Текст книги "Фирменные люди"
Автор книги: Юлия Любимова
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 10
Моя работа была ничем не выдающаяся, мы проверяли расходы медпредставителей на подарки врачам, командировочные и бензин, сверяли все это с бюджетами и перечисляли новые авансы на следующий месяц. Даже на первый взгляд во всей этой системе было множество нюансов и лазеек, и многие наши представители этим беззастенчиво пользовались. Они как будто играли в опасную взрослую игру и, несмотря на свою благородную роль добытчиков, пытались хитрить и всячески нас обдуривать или, может быть, даже перевоспитать.
Иногда наши представители обрывали телефоны, выясняли отношения, порой даже начинали ныть и умолять: «зачтите в последний раз», «больше этого не повторится». Мы верили и прощали, Но они по-прежнему продолжали присылать неверные счета и документы, отнимая наше время и создавая множество ненужных проблем в работе.
Начальство убеждало нас в том, что все, что мы видим по документам, – только половина представительских расходов, а с оставшейся половиной им приходится ломать голову, придумывая, как ее провести на бумаге. Если это не удавалось, многие медпредставители просто отдавали из своего кармана деньги, лишь бы умаслить еще одного нужного, принимающего решения человека и выполнить план продаж, получить квартальный бонус, а если повезет, то и повышение по службе.
– К сожалению, большая часть врачей слишком бедно живет, и без «сувениров» продажи не увеличить, – говорил Дима из Красноярска, как бы извиняясь за всех.
Постепенно выяснялось, что подарками, поездками в Париж и дорогим алкоголем стимулировали не только бедных районных врачей. От этой кормушки кормились Минздрав, Госнарконтроль, Главный санитарный врач Москвы и многие ученые мужи, от которых требовалось весомое компетентное мнение о немыслимых волшебных свойствах лекарства, упоминание его в научной статье или на международном симпозиуме. Просто бизнес – ничего личного.
Работа бухгалтерии в принципе безумна. Каждому бухгалтеру хорошо известно, как сложно умолить нерадивых менеджеров переделать договора, требовать от поставщиков правильно выписанные накладные, восстанавливать утерянные чеки и исправлять нечитаемые печати, соответствующие бесконечным правилам и нормам учета.
Обычно менеджеры отделов в подобных делах самоустраняются, уверенные в том, что свою миссию они выполнили и какие-то там неточности в документах – это уже мелочи жизни, за которые они не отвечают. На самом деле на этот «классический конфликт» уходит огромное количество сил и времени, можно сказать, годы жизни. И когда наконец наступает «счастливый» момент и все необходимое собрано, подписано, оплачено и оприходовано, только тогда бумаги можно подшить в папку и вздохнуть.
Заполненная аккуратными документами папка перемещается на стеллаж, а освободившееся место на письменном столе лишь самое малое время радует глаз. Свежая «первичка» течет нескончаемой рекой, процесс этот непрерывен, и то, над чем вы упорно трудились еще вчера, неизбежно перемещается в темную архивную комнату. Скорее всего эта папка с некогда такими важными для всех документами будет забыта и, кроме вас, ее никто и никогда больше не возьмет в руки. Она будет лежать годами, покрытая пылью, ожидая своей горькой участи. И ни одна душа никогда не узнает, сколько в ней подшито платежек, сколько оплачено ценностей, сколько скреплено счетов и сколько вам пришлось над всем этим трудиться.
Достаточно, что вам заплатили за это «творчество» жалованье, а в остальном эта возня все равно несравнима с задачами завоевания космоса.
Между тем целая проблема – где хранить плотно забитые вашим страданием папки. Аренда – удовольствие недешевое, одно дело, если это офис для сотрудников или торговые залы магазинов, которые окупают себя. Но использование офиса как хранилища подобно преступлению. Дешевле вообще не хранить документы, а заплатить штраф соответствующим органам, когда те явятся с проверкой.
Когда в очередной раз я слышу, как главбух договаривается со специальной службой о том, чтобы сжечь всю отчетность давностью более пяти лет, меня начинает мучить вопрос: неужели все настолько бессмысленно? Даже в макулатуру наши документы отправить нельзя, то ли из-за металлических скрепок, то ли из-за надуманной секретности. Мне становится не по себе, будто уничтожаются свежие продукты, тогда как в нашей стране есть люди, которые голодают.
