первую очередь от страха?

– Нет, – после краткого раздумья ответил Марк. – Не показалось.

– И очень жаль. Я был лучшего мнения о вашей сообразительности.

Миссионер поднялся с камня и двинулся прочь – туда, где угадывались горбатые домишки поселка. Еще секунда, и он растворился в прибрежном кустарнике.

Марк вновь уставился на реку. Темная, уже растерявшая все краски заката вода катилась к горизонту и там валилась за край. Щетина леса на противоположном берегу слилась с чернильным небом. Над головой плыла огромная, подсвеченная Ригелем туманность, и звезды гасли в ее торжествующем сиянии. Неожиданно Марк ощутил такое одиночество, которого не чувствовал еще нигде, никогда. Вздрогнув, он вытащил ноги из воды, растер онемевшие ступни и встал. Бросив короткий взгляд в том направлении, куда удалился священник, землянин подобрал ботинки и зашагал к палатке.

В следующие дни жара все усиливалась. Каждый вечер горизонт вспухал зарницами. Наиру озабоченно поглядывали на высохший, как солома, сосняк на другом берегу. Желтая хвоя осыпалась с веток. Достаточно одной искры, чтобы полыхнуло. Преодолевая неприязнь, Марк подошел к геодцу и спросил, нормальна ли такая жара для первых месяцев осени. Ван Драавен, который время проводил в основном на крыльце, занимаясь резьбой по дереву, скривился:

– Нет, не нормальна. Сейчас уже должны начинаться дожди.

Одним прекрасным утром Марка разбудил запах гари. Наверное, где-то в подкорке давно засела мысль о пожаре, потому что он, не успев толком продрать глаза, пулей вылетел из палатки. Округу затопили дымные облака. В горле першило от копоти. Землянин уже готов был схватить рюкзак и помчаться к реке, когда с востока подуло. Дым слегка рассеялся, и Марку предстало странное зрелище. Туземцы под предводительством Ван Драавена жгли кустарник. Полоса огня отделила хижины от леса и шла рыжим полукругом. В дыму суетились наиру – кое-где затаптывая горящие ветки, а кое-где подкармливая огонь сушняком.

– Какого черта? – пробормотал Марк и побежал туда, где мелькала черная ряса священника.

Тот, невозмутимый, как брандмейстер на учениях, руководил пожоговыми работами. Он не обернулся на звук торопливых шагов и задыхающийся кашель землянина. Марк схватил геодца за плечо, резко развернул к себе и чуть не свалился в тлеющий куст. Физиономия Ван Драавена была черной, как у негра, только белые глаза сверкали. Лишь спустя мгновение Марк сообразил, что это копоть и сам он сейчас выглядит не лучше.

– Что вам надо, Салливан?

– Вы что, спятили? Вам зарниц мало, так вы сами решили тут все спалить?

Геодец легко стряхнул с плеча руку Марка и постучал согнутым пальцем по лбу:

– Вы голову хоть изредка включаете? Надо убрать кустарник. Если лес загорится и огонь перекинется на кусты, деревня обречена. Куда вы мне тогда предлагаете народ гнать – в воду? Или на скалы, под камни вашего малолетнего дружка? Мы создаем защитную полосу. Отойдите и не мешайтесь под ногами.

Сколь бы ни был геодец противен Марку, но определенный смысл в его словах имелся. Туземцы уже почти затушили пламя, и между лесом и деревней пролегла голая черная полоса. Гореть тут было нечему. Салливан развернулся и зашагал к палатке. Всю дорогу ему казалось, что спину между лопатками сверлит насмешливый взгляд.

Кроме конфуза с пожогом, Салливана преследовали и другие неудачи. Мальчишка послушно являлся к Красному Лбу и брал лекарство, но разговорить его, как в первый день, не удавалось.

Марк вернулся к записям с флэшки. Половина файлов по-прежнему не открывалась. Он только сообразил, что файлы содержат какую-то закодированную аудиозапись, но программа для прослушивания этого формата осталась на комме старого викторианца. Однако кое-что Марку сделать удалось. Он задумался, что объединяет перечисленные в базе данных планеты, и горько сожалел, что не может подключиться к земной сети – через ИНКу проходили только короткие импульсные пакеты сигналов. И все же совсем безоружным в этот бой Марку вступать не пришлось. Под рукой имелся предусмотрительно загруженный на комм планетарный каталог Хейфеца, четвертое исправленное издание. Марк написал коротенькую и простую программу, сортирующую миры Приграничья по нескольким параметрам: масса, наклон оси, удаленность от звезды, эллипсоидность орбиты, расстояние от Земли и прочее. По всему выходило, что, кроме галактического адреса – относительной близости к бете Ориона, Ригелю, – планеты объединяет лишь одно. А именно, намного более мощная по сравнению с земной магнитосфера. Тут Салливан вспомнил пиктограмму и радостно присвистнул. Если у этой кривой и был пик, то как раз там, на пике, лежали Геод и Новая Яма-то. Обе планеты выходили из рамок нормального распределения. Их магнитосфера отличалась такой интенсивностью, что больше подошла бы небольшой звезде – скажем, белому карлику. Ученые долго бились над загадкой и в конце концов списали все на деятельность Предтеч.

