Текст книги "Пектораль"

Автор книги: Юлия Грицай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Пектораль

По-разному каждому человеку приходится праздновать юбилеи. Хотя, многие и не считают тридцать пятый день рождения серьёзной датой. Кто-то и не обратит на неё внимания. Подумаешь, прошёл ещё один год жизни.

Легко на свете тому, кто не думает о будущем и не оглядывается назад. Просто живёт от одного дня к другому, не строя планов и не переживая, когда они рассыпаются, так никогда и не сбывшись.

А что же делать, когда памятная дата приносит не столько подарки, сколько сомнения? Выходит, что пришло время подводить первые итоги. А что же я могу предъявить миру, что такого особенного я сделал?

Хотя эти мысли и являлись потоком банальностей, беспокоили они археолога Бориса Мозолевского всё больше и больше. Да, именно об этом уже несколько дней он и думал. С того самого дня, как в феврале нынешнего тысяча девятьсот семьдесят первого года встретил свой тридцатипятилетний юбилей.

В этот день ему не пришлось получить от руководства почётную грамоту или памятный адрес. Новый год своей жизни встретил он начальником археологической экспедиции, которая состояла всего из одного человека – Бориса Мозолевского, внештатного сотрудника института археологии.

Он не принадлежал к избранным кругам, к тем учёным, что защитили диссертации и получали учёные степени. Те, кто сумел достичь карьерных высот, могли осуществить наибольшую свою мечту – выехать в зарубежную командировку. А там можно было потратить суточные по своему усмотрению – то ли на обеды, то ли на покупку импортных вещей.

Да, не всем удавалось подняться по служебной лестнице. Кто-то оставалась один, и работал сейчас на кургане Толстая Могила без помощников.

Но, очень немногие согласились бы работать в такую погоду. Ветер не прекращался, только дул всё сильнее. Он сметал снег с вершины вниз, к подножию кургана. Казалось бы, что на открытой земле работать будет проще. Но только не в такой сильный мороз, когда промёрзший грунт никак не хотел поддаваться.

Для того, чтобы узнать, к какой эпохе принадлежал курган, не обязательно раскапывать его от вершины до подножья. Достаточно было пробурить несколько скважин, и по слоям грунта можно определить, как давно был насыпан курган. Слои глины были верным признаком скифского происхождения кургана.

Толстая Могила была изучена ещё несколько лет назад. Выводы археологов были однозначны – курган насыпан задолго до скифов, раскапывать его не имеет смысла, интереса для науки Толстая Могила не представляет.

Но Мозолевский был совершенно другого мнения, он не сомневался, что Толстую Могилу насыпали скифы. Ему это было известно лучше, чем другим учёным.

– Я, скифский царь,

– Что похоронен в Геррах…

Обычно стихи у него складывались сами собой, но сегодня не шло никак. Стихотворение никак не желало продолжаться дальше двух первых строк. Рифмы не желали приходить на ум. Может, причиной этому был февральский холод, от которого замерзали мысли. Или, музы считали для себя недостойным, помогать поэту описывать варварские скифские обычаи. Вот, скажите, что можно срифмовать со словом – Герры?

Он почти уже придумал новую строку, но рифма вновь ускользнула, исчезла куда-то в глубину сознания. Отвлечься при помощи стихов Мозолевскому не удалось. Скорее наоборот – стихи вернули его мысли в прежнее русло, заставили крутиться вокруг одной и той же невесёлой темы. Чего же он стоил в этой жизни?

Пожалуй, Мозолевский относился к тем людям, о которых говорят, что они широко известны в узких кругах. Лучший поэт среди археологов и лучший археолог среди поэтов.

Поначалу, когда он начинал писать, его стихи нравились многим, их печатали. Но не обо всём можно было говорить, слишком опасно говорить правду. Особенно о том, что официальная идеология далеко не всегда совпадала с реальной жизнью. Об этом лучше всего было бы промолчать. А Мозолевский молчать не умел. Потому его стихи и перестали издавать.

