Текст книги "Дневник леди Евы (СИ)"

Автор книги: Юлия Белова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Несчастное животное лежало на боку и стонало, как человек. Глэдис ничего не понимала в ветеринарии, только смутно помнила, что у травоядных какой-то сложный желудок. По ее мнению, ничего сделать было нельзя. Кажется, корова съела с сеном что-то острое – гвоздь, или кусок проволоки. Самое гуманное, что можно было сделать – прирезать ее побыстрее. Девушка сказала об этом хозяйке.

– Да ты что, рехнулась?! – закричала Эби, – Она же стельная! Да ты сама ее и испортила!

Глэдис поняла, что спорить бесполезно, и ушла. Но Эби на этом не успокоилась. Конечно, корова сдохла, несмотря на то, что другая знахарка все же взялась ее лечить, а по деревне поползли слухи. Глэдис припомнили все сразу, и даже то, что она почти два месяца не ходила в церковь. Это было явным признаком колдовства.

Однажды к дому кузнеца пришла целая толпа, вооруженная кольями и топорами. Люди требовали отдать им ведьму для расправы. Мэй и дети торопливо забаррикадировали дверь. Тогда раздались угрозы поджечь дом. По счастью, из кузницы прибежали Боб и Джо. Они, конечно, не справились бы с целой толпой, но их крепкие фигуры и решительный вид немного охладили пыл сторонников крутых мер. К тому же Боб напомнил, кто ковал им эти самые топоры, и пригрозил, что уйдет вместе с семьей, а им придется ходить за поковками в Блэкстон, а это дальше и дороже выйдет. Крестьяне немного погудели еще для порядка, и разошлись. Но выходить на улицу Глэдис стало опасно.

– Ничего, – говорила Мэй, – Поворчат и забудут.

Но глаза ее тревожно блестели при этом. Через несколько дней нападению подверглась Хильда. Девочка шла за водой, когда ей встретилась стайка других детей. Сначала ее стали дразнить и оскорблять, а потом кто-то кинул камень, и тут же в нее полетели камни, палки, какие-то овощи – все, что подвернулось под руку обидчикам. Она вернулась домой вся в слезах, покрытая синяками и с рассеченной бровью. Мэй сходила к родителям тех детей, и вернулась мрачная. Видимо, понимания она не нашла. Глэдис приняла решение. Оставаться здесь дольше и подвергать опасности этих славных людей она не могла. Вечером девушка тайком собрала кое-какие пожитки, и ночью, дождавшись, когда все уснут, осторожно встала, прихватила свою одежду и вышла во двор. Теперь уже дверной брус не казался ей таким тяжелым, как раньше – в повседневной жизни ей встречались предметы и тяжелее. Она наскоро набросила верхнюю одежду и, с трудом справившись с засовом на воротах, вышла на улицу. Луна была на ущербе, но кое-что можно было смутно разобрать. Она решила дойти до площади, а там отправиться, куда потянет, наудачу. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как ее окликнули:

– Глэдис! Ты куда?

К счастью, это была Хильда, а не Мэй. Наверное, не могла уснуть после побоев, бедняжка.

– Хильда, возвращайся в дом. На улице холодно.

– Ты уходишь совсем, да? Не уходи, пожалуйста! Это ничего, что они меня сегодня побили, меня и раньше дразнили, правда! Я же с ними никогда не играла, всегда помогала маме по дому! Не уходи! Пойдем домой!

Глэдис обняла девочку.

– Мне пора, Хильда. Я не могу остаться. Если с кем-то из вас случится что-то плохое, я сама себя не прощу. Прости. И передай маме, что я никогда не забуду, что сделали для меня вы все, и ты тоже! Прощай.

Поцеловав Хильду на прощание, Глэдис ушла, оставив девочку стоящей среди улицы.

Девушка никогда не думала, что идти зимней ночью через лес так страшно. В ее времени дикие животные старались не встречаться с человеком, а здесь она слышала отдаленный волчий вой, и почему-то чувствовала: эти звери здесь хозяева. Наверное, потому дорога и была такой безлюдной. То там, то здесь что-то похрустывало, заставляя ее испуганно шарахаться. Она шла всю ночь, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть. К счастью, ничего с ней не приключилось, и уже после того, как совсем рассвело, она почувствовала запах дыма. Еще через некоторое время впереди показалась деревня.