Эту завиральную теорию Марк слышал еще в школьные годы, и что неудивительно, от Лауры. В детстве она готова была поверить в любую чушь, лишь бы чушь казалась таинственной и красивой. Отсюда, может, и ее временное увлечение апокалиптиками. Когда они с Марком познакомились, девчонка как раз носилась с модной в те годы теорией происхождения Ориона. Мол, созвездие возникло в результате миниатюрной копии Большого Взрыва, и его молодые звезды все еще разлетаются. Когда Марк поинтересовался, откуда в их старушке-галактике взялось сверхплотное вещество, Лаури, не моргнув глазом, заявила, что оно прорвалось из параллельной вселенной. Юный Салливан не сдержал обидного смеха, о чем тут же и пожалел – подружка надулась и не разговаривала с ним больше недели.

Предтечи были не лучше сверхплотного вещества, хотя, конечно, с Геодом и Ямато оставалось много непонятного. Откуда у совсем молодых по галактическим меркам Ригеля и Бетельгейзе взяться планетам, да еще планетам с органической жизнью? Опять же не поддающаяся объяснению мощь магнитосферы, без которой близость огненных гигантов превратила бы поверхность планет в кипящий ад. Все это подкармливало защитников теории искусственного происхождения двух странных небесных тел. Как раз когда Марк сражался за свою диссертацию, по физическому факультету Королевского колледжа поползли слухи об отличной от земной природе времени на Ямато. Сейчас оба мира были закрыты для землян. Если верить щедрым на домыслы любителям сенсаций, на Ямато развилась странная, чуть ли не феодальная цивилизация. О Геоде не знали вообще ничего – кроме, понятно, эсхатологических настроений его обитателей. Впрочем, где еще и ждать апокалипсиса, как не под мерцающим оком Бе-тельгейзе?

Салливан отвлекся от бесполезных рассуждений и вновь уставился на результат своих трудов. Диаграмма мерцала над панелью комма. Крутящиеся шарики – планеты, рядом с каждой светящимися буквами выведено название. Ямато и Геод высоко вверху. Намного ниже и все же третьей в распределении по интенсивности магнитосферы кружилась бело-синяя малышка Вайолет. Теперь, по крайней мере, понятно, отчего именно ее выбрал старый викторианец. Этнография тут, кажется, действительно была ни при чем.

Ямато, Вайолет. Терра, крутившаяся вокруг желтого карлика Гелиос-5 – практически двойника земного Солнца. И всего в десяти световых годах от Вайолет… Марк пораскинул мозгами и внес в диаграмму еще один параметр – близость к Ригелю. И присвистнул. Все планеты, за исключением Геода, улеглись на аккуратную прямую. Чем ближе к голубому гиганту, тем сильнее магнитосфера с максимумом, приходящимся на Новую Ямато. Что-то в этом есть… Перед глазами мелькнула пиктограмма. Распустившийся белый тюльпан… При чем здесь цветок?

В те дни, прячась от жары в относительной прохладе палатки и корпя над схемами, Марк не раз спрашивал себя – чего он бьется? Не легче ли просто отловить любого туземца, да хоть давешнего рыболова Синкту, болтливого тестя сварливой невестки, и попробовать наложить «узы»? Ничего сложного, минутное дело. Если теория Франческо верна и способности Салливана многократно усилились, Синкту у него будет ловить рыбу прямо посреди деревенской площади. Или отвести его подальше, чтобы не вмешался Ван Драавен…

Ван Драавен. Вот уж кому не стоило знать об опытах старого викторианца.

Останавливали Салливана три вещи.

Первое. Он не слишком доверял записям Паолини. Под конец жизни старик определенно спятил. Марк уже давно не считал, что геодец напрямую расправился с отцом Франческо. Нет, не тот тип. Не стал бы он спихивать викторианца со скалы. Если и сделал что-то, то тишком. Марк так пока и не улучил возможности проверить гербарий миссионера – между тем безумие и галлюцинации идут бок о бок с навязчивыми идеями. Правда, отец Франческо начал свою работу задолго до прибытия на Вайолет, но почему бы не поспособствовать шизофрении природными средствами? Натуропатия – мать наук.

