Текст книги "Белый сокол (СИ)"
Автор книги: Юлия Лиморенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Белый сокол
Пятеро сыновей было у князя Святослава. Странный выводок. Старший, Игорь, неплохо управлялся с конем и мечом и куда хуже – с дружиной. Он должен был занять отцовский стол. Желчный и мрачный, он ни с кем не имел теплых отношений, кроме жены, Евдокии Всеславы, которая его любила страстно. Олег, сильный, храбрый и любимый дружиной, сам себе вменил в обязанность оборонять границы от желающих уменьшить и без того невеликие владения. Он был более всех похож на предка-варяга, чем гордился отец. Неумеренная страсть к вину была, пожалуй, единственным крупным его недостатком. На большую власть ему рассчитывать не приходилось; скорее всего, занятием его до конца дней была охрана границ.
Юрий, большой, толстый и веселый, был самым уважаемым из братьев. Он дружил со всеми, был храбрым воином, но войну не любил, а предавался в основном ученым занятиям, книжности, переводил с греческого.
Жена его Ирина, родом гречанка, тоже легко сходилась с людьми, была умна и всеми любима. Ее красота многим внушала не вполне почтительные мысли, но она умела держать чересчур смелых на расстоянии. Эту пару, пожалуй, охотнее всего видели бы князем и княгиней, но впереди Юрия стояли два брата, и он не хотел лезть на стол вперед них, памятуя о возможных последствиях.
Всеволод, красавец и гроза женщин, был любимцем матери. Веселый и обаятельный молодой человек совершенно не интересовался государственными делами. Он хорошо ездил верхом и стрелял, но к битвам не проявлял особого рвения. Отец давно хотел его женить, но сын, избалованный женским вниманием, не торопился потерять свободу – или просто не мог выбрать.
Младший, Роман, вызывал разные чувства, но редко теплые. Сам Святослав склонен был считать, что у него четыре сына. Мать младшего жалела, но и у нее не хватало к нему любви. Бледный и черноволосый, похожий на бабку-польку, мрачный, к тому же слабый здоровьем, он вообще не походил на Святославича. И тем не менее с ним считались. Он первым, раньше, чем доходили вести, узнавал о том, что свершилось, всегда знал, почему случалось так, а не иначе, и часто видел недальнее будущее.
Когда он еще мальчишкой рассказал, как умрет его дед, воевавший на дальней окраине, а спустя неделю его слова подтвердились, отец попросил игумена местного монастыря изгнать из сына беса. Игумен совершил все необходимые обряды, а потом, призвав еще трех старцев из монастыря, долго беседовал с мальчиком, но ничего бесовского в нем не нашел и заключил, что Господь даровал ему душевное зрение вместо телесной силы. На замечание князя, что мрачный отрок не слишком похож на святого, монахи сердито заявили, что не им и никому судить дела Господни, и удалились в задумчивости. Роман же, повзрослев, сошелся с игуменом, часто бывал в монастыре, где учился переписывать книги, стал читать по-гречески и по-ромейски.
Игумен, Юрий с женой и Марфа, сестра Святослава, – больше, пожалуй, никто с Романом дела не имел. Но эти четверо находили в нем то, что хотели. Игумен беседовал с ним о книгах, Юрий жаловался на братьев и на весь белый свет, когда его настигала хандра. Тетка любила рассказывать про старое житье, про то, как она была в Царьграде и как чуть не вышла замуж за князя литовского. Роман все это внимательно слушал и сочувствовал, а старушке ничего больше и не надо было. Ирина же, хотя и жила замужем уже два года, скучала по Адрианополю, откуда была родом, и болтала с Романом по-гречески, смеялась его ошибкам и сама училась писать по-русски. Она же чаще всего просила открыть ей тайное, случившееся или будущее. Она, хоть и не видела ясно того, чему быть, чувствовала опасность и бежала спросить о ней Романа. Ошибалась она редко.
Каблучки Ирины застучали по лестнице, Роман отложил книгу и сел, прислонившись спиной к стене. Неведомая болезнь держала его в постели вторую неделю, но он привык – кашель, боли в груди и головокружение возвращались весной и осенью, в сырость. Никакие снадобья не помогали, но когда пушистый кот приходил и ложился на грудь, громко мурлыча, кашель ненадолго уходил. Сейчас кот дремал в резном деревянном кресле перед окном, кончик его хвоста беспокойно подергивался.