Главбух спокойно принесет счет на две тысячи долларов в оплату от фирмы, которая сожжет для нас все, что мы захотим, кремирует наше усердие, тревогу и суету вместе с арифметическими ошибками и ошибками в выборе профессии, освободив рабочие площади и стеллажи для следующей партии очень нужных бумаг.
Глава 11
Обычно по утрам я не могла оторвать голову от подушки, а к трем часам дня меня уже неудержимо тянуло домой. Восемь отчетов в день с мелко нарезанными чеками было нормой, убивающей желание думать и жить. В помещении нашей бухгалтерии обстановка была постоянно гнетущей.
Если кому-то из сотрудников требовалось пораньше, скажем без десяти шесть, уйти, например, чтобы забрать ребенка из детского сада, требовалось поклониться начальнице чуть ли не в пояс, а она при этом злобно зыркала на настенные часы. Казалось, сейчас она вытащит из стола тетрадочку и запишет на всякий случай эти многострадальные минуты.
Если у вас, не дай бог, заболел зуб и нужно посетить стоматолога, требовалось оформлять отпуск на один день. «Вы ведь за полчаса не управитесь», – говорила Ганская.
Я почувствовала ценность времени, когда действительно не хватало всего пяти минут, чтобы попасть после работы в районную поликлинику, в домоуправление за справкой или на почту, которая закрывается ровно в семь. Да-да, я обычный человек, и мне иногда нужно зайти на почту.
Режим французской фирмы оказался гораздо безжалостнее, чем шведский социализм на моей старой работе, где мы работали до 17.30 и я успевала повсюду. Теперь уже казалось каким-то чудом, что там сотрудникам разрешалось болеть без справки целых два дня, а Интернет работал без глюков и предоставлялся для всех желающих без всякого ограничения. На прежней работе я чувствовала себя почти свободным человеком.
* * *
Вечерами я любила смотреть кино. Среди прочих почему-то было много скандинавских картин: «Рассекая волны», «Последняя песнь Мифуны», «Человек без прошлого», – все эти фильмы были мне близки, понятны, интересны. Герои – порой некрасивые, но умные и очень самоотверженные люди, такие же, как у Тарковского и Эйзенштейна. Почему они снимают фильмы словно о нас, трогающие нашу душу? Почему не про немцев или голландцев, они же скандинавам ближе по менталитету? Не странно ли?
А знаменитый шведский социализм! Шведы воплотили в жизнь нашу мечту, сделали то, чего наши родители безуспешно добивались семьдесят социалистических лет.
Я пыталась вспомнить, что же сняли такого французы. Даже не знаю, что у них можно смотреть, кроме эксцентричного, вызывающего и странного Годара.
Как-то давно, когда я еще училась в институте, в Киноцентре шла «Китаянка» Годара. После фильма мы отправились в кафе, и там один кинокритик, сильно умничая, выступал по поводу идеи фильма и собрал даже вокруг себя толпу. Один странного вида студент, в очках без стекол, сказал ему: «Я ничего не понял». На что тот ответил: «Вы никогда не поймете, пока не научитесь правильно смотреть Годара... Его нужно рассматривать».
Этот критик высказал интересную мысль, которую я запомнила. «Кино, – сказал он, – это, во-первых, работа оператора, то есть его взгляд на этот мир, а во-вторых, идея, посыл режиссера, главная мысль, которую он хочет выразить и донести до зрителя». Мне показалось это определение достаточно объективным, потому что оно разрешает быть кино искусством и философией одновременно.
Я потом специально пошла на еще один годаровский фильм и уяснила для себя, что это что-то бесконечно чуждое нам, совсем параллельное. Другой мир.
Глава 12
У меня была одна телефонная приятельница, ее звали Валя. Она звонила мне изредка – рассказать о ребенке, а заодно обсудить и другие житейские дела. Сама она тогда сидела дома, беременная вторым. Ей было немного скучно.
– Ну как, Юль, новая работа?
– Как тебе сказать?.. – Я хотела заинтриговать ее и развеселить одновременно. – Творог в пачках и батон вареной колбасы «кладем» на представительские.
«Кладем» означало списываем в дебет, то есть формируем затратную часть баланса. Валя меня отлично понимала, она считала себя бухгалтером по призванию.
– Понятно... Кружок любителей бухучета. – Валя хихикнула.
