Текст книги "Музыка сфер (СИ)"

Автор книги: Юлия Лиморенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

МУЗЫКА СФЕР

   – Просто не могу поверить! – Анастасия спускалась по мокрому трапу, крепко ухватившись за локоть доктора, и не переставала болтать. – Я, наверно, ужасно смешно выгляжу, без конца повторяю одно и то же, но это на самом деле... нет, правда, это чудо! Лучший подарок в моей жизни, честное слово!

   Над аэропортом лежала мгла непогоды, мокрый ветер трепал густые длинные волосы Анастасии, от моросящего дождика её тонкое платье мгновенно отсырело, но она лучилась счастьем. Саошьянт поглядывал на неё с некоторым беспокойством: смена настроений у девушки иногда происходит совершенно неожиданно, как бы этот буйный восторг не кончился приступом уныния, особенно из-за усталости от долгого перелёта. Сам он не устал, хотя длинные перелёты и ему казались утомительными из-за условий полёта. Жестяные гробы, а не воздушные машины! Восемь десятых пассажирского авиапарка всего мира давно пора списать как металлолом, но нет, хозяева авиакомпаний на всём экономят... Кто так ставит ряды кресел, что пассажиру много выше среднего роста даже просто втиснуться туда тяжело, не говоря уж об удобстве! Надо быть йогом или пауком, чтобы провести шесть часов в узком кресле, где некуда вытянуть ноги.

   Багажа у обоих путешественников было немного, и из зоны таможенного контроля они быстро прошли в ярко освещённый аэровокзал, наполненный шумом голосов и эхом объявлений диспетчера. До места назначения – совсем маленького городка – их повёз скоростной поезд. Всю страну на таком поезде можно было проехать поперёк за четыре часа.

   В поезде было тепло, шёл он почти бесшумно, удобные высокие кресла разительно отличались от неуклюжих сидений в самолёте, и Анастасия задремала, положив голову доктору на плечо. Саошьянт смотрел в широченное окно вагона, за которым пролетали ровные прямоугольники полей и аккуратные деревеньки, и перебирал в памяти места, где происходили значимые для его долгой жизни события. В этой части Европы он ещё никогда не бывал, но нельзя сказать, чтобы здешний пейзаж был чем-то удивителен. Скоростные дороги, чистенькие посёлки, городки, где смешалась старинная и современная архитектура, указатели на трёх языках – всё как везде. Доктор мельком пожалел Евросоюз – прекрасная была идея! – и разбудил Анастасию: поезд мягко тормозил, подходя к нужной станции.

   Они вышли на перрон, сзади мягко сомкнулись двери вагона, поезд бесшумно тронулся с места и через мгновение уже исчез из виду за очередным поворотом.

   – А говорят, европейцы не любят скорость... – удивилась Анастасия.

   – Скорость – это дорого, – объяснил доктор. – Обычные европейцы на таких поездах каждый день не ездят. Ездят на машинах, а машины – это медленно! Вон туда нам нужно, – он указал спутнице на скопление вполне средневековых домиков, столпившихся на склоне холма. Вершину венчала острая, как нота соль, гранёная колокольня, на сумрачном небе она смотрелась чёрной, словно прорисованной углём. Анастасии почему-то стало тревожно.

   – Пойдём пешком или, – доктор огляделся, – попробуем поймать такси? – Маленькая станционная площадь была пустынна – ни людей, ни машин. Анастасия повесила на плечо сумку:

   – Я не вижу ни одного такси. Пойдём, тут не должно быть далеко!

   От станции вела к холму современная четырёхрядная дорога с поднятыми над полотном пешеходными тротуарами. Саошьянт и его спутница неторопливо шагали по гладкому бетону на высоте пятнадцати метров над землёй, и женщина то и дело останавливалась пофотографировать – электрические провода, вечные спутники железных дорог, шли ниже и не портили пейзажа. В кадр попали и колокольня, и ровные блестящие рельсы, загадочно убегающие за поворот, и дубовая роща, полукольцом окружавшая городок с юга...

   Доктор глянул на часы:

   – Без двадцати шесть. Если поторопимся, успеем в церковь на службу, ты хотела послушать орган.