Домики с заснеженными крышами и дымками над трубами выглядели очень уютно. Но в самой деревне все оказалось не так идиллично. Она стучалась то в один дом, то в другой, просясь хотя бы погреться, но везде ей отвечали, что у них самих места мало. Тогда она начала спрашивать, нет ли в деревне больных. Ей сразу назвали несколько домов, где кто-то болел. В одном доме был больной старик. У него было, видимо, слабое сердце, и высокое давление. Глэдис порекомендовала сладкое питье, тепло к ногам, и сделала кровопускание. Старику стало легче. Его дочь, сурового вида женщина, дала девушке два пенни, и в ответ на ее просьбу о жилье подсказала, кто мог бы ее приютить. Хозяйка указанного дома, хоть и без восторга, согласилась пустить девушку на постой до весны, но предупредила, что за стол и крышу над головой она должна будет платить два шиллинга в неделю. Глэдис пришлось согласиться. Она начала откладывать деньги еще до Рождества так, на всякий случай. Подсчитав свои сбережения, она заплатила за две недели вперед. До конца дня она обошла еще двоих больных. Случаи были не очень тяжелые, и ее лечение помогло почти сразу. Она снова немного заработала. Девушка повеселела, но к вечеру она буквально валилась с ног от усталости. Эту ночь она спала очень крепко.

Снова потянулись дни, похожие один на другой. С утра до вечера Глэдис обходила больных, иногда ей подсказывали, где есть еще пациенты. Зарабатывала она немного, но кое-что удалось отложить, и когда пришло время платить за жилье, нужная сумма у девушки нашлась. Хозяйка порой просила ее что-то сделать по хозяйству, и Глэдис снова и снова вспоминала добрым словом Мэй и ее семейство, где многому научилась. Хозяйке девушка сказала, что осталась вдовой и вынуждена зарабатывать на жизнь ремеслом лекаря, чтобы прокормить себя и будущего ребенка. Женщина относилась к ней далеко не так тепло, как Мэй, но предложенную историю встретила с пониманием. Глэдис старалась уделять должное внимание и церкви, памятуя о том, какие последствия может повлечь небрежность в этом вопросе, и ее репутация укрепилась.

Беременность протекала нормально, и Глэдис подумывала уже о родах. Но снова вмешался случай. Была примерно середина февраля. Глэдис шла от одного больного к другому. Проходя по улице, она услышала сзади скрип телеги, и посторонилась, давая дорогу. Телега уже почти обогнала ее, девушка повернула голову, глянула на седока и прямо-таки уперлась взглядом в ненавидящие глаза Эби. Телега проехала мимо, понукания возницы слышались уже в конце улицы, а Эби, извернувшись невероятным образом, все обжигала девушку злобой даже издали. Домой Глэдис вернулась в этот день с неприятным предчувствием.

Слухи поползли по деревне уже на следующий день. А через несколько дней двое пациентов отказались от услуг Глэдис. Девушка опасалась, что если так пойдет дальше, то ей нечем станет платить за жилье. Хорошо, что она недавно внесла плату до конца февраля. Теперь, когда она проходила по деревне, женщины шептались у нее за спиной. Это было знакомо. Ей очень не хотелось уходить именно сейчас. Небо хмурилось, мороз сменялся оттепелью все чаще. Снег стал рыхлым и вязким. Даже обходить пациентов стало трудно. Но угроза витала в воздухе. Хозяйка дома не раз намекала, что март – это уже весна. С трудом Глэдис удалось уговорить ее подождать, пока не подсохнет дорога. Но однажды ночью женщина растолкала ее. Прибежал мальчик, сын одной из пациенток, и сказал, что на площади собирается народ с факелами, вооруженный кто чем, и все говорят о ведьме. Насколько можно было понять, всех взбудоражил один из йоменов, к которому недавно приехала погостить родственница, порассказавшая немало интересного. Нетрудно было догадаться, кто это. Наверняка Эби не ограничилась одними фактами, и ее россказни обросли массой красочных подробностей. Глэдис вскочила и быстро собрала свои невеликие пожитки. Хозяйка дала немного еды на дорогу, но попрощались они сдержанно. Женщина явно боялась за себя и свою семью.

