Текст книги "Одни сутки из жизни обыкновенной попаданки, или Мечты сбываются (СИ)"
Автор книги: Юлия Табурцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
По фэндому сериала Волчонок. Описание: Ох, уж, этот треклятый муз! Когда берёшься дописывать Лабринт, а в неугомонном воспаленном мозгу рождается ЭТО. Потому, что предательская мысль "а что, если..." не даёт покоя. И вдохновлённый толпой прочитанного ранее фикшена, он выдаёт ещё одну версию. Она не давала мне спать – клянусь! – пока не решила записать. В общем, вот она, ещё одна попаданка (на мою голову), в мир Волчонка – и я туда же, прости Господи! – на ваш суд. Сидела она дома, никого не трогала, вела привычный образ жизни перед компом, – вот и проснулась в любимом сериале. Из всех способностей – возможность исцелять, и та не бесплатная, – ценой собственного здоровья. !Все права принадлежат создателям сериала Волчонок!
Табурцова Юлия Ивановна
Табурцова Юлия Ивановна
Одни сутки из жизни обыкновенной попаданки, или Мечты сбываются
Если чего-то очень-очень сильно желать – оно обязательно сбудется. Если долго и упорно идти к цели – дойдёшь. Поэтому сейчас меня крепко сжимают тёплые руки, а я млею, тону в этом томительно-нежном беспамятстве. И даже то, что от боли темнеет в глазах, а внутренности сводит судорогой так, что я с минуты на минуту выплюну свой желудок – не важно. Улыбаюсь как идиотка, потому что знаю, это руки Дерека Хейла.
1.
Я устала. Как же я устала, – думаю я, выныривая из бестелесного безвременья. Голова взрывается мигренью, а спина огнём, что ж, не слабо его потрепали сегодня, в прошлый раз полегче всё-таки было. Каково же тогда ему, многострадальному оборотню-альфе, за руку которого я держусь сейчас обеими руками. Которого нам с Брейден пришлось в буквальном смысле вытаскивать из-под пуль этой ночью. И нашпиговали его аконитом по самое "не балуйся".
Дерек хмурится, любимое лицо искажает гримаса тревоги, и я инстинктивно тянусь к нему пальцами, чтобы разгладить хмурые складки. Ещё бы. Алан из него четыре пули вытащил. Все разные. А мне удалось забрать больше половины его «боли», чтобы он мог восстановиться. Осторожно приподнимаю белую хлопковую майку, обнажая мышцы его роскошного пресса, и вижу, что раны затянулись, повреждений больше нет. Всё у меня получилось. Всё хорошо.
– Всё хорошо, – шепчу я, чувствуя, как грудь под моей правой ладонью вибрирует от негромкого рыка, а клыки выпирают из-под губы. – Тише. Тише, большой волк. Всё нормально. Никто не умер, – приговариваю я, поглаживая другой рукой колючую щёку, пальцы покалывает от щетины и ощущения близости. Как жаль, что чувствовать под пальцами его кожу я могу только когда ему плохо.
И как хорошо, что он не часто бывает в таком жутком состоянии. Ну, как не часто – не чаще раза в месяц.
Алан подходит к кушетке, кладёт два пальца на его шею, приподнимает веко, светит в зрачок своим маленьким фонариком, удовлетворённо убирает его в карман халата на груди.
– Как он? – спрашиваю я, когда он одним профессиональным движением переворачивает оборотня на бок и оценивает входные отверстия от пуль.
Дитон отрывается от созерцания его спины, бросает на меня укоризненный взгляд, весом с полтонны, тянется за перевязкой.
– Жить будет. Ты снова переусердствовала, – он умело заклеивает начавшие затягиваться раны на спине альфы, рукой указывая, куда я должна отправляться со своими геройствами. К операционному столу.
– Знаю, – повинно склоняю голову и чувствую, как по спине начитают сползать горячие дорожки. Дитон ловко успевает приложить впитывающую пелёнку, но пара капель, кажется, падает на пол. Извини Алан, сегодня я не смогу прибраться в твоём кабинете.
– И тебя это не волнует, – качает головой Алан.
– Ни на дюйм, – подтверждаю я, морщась, когда он прижимает ткань уверенной рукой, но не свожу глаз с неподвижного тела на кушетке. Грудные мускулы оборотня мерно приподнимаются, Дерек дышит. Он теперь спокоен. Он спит. И это стоит всех сил, приложенных на его исцеление. Дерек единственный на всём грёбанном целом свете стоит того, чтобы никогда не думать о последствиях.
– Когда-нибудь ты перейдёшь черту, – говорит Дитон, придерживая повязку у моих лопаток. Мягко подтолкнув меня к стеклянному шкафчику у окна, он отрывает левой рукой щедрый кусок пластыря и фиксирует её сзади.
– Если это спасёт ему жизнь, то не важно, – отвечаю я.
Ещё один долгий взгляд в мою сторону. Ну, вот только не надо. Всё, что ты мне скажешь, я давно знаю, и за три года, что я здесь, уже все нравоучения запомнила наизусть. Да, Дереку как альфе хватило бы и половины моих усилий. Собственно, так бы я и поступила с любым другим оборотнем, но когда дело касается Дерека Хейла... моя крыша срывается с шурупов, и искать её бесполезно. Потому, что... ну, это же он.
– Сюда садись, к столу, – невозмутимо, как хороший и опытный врач в любой ситуации, говорит Алан, негромко позвякивая инструментами.
Начинает подташнивать в предвкушении, но я медленно опускаюсь на стул.