   – Ой, бегу, бегу! Сейчас, только ещё вот отсюда шоссе сниму...

   – Забавно, – заметил доктор, глядя на дорогу внизу, – ты обратила внимание, что по дороге никто ни разу не проехал, а мы уже минут пятнадцать идём.

   – Странно... Ты знаешь, мне как-то... не то чтобы не по себе, но... – Анастасия, не договорив, поправила сумку на плече и зашагала быстрее; высокий длинноногий доктор легко догнал её. Дальше оба шли в молчании; атмосфера сгущалась, а ведь Саошьянт вёз подругу на праздник...

   Часы на руке Анастасии пискнули, отмечая начало седьмого часа, и в ту же минуту до путешественников донеслись звуки, ради которых девушка стремилась в этот небольшой идиллический городок. В церкви запел орган. «Труба Судного дня», знаменитая на всю Европу. Однако Анастасия ждала от неё вовсе не этого! Её звук знатоки описывали как удивительно стройный, нежный, переливчатый, словно голос ручья, с точнейшими переходами полутонов и неземными, гармоничными аккордами. Но сейчас, казалось, стены дрогнули, испуская из каменного церковного чрева мощный многоголосый поток. Грозная и печальная музыка понеслась над городом, над долиной и мостом, покатилась к сияющим вдали округлым вершинам лиловых гор. О скорби и боли пел орган, о безнадёжной решимости сопротивляться до конца даже перед лицом смерти, и пусть конец неизбежен, но лучше отчаянная отвага, чем трусливое бегство!.. Встретить смерть глаза в глаза и не отвернуться, шагнуть в адское пламя, самой гибелью своей утверждая вечность жизни и справедливость вселенского закона, – вот что услышала Анастасия, если только разыгравшееся воображение не нарисовало ей иллюзорных трагических картин. Впрочем, доктор тоже был напряжён и сосредоточен, вслушиваясь в каждое созвучие, летевшее им навстречу с холма. Они словно бы говорили ему больше, чем всем остальным, напоминали о чём-то, о каком-то проклятии... Проклятие! – вот что было ясно в послании органа. Но ничего больше. Не говоря ни слова, доктор всё ускорял шаг и вскоре они уже бежали вверх, к резным церковным дверям.

   Церковь на холме была полна. Скамьи, на которых обычно рассаживались верующие, были вынесены – иначе церковь не вместила бы всех пришедших, стоять приходилось вплотную друг к другу. Путешественники с трудом протолкались за порог, Саошьянт нашёл женщине место, с которого была видна кафедра. Скоро появился и сам пастор – маленький полный человек, тяжело дыша от волнения, торопливо преклонил колени перед алтарной решёткой и взбежал на кафедру, но в лице его не было ни покоя, ни благолепия, какое Анастасия ожидала бы увидеть в начале службы. Два министранта – совсем молодые парнишки – замерли по бокам от него, словно забыв, что следует делать. Орган отзвучал, каменная тишина пала на склонённые головы людей, и только стены словно бы всё продолжали содрогаться последними аккордами боевой песни, вовсе не похожей на молитву.

   – Братья и сёстры, – сказал пастор, и микрофоны чётко разнесли его голос в переполненной церкви. – Сегодня, в дни бедствия, не время для мирных проповедей, не время для святых слов. Ныне время для молитвы, горячей и искренней, – так давайте помолимся вместе о нашем спасении! Если есть в этом мире справедливость, мы не останемся без защиты. Да оградит нас длань господня от всякого зла, от скверны и ужаса!

   Не вступил, как положено, хор, только сотни людей повторяли за священником слова молитвы на старинном языке, не вполне понятном Анастасии. Растерянная, она оглянулась на доктора.

   Саошьянт стоял в глубокой задумчивости, губы его шевелились, но Анастасия видела, что произносит он отнюдь не молитву. Скорее, было похоже, что он что-то считает в уме.

   – Что случилось? – шёпотом спросила женщина, потянув его за рукав. Доктор взглядом попросил её помолчать.