И снова бегство. От дома, в котором жила Глэдис, вела только одна дорога, выходившая за пределы деревни. В противоположном конце улицы была площадь, с которой доносился гомон толпы, мелькали огни. Глэдис пошла, куда глаза глядят, стараясь придерживаться дороги. Это было непросто, потому что снег подтаял, и черные проталины сливались с ночной темнотой. Вязкая подмерзшая грязь налипала на башмаки, и они казались пудовыми. Молодая женщина шла уже несколько часов, когда вдруг поняла, что за ней погоня. Сзади доносился шум многих голосов, который не стихал, а наоборот, приближался. Она постаралась прибавить шагу, но и так уже выбивалась из сил. Она остановилась возле большого камня, на котором были высечены какие-то знаки, и, опираясь на него, перевела дух. Теперь шум был слышен отчетливо. Глэдис снова охватил ужас. Конечно, скорее всего, они ее убьют, и она окажется дома, но как! Отдать себя добровольно на растерзание разъяренной толпе? Она не хотела такой смерти. С трудом оттолкнувшись от камня, она двинулась дальше, сама не представляя, куда.

Глава 4. Сэр Джейкоб

В сереющем свете наступающего утра проступили обочины. Становилось светлее. Начинался хмурый день, дул сильный, но не холодный ветер. У Глэдис теплилась надежда, что скоро дорога начнет подтаивать, идти станет совсем трудно, и крестьяне повернут назад. Взрыв криков сзади показал, что преследователи настроены решительно, и, наверное, они увидели ее следы на дороге. Сил у нее почти не было. Хотелось лечь на обочину, накрыться плащом, и будь что будет. Но она упрямо продолжала двигаться вперед, даже не замечая, что лес кончился, и по обе стороны от дороги потянулись открытые пространства – луга, или поля. Теперь она была как на ладони. Радостный крик сзади возвестил о том, что ее заметили. Обернувшись, она увидела, как из-за леса вываливает толпа, человек двадцать. Мелькали колья и вилы, часть факелов они потушили, но некоторые еще горели. Близость цели придала сил преследователям, и погоня закончилась скоро. Ее окружили со всех сторон. Ни одного сочувствующего взгляда – искаженные злобой лица и сжатые кулаки. Женщины дергали за одежду, мужчины пока только выкрикивали оскорбления.

– Попалась, ведьма! – выкрикнул невзрачный человечек, и толпа отозвалась угрожающим ревом.

– Я не ведьма, разве я причинила кому-то зло? Люди, я только лечила ваших родных, вспомните! – Глэдис сама понимала, что это вряд ли подействует на них, но ей показалось, что крики как-то стали потише.

– А моя корова? – вперед протиснулась Эби, – Это ты отравила мою корову! Ох, если б вы только видели ее, кормилицу мою! – запричитала Эби, – Лежит, бедная, живот распух, и черная кровь течет изо рта! Это все она!

– Я даже не трогала твою корову, Эби! Я в первый раз в жизни увидела ее, когда она уже была больна! Побойся Бога!

– Ах, ты еще и Бога вспомнила! – разъярился краснолицый бородатый йомен.

– Я же христианка, как и вы! Я ходила в церковь вместе с вами! – сделала она жалкую попытку, но только ухудшила положение.

– Ах ты, дрянь! – завопили из толпы, – Ты и церковью готова прикрыться! Что вы стоите, бейте ее, ребята!

– Постойте, мой ребенок ни в чем не виноват! – отчаянно крикнула девушка, – Если вы убьете меня, вы убьете и его!

– Подлая ведьма! – зашипела какая-то женщина, – Кого ты можешь породить? Только такую же, как ты!

– А мы сейчас посмотрим, – ухмыляясь, сказал здоровенный детина, поигрывая огромным ножом, – Если у нее там девка, значит, она собиралась породить такую же ведьму, и ее надо сжечь живьем, а если мальчишка – то оставим ее в покое! – толпа отозвалась криками одобрения и смешками.