Она, перфекционистка по натуре, всегда стремилась к совершенству и как-то особенно ненавидела огромные бизнес-структуры. Я думаю, из-за собственной беспомощности перед сотнями распущенных под–отчетников и просто сотрудников-разгильдяев. Валя считала, что есть только две категории подотчетных лиц: первые наивно складывают USD с SEKами – шведскими кронами, приговаривая: «Мне математика с детства не давалась». Они же регулярно теряют не только чеки на мелкие покупки, но и на авиабилеты, но при этом умудряются заключать контракты на миллионы долларов. Вторые хитрят умышленно и пытаются надуть бухгалтеров из чисто спортивного интереса, похожего на игру в казино: выпадет – зачтут, не выпадет – сыграем снова.
На прежнем месте работы Валя, отчаявшись навести желаемый порядок, оформляла за всех авансовые отчеты сама. Это было гораздо проще, чем каждый день вступать в конфликт с сотрудниками. Ее начальница, закомплексованная провинциалка с глупой фамилией Торопыгина, так не считала и уволила ее, изменив штатное расписание, пока Валька находилась в роддоме с первой девочкой.
– Тянут, говоришь? Хаос – это тоже определенный порядок, в котором легче воровать, – сказала Валя. – Что там у вас еще плохо лежит? – спросила она меня деловито, как домушница, встретившая закадычного дружка-наводчика, хотя я-то знала: честнее Вальки найти человека трудно. Это качество мне в ней всегда нравилось.
– Ну представь, – предвкушая громкое возмущение, начала я, – у тебя служебное авто. Чтобы списать бензин, нужен – что?
– Путевой лист, – моментально отреагировала Валентина. Она не считала себя хозяйкой кастрюль и пододеяльников.
– Ты, как главбух или финансовый директор, работаешь только в офисе. И в маршруте тебе указать нечего, кроме как «дом-офис-дом-офис-дом...», ну и так далее.
– Ясно, – хмыкнула Валя, – уже смешно. Такую туфту нужно бы целиком как есть в совокупный впаять.
– Валь! Ты же сама главбух.
– Ну, да, да! – обрадовалась она. – Я забыла...
– Ты живешь, – продолжала я, – где-нибудь в Марьино или на «Пражской». Двадцать километров до офиса. В день туда-обратно с заездами в аптеки и супермаркеты пусть будет пятьдесят. В среднем мы имеем двадцать рабочих дней в месяце.
– Значит, пробег – тысяча кэмэ, – вставила Валя.
– Молодец. А они-то все пишут три или даже четыре тысячи.
– Да ну!
– Ну, пусть у тебя дача в Петушках, и ты, естественно, не ездишь туда на своей машине, если она у тебя вообще есть. Это еще двести – двести пятьдесят в выходные.
– Значит, грубо, еще тысяча за четыре поездки в месяц.
– Правильно. Итого две тысячи. Откуда берутся еще две?
– Не знаю. – Валя задумалась. – А правда, откуда?
– Я тоже точно не знаю, но скорее всего из помойки. Из урны, в которую водители на заправках выкидывают чеки.
– А как же показания счетчика?
– Но ты же сама его снимаешь! Он, может, уже перехлестывает в несколько раз по отчетам, а кто это проверит-то?
– Никому не позволю, – подыграла Валя.
– Через три года, такая во Франции норма амортизации для «рено», ты выкупаешь машину у «Франсье» по остаточной стоимости. И тогда вообще взятки гладки. Никому не будет дела, что там на счетчике. Машина списана и продана на сторону.
– Понятно, выделен бюджет на машину, они и выбирают его как могут. А машина эта – практически подарок, безвозмездно переданный и «налогонеоблагаемый», – подытожила Валя тоном налогового инспектора. – Не очень-то удивлюсь, если эта остаточная стоимость – два доллара без НДС.
– Три тысячи.
– Фигня, – сказала Валя. – Можно ведь подержать ее в офисном гараже еще годик, тогда цена точно упадет до двух долларов.
– Это ты хорошо придумала, – сказала я. – Главное ведь только то, что на бумаге.
– Ну да.
– Далее, слушай. Москва – город криминальный, около дома машину оставлять опасно. Ты арендуешь гараж у частного лица. Платежных документов он тебе не даст, не проси. Тогда ты пишешь акты на утерю чека и получаешь деньги в кассе. Каждый месяц две пятьсот, не меньше.