Второе. Сам геодец. Как бы они с Марком ни старались держаться друг от друга подальше, а сталкиваться все же приходилось. Попыток прочесть Ван Драавена землянин больше не делал, но и без этого, если бы Марк заделался оператором, эффект «заглушки» был бы ему обеспечен. Между тем ни тошноты, ни головокружения в присутствии миссионера он не ощущал.

И третье… Третье, в чем Марк боялся признаться себе самому. Сны. Сны, от которых он пробуждался в холодном поту, наполовину вывалившись из спального мешка, скребя скрюченными пальцами днище палатки. Сны о личинке. О тонких ниточках, живых и беспокойных волосках, прорастающих сквозь плоть. О жвалах, жальцах, мандибулах, впивающихся в живое и мягкое. О липком коконе, из которого на свет пробивается… Марк стонал и переворачивался на другой бок, и в лицо ему светила рассеченная пополам луна, и дьявол на пороге церквушки требовал своего… Задохнувшись, викторианец просыпался в уютном чреве палатки и долго еще сидел, обнимая колени, не решался уснуть. Порой он так мучился до рассвета.

Дневная одуряющая жара и отсутствие сна начали сказываться. Реальность плыла. В раскаленные полдневные часы Марк уже не был уверен – то ли это горячий воздух дрожит над скалами, то ли рябит у него в глазах. «Вот так и сходят с ума, – думал он, – сходят с ума и бросаются башкой вниз на камни».

Пытка кончилась неожиданно. И опять все началось с запаха гари.

В эту ночь Марк прометался до утра и заснул только на рассвете. Его не разбудили ни красные солнечные лучи, ни птичий гомон от реки. Он проснулся от криков.

С тяжелой головой выбравшись из палатки, Марк обнаружил, что все наиру столпились на берегу. От леса на противоположной стороне поднимались дымные столбы. Наконец случилось то, что грозило округе уже больше месяца. Пожар. Сосняк занялся от одной из беззвучных вечерних молний. Из черных облаков вырывались птичьи стаи. Марк и не подозревал, что в лесу столько птиц. Треск огня был еще не слышен, но все бежало прочь – землянин видел, как какая-то игольчатая и гребенчатая тварь ростом с теленка бросилась в воду. Трое наиру сорвались с места. Они помчались к хижинам и вынырнули оттуда с длинными копьями. Кажется, тыквенная каша на сегодня отменяется. Марк поморщился. Ему отчего-то противна была мысль об убийстве спасающихся от общего бедствия животных. Однако и у туземцев жизнь несладкая. Мясо есть мясо.

Натянув рубашку, он подошел к берегу. Священник уже торчал там и смотрел в окутанный дымом лес. Выражение лица у него было кислое. Марк встал рядом.

– Огонь не перекинется сюда? Ван Драавен оглянулся:

– Вряд ли. Река обмелела, но все же не настолько. Разве что ветер переменится и нанесет горящие ветки.

Ветер сильно и ровно дул с севера вдоль речного течения, относя пожар к югу. Там огонь шел полосой, уничтожая все на своем пути.

Оставшиеся туземцы быстро разобрали ведра и принялись – видимо, по распоряжению Ван Драаве-на – заливать водой тростниковые кровли своих хатенок. Теперь если и упадет на крышу горящий сучок, вспыхнет не сразу.

– Вижу, вы обо всем позаботились, – с мрачным одобрением буркнул Салливан.

Священник скривился еще больше:

– Обо всем позаботиться я, увы, не могу. Я не господь бог и не мать Тереза. Вашему дружку крышка.

Марк замер.

– В смысле?

– В смысле, Нарайя на рассвете отправился в лес проверять силки. Надо же ему кормить матушку, которую вы так чудесно излечили. Ну и… – Замолчав, священник кивнул на лес.

Дым к этому времени повалил гуще. Пожар приближался к реке. Птиц больше не было – все, кто мог, убрались, а оставшиеся сгорели. Ниже по течению туземцы ловили теленка-дикобраза. У скал поток пересекала еще тройка его собратьев. Салливан поднял глаза и увидел на утесе уже привычную черточку. Женщина стояла, вытянув руки к реке. Если она и кричала, то беззвучно.

Марк молча потянул с плеч рубашку.

– Вы куда, Салливан?

Землянин скинул ботинки и шагнул к реке. Его запястье обхватили железные пальцы.

– Вам жизнь надоела?

Марк стряхнул руку священника и ступил в воду.