Кто-нибудь думает, что быть талантливым и непризнанным – это возвышенно и романтично. Может быть и так, но довольно неприятно.

Мозолевский начал бурить вторую скважину. Она уходила вглубь земли, туда, в прошлое, подальше от наших дней. Но, кому же принадлежало это прошлое, чей был курган? Если курган был насыпан до скифских времён, значит, никаких стоящих находок там нет. В те времена было принято класть в курганы только еду и стрелы. Ни оружия, ни золотых украшений ему не найти.

Неужели выводы прежних раскопок были верными, и Толстая Могила не имеет отношения к скифам?

Нет, этого не могло быть, и он обязан доказать всем обратное. Ведь курган находился именно в Геррах – легендарном месте погребения скифских царей.

Более двух тысяч лет прошло с тех пор, но память о прошлом не исчезла. Здесь, в нынешней Днепропетровской области, были похоронены правители Великой Скифии. Огромные курганы стали последним домом для тех, кто при жизни не имел другого жилища, кроме шатра кочевника.

Там, где в древности были скифские Герры, сейчас находились огромные заводы всесоюзного значения, проложившие людям дорогу в космос. Металл, добытый в здешних степях, помог осуществить мечту людей подняться к звёздам.

А что же сможет археолог извлечь из кургана? Скорее всего, там ничего нет. Последняя мысль была самой вероятной. Пора было бросать это безнадежное дело.

Подумав об этом, Мозолевский начал третью скважину. Снежинки летали в воздухе, снег скрипел под ногами. На мгновение перед глазами всё стало белым. Таким белым и ярким, что археолог сам не поверил тому, что увидел.

На семиметровой глубине находились слои глины. Да, это действительно был скифский курган.

Степь была похожа на кусок некрашеной шерстяной материи, которая висела на ткацком станке у каждой скифской хозяйки. Снег давно уже потерял первоначальную белизну, метели и оттепели сделали его цвет бледно-серым. Был уже самый конец зимы.

Морозы ещё не отступили, но дни становились всё длиннее и длиннее. Солнце высоко поднялось над краем земли, от редких деревьев протянулись густо-синие тени. Под ярким солнечным светом сердце забилось совсем по-другому – всё чаще, ожидая неизбежных перемен. Скоро старый год подойдёт к концу, растает под весенним солнцем вместе со снегом.

Но до начала нового года ещё месяц, и он тоже не пройдёт без событий, впустую.

Атей, царь скифского племени паралатов, ехал сейчас по степи на юг, к морю. За ним следовала тысяча воинов. Но не одна лишь охрана ехала вместе с ним. Как обычно, он взял с собой Борака – личного оружейника и ювелира. Царь часто говорил, что лучше Борака нет мастера во всей Скифии. А в последнее время Атей начал прислушиваться к мнению мастера, хотя говорил он о вещах, далёких от ремесла.

Кто бы оставил без внимания возвышение нового человека в окружении царя? Верховный жрец никак не мог допустить этого. Потому он также вызвался ехать вместе с царём. Ведь ему не хотелось терять ни капли из своего влияния на Атея.

Но влияние на царя существовало только в воображении старого жреца. Вот уже второй день ехали они по степи, а царь не сказал никому из них, куда и зачем направляются.

Но ближайшее окружение Атея и его охрана несказанно удивились бы, узнай о том, что они отправились в путь без всякой определённой цели. Царю просто необходимо было подумать.

Там, в городе, который строился по приказу Атея, ему никак не удавалось отвлечься от каждодневных забот. Тысяча неотложных дел, множество вопросов, которые требовали немедленного разрешения, не оставляли ему свободного времени.

Он же задумал неслыханное до сих пор в скифских степях – построить города, не меньше городов эллинов. Они должны были стать надёжной защитой Скифии. Через новые города должна была пройти торговля между скифами и их соседями.

Хотя это и был значительный замысел, которого ранее, и представить себе никто не мог, Атей не был им доволен. Ему казался недостаточным размах задуманных им дел. Те тридцать с небольшим лет, которые он прожил на свете, требовали куда большего.