– Зачем? – спросила Валя. – Зачем арендовать, когда я могу в собственный гараж поставить? Он окупится, – она задумалась, подсчитывая результат, – через двадцать три месяца... – Тут ее как будто осенило. – Ёхарный бабай! Они и гараж мне подарили. Точнее, каждые два года – по гаражу. Вот именно поэтому я не хочу работать в больших инофирмах, – сказала Валя как отрезала.
– Чтобы тебя не обсуждали глупые, злые подчиненные с завистью голодных попрошаек у дорогого отеля?
– Нет! Чтобы через двадцать лет не ломать голову, что мне делать с таким количеством автомобилей и гаражей. Мама с папой меня иначе воспитывали: меньше желаний – меньше суеты. Больше спокойствия и созерцательности...
– И будет счастье... – закончила я. – Валя, я в твоей команде!
Глава 13
Проработав пару недель, я заподозрила, что со мной происходит что-то неладное. Беременность. Романтические встречи с Черкасовым еще не стерлись из моей памяти, но все же новость оказалась неожиданной и, как говорится, малоприятной. Честно говоря, у меня были несколько иные планы. Стоило только на минуточку представить себе, как меня, узнав, что я беременна, выкидывают с работы и лишают тем самым средств к существованию, как я одна в чужом городе, словно героиня известного фильма Меньшова, с ребенком на руках мыкаюсь, не зная, что делать, меня прошибает холодный пот.
Случился самый дурацкий залёт, на который наш отдел кадров должен отреагировать определенным, легко прогнозируемым образом. Кадровики прекрасно знают, что принимать на работу надо только одиноких и глубоко несчастных людей. Такие сотрудники сидят на работе допоздна – дома их никто не ждет, в декрет не идут, дети у них не болеют, и работой они дорожат, потому что деньги – это единственный интерес и опора их жизни.
Я ужасно, ужасно испугалась, что меня уволят. А как потом найти работу? С ребенком? Как объяснить, почему в трудовой столько записей? Как вообще жить с мыслью, что жизнь дала трещину и ты скорее всего проиграла?
Я купила тест – он оказался положительным. Вечером после работы поехала по объявлению в частную клинику в районе метро «Аэропорт». Она располагалась в обычной квартире в доме на площади Тельмана, на первом этаже, естественно, без опознавательной вывески.
В коридоре меня встретила стервозного вида медсестра. Она махнула рукой в угол и прошипела:
– Наденьте бахилы.
В этот момент открылась дверь комнаты и оттуда выпали две девицы школьных лет, одна тащила другую, держа под мышки, практически волокла ее по белоснежному линолеуму. У нее был такой растерянный вид, будто она выжила в теракте и спасла подругу, но до сих пор не может поверить в то, что произошло.
Они подошли к вешалке, и первая, закатывая глаза и корчась от боли, попыталась надеть дешевую поношенную куртку, пока ее помощница завязывала ей на ботиночках шнурки.
Следом за девчушками в коридор вышел врач в белом халате, лысоватый и круглый, как мяч. Нижняя губа у него была брезгливо оттопырена, и на несчастных он даже не посмотрел, очевидно, те уже расплатились. Он развернулся в мою сторону и вежливо пригласил меня в кабинет.
Заполнив какой-то «опросник» с моих слов, он спросил:
– Значит, говорите, тест положительный?
– Две полоски.
– Не нужно бояться. Мы можем успеть на таблетированный аборт, его еще называют фармаборт. Стоит всего три сто. Ничего не почувствуете. Плод для этого должен быть размером не больше одного сантиметра, правда, мы делаем и при двух, но стоить это будет вдвое дороже. Считать мы умеем, – ухмыльнулся он. – Иногда приходится спешить, так как больше двух сантиметров – уже мини-аборт, а это не очень приятно. Хе-хе!
Врач долго делал УЗИ, рассматривал близорукими глазами экран монитора, но так ничего и не увидел.
– Матка слегка увеличена, – сказал он, – это характерно. Но пока я не вижу беременности. Запишитесь у медсестры на послезавтра, будет как раз моя смена, мы посмотрим еще раз, может, подрастет...
Я была не в себе от этой процедуры, но голова у меня соображала.
– Что значит «подрастет»?
Он сделал вид, что не услышал вопроса, и как-то по-кошачьи заулыбался:
– А вы, как это сказать... С мужем? Или на стороне?
Я подняла голову с подушки, отвечая гневным взглядом.
