Текст книги "Вертикальная песня, исполненная падающими на дерево"

Автор книги: Юлия Кокошко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

…А на воротах Сада висели разнообразные таблички. И на самой крупной написано: «ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ», а на другой: «В нашем Саду каждый живет на том дереве, на каком захочет!» А на средней табличке: «Каждый вечер – белое танго». И еще одна: «Забудьте о доставании маляров и квартплате навсегда!»

– У нас вечное лето, а атмосферное давление не влияет на давление проживающих, – сказала Незнакомка. – И вообще никто не чувствует тела, как в юности! То есть оно никому не докучает, и кости не ноют, и никаких экстрасистол! И если кому-то приспичило стать опереточной примадонной, где и стать, как не у нас? А желающие петь соловьем будут брать уроки у тех маэстро, какие ему приглянутся.

– И я взаправду смогу тряхнуть стариной и засверкать на здешней сцене в «Сильве»? – недоверчиво спросила Райская Мухоловка.

– Не хочу петь соловьем, хочу жить на широкую ногу! – дрожа от страха, пробормотала Нина Петровна.

– Помилуйте, уж коли вышли в соловьи… ну комм иль фо ли? Ну да живите на ногу того размера, какого желаете! А вот вам, – и Незнакомка ткнула крылом в ватную сову Неясыть, – вам я кое-кого покажу. Летите-ка сюда.

– Она мне покажет! – и бородатая Неясыть разразилась солдатским хохотом без глушителя. – Да я сама покажу вам, что мне угодно, голуба!

Но на всякий случай подлетела и заглянула туда, куда велела Незнакомка. И вдруг пришла в невероятное волнение и в крупный трепет и по привычке стала нашаривать валидол по карманам.

– Боже мой… Тысяча чертей! – и скомандовала себе: – Кру-гом! Я остаюсь, – крикнула она. – Здесь. Здесь, потому что он здесь. И уж теперь-то никому не содрать с меня листья!

– А вам, – сказала Незнакомка Пересмешнику, – мы выделим личный надел в нашем Саду. Там вырастут настоящие яблоки, а не магазинная кислятина. И у тебя не будет радикулита, и ты сможешь их выхаживать.

– А я люблю кислые, – сказал Пересмешник. – И не собираюсь любить то, что все. Я люблю то, что люблю я. И обожаю то, что люблю! Я выхожу с явлением один на один и сам решаю, любить мне его или нет. Мне повезло, – говорил Пересмешник. – Все, что я люблю, находится в нашем городишке. Такое совпадение! А без радикулита я, как парус без мачты.

– Когда я вижу: «Бесплатный вход», я всегда подозреваю, что платный выход, – сказала Кукушка.

– Глупости, – заверила Незнакомка. – Выхода у нас вообще нет. Но кроме выхода есть всё. Где вы еще найдете ВСЕ?

– Опомнитесь, безумцы! – сказал Рыжий Петух. – Неужели у вас никого не осталось на земле? Вот у меня, к примеру, остались полчища женщин.

– Ему-то лафа, сам себе профессор! – крикнула Нина Петровна. – Сел за стол на всю жизнь, а я – бегай угорелой савраской, мало на шее детей н внуков – и старик еще заскочил!

– Слушайте, а мы не могли бы вернуться назад? – спросил Венценосный Журавль.

– От нас никто не возвращается. Так что оставайтесь-ка добровольно, – сказала Незнакомка. – Вам назначили День Отлета. Всем когда-нибудь назначают День Отлета, и они улетают с земли навсегда. Традиции надо чтить.

– Значит после нас и другим назначат День Отлета, и они тоже не вернутся? – спросила Ворона.

– Потому-то я и вернусь! – сказала Кукушка. – Обожаю крушить традиции, если они мешают мне жить.

– Да, – сказала Ворона. – А если мы не вернемся, нас хватятся и полетят искать. И тоже не смогут вернуться.