   Молитва отзвучала, и пастор, глубоко вздохнув, словно сбросил непосильную ношу, произнёс:

  – Прошу вас помнить, братья и сёстры, об одном. Мы ещё не знаем, как велика опасность, но следует готовиться к тому, что нам придётся вести битву за наш город, за наши жизни и жизни наших детей. Сохраняйте мужество, не будьте беспечны, помогайте ближним и уповайте на господа. С ним победим!

  – Аминь! – ответила вся церковь как один человек.

   Священник устало сошёл с кафедры, вытирая платком вспотевшую лысину. Люди потянулись к выходу из церкви, собираясь во дворе: стояли небольшими группами, тревожно оглядывались, женщины жались к мужчинам, дети – к взрослым. Высокий сухопарый старик взмахнул рукой, привлекая внимание:

   – Не забываем – уже темнеет, по одному не ходим! Движемся группами, у каждой группы должен быть фонарь! Проверьте – фонари работают?

   Ответом ему были десятки лучей включенных карманных фонариков.

   – Хорошо! – одобрил старик. – Помним: пришли домой – позвонили друзьям и родственникам, проверили, все ли добрались до дома! Детей – на руки! Собак из дома не выпускаем!

   Саошьянта тронул за рукав молодой парень:

   – Вам куда идти?

   – Нам... а, нам в гостиницу.

   – Тогда идите с господином Хорном, вон он, – парень показал рукой куда-то в толпу. – Господин Хорн! Приезжих до гостиницы проводите?

   – Идите сюда, – Хорн, рослый плотный мужчина с фонариком в руке помахал им рукой. – Вы прямо со станции, что ли?

   – Да, приехали последним поездом. Я доктор Саошьянт, это Анастасия. Мы путешествуем.

   – Ну и время вы выбрали, – проворчал Хорн, пожимая руку доктору. – Мы ведь просили передать предупреждение, надеялись, что поезда не будут у нас останавливаться... Нет, никто не слушает! – Он огорчённо взмахнул руками, свет фонаря метнулся по стенам старинной церкви.

   Рядом собралась группа ещё из полусотни людей, некоторые держали на руках детей. Хорн пересчитал спутников:

   – Ну, пошли, с богом. Не отставайте! – И он решительно двинулся с площади вниз по крутому склону холма, где, казалось, прямо под ногами горбились черепичные крыши городка.

   Доктор зашагал рядом с ним, крепко держа за руку Анастасию:

   – Что происходит? Кого вы опасаетесь?

   – Крыс! – рявкнул Хорн. – Вы там у себя в столицах, наверно, думаете, что крысы все повымерли ещё в средние века, да только у нас это не так!

   – У нас тоже, – заметил доктор. – Но ваши крысы – это, судя по всему, не просто грызуны. Они чем-то особенно опасны?

   – Они огромны! – зарычал их проводник, взмахнув фонарём. – Ростом с двухлетнего ребёнка и ходят на задних лапах! Это не звери, это... я не знаю что! Чудовища, адские порождения! Эй, – он отвернулся на мгновение от доктора, – не разбредайтесь! И смотрите по сторонам! Йозеф, свети на тротуары, куда ты фонарём тычешь! Вы, дамочка, как вас там, идите к мужчинам поближе, а ребёнка возьмите на руки. Если тяжело, дайте вон Паулю, пусть он несёт.

   – А почему мы так спешим? – спросил доктор, следуя за своим проводником в лабиринт темных улочек. – Вы что, знаете, когда появятся крысы?

   – Мы знаем, что у нас есть буквально несколько минут прежде, чем они появятся, – буркнул Хорн. – Сейчас они не выйдут. Они боятся органа. Пока последнее эхо не умолкнет в последнем переулочке, крысы не высунут носа... эй! Эй, Отто, я кому говорил, чтобы не спускали детей на землю?! Возьми его на руки быстро и шевелись, шевелись!

   На каждом перекрестке толпа разделялась, растекалась по улицам, но поодиночке не уходил никто: семьи шли тесными группками, одиноких женщин провожали мужчины, детей – взрослые. Река огней от множества фонариков таяла, распадаясь на отдельные ручейки.