– Рубашку возьмите, – процедил за спиной Ван Драавен. – Смочите водой и дышите через ткань. Хотя бы не так быстро задохнетесь.

Марк обернулся, и в лицо ему полетел серый комок рубашки.

Река обмелела от засухи настолько, что хоть вброд ее переходи. Марк брел, пока мог, а потом поплыл, рукой придерживая рубаху у лица. Надеть ее он так и не успел. В голове металась нелепая мысль: «Зачем? Из-за бабы на утесе? Из-за собственной растревоженной совести, из-за черной, как гарь, несправедливости? Мальчика лишили веры, отца, матери… а теперь неведомо кто, неведомо кто с зеркальным взглядом геодца и насмешливой улыбкой бога собирается лишить его

и жизни. Неужели из-за этого?» Хотелось думать, что нет. Хотелось думать, что мальчишка нужен ему живым, чтобы дать наконец показания против Ван Драавена. Очень хотелось бы так думать…

Выбравшись из тепловатой воды, Марк сразу нацепил рубашку. Сделав пару шагов, он наступил на шишку, пожалел об оставленных на том берегу ботинках и стал осторожнее выбирать дорогу. Дым пока не ел глаза. Почти прозрачными облаками дым стоял между красными стволами прибрежных сосен. Его просвечивали косые солнечные лучи. Это было почти красиво. Красиво и смертельно.

Итак, он на другом берегу. Что дальше? Мальчишка либо уже задохнулся, либо сгорел, либо жив, но выбраться к реке не может. Понадеемся на последнее. Марк присел на корточки, набрал полную горсть желтой и колкой хвои. Он не был ни лесовиком, ни следопытом. Он и в настоящем лесу-то был всего три раза: в канадском Алгонкине, еще с отцом, потом с Лаури и Флореаном в душных бразильских тропиках и с университетскими друзьями, когда они ходили на байдарках в Бафе. Марк прислушался. Вдалеке, но все приближаясь, слышались треск и низкий зловещий гул. Землянин закрыл глаза и вслушался не слухом. Гибнущие жизни деревьев, мечущиеся маленькие жизни… не то, не то. Смотри на сцену сверху. Да, но как? Это вам не каток на знакомой до каждого булыжника площади. Как спроецировать абсолютно незнакомый лес? Будь у него хотя бы карта… Марк потянулся к запястью и сообразил, что оставил комм в палатке. Кретин! Он и сам теперь не выберется, если придется заходить вглубь. Подняв глаза в подернутое черной дымкой небо, Марк увидел парящий крестообразный силуэт, полукруг крыльев… Ястреб. Откуда здесь взяться ястребу? Марк не замечал до этого крупных хищников. На юге обитали летучие ящеры наподобие птеродактилей, а в здешнем небе самые опасные летуны были не больше земной пустельги, самые крупные – белые болотные цапли. Должно быть, пожар выгнал ястреба из самого сердца леса. Должно быть, огонь сожрал его гнездо, и осиротевшая птица кружила над разоренным домом… Что ж. Ястреб не смог спасти собственных птенцов, пусть спасет хотя бы человеческого детеныша. Марк лег на спину и, поймав взглядом летящий силуэт, потянулся вверх…

Он совершенно не был уверен, что из этого что-то выйдет – а потому контакт чуть не порвался, когда лес прыгнул вниз и река разлеглась горящей на солнце лентой.

Он видел как человек и как ястреб: желтизна тянущихся к небу, будто стремящихся оторваться от полыхающей земли сосновых верхушек – и стремительный бег мелких зверьков у их корней. Рыжие плети огня и мерцание расслоившегося воздуха. Горячие вертикальные потоки, распирающие его крылья, заставляющие взмывать выше, еще выше, туда, откуда лес в петле реки кажется блюдом… Марк сложил крылья и ринулся вниз, пропахал дымное облако, едва не задев ветки на макушках деревьев, и, снова расправив крылья, поплыл вверх… И тут он наконец увидел. Там, где огонь карабкался по стволам, и тлела хвоя, и пламя перескакивало с куста на куст, с ветки на ветку, бежал мальчик. Огненная полоса отсекла его от реки, и он что было сил мчался к югу. Над головой его со ствола на ствол парили летяги, прыгали мелкие белкопо-добные твари, а в стороне щетинились иглами спины ящеров-дикобразов. Звери спешили, но пламя бежало быстрее. Вот объятый огнем ствол затрещал и рухнул, отсекая дорогу дикобразам. Выбил из себя новые искры, рассыпал тлеющие сучки… Ветер усиливался. Ветер мерно дул к югу, раздувая пожар, снося Марка-ястреба с курса.