– А тебе-то стоит ли возвращаться? – рассмеялась Незнакомка. – Вот прилетишь и застукаешь у благоверного гостьюшку.

– И что? – чуть не плача, спросила Ворона. – Что мне до его влюбленностей? Я люблю его со всеми влюбленностями. И пока мне живется, я буду жить. И пока мне любится, буду любить. А если он меня не любит… причем здесь я? Разве это в нем что-то меняет? Наконец, наконец мне удалось взять нужную высоту. Правда, я все равно скачусь кубарем, но опять буду карабкаться вверх. Я побеждаю себя и не могу победить. Но я вернусь, и победа будет за мной! – надменно произнесла она.

– Да, – сказал Рыжий Петух. – Я тоже собираюсь вернуться. Я люблю свеженьких, а у вас товар лежалый и захолустный.

– Ну, о тебе-то вообще речи нет, – сказала Незнакомка. – Ты давно умер.

– Эка важность, умер! – сказал Рыжий Петух. – Если кое-кто и при жизни живет мертвецом – в мертвый ус не дует, так почему бы мне не пожить после смерти? Я был на пиру, – сказал Рыжий Петух, – но не утолил ни духа, ни плоти. Сколько там осталось яств и вина! И я уверен, в эту минуту мне наливают еще и подбрасывают добавку. Эй, кричат мне, куда ты запропастился, Луженый Желудок? Я здесь! – отвечал Петух и звякнул шпорами. – Эй, кричит хор, а твоя последняя книга, Быстрая Мысль? Мы хотим дочитать ее! Я здесь! – крикнул Рыжий Петух и звякнул шпорами. – Я выскочил на ветерок, а теперь возвращаюсь.

– Тьфу, пропасть, до чего я влюблена в него, – пробормотала Кукушка. – Ах, как жаль, что он умер! Я украду у Ритки его галстук и расхвастаюсь всему миру.

– Я с вами, – сказал Пересмешник. – У меня многодетная семья, без меня сгинут. И брат Гулин не умеет жить.

– И я, – сказал Венценосный Журавль. – Забыл сказать первой жене, я встретил бывшего соседа, и он передал ей привет.

– Мы полетим и предупредим всех, чтоб не улетали в День Отлета, потому что не смогут вернуться, – сказала Кукушка.

– Все! – гордо подхватила Марья Романовна Орлан. – Восхитительно благородная мысль. Между прочим, я еще с утра собиралась совершить подвиг. С утра своей жизни.

– Я не полечу, – сказала Бородатая Неясыть. – Хорошо, что ко мне успели прописать внука.

– Мы все должны остаться! – веско сказала Елена Григорьевна Зеленый Кардинал. – Вот так! А тех, кто нарушает порядок, мы накажем.

– Уж непременно, – сказала Незнакомка. – Вот вы! Те, кто желает поиграть в благородство. Сейчас я скажу заветное слово, и у вас исчезнут крылья.

– Эка важность, крылья! А мы на энтузиазме долетим, – усмехнулся Рыжий Петух.

– Как без крыльев?! – встревожилась Марья Романовна.

– Никак, – сказала Незнакомка. – Вы разобьетесь. Уж вас-то точно стол потянет вниз. Или вы собирались совершить подвиг задаром, как пообедать в гостях?

– Но в конце концов, почему я должна заботиться о людях, от которых и благодарности не дождешься? – задумчиво произнесла Марья Романовна. – Поди и не расскажут нигде, что это я…

– Конечно. Никто и не узнает, – согласилась Незнакомка. – Что им, чесать языки больше не об что? А вы, – обратилась она к Козодою, – вы-то, надеюсь, наш?

– Я как большинство, – не открывая глаз, ска-зал Козодой.

– Ну и раззява! Крепко тебя жена и теща потоптали! – расхохоталась Кукушка. – Тремя целыми и одной сломанной.