   Анастасия в очередной раз споткнулась и повисла на руке доктора:

   – А что у вас с уличным освещением? Ни один фонарь не горит!

   – Тоже крысы. Портят проводку, грызут кабели, не успеваем чинить – опять всё растерзано... У нас теперь и трамвай из-за этого не ходит – депо обесточено, провода над улицами оборваны.

   – А, так это я за рельсы запнулась... – поняла женщина. – Как же вы живёте?

   – Плохо, фройляйн, – сурово ответил Хорн. – Скоро останемся совсем без света, без тепла – да что там, одна только котельная и спасает. Она на угле, от неё и греемся. Дизельный генератор обслуживает только больницу, его охраняют круглые сутки, чтобы ни одна крыса не пролезла. А света нет даже в домах, топим печки, где они есть. Многие разыскали на чердаках бабушкины примусы и жгут остатки керосина. До полного коллапса нам осталось от силы дней семь-восемь.

   – Да, – согласился доктор, – положение не из легких. Хорошо, что мы здесь...

   – Что хорошего? Вы теперь можете здесь застрять, и это в лучшем случае! А в худшем... лучше не думать. Вы слышали, о чём играет орган? Нам не на что надеяться, но и город мы больше не покинем: что в прошлом – то в прошлом!

   – В прошлом? – переспросила Анастасия. Ей смутно вспомнилась какая-то замшелая история про город, захваченный крысами, но подробности из памяти стерлись...

   – Вы помните историю о крысолове? Готов спорить, вам она уже приходила на ум. Так вот, та история, что попала в книжки, – только часть правды. – Проводник некоторое время шагал молча, помахивая фонарем. Потом вздохнул, как если бы вспоминать о прошлом было ему горько и стыдно, но продолжал рассказ:

   – Когда появились крысы, люди решили уйти из города. Нет, сначала с ними боролись – травили, топили, стреляли... Но их были миллионы, а населения – всего ничего. Крысы первым делом убили всех кошек и собак – у нас здесь была выведена чудесная порода норных собак! Маленькие, не больше ботинка, но храбрые, черти! Могли вытянуть из норы хоть лисицу, а сворой даже барсуков не боялись. Так вот этих собак крысы убивали с особенной яростью – чуяли опасного врага! Когда стало ясно, что силой крыс не победить, городской совет принял решение покинуть город и вывести все припасы до последней крошки: пусть крысы дохнут с голоду. Но князь узнал об этом и запретил жителям покидать свои дома, а чтобы спасти город, призвал крысолова. Ну, дальше начинается легенда, которую вы знаете. Сейчас, как вы понимаете, времена не те, волшебной помощи ждать не приходится, но и город мы не оставим. Умрём – но остановим этот крысиный поток!

   – Пока последнее эхо не умолкнет... – задумчиво повторил Саошьянт, сам становясь похожим на эхо. Анастасия прислушалась: никакого эха не было и в помине, на улицах стояла жуткая тишина, нарушаемая только шагами сотен людей и тихими разговорами. Тишина и тьма затопили долину.

   – Вам сюда, – Хорн остановился у крыльца с коваными перилами. – Это гостиница. Я вас лучше проведу внутрь, а то как бы чего не вышло... Мартин! – окликнул он пожилого полного человека, шагавшего следом. – Присмотри тут, я мигом!

   Доктор и Анастасия вошли за ним в холл гостиницы. В нормальной обстановке она смотрелась бы удивительно стильно: белёные стены, полосатые шторы с подхватами из розочек, кресла с гнутыми ножками, обитые наверняка натуральной кожей, оленьи рога на стене над стойкой регистрации, деревянная лестница, крутой спиралью уходящая наверх, – настоящая старинная гостиница с налетом европейской экзотики. Но сейчас просторный холл производил мрачное впечатление. На стойке и над лестницей горели керосиновые лампы, на креслах виднелась пыль, подоконники были засыпаны какой-то тёмной грязью. Из-за стойки поднялась женщина с револьвером в руке. Анастасия вздрогнула, но женщина и не собиралась направлять оружие на людей – она пристально смотрела им под ноги, следя, чтобы в дверь не проскочили крысы.