– Люди, одумайтесь! – почти прошептала она, помертвевшими губами, – Я же не выживу после такого!

– Ну и подыхай, ведьма! – плюнула ей в лицо Эби. К Глэдис потянулись руки со всех сторон, схватили за одежду и за волосы. Она скорчилась, прикрывая живот, и закричала не своим голосом:

– На помощь!!! Помоги-и-ите!!!

Молодая женщина ни на что не надеялась, но это было последнее, что она могла сделать. И вдруг…

– Эй вы, сброд, прочь с дороги!

Увлеченные расправой, крестьяне не заметили группы всадников, которые подъехали с той же стороны, с которой пришли и они сами. Это был отряд из десятка рыцарей, судя по добротной одежде и легким походным доспехам.

– Кто вы такие и что здесь делаете? – властно обратился к йоменам один из них.

– Мы честные йомены из Сэнда, Ваша милость, – с поклоном ответил краснолицый, – А я старший, меня зовут Бен, по прозвищу Карнаухий. Ведьма объявилась в наших краях, вот мы ее и судим.

– Из Сэнда?! – рыкнул рыцарь, – Это же на земле сэра Роджера Блэкстона! А как вы посмели судить кого-то на земле сэра Джейкоба Лоувэлли?

Крестьяне притихли. «Я же вам кричал про межу, а вы не послушали», – прошептал кто-то.

– Вы что ослепли, не видели пограничного знака?! – громыхал рыцарь, – А ну, пошли прочь отсюда, пока я не велел вас всех высечь!

– Простите нас, сэр рыцарь, – закланялся еще больше покрасневший краснолицый, – Мы уйдем, сейчас же уйдем… Хватайте ведьму, ребята и пошли отсюда.

У Глэдис появилась хрупкая надежда:

– Прошу Вас, сэр рыцарь, не отдавайте меня им! Я не виновата, они… – Чья-то ладонь зажала ей рот, но ее уже услышали. Рыцарь, который вел переговоры, обернулся к другому рыцарю, который был одет богаче всех и держался чуть поодаль, не проявляя видимого интереса к происходящему.

– По-моему, это совсем не похоже на суд, – лениво сказал тот, – Вы же хотели разорвать ее на части, или мне показалось? В любом случае, на моей земле вершу суд только я! Отпустите эту женщину, я сам решу ее судьбу!

Крестьяне медлили. Им совсем не хотелось расставаться с добычей, а столкновение было невыгодно обеим сторонам. Йоменов было больше, но для десятка хорошо вооруженных конных рыцарей они не были серьезными противниками. Будучи вассалами другого лорда, йомены могли не подчиниться, и нападение на них могло означать ссору с соседом. Но с другой стороны, они нарушили границу чужих владений, что само по себе заслуживало наказания. Ситуация походила на весы с качающимися чашами. Обе группы стояли лицом к лицу. Повисла напряженная пауза. Наконец, Глэдис почувствовала, что державшие ее руки медленно разжались.

– В чем вы ее обвиняете? – спросил тот же рыцарь.

– Отравила корову! Сглазила девушку! Искалечила человека! – посыпались обвинения.

– Молчать! А ты что скажешь? – обратился он к Глэдис, – Кто ты такая? Откуда?

Глэдис очень устала, и еле держалась на ногах, но страх придавал ей сил.

– Я сирота, Ваша Милость, – начала она историю, которую придумала раньше, – Воспитывалась в монастыре, где меня обучили медицине. Я зарабатываю на жизнь тем, что лечу людей. Я никому не причинила вреда! Я отказалась лечить корову этой женщины, а меня обвинили в том, что несчастное животное сдохло!

– Неправда! Ты сама ее отравила, потому и отказалась лечить… – высунулась вперед Эби.

– Заткнись! – прикрикнул на нее первый рыцарь, – А то отведаешь плети. Как ты смеешь вмешиваться в суд рыцаря!

– А что с искалеченным человеком? – все так же лениво спросил сюзерен.