– Ну, ну, дело молодое... Мы и венерологию лечим. Хотел предложить... Ну ладно, одевайтесь – здесь холодно.
Я вылетела из этой богадельни пулей, оставив пятьсот рублей. Врач с медсестрой приветливо улыбались, проводили до двери, ласково напомнили:
– Не забудьте, восемнадцатого, в это же время.
Я снова купила в аптеке тест – но нужно было дождаться утра. Я молча металась по квартире, не находя себе места. Я и не знала, как трудно решиться на аборт, когда уже пора родить ребенка.
Хотелось все бросить, уехать, забыть все, как страшный сон.
Тест был положительный.
Утром я отправилась в женскую консультацию к участковому гинекологу. Та не хотела на меня тратить время, но была по крайней мере честна. Она сказала:
– Тесты не врут, девочка моя. Возможен только один процент «недоразумений», и то в другую сторону, когда результат отрицательный и полоска одна. Проверено опытом. – И добавила: – Элементарная логика – если есть вещество, которое проявляет вторую полоску, – значит, оно есть. И беременность тоже есть. – Она выдрала из блокнота листок и написала на нем номер телефона: – Звони – успеешь на фарм–аборт.
– А где это?
– Это приличная фирма, находится в Митино, я там подрабатываю в выходные. Правда, добираться мне неудобно с «Речного вокзала», но коллектив очень хороший, врачи все опытные и внимательные. Тебе понравится.
– Спасибо.
Что на это скажешь?
Глава 14
Узкие коридоры медцентра были забиты молодыми и солидными дамами – десять человек сидели около операционной, еще десять около кабинета с табличкой «УЗИ», другие ходили между приемной и регистратурой с квитанциями. Сначала нужно было сделать ультразвук, я провела в очереди перед кабинетом не меньше часа. Врач, красавец мужчина, худощавый брюнет лет тридцати пяти, действительно внимательный, бархатным голосом мелодично продиктовал медсестре:
– Беременность три-четыре недели. Диаметр один сантиметр.
Все верно.
Он повернулся ко мне. Большие красивые глаза, синие, как вечернее небо, словно бы вопрошали: «Ну, вы-то меня точно не подведете, я так люблю маленьких детей». Через мгновение он спросил:
– Вы будете рожать?
– Конечно, нет.
– Почему «конечно»? – Его голос стал вкрадчивым. – А может, подумаете?
Если такое количество женщин в коридоре пришли и ждут, чтобы сделать аборт, то, наверное, у них есть для этого серьезные причины и хотя бы восемьдесят процентов из них в здравом уме. У меня тоже причины – я не хочу потерять работу, – значит, я на их стороне. Страшно? Но и зубы лечить страшно, и на работу в первый раз выходить страшно, и левый круг в автошколе сдавать страшно, а уж в воздушной яме как страшно!
– Нечего думать.
Красавец посмотрел на меня с грустью и молча выписал направление в следующий кабинет.
Серьезная врачиха выдала мне подробную инструкцию и три таблетки.
– Одну – вечером, две – если заболит живот, – сказала она. – А если не заболит – можете их выбросить. Если станет очень плохо – тошнота, сильные боли внизу живота, – вызывайте «скорую». Телефон там указан – это наша круглосуточная «скорая», которая знает, что делать.
– А что это за таблетки? – спросила я, так как названия не читались – все было вырезано аккуратно ножницами. – Они очень ядовитые?
– Нет, таблетка для организма безвредна, если вы это имели в виду. Это французские таблетки фирмы «Франсье». Еще недавно ими лечили язву желудка, а потом заметили побочный эффект: большое количество выкидышей – и стали применять для этих целей. Первая таблетка вызывает мышечные сокращения, две другие – обезболивающие.
– И все?
– Да. Но эта процедура может проводиться только под наблюдением врача. Понимаете, случается разное: останется небольшой сгусток внутри, начнется воспаление, тогда точно операция.
Дальше все было, как она сказала. Я выпила «противоязвенную» таблетку. Через два часа из меня вывалилось белое прозрачное яйцо, и мне показалось, что оно на меня смотрит.
На следующий день на работу я не пошла. Было и так очевидно, что я принесла слишком большую жертву проклятым французам с их проклятыми таблетками, и идти «к ним» не хотелось. Хоть у меня ничего не болело, но температура все же была высокой, лицо горело, и я целый день пролежала на диване вялая и бесконечно несчастная, как обманутая и брошенная любовником Кабирия.