Атей выехал на вершину холма и огляделся вокруг. Там, вдалеке он увидел море. Вот он берег Понта Эвксинского!

Он махнул рукой охране, приказывая им оставаться внизу. А сам стоял на холме, всматриваясь в серо-голубую морскую гладь. Здесь заканчивались скифские степи и власть кочевников над их бесконечным простором. Именно на этом месте заканчивалась и власть самого Атея, царя всех скифов.

Он долго смотрел на зимнее море, а в своём воображении видел эллинские города, что стояли на берегах Понта Эвксинского. Ольвия, Херсонес, Пантикапей, Фанагория и множество других эллинских поселений, которые появились здесь двести лет назад.

Приезжие эллины называли свои города цветной каймой по краю тёмного варварского плаща. А для скифского царя они были как трещина в кувшине – сколько воду в него не лей, вытечет вся до последней капли.

Через прибрежные города сейчас проходила торговля между скифами и Элладой. Каждому известно, что купцы не сеют хлеб, не куют оружие, а ходят в золоте. Торговать всегда прибыльнее, чем заниматься ремеслом. Потому в городах и оставалась большая часть прибыли от торговли.

Атей представил себе огромную скифскую степь, прибрежные города, а за ними, далеко на юге – богатые азиатские и эллинские земли. Теперь ему всё стало ясно. Из городов в скифской степи на юг никак не попасть. Работа, которую он начал, оказалась всего лишь началом, первой ступенью к осуществлению невиданных планов.

Решено – города на берегах Понта Эвксинского должны подчиняться скифскому царю. Но как это сделать? Как ему добиться желаемого?

Война за подчинение эллинских городов сейчас ему была не под силу. Для неё требовалась многолетняя подготовка и объединение сил всех скифских племён.

Хотя Атей и назывался царём всех скифов, его настоящая власть распространялась только на его родное племя паралатов. Ведь Скифия издавна была союзом племён, у каждого из которых был свой предводитель. Хотя паралатов и называли царскими скифами и им должны были подчиняться остальные, но так было далеко не всегда.

Если бы случилось нашествие врагов, как та давняя война между Скифией и персами, Атею подчинились беспрекословно. Но сейчас его могут не послушать. Потому что каждому скифскому племени придётся отдавать своих воинов, на что они могут и не согласиться.

Но великие замыслы так захватили Атея, что он уже не мог просто так отмахнуться от новой идеи. Он уже видел себя хозяином Ольвии и Херсонеса, а Скифию – самой могущественной страной всего известного ему мира. Потому и начал обдумывать пути для осуществления новой цели.

Выходило, что он должен убедить вождей скифских племён начать подготовку к войне. И начинать следовало с самого сильного из всех – Таксариса, вождя катиаров. Если убедить его, тогда вслед за ним согласятся и все остальные.

Но, как же он сможет убедить вождя катиаров начать войну? Ведь Таксарис был из тех, кого называли филэллинами. Он преклонялся перед всем эллинским, восхищался их обычаями и верой. Сложно будет уговорить его. Ведь Таксарис был свято уверен в превосходстве эллинов над скифами.

И что же делать? Пока Атей не находил никакого выхода. Но он понял, что уже не сможет отступиться от своих намерений. Тогда Атей и решил, что поедет к вождю катиаров и найдёт способ убедить или заставить его.

– Григорий Лукич! К вам посетитель! – Секретарша заглянула в двери директорского кабинета. – Звать?

– Кто там ещё?

– Археолог. – Она поглядела вверх, на лакированную чёлку, пытаясь вспомнить фамилию посетителя. Но не смогла, потому ответила просто: – который приехал из Киева.

– А, помню. Пусть заходит.

Григорий Середа, директор горно-обогатительного комбината в городе Орджоникидзе, сказал это и тут же пожалел.