– Мне пришлось отнять два пальца, чтобы остановить гангрену, но я сохранила ему кисть. Если бы он позволил мне начать лечение раньше, я бы смогла сохранить больше! – история, которая, как ей казалось, уже была забыта, теперь снова взволновала девушку, и у нее даже голос окреп. Лицо собеседника было закрыто шлемом, но он заметно оживился.

– Я встречался с чем-то подобным, когда воевал. Это смелый шаг, но он бывает необходим… А эти скоты, конечно, не оценили?

– Вы бы полегче, сэр рыцарь… – начал было детина с ножом, но один из рыцарей угрожающе двинулся к нему, и парень притих.

– На моей земле тебе следует вести себя скромнее, – высокомерно проговорил лорд, – я вправе приказать бросить тебя в подвал моего замка, и потребовать выкуп у твоего сюзерена. Не думаю, что он будет доволен. Но сначала я разберусь с этим делом. А знаете ли вы тех, кого она вылечила?

Сначала царила тишина, только свистел в поле весенний ветер. Глэдис даже забеспокоилась, что никто ничего не вспомнит, но…

– Моего ребенка вылечила от ушных болей, – неохотно сказала одна из женщин.

– Мне вырвала больной зуб! Уж как я с ним намучился… У моей жены принимала роды! И старого Билла лечила от колик в животе! – примеры посыпались, как из рога изобилия, теперь уже их было трудно остановить. Крестьяне как будто очнулись. Некоторые поглядывали на девушку чуть ли не виновато, а какая-то женщина сердито шикнула на Эби, когда та попыталась снова вылезти с какими-то обвинениями:

– Помолчи уж, и так из-за тебя стыда теперь не оберешься. И ведь все знают твой дурной язык!

– Довольно! – поднял руку лорд. Крестьяне затихли.

– Я понял, что эта женщина принесла больше пользы, чем вреда. Я считаю ее невиновной, и забираю с собой. А вам приказываю немедленно убраться с моей земли.

Крестьяне не стали больше спорить, и потянулись в обратный путь, рассуждая о том, что был свой лекарь в деревне, а теперь придется больных возить за пять миль, к знахарке.

– Клянусь небом, они пришлют еще к Вам посольство, мистрис, – весело сказал главный рыцарь, которого все называли сэром Джейкобом, – и попросят вернуться.

– Ни за что, – прошептала Глэдис, оседая прямо в снежно-водяную кашу. Страх, который поддерживал ее последние несколько часов, истаял, и силы совсем испарились.

Ее перенесли на относительно сухое место на обочине, постелив два, или три плаща, уложили. Двигаться дальше она не могла, и сэр Джейкоб послал оруженосца в деревню за повозкой.

Замок Лоувелли стоял на естественной возвышенности, и даже издали производил впечатление чего-то тяжелого и массивного. Холм был окружен рвом с водой, через который к воротам вел подъемный мост. На ночь его поднимали и закрывали им ворота. Толстые внешние стены высотой футов пятьдесят образовывали периметр в форме шестигранника, в каждом углу которого располагалась круглая башня, как бы «утопленная» в стену наполовину. Более высокие башни чередовались с более низкими, что обеспечивало лучшую зону обстрела в случае нападения. Низкие башни были примерно на восемь футов выше стены, высокие – на все двенадцать. Вход защищали ворота, набранные из двух слоев толстых дубовых досок и окованные снаружи медью. По бокам от ворот помещались привратные башни, соединенные сверху галереей с бойницами, на которой во время осады могли располагаться лучники. За воротами начинался небольшой двор, кольцеобразно опоясывающий замок вдоль второй, внутренней стены, которая была устроена почти так же, как внешняя, и тоже имела свой ров, но меньший, чем внешний. В кольцеобразном дворе помещались мастерские – кузница, две пекарни, кухня и столовая для рабочих, трудились шорники, гончары, плотники, здесь же жили их семьи, женщины занимались ткачеством и вышивкой.