   Когда дверь закрылась, она с облегчением убрала оружие, глаза её загорелись радостью и надеждой:

   – Ну что, что там? Когда нас освободят от этих крыс? Что говорит Совет Европы? Сюда введут войска, да?

   – Мне жаль, – вздохнул Саошьянт, – но на ваши вопросы я ответить не могу. Остальной мир просто не знает о ваших делах. Ничего не знает. Да, мне тоже трудно себе это представить, но это полная правда: если бы я, лично я знал, что тут творится (хотя я пока и не знаю, что же тут действительно творится!), мы бы приехали не вдвоём и не налегке, а с серьеёным отрядом для серьёзной битвы.

   Анастасию согрело это «мы».

   Женщина за стойкой вдруг безнадёжно опустила руки и тихо заплакала:

   – Мы так надеялись... на помощь... Ведь не может же быть, чтобы нас все забыли, ведь не может?

   По губам доктора его спутница прочла «может», но вслух он этого не сказал.

   – Фрау Дизль, – неожиданно мягко произнес Хорн и взял женщину за руку, – уповайте на господа и укрепите сердце. Вы ведь слышали, что сказал патер Ойген.

   – Да... да. Простите, я веду себя глупо. – Фрау промокнула глаза платочком, глубоко, со всхлипом вздохнула, благодарно пожала руку Хорна и, почти успокоившись, посмотрела на гостей:

   – Уровень удобства у нас теперь, как вы понимаете, ниже всякой критики, зато вы можете выбрать любые комнаты – других постояльцев нет. Для защиты от крыс – на случай, если все-таки найдут где пролезть, – используйте огнетушители, они есть в каждой комнате. Совершенно безопасно и отлично помогает. Пойдемте, я вас провожу. – Она достала из-под стойки свечу, зажгла её и пошла по мрачной лестнице.

   Раскланявшись с Хорном, доктор и Анастасия зашагали следом. Против ожидания, лестница не скрипела, не подали голос и половицы на втором этаже (в Европе его принято называть первым), где располагались номера. Фрау Дизль остановилась у одной из резных деревянных дверей:

   – Посмотрите, понравится ли вам здесь. Это двухкомнатный люкс, три окна, две ванных комнаты. Не подумайте, что я лезу в личную жизнь постояльцев, но в одном номере вам, возможно, будет безопаснее... если что.

   Свет свечи отразился в большом бронзовом колоколе на подставке у самой двери:

   – Это – на случай, если нужно поднять тревогу. Колокол слышен во всём здании и на улице. Если вас что-то обеспокоит или напугает – не стесняйтесь, будите всех даже среди ночи. Лучше проявить излишнюю бдительность, чем проспать настоящую опасность! Вода в вёдрах в ванной, огнетушители – на стене.

   С этими странными рекомендациями фрау Дизль зажгла в спальне керосиновую лампу и оставила гостей.

   – Про какую опасность они всё время твердят? – задумчиво спросила Анастасия, разглядывая обстановку номера.

   – Хороший, дельный вопрос, – одобрил Саошьянт, падая на кровать, застеленную шелковым покрывалом. – Что они знают о крысах и об опасности и почему все хором готовы умереть?

   – Ну, возможно, они не видят выхода... – предположила женщина.

   – Выхода откуда? – вот в чём вопрос! Положение сложнее, чем нам его представили, тут есть какой-то неучтенный фактор... и он может влиять на...

   – Что это?! – вскрикнула Анастасия, отпрянув от окна.

   Доктор мгновенно оказался рядом, осторожно выглянул на улицу:

   – Где?

   – Под фонарём! Э-это призрак?.. Что это было? – дрожащим голосом спросила Анастасия.

   – Почему «было»? Она и сейчас там.

   – Она? – удивлённая, его спутница решилась выглянуть сама. Нет, глаза её не обманули, и теперь увиденное больше не напоминало призрак. Под негорящим фонарем напротив окон гостиницы стояла женщина в светлом пальто, рядом с ней на поводке – низкорослая мохнатая собачка.

   – Да что же она делает там одна?! – встревоженная Анастасия распахнула окно:

   – Фрау! Фрау, осторожнее! Крысы!