В отличие от своей секретарши, он хорошо запомнил фамилию приезжего археолога. Хотя имя Бориса Мозолевского не было знаменитым, директор уже был хорошо о нём наслышан. Ведь слухи и сплетни идут быстрее писем и телеграмм, а сведения в них куда интереснее газетных статей.

Как только Григорий Середа узнал о начале раскопок на кургане Толстая Могила, тут же ему рассказали о человеке, который будет ими заниматься. Археолог Мозолевский считался неблагонадёжным человеком. Всему виной были две строчки его стихотворения, черновик которого Мозолевский неосторожно забыл на столе.

– Компанию эту Хрущёвых и Брежневых

– Я товарищами не назову.

Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Мозолевского с треском выгнали с должности редактора научного издательства.

В настоящее время он работал кочегаром, числясь внештатным сотрудником института археологии. Раскопки Толстой Могилы поручили ему только по одной причине – никто из учёных с именем не захотел заниматься этим безнадёжным делом.

Курган находился на земле, которая принадлежала заводу, и дальнейшей работе он просто мешал. Чем быстрее его раскопают, тем лучше.

Но связываться с подобным человеком директору не хотелось вовсе. Он решил, что археолог относится к людям, считающими себя умнее окружающих. Но жизнь быстро ставила таких на место.

Это надо было додуматься – вслух критиковать руководителей государства! Что он понимает в управлении страной! Да, и в настоящем производстве он вряд ли смог бы разобраться. Развелись в стране болтуны, от которых нет никакого толку. В то время, как народ работает, что бы таким бездельникам было что кушать.

Только директор успел подумать об этом, как Мозолевский вошёл в двери кабинета.

– Здравствуйте, Григорий Лукич!

– Здравствуйте, присаживайтесь сюда. В чём проблема?

– Вы получили документы с разрешением на раскопки?

– Конечно, получил. Вы работаете здесь почти месяц. В чём, собственно, проблемы? Говорите сейчас, потому, что у меня ещё дел много.

Мозолевский не готов был говорить о деле прямо с порога. Он оглядел директорский кабинет. На столе лежали документы, сложенные аккуратной стопкой. А между папок и скоросшивателей он увидел обложку журнала «Знание-сила». Да, так и есть – последний номер.

– Мне для раскопок нужна техника. Раскапывать курган вручную я буду несколько месяцев. Если техника сейчас без дела, тогда вы сможете помочь в раскопках. Мне нужны бульдозеры. С ними мы справимся за две недели. Так и завод сможет быстрее продолжить работу.

Да, это было верно. Из-за весенней распутицы техника простаивала, и работа сейчас замедлилась. Но с такими людьми следовало быть осмотрительнее:

– Ну, насколько мне известно, раскопки на кургане уже были. Говорили, что там ничего нет. Стоит ли отрывать от работы людей и технику?

Тогда Мозолевский встал и подошёл поближе к директору.

– Я знаю о выводах предыдущей экспедиции. Только они неправы. В кургане есть, что искать. Раскопки станут сенсацией, не меньшей, чем находка Трои или гробницы Тутанхамона. Можете мне поверить.

– А вам это откуда известно? – С подозрением спросил его директор.

– У меня есть свои методы, довольно нестандартные.

– Это, какие же?

– Поднимусь на курган, приложу ухо к земле и слышу прошлое!

«Никакой он не диссидент. Похоже, просто не совсем нормальный. Такого опасаться не стоит, но и засиживаться здесь ему не надо».

Так подумал Григорий Середа, а вслух сказал:

– И что же там зарыли в кургане? Какие сокровища?

– Кони в золотой и серебряной сбруе и восемь золотых чаш.

Мозолевский сказал это таким уверенным тоном, с каким бы Середа говорил о содержимом своего портфеля. Эта непонятная уверенность передалась и директору. Неожиданно для самого себя, он сказал:

– Хорошо, дам для вас бульдозеры. Можете приступать к работе.

Наступил день, когда бог солнца Гойтосир одержал победу над силами тьмы. Сегодня день сравнялся с ночью, сегодня зима отступала на север, спасаясь от жарких лучей всемогущего солнца. В этот день, все скифы, кто чтил богов и родные обычаи, праздновали Новый Год.