За внутренней стеной начиналось жилое пространство. С обеих сторон от входа во двор располагались разные служебные помещения: справа – конюшня, сараи для домашней живности, большая кухня, обслуживающая замок; слева – мастерская оружейника, псарня, домик для слуг, сарай для дров, еще одна пекарня и при ней – мельница. В центре этого пространства высился квадратный донжон – главная башня, высотой в шестьдесят футов. Тоже массивный, как и стены, с маленькими окошками, он напоминал подозрительного и мрачного человека, который на всех смотрит, прищурившись. Вход в него располагался на уровне 15 футов от земли. К нему вела деревянная лестница с перилами, сделанная добротно, но с таким расчетом, чтобы ее можно было быстро обрушить. Рядом с донжоном располагалось более веселого вида жилое крыло, которое соединялось с ним крытой деревянной галереей примерно на высоте входа в башню. Это был каменный трехэтажный домик, с фигурными рамами, и цветными витражами, выкрашенный в красивый голубой цвет. На первом этаже в нем располагалась часовня. Стены домика были более тонкими, чем в донжоне. Вокруг жилого крыла был разбит сад, примыкавший вплотную к стене с одной стороны. Он был не очень большой – всего несколько плодовых деревьев и кустов, грядки для овощей и зелени, зато в нем нашлось место и для цветника, который, наверное, был очень мил в конце весны – начале лета, но пока выглядел как-то грустно. Раньше здесь жили кроме сэра Джейкоба, его родители, брат и две сестры. Этим и объяснялось наличие жилого крыла и сада с цветником, сам хозяин был неприхотлив, и, наверное, обошелся бы одним донжоном. Но теперь он остался здесь один – отец умер от какой-то болезни, мать ушла в монастырь, брат погиб на турнире, сестры вышли замуж и жили в замках мужей, иногда посещая родное гнездо и навещая одинокого брата.

Глэдис поместили в жилом крыле, в небольшой комнате рядом с часовней на первом этаже. Сэр Джейкоб был не женат, детей у него тоже не было, поэтому многие помещения пустовали. Комната была удобная, правда, немного холодная. В ней было два застекленных окна, выходивших в сад, большой камин между ними, подле него располагалась длинная лавка и лежал мягкий ковер. Справа от входа, изголовьем к стене, стояла широкая кровать с темно-синим балдахином. Если не считать металлической стойки, на которую можно было повесить одежду, готовясь ко сну, и пары канделябров, то в комнате больше не было ничего, но девушку устраивало и это.

Первые дни она только спала. Еду ей приносили в комнату. Она даже не понимала, вкусно, или нет, то, что она ест. Усталость и страх обессилили ее. Оставаться одна она боялась, и сэр Джейкоб распорядился, чтобы с ней в комнате ночевала Мэг – женщина лет сорока с небольшим. Глэдис все гадала, что заставило рыцаря так заботиться о ней, но вскоре получила ключ к разгадке.

Как-то вечером, через несколько дней после ее поселения в замке, хозяин зашел к ней. После приветственных слов и непременных вопросов о здоровье он перешел к главному, и по его тону она поняла, что вопросы копились у него давно, но он не хотел беспокоить гостью до того, как она отдохнет. Сначала он расспрашивал ее о жизни в монастыре, и Глэдис, как могла, выкручивалась. Но потом он сменил тему, и завел разговор о ней самой, о том, что заставило ее наставников обучать ее медицине, и, собственно, о медицине, и молодая женщина обрела почву под ногами.

Сэр Джейкоб был очень любознателен и начитан для рыцаря. Он читал сочинения Галена, Роджера Бэкона, Парацельса. Они интересовали его, как с философской, так и с естественнонаучной точки зрения. Он был скорее ученым, чем воином, и ценил в людях прежде всего то, что позже назвали образованием.

Рыцарь хотел выяснить, что гостья знает о разных процессах, происходящих в человеческом теле. Ее познания в анатомии и физиологии привели его в восторг, хотя некоторые факты он воспринял с недоверием. Например, идею о клеточном строении организма он принял сразу, но решительно воспротивился тому, что клетки тоже живые. Он упорно доказывал, что этого быть не может, по его мнению, они должны быть похожи на мертвые камни, из которых строят дом, и подобно тому, как жилым этот дом делает присутствие людей, так и в теле есть жизнь благодаря душе. А если бы клетки были живыми, то давно расползлись бы кто куда.