   Женщина подняла голову, улыбаясь приветливо и грустно. Тихим, ясным голосом она произнесла:

   – Не волнуйтесь обо мне, фройлян, я в безопасности – ведь со мной Рекс! – услышав свое имя, собачка перестала суетиться вокруг хозяйки и вильнула хвостом.

   Доктор тоже высунулся из окна рядом с Анастасией:

   – Фрау, если вы не спешите, может быть, вы ответите на несколько вопросов? Это может быть крайне важно – положение в городе тяжёлое, боюсь, как бы нам не опоздать!

   – Я к вашим услугам, – снова улыбнулась женщина, – но, предвидя ваше приглашение подняться к вам, вынуждена отказаться. Вы можете сойти вниз, если хотите. Не бойтесь – Рекс предупредит и защитит нас.

   Рекс поднял усатую морду, по форме отчетливо напоминающую кирпич, и коротко тявкнул.

   Через минуту Саошьянт и Анастасия стояли на брусчатке под окном собственной комнаты. Анастасия поглаживала косматого Рекса, довольно некрасивое на вид, но добродушное существо, впрочем, как все терьеры. Пес благосклонно вилял длинным хвостом.

   – Меня зовут Ханна, – сказала женщина в белом пальто. – Я видела вас в церкви. Я хотела сразу же подойти и поговорить с вами, но вас утащили с большой толпой, а мы с Рексом должны были проводить детей.

   – Вы хотели поговорить? О чём? – удивилась Анастасия.

   – Хотелось узнать, зачем здесь появились приезжие. По некоторым причинам я исключаю вариант, что вы – враги, сообщники крыс...

   – По каким, интересно, причинам? – без малейшей иронии спросил Саошьянт.

   – Во-первых, Рекс не зарычал на вас. Все, кто имеет дело с крысами, пахнут крысами, даже если никогда к ним не прикасались. А во-вторых, когда заиграл орган, вы не выбежали прочь, не зажали уши, а слушали, как все остальные. Звуки органа для крыс и их пособников невыносимы, особенно если это наш орган.

   – А ведь мы ради него и приехали, – заметила Анастасия. – Ваш орган знаменит на всю Европу. У нас появилось свободное время, и я упросила доктора приехать сюда. Голос «Трубы Судного дня» все специалисты описывают только в превосходной степени!

   – Это справедливо, – женщина кивнула, улыбаясь: видимо, ей было приятно восхищение их органом.

   – Скажите, – попросил Саошьянт, глядя в глаза Ханне, – когда и где затихает последнее эхо?

   Он был уверен, что она поймёт, и не ошибся.

   – Разве вы не знаете? – улыбнулась Ханна. – Последнее эхо дольше всего сохраняет сам орган. Если прижаться ухом к трубам уже после того, как затихнет музыка, можно ещё долго слышать дрожь музыкальных гармоний...

   – Как долго? – напряжённо спросил доктор; что-то его очень взволновало, но его спутница не могла понять, что такого особенного им сказали?

   – По-разному. Если горы подпевали – то больше часа, если нет – всего несколько минут. Сегодня горы пели с нами, потому всем удалось разойтись по домам, не встретив крыс.

   – Кто такой ваш Рекс? – продолжал свои расспросы доктор. – Неужели тот самый...

   – Да, тот самый легендарный убийца крыс, – Ханна наклонилась к собаке и ласково потрепала висячие мохнатые уши. – Эту породу вывели мои предки, страстные охотники. Однако для охоты на лисицу эти собаки подходят не лучшим образом, а вот для ловли крыс они идеальны. Поэтому мы вечерами стоим здесь – отсюда крысы чаще всего выходят и разбегаются по городу.

   – И что вы делаете? – испуганно спросила Анастасия. Она вдруг представила себе хрупкую Ханну и маленькую собачку в окружении живого, шевелящегося отвратительного крысиного моря...