Роман ненадолго нырнул в собственные мысли – и почти сразу ощутил настроение Ирины.
Она вбежала, задыхаясь и без конца поправляя выбившийся из прически локон. Роман кивнул ей на стул у постели. Она села, сжала руки, и стало видно, что они дрожат. Кот сразу проснулся, покинул свое кресло и тяжело вспрыгнул к ней на колени. Она рассеянно чесала его за ухом, глядя в зеленые глаза Романа и пытаясь найти в них успокоение, но находила лишь вопрос.
– В поход они собрались, – наконец выдохнулась новость, и княгиня опустила взгляд.
Роман спокойно кивнул, но глаза заволокло зеленым туманом, сердце хлопнулось где-то в горле, он долго не мог вдохнуть. Вот, значит, как.
– Кто да кто? – Если старшие, пусть себе идут хоть на Рим.
– Наши все и западные – Давид и Всеслав.
Снова потемнело в глазах. Он попытался успокоить бешено бьющееся сердце.
– Куда собрались? Герои...
– Половцы. У Давида городок пожгли, он мстить хочет.
Еще лучше.
– А наши там чего забыли? С Давидом-то...– С ним за водой пойти не каждый решится.
– Ой, Роман...Роман, боюсь я, – Ирина уткнулась лицом в ладони, плечи задрожали.
Роман подвинулся к ней, погладил ее по волосам.
– Тихо, тихо. Расскажи. Ну. перестань. – Он заговорил по-гречески. – Юрий что-то говорил? Что там, ну...ну успокойся. Ирина. – Он потряс ее за плечо.
Она подняла голову, шмыгнула носом, как девчонка.
– Он им пообещал... Там не войско, а стан...
– Добычу, что ли? – Он дернулся. Не нравились ему такие походы...
Ирина кивнула. Роман взял ее за руку.
– Ну, посмотрим сейчас. Не плачь только.
Он забрал у нее кота, положил рядом с собой на одеяло и накрыл рукой.
Кот замурчал.
Роман лег на подушки, прикрыл глаза, так чтобы сквозь ресницы виден был огонек свечи на столе... Братья...
Ирина молча следила за ним, слушала его дыхание и мурлыканье кота; минута за минутой наблюдала, как лицо Романа посерело, пальцы сжали загривок кота, тот поднял голову и, беспокойно урча, стал всматриваться в лицо князя.
Еще минута. На лбу Романа выступил пот. Кот выгнулся, поднял дыбом шерсть и зашипел. Роман тихо застонал, по телу прошла дрожь... Кот вырвался из-под его руки, яростно заорал и прыгнул куда-то под стол. Роман медленно открыл невидящие глаза, Ирина обняла его за плечи, почувствовала, что его трясет, зашептала ему в ухо:
– Прости меня, прости... Романе... Прости...
Его взгляд сосредоточился на огоньке свечи, на маленьком язычке пламени, лизавшем тьму. Понемногу вернулась память, потом слух уловил слова Ирины. Он тряхнул головой, отгоняя слишком реальное видение, сказал ей:
– Найди Юрия, пусть зайдет. – И удивился своему хриплому голосу.
Она молча встала, так и не решившись спросить. Медленно вышла, каблучки медленно пересчитали ступеньки... Кот под столом светил желтыми глазами и мел по полу хвостом, как тигр перед прыжком.
Юрий целиком погрузился в заботы о предстоящем походе и не слишком задумался, почему Ирина встретила его таким странным влажным взглядом... Поравнявшись с ним на лестнице, она только шепнула ему:
– Просил зайти. – И быстро ушла к себе.
Юрий понял, кто просил зайти, но торопиться не стал – слишком много нужно всего было держать в голове, и ничего нельзя забыть. Только к вечеру он немного перевел дух и поднялся к брату.
Роман не посмотрел на него, не отложил книгу, и сразу спросил:
– Что за поход?
Юрий немного оторопел и даже обиделся. Какая ему, в конце концов, разница?
– Да в Поле. У Давида городок...
– У Давида – городок, а у вас там какое дело?
Нет, ну что это такое? Юрий начал сердиться.
– Дался тебе этот поход! Ничего там такого нет. Попугаем их маленько... Давид вон отомстить хочет... И вообще...