Разговор затянулся заполночь. Мэг давно дремала, на своем соломенном матрасе, но оба – и гостья, и хозяин, остались очень довольны вечером. Глэдис почувствовала некоторое облегчение: после пережитого она боялась даже вспоминать о своей профессии, иногда девушке казалось, что она никогда больше не подойдет к больному, по крайней мере, не здесь. Теперь же искренний интерес сэра Джейкоба, ее собственный рассказ о том, что когда-то заставило ее поступить в университет, оживили в ней и прежнюю любовь к медицине, но практиковать она еще опасалась. Зато исправно ходила в церковь, что с одобрением воспринял замковый капеллан, отец Джозеф.

Беседы с хозяином замка стали ежевечерними, теперь они касались не только медицины, но и других тем – мироздания, биологии, того, что в этом времени считалось алхимией, философии. Глэдис как-то незаметно узнавала многое и о самом хозяине замка, осторожно рассказывала о себе, то, что не противоречило легенде. Такое времяпрепровождение нравилось им обоим и заметно скрашивало вечера. Но однажды рыцарь пришел утром. Молодая женщина только-только успела встать и умыться.

– Прошу извинить меня за ранний визит, Глэдис, – сказал он с поклоном, – Но, кажется, дело не терпит отлагательства. Возможно, Вы еще недостаточно окрепли после пережитых Вами волнений, но, тем не менее, я прошу Вас применить Ваше искусство лекаря. Один из моих слуг тяжело болен. Я знал этого егеря с малых лет. Сколько я себя помню, он служил моему отцу, даже спас ему жизнь как-то на охоте, лишившись при этом глаза. К сожалению, я узнал о его болезни слишком поздно… И, тем не менее, позволю себе просить Вас помочь ему.

У Глэдис по спине побежали ледяные мурашки. Если случай безнадежный, и больной умрет, это может означать новые гонения.

– Он так плох? – спросила она, и голос невольно дрогнул.

– Его жена уверена, что он умирает. Они уже пытались лечить его, но ничего не помогает. Послушайте, Глэдис! – кажется, на этот раз сэру Джейкобу изменила его флегматичность, – Я помню, что Вы пережили! Вам нечего бояться! Осмотрите его, и, если есть хоть капля надежды, помогите ему! Вы будете под моей защитой при любом исходе дела, никто не посмеет Вас ни в чем обвинить!

Молодая женщина все еще колебалась. Беременность перевалила за седьмой месяц. Новые осложнения были некстати, к тому же неизвестно, что ждет ее у больного… Но отказать человеку, который спас ей жизнь, и с которым уже возникла дружба, она не могла.

– Во дворе ждет запряженная повозка, – решительно сказал сэр Джейкоб, и вышел. Оставалось только надеть плащ, взять узелок с инструментами и выйти вслед за ним.

Больной жил в Строберри Хилл, деревне, находившейся неподалеку. Его звали Катберт. Положение в самом деле было не из легких. Жар, затрудненное дыхание, отрешенный взгляд единственного глаза – все говорило о запущенной болезни. Его жена, хрупкая молчаливая женщина, только тихо плакала. Глэдис осмотрела его, послушала хрипы в груди, и поставила диагноз.

– У Вашего мужа воспаление легких, – сказала она женщине, – Я ничего не могу обещать, но мы попробуем его спасти.

И снова увидела в глазах женщины ту же безумную надежду, что и раньше во взгляде Мэй. Но теперь это зрелище заставило ее поежиться – ей уже пришлось убедиться, что слишком горячая вера становится иногда бомбой замедленного действия. Порекомендовав пока давать через каждый час, попеременно, то отвар из ивовой коры и ромашки, то теплое молоко с коровьим маслом и медом, и ставить на грудь и на голову компрессы из полотна, смоченного раствором уксуса, Глэдис вышла во двор.

– Он очень плох, но мне нужно в замок, а потом – снова сюда, – сказала она сэру Джейкобу.

В замке она потребовала, чтобы ее проводили в кладовые, и перерыла множество бочек, мешков и ящиков, пока не собрала то, зачем пришла – ком серой плесени.