– Поделом, – сказал Козодой. – Я прожил чужое. Я украл жизнь у одного идиота-чиновника с сытой физиономией, выставленной на обозрение под ветровым стеклом «Волги». Моя была другой, – сказал Козодой. – Она снилась мне по ночам, моя собственная жизнь, и она была другая.

И он впервые открыл глаза. И в форточках его глаз все увидели летний переулок. А там, в переулке, как будто была суббота, темнело и собирался дождь. И кто-то бежал по переулку, но даль мешала рассмотреть, кто.

…И беглецу было двадцать лет, но вы можете и не верить – я, например, не верю цифрам с сытыми брюшками нулей. Он бежал от деда и нес могущественный словарь тарабарского языка, он изучал языки чужих пространств и чужих времен. Итак: переулок – и некто, бегущий из конца в конец его, жаль, мы не знаем, какие там стены из желтого кирпича, какие по стенам развешены окна, о чем гласят вывески… И не видим, что возле стеклянной двери гастронома стоят св еже струганные ящики с темной шрапнелью вишни. А юный беглец – мне кажется, у него голубые глаза, и они видят то, что не видим мы. И лишь – ощущение движения, присутствия ветра., фрагментарность: брусок пожелтевших тарабарских страниц под рукой и царапина на указательном пальце, ящики с вишней, перепрыгивающие через неподвижную тень, уносящая от него афишу стена, надвигающееся окно с красным цветком, запах дождя. Он – часть переулка и неотделим от него, а позади: а-а, оборванец пожаловал, глотатель варварских наречий! – скачут, задыхаясь и отставая, облупившиеся от старости слова деда: ерундой занимаетесь, юноша, сказать по буквам? Екатерина, Рузвельт, Уффицы. Надежда Дурова, у вас чудовищная компания, а вот бы… держите словарь, мне ни к чему, я в нем ошибся! Язык деревьев, язык птиц, животных, а? Да не. домашних, к дьяволу этих обывателей! А хоть и домашних! Машинерия-алхимия… Вам открылась бы другая истина, другая.

А дождь был уже совсем близко, до дождя оставалось три дома, но последний – длинный, конторский. И в чужом окне, за дом до дождя, он увидел красный цветок в глиняном горшке, и не знал, как назывался цветок, и не знал, кто там жил, а раскрытая створка окна бормотала скрипичный мотив. В ней качались башни, стоявшие в переулке, и надувшееся небо, а над темной пропастью в раме надменно пламенел красный цветок, а башни казались крошечными и шаткими. И ему вдруг почудилось, что наоборот, – и тогда он остановился, – замкнутое пространство комнаты, таящееся внутри окна, находится не внутри, а снаружи: это он заключен в замкнутое пространство – переулка, города, или полдня, и окно выходит не сюда, а туда, и та неизвестная глубина, то чужое пространство бездонно и бесконечно…

– Итак, кто собрался назад, отлетай на три крыла в сторону! – скомандовала Незнакомка.

И они отлетели. И это были Кукушка, Ворона, Рыжий Петух, Пересмешник и Венценосный Журавль.

И Марья Романовна отлетела на полтора крыла, но стол тяжело качнулся и отбросил Марью Романовну назад.

– На этом столе лежал мой дед с разорванным сердцем, и папа, и мама. И мне казалось, если утащить его из дома как можно дальше… уж не казалось ли и им, что они его утащили… Одумайтесь, давайте останемся все! – крикнула она. – Мы тоже хотим поступить благородно, но это невозможно!

– Вы с нами? Я так рада! – крикнула ей Нина Петровна Соловей.

– Кому нужны старики? – спросила Райская Мухоловка. – Нечего с нами нянькаться. Без нас на земле просторней!

– А кто предупредит мою первую жену? – спросил Венценосный Журавль. – И внука, и сына, и сослуживцев, моих и жены. Первой и второй? Материал на первую полосу! Какая сенсация!