Роман поднял глаза на брата, и Юрий отступил. В этих зеленых глазах горел какой-то жуткий огонь, они видели что-то, от чего их покинуло нормальное человеческое выражение. Юрий понял, что ничего не может скрыть от этих глаз.
– Ну, Игорь им сказал... Я, мол, стерег бы лучше свои городки, а потом бы не ходил по соседям за подмогой. Я бы, говорит, этих половцев...до самой Волги... Ну, они его и подловили. Пойдем, говорят, покажешь, как ты это с ними биться будешь, а мы, мол, поучимся. Ну, он рассердился...и пообещал. Всех, говорит, я вас научу...
– До Волги, значит... Рассердился, значит... Князь, значит, будущий... дурак! Самого его на Волгу! В Мещеру! В мерю...– Роман захлопнул книгу, резко сел и закашлялся. Юрий, ошалевший было от этого взрыва, мигом пришел в себя, придержал брата за плечи, поднес к его губам кружку с водой. Роман глотнул, отдышался и хрипло сказал:
– Ты не ходи. Не вернешься.
Кружка чуть не выпала у Юрия из рук, вода пролилась, и кот мигом вылакал лужицу. Юрий долго тупо смотрел в пол, прежде чем спросить:
– Это... ты видел? Да?
Роман кивнул и снова лег. В глазах появились знакомые зеленые мушки, голос брата отдавался в ушах колокольным звоном.
– Не ходи. Игорь дурак, но ты-то зачем там? Пусть сам себе добудет, чего заслужил.
Юрий вздохнул.
– Да так-то оно так. Да Всеслав с Давидом...
– Что, не верят мне? Да говори уж, нечего...
Юрию стало неловко. Ведь действительно был у них недавно с Давидом разговор по этому поводу. Тогда на него просто шикнули, но ведь не переубедили...
И будут на них смотреть косо – то ли половцев, то ли сумасшедшего испугались.
Роман понял его. Не впервой.
– А ты им напомни, кто на Давидов стол рвался. И что я ему сказал. И где он теперь.
Дмитрий, Давидов брат, действительно не принял всерьез Романовы слова, полез вперед старшего брата; и два года уже, как лежит в земле чужого княжества – даже и мертвого Давид его в свои владения не пустил.
Юрий опять кивнул.
– Ладно. пойду я. Спасибо, что сказал как есть. Я уж буду... того... смотреть.
Он тяжело поднялся и пошел к двери.
– Юрий! – Зеленый взгляд уперся ему в спину и заставил обернуться. Боль в этих глазах. – Не езди.
Юрий покачал головой и вышел, прикрыв дверь.
Братья уехали, в доме стало тихо и страшно. Ирина, запершись в горнице, проплакала весь день и к заутрене вышла спокойная, со строгим лицом и холодными сухими глазами. Тетушка ходила по дому и вздыхала: ох, что же это будет, ох, что ж это за время. Князь прикрикнул на нее, она спряталась в девичью и до самой полуночи гадала на картах неизвестно на кого. Всеслава день простояла перед образом Богоматери в домовой церкви, потом всю ночь – в своей комнате – перед Николой и красной лампадкой, а утром взяла кое-что из драгоценностей и уехала на Городок – к ведьме гадать, как шептались девушки на кухне.
Сам Святослав проводил сыновей молча, благословил с крыльца и опустил взгляд – нехотя благословил, не добром, просто чтобы успокоить совесть. Только напоследок встретился глазами с Давидом – у обоих во взгляде была злоба. И страх. Знает кошка, чье мясо съела. Дмитрий, убитый Давидов братец, был крестником Святослава. Ссора давно была бы забыта, если бы не злобные Давидовы глаза каждый раз, когда он встречал старого князя. Он любил Дмитрия, как собственного сына. Пятого сына.
Роману стало хуже. Он почти не вставал, читал днем и ночью, в основном по-гречески – шепча длинные музыкальные слова и задумываясь над ними. Тогда даже кот не решался смотреть ему в глаза.