Снег давно растаял, унося с собой невзгоды прошлого, открывая дорогу для новой жизни. Она пробивалась ростками ковыля и тюльпанов, жужжаньем пчёл над цветками крокусов, первым новорожденным ягнёнком в стаде. Всё живое тянулось к свету, и степь зазеленела огромным, бескрайним ковром. Голуби на крыльях принесли в степь весну, и завертелось колесо жизни.

От вечного движения не оставался в стороне и род человеческий. Что значила весна для тех, чей дом не за тесными городскими стенами, чей дом – это вся скифская степь?

Это дорога, это бесконечные странствия, которые начинаются, едва лишь растает снег и в степи запахнет полынью. Весна – это время сниматься с места и отправляться в путь. Никому не остановить скифа в его вечном пути, ведь он кочует по степи вместе со стадами, не останавливаясь подолгу на одном месте, подобно самому солнцу.

Только подумаешь о дороге, как сердце стучит в такт с конским топотом, не давая задержаться где-нибудь, не позволяя прекратить скитания по степи. Даже сны сняться о дальних странах, о путях не известных ещё никому.

Голос крови слышен даже через века. Не равнодушны к нему даже далёкие потомки. Кто знает, что заставляет нас уезжать из дому?

Мы говорим, что едем по делам, навестить друзей, да и просто развлекаться. Но едва ли это вся правда. Ведь в путь мы отправляемся в то же самое время, что и древние кочевники. Весной – когда растает снег и в степи запахнет полынью.

Дорога у каждого была своя. В этот день царь Атей сдержал обещание, данное им самому себе, и отправился в гости к вождю катиаров. Он собирался отпраздновать там Новый Год и поговорить с Таксарисом о подготовке к войне.

Атей и его свита приехали вовремя, к самому началу праздника. Их радушно приняли катиары во главе со своим вождём. Да как же можно не обрадоваться, когда к тебе с угощением, с подарками, а главное – с вином, приезжает в гости царь всех скифов.

На праздник собрались сотни людей. Степь уже пестрела от множества ковров, расстеленных прямо на траве. Вокруг них собрались люди, которые ждали начала пира. Все они в честь праздника надели лучшие одежды, и теперь красные, жёлтые и синие кафтаны скифов раскрасили степь не хуже весенних цветов. Солнечный свет блестел, отражался от женских украшений, от оружия воинов, отделанного с не меньшим искусством, чем бусы и серьги их жён.

Это было зрелище, которое больше всего на свете радовало Атея – вид достатка и процветания в скифской степи. Его он привык видеть с детства и хотел бы видеть каждый последующий год своей жизни.

С каким бы нетерпением не ожидали люди начала пира, они знали, что сначала должны почтить бога, подарившего всем ещё один Новый Год.

Сегодня царь приносил жертву богу Гойтосиру, он благодарил солнце – подателя всех земных благ, отдавая ему то, ничтожно малое, что способны дать люди. Жертвенный баран становился подарком для бога солнца, из его руна царь шил новую одежду для бога, чтобы лучник Гойтосир мог продолжать свой ежедневный путь от востока до запада.

Атей и Таксарис приносили жертву вместе, совсем как первые цари скифов, чьи души давно уже были на том свете вместе с предками, а об их делах помнили люди до сих пор.

Едва закончилось жертвоприношение, тут же к Атею подошла женщина. Она протянула ему чашу с вином и сказала:

– Приветствую тебя, царь всех скифов! Сегодня ты встречаешь праздник вместе с нами. Все катиары желают тебе здоровья в Новом Году!

Атей взял у неё золотую чашу, на мгновение его пальцы прикоснулись к руке незнакомки. В то же мгновение Атей понял, что не золото, которое он держит сейчас в руках, самое большое сокровище подвластных ему племён. Нет, самым большим сокровищем скифского народа была женщина, которая стояла сейчас перед ним.