   – Мы сторожим. Если крысы появляются, Рекс успевает убить с десяток, прежде чем они соображают, что наверх выходить опасно. Они просто выливаются из подземной норы, как кетчуп из тюбика, под давлением. А пока Рекс расправляется с ними, я подаю сигнал фонарём, – Ханна вынула из кармана электрический фонарик старого образца – на плоских батарейках, – и сюда бежит отряд самообороны. У них винтовки и дымовые шашки. Обычно они успевают уничтожить несколько сотен крыс. Тогда поток здесь ослабевает... Время от времени крысы выходят в других местах, но тут мы ничем помочь не можем: Рекс – последний из крысиных убийц. Порода исчезла, во всем мире нет больше ни одной такой собаки.

   Пёс, кажется, понял, что о нём говорят печальные вещи, и очень по-человечески вздохнул.

   – Что ж, – Саошьянт пожал руку Ханны, – спасибо за ответы. Вы очень помогли нам. Мы не бросим вас, и «Труба Судного дня», думается мне, напрасно поёт об отчаянии. Сейчас мы должны идти. Если крысы выйдут, от нас тут все равно никакого толку, а нам нужно кое-что успеть, пока длится ночь. Берегите себя и Рекса!

   – Постараемся, – кивнула Ханна. – Рекс, охраняй!

   Доктор вбежал в холл гостиницы, бесшумно поднялся в номер и вернулся с двумя маленькими огнетушителями.

   – Прости, родная, спать нам сегодня не придётся.

   – Я догадалась... – вздохнула Анастасия. – А куда мы бежим?

   – В церковь, корнечно! Мы сегодня же должны познакомиться с органистом!

* * *

   Церковь стояла темная и безмолвная, как скала, ничем не напоминая творение рук человеческих. Каменный всплеск, вознесенный неведомыми силами на высоту сорока метров и застывший навеки. Анастасия глядела на мрачное здание с опаской и говорила рядом с ним шепотом:

   – Почему ты думаешь, что он здесь?

   – Скорее всего, он боится уходить далеко от органа по ночам, – так же тихо ответил Саошьянт. – Сейчас узнаем, правильно ли я рассуждаю.

   Он решительно обошел церковь, погасил фонарик, поднялся на крыльцо черного хода и осторожно потянул на себя створку двери. Двери здесь были не в три человеческих роста, как в центральном портале, а самые обычные, и ручка была не бронзовой, украшенной узорами, а обыкновенной стальной, как на двери какого-нибудь прозаического склада. Дверь бесшумно отошла, и доктор нырнул внутрь. Анастасия скользнула за ним.

   Перед ними открывался (хотя в такой темноте лучше сказать «ощущался») коридор, ведущий вправо и влево. Саошьянт замер, прислушался, сделал пару шагов направо и вновь застыл. Анастасия тоже прислушалась, но слух не уловил ничего особенного, а вот глаза, привыкшие к темноте, различили бледную, еле заметную полоску света на полу в левом коридоре. Она протянула руку и молча показала доктору на этот свет. Тот кивнул, в два длинных шага преодолел коридор и вошел в служебное помещение за алтарём.

   Старенький, скрюченный человечек повернул к ним яйцевидную голову, несообразно большую для узких, кривых и тощих плеч. Перед ним на столике тлела церковная лампадка, чуть подсвечивая комнатку без окон. Впрочем, лампадка давала больше теней, чем света, и Анастасии всё время казалось, что в комнате кроме них троих есть кто-то ещё.

   – Входите, раз пришли, – прошелестел человечек. – Только зря вы явились прямо сюда: им будет нетрудно выследить вас, а я даже не знаю, смогу ли защитить кого-то кроме себя.

   – Я доктор Саошьянт, а если они посмеют прийти сюда за мной или за вами, я помогу вам отбиться, – сказал доктор, садясь на деревянную скамеечку у стола. Прочая мебель была на вид недостаточно прочной, чтобы выдержать его. Анастасия опустилась на табурет рядом, продолжая опасливо оглядываться. Обстановка была очень средневековая на вид, сидящий здесь карлик – точь-в-точь гном из европейских сказок, розовая лампадка наводила на мысли о загадочных встречах таинственных магических орденов под покровом ночи... да и вообще женщине показалось, что, войдя в эту комнату, они провалились лет на пятьсот назад.