Впервые за долгое время зашла мать. Села в кресло у окна, повздыхала, покивала, не решаясь задать вопрос, ради которого пришла. Роман его понял, но не спешил отвечать; ну как ей сказать – они и так жестоки друг к другу. Он не стал даже встречаться с ней глазами – ничего хорошего не было в его безумном взгляде, видевшем запретное. Мать посидела немного, встала со вздохом, медленно пошла к двери; остановившись на пороге, прошептала имя сына – словно чужое и незнакомое, совсем отвыкла от его вкуса. И вышла. После ее ухода Роман долго смотрел в потолок, видя совсем другое, и тоже пытался вспомнить какое-то имя или слово – которое никогда не решался произнести даже в мыслях. Потом попытался читать – буквы разбегались перед глазами, как испуганное стадо, не хотели складываться в слова; буквица – дракон с человеческим лицом – стала казаться живой, шевелилась, дышала, а лицо – похоже на кого-то, кого надо вспомнить... Забыть.
На пятый день прибыл гонец от братьев и сообщил, что в дне пути до войска, за рекой, разведка обнаружила передовые отряды половцев. Братья собирались дождаться рассвета, переправиться через мутную речку и атаковать, пока не подтянулись основные силы врага. Гонец явно рвался назад, но Святослав его не пустил. Он не хотел, чтобы сыновья узнали, с каким лицом отец встретил их гонца.
День догорел, в доме начали суетиться перед отходом ко сну. Роман видел гонца в окно – как тот приехал, как говорил с князем, как побледнел, услышав приказ остаться; он слышал тяжелые шаги отца внизу, видел, как холопы собирались во дворе и о чем-то шушукались, косясь по сторонам. Он давно почуял идущую весть и это заставило его подняться. Теперь он все узнал, даже не слышав гонца, – и поразился тому, какая холодная волна неизбежности ударила в сердце, какой силы был этот след его давнего разговора с Юрием. Он ощущал брата, его мысли, его смятение и стылую тоску по чему-то неуловимому – только Роман понял, что это было, – слышал его молитву, жаркую и безнадежную; Юрий пытался дотянуться до него мыслью, просить о чем-то, что-то объяснять – он не знал, что это ему удалось. Но Роман уже ничего не мог сделать – он просто не мог ответить. От этого было больно физически, кружилась голова, вернулись зеленые мушки в глазах – он упал на постель, дрожа и не смея открыть мысли – тогда эта волна боли убьет его – убьет раньше времени...
Братьям не удалось дождаться рассвета – половцы успели раньше. В три часа утра, когда только-только погасли звезды и затихли молитвы, они молча ударили на лагерь братьев, пользуясь тем, что их малочисленность не заметна в темноте. Братья были не готовы, но пришлось принять бой. Давид и Всеслав что-то услышали, но не успели поднять тревогу – на их край пришелся первый удар. Началась бестолковая свалка. Половцы даже не стали поджигать шатры – хотели все сделать тихо и быстро. Русских было больше раза в два, но готовы к бою были очень немногие. У половцев были луки, и им не нужен был свет – они стреляли не целясь.
Около трех часов Роман услышал то, чего давно дожидался. Он даже не проснулся – ушел прямо так, тише и легче. Поднялся над теремом, над городом, поймал ветер – он был юго-восточным и пахнул дымом. Роман расправил крылья – белые крылья сокола, нырнул под ветер, помчался навстречу дыму и тревоге. Внизу поплыли деревни, рощицы, луга, темная река, потом пошли поля с холмами – унылые и плохо различимые во тьме. Тревога росла. Виден стал изгиб узенькой речки – по ней чуть южнее – холмы – какое-то движение внизу – вот! Земля приблизилась рывком, запах страха, стали, еще чего-то противного и смертно-жуткого ударил в нос и едва не задушил. Вот половцы – как волки в овчарне, – со всех сторон обходят шатры – сверкает сталь... Стрелы! Как близко – совсем рядом. Вот братья – Игорь с двумя мечами, враги прижали его к шатру; Всеволод придавлен убитой лошадью, на него не обращают внимания... Вот Давид – верхом, со щитом в руке отмахивается топором от наседающих пеших врагов... Всеслав – мертвый, разрубленный пополам, над ним – чужой воин с палашом... Вот Олег – петля аркана захлестнула его плечи, он рубит веревку, сбрасывает с себя двух врагов, хочет прорваться к лошадям. Юрий, Юрий!.. Страх слепит, тьма и стрелы во тьме – где ты...
Еще к югу... Вот снова шатры и лошади, люди с мечами, стрелки выбегают из-за холма... Вот Юрий – со щитом и копьем – против пятерых. Так, еще чуть-чуть! Осталось четверо... еще один упал со стрелой в боку – перепутали, что ли? Теперь...