Длинное алое платье обтягивало стройную фигуру, делая её похожей на цветок тюльпана, множество которых распускалось сейчас в степи. Тёмно-русые косы ложились на грудь мягкими волнами, оттеняя блеск золотой гривны на её шее.

В первое мгновение она показалась Атею ослепительно-яркой, такой, что он не мог оторвать взгляда. Просто стоял и смотрел на скифскую красавицу.

Так они молчали, глядя друг на друга, пока не услышали слова Таксариса:

– Это моя жена, Зарина. Для нас великая честь принимать царя всех скифов. Я, моя жена и народ катиаров приглашают тебя разделить с нами праздничный пир!

Хотя незнакомка и оказалась чужой женой, Атея это нисколько не смутило. Он несказанно обрадовался, когда увидел, что Зарина на пиру будет сидеть рядом с мужем. Значит, и рядом с ним, ведь катиары приготовили для Атея самое почётное место. Так они и сели втроём, а по обе стороны от царей расположились старейшины катиаров и свита Атея.

Начался пир. Таких пиров и до него, и после, в скифских землях было и будет немало. Это праздник, где вино льётся рекой, и веселье не удержать никому, словно бурный поток по весне.

Атей поднимал чаши вместе со всеми, стараясь заглянуть в глаза Зарине. Но карие глаза скифянки светились лукавым блеском. Она никак не хотела смотреть в его сторону, только поглаживала свою гривну на шее, в которой львы гнались за оленем. Львы и олени в гривне царицы были совсем, как живые. Глядя на них, Атей и думать забыл о войне, о делах, которые привели его сюда.

Застольные песни смолкли. На середину круга вышли три десятка молодых парней. У одного из них в руках был мешок. Все гости повернулись в их сторону. Начиналось любимое новогоднее развлечение скифского народа.

Зарина встала и махнула им рукой. По её знаку из мешка выпустили зайца, и началась весёлая охота. Парни старались схватить его, ведь тот, кто сумеет поймать зайца голыми руками, будет счастлив в новом году.

Атей смотрел на весёлую молодёжь. Ему хотелось забыть о своём царском достоинстве и присоединиться к охотникам. Но он сделать этого не мог, только наблюдал со стороны за чужой охотой за счастьем.

Вот оно уже совсем рядом, бежит к тебе. Но стоит лишь сделать один неверный шаг, а может и не одной ошибки вовсе, и твоё счастье уже в чужих руках. Бьётся и вырывается, как пугливый заяц. Теперь попробуй удержать его.

Вот и среди охотников нашёлся победитель, поймавший своё счастье. Не успели друзья поздравить его, как поднялся Таксарис и обратился ко всем собравшимся:

– Сегодня великий праздник Нового Года. Потому сегодня я приготовил особенное развлечение, о котором прежде в скифских степях и не слыхали. Я надеюсь, что наши гости запомнят этот день и расскажут о нём всем, кому не выпало счастья быть тут. Ведь у Таксариса на пиру будет играть знаменитый эллинский флейтист Исмений. Теперь и мы можем приобщиться к красоте, не виданной в наших скифских степях раньше.

« Вот и поговорили о войне с эллинскими городами. Зря я сюда приехал» – подумал Атей.

Следом за охотниками на середину круга вышел эллинский флейтист. Это был ещё молодой человек, одетый в полотняный гиматий, слишком лёгкий для ранней весны. Он поднёс к губам флейту и начал играть. Впервые скифская степь услышала звуки эллинской музыки.

Атей слушал чужеземную песню. Грустная мелодия говорила с ним без слов. А слова здесь были лишними, ведь в музыке флейты была слышна только тоска по далёкому дому. И больше ничего.

Всё бы отдал флейтист, чтобы боги совершили чудо. Если бы мог он по воле богов лёгкой птицей взмыть в синее небо. Перелететь бы через море и оказаться на родине. Подальше от этой чужой земли, подальше от непонятной жизни, в которую забросила его всемогущая судьба.