– И что, это Вам понадобится? – брезгливо поинтересовался сэр Джейкоб, глядя на ее добычу, – Право, это, в самом деле, похоже на какое-то зелье!

Молодая женщина потребовала поставить в ее комнате стол, принести жаровню с углями и некоторую посуду. Отец Джозеф только крестился и качал головой, наблюдая за ее манипуляциями, но не вмешивался. Сделать водную вытяжку из плесени было не очень сложно, смущало только то, что невозможно было проверить результат. Пришлось положиться на удачу. Вернулась она к больному только поздно вечером. По крайней мере, его состояние не ухудшилось. Вместе с женой Катберта, которую звали Лин, Глэдис поставила ему горчичник на грудь, и дала чашку вытяжки из плесени, остальное лекарство она оставила Лин, велев давать больному на следующий день с утра, по чашке четыре раза в день, продолжая процедуры. В замок молодая женщина вернулась уже далеко заполночь, и уснула, едва успев раздеться и улечься в кровать.

Проснувшись утром, Глэдис ощутила смутное беспокойство. Полежав еще немного, она вспомнила события вчерашнего дня. Дверь открылась, и вошла Мэг с кувшином воды для умывания.

– Есть ли какие-нибудь новости, Мэг, – спросила молодая женщина, заранее боясь услышать ответ, что вот, мол, из деревни прислали сказать, что больной умер.

– Да что тут может случиться, миледи, – флегматично пожала плечами Мэг, – Вот, Джейн и Кэт поругались на кухне из-за одного стрелка… А больше ничего…

Глэдис облегченно вздохнула и принялась за утренние процедуры и завтрак. После завтрака она снова отправилась в кладовые за плесенью, заслужив неодобрительный взгляд сторожа.

Приготовив новую порцию вытяжки, она снова поехала в деревню, благо, сэр Джейкоб распорядился всегда держать повозку наготове для лекаря. Лин встретила ее во дворе. По сияющим глазам женщины Глэдис поняла, что, видимо, есть перемены к лучшему. И правда, больной спокойно спал. Жар уменьшился. Молодая женщина снова оставила лекарство и уехала.

По прошествии двух дней, температура спала. Глэдис рискнула поставить банки. А еще через несколько дней такой терапии стало ясно, что Катберт начал выздоравливать. То ли от природы сильный организм справился с болезнью, то ли не знавшее антибиотиков тело хорошо отреагировало на них, то ли просто повезло.

Глэдис склонялась скорее, к последнему. Ведь могло случиться все, что угодно – она могла неправильно выбрать грибки, у больного могла быть врожденная непереносимость пенициллина, или просто болезнь могла зайти слишком далеко… Молодая женщина даже думать не хотела, как все повернулось бы в этом случае. Как бы там ни было, егерь явно ожил. Он еще натужно кашлял, но уже охотно разговаривал с лекарем, и даже пытался шутить.

Конечно, об этом стало известно и в замке. Сэр Джейкоб передал ей через Мэг приглашение отныне делить с ним трапезу в парадном зале. Глэдис оценила это. В мире, где очень много значило происхождение, это было знаком серьезного признания ее заслуг. Начиная с того времени, она снова вернулась к медицинской практике. Теперь это было не так рискованно – защитой служили стены замка и имя его владельца.

А через полтора месяца у нее родился крепенький мальчик. Из деревни привезли самую лучшую повитуху. Сначала, правда, возникла некоторая заминка. Глэдис, несмотря на боли, не позволяла ей прикоснуться к себе, требуя, чтобы та вымыла руки. Напрасно женщина уверяла, что мыла руки вот только этим утром, строптивая роженица была непреклонна. Бедная Мэг металась от одной к другой, пытаясь убедить одну в том, что повитуха очень опытная, и у нее выживает каждый второй ребенок, не меньше! Другую она уговаривала, приводя в пример самые разные причуды рожениц. И наконец, конфликт был улажен – повитуха, не переставая недовольно ворчать, вымыла руки, и была допущена к процессу родов. Впрочем, все прошло гладко, заплатили ей щедро (об этом позаботился сэр Джейкоб), и женщина осталась вполне довольна.