Миг огня, в глазах – черный след летящей стрелы. Вот она. Ну, быстрей! Вниз, вниз, навстречу... Она уже видит горло Юрия, туда и летит. Ниже, ниже! Вперед... Еще немного... Белый сокол рванулся в темноту.
Ирина проснулась среди ночи в холодном поту, вскочила, плохо понимая, что делает, торопливо накинула что-то на плечи и помчалась наверх. Она даже не успела уяснить, что произошло, что ее разбудило. Бегом она влетела в комнату Романа; свечи догорали, книга лежала на полу раскрытая. Роман метался на постели, как зверек в капкане, губы его шевелились, но Ирина не могла разобрать ни слова. Кот стоял на подоконнике, вздыбив шерсть и выгнув спину, и выл от ужаса, но Ирина его не слышала. Она подбежала к двери, крикнула в темноту лестницы; донесся топот множества ног. Ирина вернулась к постели, упала на колени рядом, взяла Романа за руку. Он горел, на лице выступили багровые пятна; она чувствовала, как кровь толчками пробивалась по жилам. Ему было трудно дышать, воздух почти не проходил в легкие. Ирина попыталась приподнять ему голову, облегчить дыхание, хотя бы напоить – сделать хоть что-нибудь.
Она не успела. По телу Романа прошла дрожь; по движению губ Ирина прочитала имя... Она не успела даже закричать; Роман вдруг резко вдохнул, замер на секунду, из уголка рта сбежала тоненькая темная струйка. Потом его грудь тихо опустилась, Ирина с ужасом поняла, что больше не чувствует ладонями тяжелых ударов его сердца. Ее руки задрожали, она бережно последним неосознанным усилием опустила голову Романа на подушку – дальше включился разум – обернулась: в дверях толпились люди – тихо встала и, ни на кого не глядя, вышла на темную лестницу. Медленно пересчитала ступеньки, мимоходом удивилась, что их столько же, сколько и было; так же мимоходом вспомнила, что забыла наверху накидку и идет по дому полураздетая – махнула рукой, упала в постель и уснула, не успев удивиться этому.
Утром седьмого дня войско вошло в город. Это жалкое сборище бывших воинов – без оружия и доспехов, многие пешком, без лошадей, – медленно тянулось по улицам, оставляя позади себя молчаливый ужас горожан. Колонна растянулась на полверсты, и когда голова ее была на княжеском дворе, хвост только-только втянулся в ворота.
Вожди ехали кучей, раненые и злые, Давид пуще всех. Тело Всеслава, завернутое в плащ, везли следом. Князь не вышел встречать прибывших – то ли спал еще, то ли не хотел видеть это возвращение блудных сыновей.
Юрий первым спрыгнул с коня, вошел в полутемные сени, ни с кем слова не сказав, сразу пошел наверх, к Роману. Его встретил чад свечей, голоса монахов и взгляд Ирины, темный и больной. Он не стал даже смотреть в эти глаза – там было что-то, с чем он сейчас не хотел встречаться. Странно было другое – он не удивился. Вся эта картина – свечи, монахи, тяжелое распятие в углу и святые дары – не поразила его, только вызвала чувство горечи, что он попал так не вовремя. Он молча прошел в самую гущу монахов, к постели Романа, опустился на одно колено – второе не сгибалось от ушиба при падении с коня той ночью – глянул в лицо брата так, как будто хотел не узнать его. Но узнал. И ничего больше не мог и не хотел делать. Только оглянулся на монахов, и те отошли подальше. Юрий осторожно, словно боясь разбудить, коснулся плеча брата – и ощутил под пальцами что-то липкое и холодное. Поборов приступ ужаса, Расстегнул ворот – да, это было: под левой ключицей Романа была рана от стрелы. Взгляд Юрия остановился. Он машинально опустил ткань, прикрыв рану, видимую только ему, встал, скользнув взглядом по тревожным лицам монахов, и пошел к двери. Главное – выйти, а дальше... Дальше, во тьме лестницы, он только прислонился лбом к стене и вспомнил – если что-то можно было вспомнить о той ночи – биение белых крыл у самого лица, и стрелу, ими встреченную, и собственный страх мигом позже, когда он понял, куда летела эта стрела. Слеза обожгла ему руку, как расплавленный свинец. Он видел себя – как он стоял там, посреди упавших шатров, со щитом и копьем, вокруг – враги, а у ног лежит со стрелой в груди белый сокол.
–