Что может быть хуже жизни на чужбине, среди диких скифов. Неизвестны ему их язык и обычаи. Даже боги скифов похожи на воинственных кочевников. Скифский бог солнца – это не лучезарный Аполлон в сверкающих одеждах и с лирой в руках. Нет, это всадник Гойтосир в кожаной одежде, вооружённый луком. Он тоже покровительствует певцам, но лишь тем, кто прославляет войско и битвы. Ни боги, ни люди Скифии не помогут ему.

Едва флейтист замолчал, как Таксарис вновь встал и громко захлопал певцу. Тут же старейшины катиаров бурно начали выражать свой восторг, каждый как умел. Атея же это только разозлило. Выходило, что подготовка к войне закончится, так и не начавшись.

Но тут царь всех скифов заметил, что его свита никак не проявляет восхищения, все смотрят на него и ждут слов Атея. Даже Таксарис не выдержал и спросил:

– Ну как? Понравилось ли тебе?

Атей с вызовом ответил ему:

– Нет. Всем эллинским песням я предпочитаю ржанье боевого коня!

Может быть, такой ответ был слишком дерзким для гостя, но остановиться Атей уже не мог.

Показалось ли царю, или Зарина посмотрела на него с одобрением?

Тут же он разглядел то, на что с самого начала не обратил внимания. Зарина была полной противоположностью своего мужа. Высокая, стройная, она была, словно кубок, до краёв наполненный жизнью. Любой мужчина отпил бы, из него, не задумываясь.

Таксарис же выглядел старше своих лет. Цвет лица у него был нездоровый, с желтизной. А когда он долго разговаривал, начинал задыхаться.

Не обращая внимания на то, как его разглядывают, Таксарис продолжал:

– Что же, Атей, тебе не по нраву эллинские искусства? А я слышал, что ты каких-то мастеров в Херсонесе нанял? Было такое?

– Да, люди правду говорят. Они и сейчас работают. Я у себя крепость начал строить, стены из камня. За этим мастера и понадобились.

Видимо, это оказалось неожиданностью для Таксариса. Крепость посреди степей – это был существенный довод в пользу власти царских скифов, куда более весомый, чем старинные легенды и обычаи. Атей решил использовать новую возможность до конца:

– Уже заканчиваем строить. Вот так-то! А потом за следующую крепость возьмёмся, как раз на вашей стороне. Недалеко отсюда будет.

– Снова мастеров будешь нанимать? – Подозрительно спросил у него Таксарис?

– Никакой необходимости в этом не будет. Я эллинам один раз хорошо заплатил, да и хватит с них! Их секреты давно уже мои мастера переняли.

С этими словами Атей указал в сторону Борака. Лишь только он обернулся в сторону свиты, как почувствовал на себе взгляд Зарины. Царица смотрела на него благосклонно, без всякого сомнения.

Вы, ревнивые мужья всех времён, стережёте жён, не даёте им шагу ступить без вашей воли. Ищите измены там, где их и в помине нет. А когда что-либо начинает происходить прямо на глазах, замечать не хотите.

Таксарис не видел, как его жена смотрела на царя всех скифов. Не замечал он и ответных взглядов.

У Атея же перед глазами блестела золотая серёжка царицы с изображением Медузы Горгоны, по которой Зарина гладила пальцами. Атею захотелось поцеловать её нежную шею, расплести косы, скользившие сейчас в руках царицы.

Но страстные взгляды Таксарис истолковал по-своему:

– Вижу, Атей, что ты не ко всем эллинским искусствам равнодушен. Нравятся украшения? Эти серьги сделаны в Афинах. Их я подарил жене недавно, после рождения нашего наследника.

– Всё, чем ты владеешь, прекрасно! Но мои мастера сделают лучше.

Атей отбросил первоначальные сомнения, наклонился к Таксарису и тихо сказал ему:

– Я приехал тебе не только на праздник. Задумал я большое дело. Хочу, чтобы эллинские города на побережье платили нам дань. Ольвия и Херсонес должны быть нашими. Для этого мне нужна твоя помощь и помощь всех скифских племён. Понадобиться не один год, но оно того стоит. Тогда наши доходы возрастут многократно. Золота у нас будет, не сосчитать. Потому подумай, не торопись.