– Ваш долг – не нарушать миропорядка! – отрезала Кардинал.

– Или вы некогда не любили? – спросила Ворона, поправляя очки.

– Никого! – гордо сказала Елена Григорьевна Зеленый Кардинал. – Потому что никто не заслужил моей любви. А я не намерена всучать драгоценность кому попало. Я хотела кого-нибудь полюбить, я ждала всю жизнь, но никто, никто… – и она посмотрела на Пересмешника. – А ты был самый последний и самый жалкий, – сказала она. – И я опять не смогла. Потому что ты пьяница и дурак. И врешь без памяти.

– Да, – сказал Пересмешник. – И раззвоню на земле, что вы любили меня безответной любовью. Уж врать так врать!

– Эй, Кукушка, у вас же нет детей! – жалобно крикнула Марья Романовна Орлан.

– Зато у меня куча любовников, у них есть дети, – сказала Кукушка. – Ах нет, оставьте. Я полечу, потому что я слишком вжилась в роль. А кукушки кукуют, кому сколько жить. И возьму да и накукую всем вечную жизнь. Да! – коварно сказала Кукушка. – Вы только мечтали о подвиге, а мы его совершим.

– Послушайте, – умоляюще крикнула Марья Романовна. – Ну ведь подвиги совершают только тогда, когда надо выбрать, что совершить: преступление или подвиг. У нас же нет такого выбора! И мы имеем полное право не совершать его, потому что нас никто не осудит. Потому что так устроен мир.

– А почему бы его не переустроить? – спросила Кукушка.

– Мир устроен не так, – сказал Рыжий Петух. – Совсем не так, как вы думаете. Жаль, что вы прожили жизнь в ВАШЕМ мире.

– А мой ничуть не хуже! – обиженно крикнула Марья Романовна. – Нисколько не хуже!

– Но он оказался конечен, – заметил Рыжий Петух. – Вы правы. Выбора нет! – с любезной улыбкой заметил Рыжий Петух. – Выбора не бывает, сказал знаменитый философ. Любой выбор плох, сказал знаменитый писатель. Но я могу поступить только так! – и Петух победительски звякнул шпорами. – Да ведь и вы не можете поступить не так, как вы поступаете!

– Спойте на прощанье, – попросила Кукушку Нина Петровна Соловей. – Вы неплохо поете. Накукуйте и нам вечную жизнь.

– Ну нет, у меня изжога с сантиментов, – сказала Птица Сирин. – Им предлагали райскую жизнь, а они захотели раскокать черепа в черепки. И черт с ними, пусть кокают.

– Я буду петь не для вас, – сказала Кукушка. – Для них! И если я разобьюсь, то с песней на устах, дьявол меня дери! А если песня останется незаконченной – и жизнь останется незаконченной. Значит она и не закончится! А вы… а вам придется жить столько, сколько услышите.

И тогда Птица Сирин произнесла заветное слово, и у них исчезли крылья.

И они понеслись вниз.

А птицы смотрели им вслед, сидя на колышках садовой решетки. И несколько минут они слышали, как поет падающая Кукушка и подтягивают мотивчик Ворона, Пересмешник и Венценосный Журавль с Рыжим Петухом. А Кукушка пела Песню со Словами. И она пела о том, что хоть ока и Кукушка, а интуиция у нее прямо собачья, и эта собачья интуиция подсказывает ей, что они не разобьются, а упадут на раскидистое дерево, настоящее земное дерево, потому что настоящие деревья растут только на земле, не в небе же им расти! И они останутся живы, и предупредят всех, что не надо улетать в День Отлета, потому что с этой увеселительной прогулки не возвращаются. И никто не будет улетать, и на земле наступит вечная жизнь.

И они услышали, как «Эй! – крикнул вниз Рыжий Петух, – мы возвращаемся, купите красных цветов и поставьте их всюду: на столы, на тумбочки, на пол, на подоконник.»