   – Нет-нет, мы здесь одни, – успокоил хозяин, заметив её тревожные взгляды. – Но зажигать что-нибудь поярче рискованно: свет может пробиться через какую-нибудь щелку, а зачем мне тут компания крыс? – Он мелко, хрипло захихикал и потер сухонькие ручки с длинными мосластыми пальцами.

   Анастасия смотрела на него и изумлялась про себя: каждая деталь его внешности сама по себе была уродлива, однако весь он не казался ни пугающим, ни отвратительным. Непропорциональное туловище, горб справа, из-за чего правое плечо заметно выше левого, чересчур длинные руки, кривые ноги, глубоко посаженные слезящиеся глаза, тусклые и полуслепые, – все это вместе смотрелось как чужое тело, в которое силой втиснули душу и которое она не может ни изменить, ни покинуть.

   – Вы музыкант, – полуутвердительно произнес доктор, – пожимая худую длиннопалую ладонь хозяина. – И если кто и знает о крысах и их хозяевах хоть толику правды, – то это вы.

   – Это я, – согласился горбун. – Я маэстро Палловино Ринальди... был им когда-то, вернее сказать. Будь моя воля, я никогда не променял бы Неаполь на эту глухую дыру! Но наша воля – сложная материя... нет, нет, не подумайте, что я не знал, на что иду. Я просто не мог предположить, что всё обернется так странно... – Он вздохнул и покачал своей огромной головой. – Я расскажу вам о крысах, доктор, но сам я могу делать лишь одно: каждый вечер играть на органе. Это даёт городу передышку, но ночь – ночь всё равно принадлежит крысам. И так будет, пока «Труба Судного дня» не пропоёт в последний раз, свидетельствуя смертью жизнь... Город низринется в бездны адские, а с ним – и те, кто дважды предал его проклятью!

   Казалось, маленький органист говорит не с доктором, а сам с собой, словно выплескивая давно копившиеся горечь и ненависть. Анастасия могла только гадать, о ком он думал, кого обвинял и проклинал, но чувствовала, что ненависть эта заразительна – как тогда, вечером, стоя в церкви среди сотен людей, она ощущала свою причастность к их отчаянному упорству самопожертвования... Тогда, вероятно, всё дело было в органе, передающем всем людям общее чувство, но теперь орган молчал. Разве что сам органист был как музыкальный инструмент, как живое эхо грозной музыки...

   Доктор смотрел на карлика сочувственно и внимательно, и он заговорил увереннее:

   – Мне без малого семьсот лет. Год своего рождения я помню точно, но что вам с того? Я родился в семье церковного служки, с детства все обращали внимание на мой прекрасный слух и память на мелодии. Я пел в церковном хоре, потом стал регентом, а потом понял, что хочу знать музыку как она есть, как силу, меняющую мир. И я ушёл на поиски музыки. Где я был, что делал – уже не помню, но это тянулось годы и годы, а музыки всё не было. Однажды я встретил человека... впрочем, не стану утверждать наверное, что то был человек... Я ходил по церквам, слушал хоры, бродил по рынкам, где играли бродячие музыканты, богатые друзья приглашали меня в дома знатных сеньоров, где играли и пели великие мастера. Асканио Маламори со своей лютней – когда он брал её в руки, казалось, что он обнимает женщину, а она поёт в его объятиях... Пио делла Майори – лучший из всех, кто когда-либо прикасался к струнам цитры... Мария Поллино, незаконная дочь Лоренцо Караффы, – у неё был голос ангела, несущего весть о спасении... Вам эти имена ничего не говорят, история была немилостива к ним, а я многажды слушал их. Слушал – и понимал, что они по-человечески прекрасны, но стоят безмерно далеко от музыки, которую я ищу! И всюду за мною ходил этот человек, не говоря мне ни слова, просто всегда рядом, всегда за спиной. Один лишь раз он обратился ко мне, сказал: «Найди Благую весть!» – и исчез навсегда. Мне было всё равно, человек ли он, ангел, демон – он дал мне цель, и я достиг её. «Благая весть» в соборе Сан-Джакопо в Неаполе. Давно уже нет ни собора, ни органа... кто знает, не я ли в этом виноват?