– А разве это возможно? Сможем ли победить?

– Почему нет? Если хорошо подготовится к войне, выиграем! – Атей снова начал злиться, чувствуя недоверие Таксариса.

И недаром, ведь Таксариса мучали сомнения:

– Выгодное дело ты предлагаешь. Ко мне первому приехал? Это хорошо. Только боязно. Если бы знать наперёд, что и как выйдет! Ведь мне известно эллинское мастерство. Пожалуй, нам до них далеко будет! Такого нам не суметь!

С этими словами Таксарис вновь указал на золотые серьги жены.

– Да что же тут такого удивительного! Побрякушек он не видел! Хочешь, мои мастера сделают такую драгоценность, от вида которой все дара речи лишаться?! Чтоб хоть в Афинах, хоть в Египте подобных не было!

– Не смогут они!

– Как это? Да, конечно смогут! Ты мне не веришь!

– Поверю, когда своими глазами увижу!

– Хорошо! Тогда поспорим с тобой – если мои мастера сделают украшения, такие, чтоб тебя удивили, поможешь мне в войне с греками! Согласен?! – Сказал ему Атей.

– Конечно, согласен. Я же ничего не теряю.

– Беру в свидетели бога Гойтосира! Пусть солнце увидит, что я окажусь прав! – Говорил Атей, не сводя глаз с чужой жены.

Так поспорили цари скифов, взяв в свидетели, бога солнца. Ему одному известно было, чем всё это закончится.

В начале апреля большая часть грунта на кургане была снята. Техника закончила работу и к делу приступили археологи. Теперь уже ни у кого не было сомнений, что курган Толстая Могила относится к скифской эпохе.

Едва бульдозер зацепил кусок дерева, за ним осколки глиняных кувшинов, как стало ясно, что раскопки будут перспективными.

Мозолевскому прислали помощника – лаборанта института археологии Женю Черненко. Вместе они раскопали погребальную колесницу. Когда-то это была роскошная вещь, которая могла принадлежать только знатному человеку. Сейчас от неё остались полуистлевшие куски дерева и бронзовые колокольчики.

Археологам предстояло выяснить самое интересное – кто отправился на ней в последний путь, и что осталось от того, кто при жизни был богатым и знаменитым. Уже не осталось сомнений, что здесь был похоронен знатный скиф. Ведь по периметру кургана нашли множество бараньих костей, оставшихся от поминальной трапезы. Такого количества пищи хватило бы на несколько тысяч человек.

Директор завода приезжал на раскопки практически каждый день. Поначалу он контролировал рабочих, которые помогали на раскопках. А потом начал присматриваться к археологам, наблюдая за их работой. Он с любопытство наблюдал, как они извлекают из кургана то древний кувшин, то наконечник стрелы. Азарт раскопок увлекал его всё больше и больше.

Сегодня утром он вновь приехал на раскопки, и сидел, глядя, как работает Мозолевский. Археолог не отвлекался на перекуры, не смотрел по сторонам. Он работал сосредоточенно и целеустремлённо. Будто от того, как он копает землю, зависит нечто большее, чем решение научной проблемы.

С такой фанатичной настойчивостью рыли подкоп под стены тюрьмы и бежали из плена. Не успел Середа этому удивиться, как увидел, что труд археолога был вознаграждён. Его результатом стал кусок амфоры – горлышко и ручки.

Директор почувствовал некоторое разочарование, он ждал находки посущественней.

– А где же остальная часть? – Спросил он у Мозолевского.

– Где-нибудь недалеко. Из них наливали вино на поминальном пиру, потом разбивали и бросали в курган.

– Да, хорошая у вас работа, ребята, – с иронией сказал директор. – То, что скифы выбросили, вы подбираете. Вот так выглядит настоящая романтика археологии.