Бесит его спокойствие, когда мне больно. Бесит моё раздолбайство, от которого я не избавилась за эти годы. Иначе я не испытывала бы сейчас чувство вины по отношению к нему и самой себе, как ни странно. Конечно, я могла остановиться раньше, чтобы Алану не пришлось сейчас со мной возиться. Нет, не могла... Не хотела, чтобы Дереку было больно. Хватит ему уже боли.
Алан перестаёт копошиться с лекарствами и срывает повязку, в его руке длинный зажим с жёлтой губкой. Губка быстро с нажимом проезжается по спине, и я сжимаю зубы так, чтобы боль от них перекрыла ту острую боль, что сзади. Что ж, сама виновата, терпи. Холодная железяка прикасается к ране, и я вздрагиваю, шипя сквозь зубы.
– Осторожней, эмаль испортишь. Зажми простыню во рту, помнишь как?
Я послушно сворачиваю ткань приплюснутым валиком, пока железка продолжает прокалывать кожу в нескольких местах сразу, и придавливаю зубами. Алан бросает использованную иглу в лоток с пулями из спины Дерека, а я опираюсь локтями на стол, мысленно готовясь. Чувствуя, как «блокада» начинает понемногу действовать. За спиной слышен плеск жидкости в бутылке и по воздуху разносится противный запах антисептического раствора. Штопать это больно. Это твою мать, обоссаться как больно. Это когда начинаешь смеяться над людьми, которые боятся сделать укол, пирсинг или татуировку. Попробуйте зашить открытую рану, горящую, будто на неё налили бренди и устроили долбанный фламбе на вашей спине, как на французской сковородке. И если удастся не издать ни звука, я буду громко аплодировать.
Самое неприятное это даже не когда шьют, перенести швы можно стиснув кулаки и зубы. Всё самое неприятное начинается, когда местная анестезия перестаёт действовать. Потому, что больше обезболивающих нельзя. Вот тогда у меня есть пара бессонных недель, пока швы будут срастаться, и невыносимое жжение начнёт спадать, сменяясь не менее невыносимым зудом. Потому что их сраный тайленол, это вам не наш российский анальгин. Он не особенно эффективен, но крайне необходим в послеоперационный период, – скажет Алан. Он, блять, ни хрена, не действует, – скажу я.
– Не скажешь ему, снова? – риторически спрашивает Дитон, начиная накладывать швы, а я стараюсь не дёргаться.
– Думаешь, у него и без меня проблем недостаточно? – так же риторически спрашиваю я, задерживая дыхание перед каждым проколом. Он пытается отвлечь меня, и я чертовски благодарна за всё, что он делает. Ведь это действительно больно.
– Думаю, он имеет право знать, – вполголоса возражает он. И мы синхронно оборачиваемся на альфу, спящего на кушетке.
– Знать что? Что какая-то психованная дура преследует его? На его месте я бы сразу придушила без вопросов. Мало ли что.
– Я же не спрашиваю тебя, откуда ты знаешь, когда его в следующий раз ранят. Но ведь ты мне звонишь каждый раз? – Дитон сердит. Рассержен, но терпелив как всегда. Как должен быть терпелив хороший врач.
Он ставил анестезию, как обычно, и как обычно – она действует лишь наполовину. Нужно просто дотерпеть. Это ведь не в первый раз. Я потерплю. Его движения размеренны, неторопливы настолько, что мне хочется заорать – «Быстрей уже, блять!» В этой неторопливой размеренности и выражается степень его сердитости на меня.
– Ты знаешь кого-то ещё, кто умеет лечить оборотней? – шиплю я, выдавливая по слову между стежками. Алан пожимает плечом в ответ – я это вижу в отражении стеклянного шкафчика с лекарствами – и молчит, не ускоряя движений.
– Быстрей, пожалуйста, – взмолилась я.
– Успокойся, у нас есть ещё пара часов, перед тем, как он придёт в сознание, – с лёгкой улыбкой отвечает Дитон, и мне хочется взвыть от его профессионального сарказма, но, слава Богу, он не прерывается ни на секунду.
2.
Хейл очнулся в одно мгновение, сел, с жадностью втягивая побольше кислорода в лёгкие. Не сразу удаётся понять, где он находится. Пустырь, схватка, он почти выбрался, но кто-то отключил его глухим ударом сзади. Он всё ещё чувствует жар от оружейных разрывных пуль, врезающихся в тело, и не до конца осознаёт, что он больше не в тёмном подвале у мексиканских охотников. Он лишь обрывками помнил, как уходил он них.
Эта комната перенасыщена светом, он режет глаза. Дерек невольно щурится, беглый взгляд обшаривает помещение.
– Ты в Лос-Анджелесе, и в моём кабинете, Дерек, – раздался за его спиной знакомый голос, призванный успокоить, но не сейчас. Хейл всё ещё слышал другой. Точно другой. Такой мягкий, грудной, ласкающий, как у матери. Голос больше не был похож на сон, он казался реальным как никогда.
– Всё хорошо, никто не умер. Тише, большой волк.
С некоторых пор он ждал этих слов каждый раз. Потому, что каждый раз они оказывались правдой. Он просыпался и те, кто важен, оставались живы, словно это она сберегла их. На этот раз и голос, и запах остались в комнате и стали почти осязаемы. Но это не был запах Талии, как он предполагал.
– Где она? – спрашивает Хейл, всё ещё не до конца вернувшийся.
– М-м-м? – Дитон делает вид, что не понимает, о чём его спрашивают, вынимает из шкафчика в углу швабру, он собирается выполнять свои обычные повседневные обязанности. Но Хейл услышал, как запнулось его сердце на пару ударов.
– Я слышал голоса, – Дерек сделал попытку резво встать, не рассчитал сил, покачнулся и грузно осел на кушетку.
– Тебя хорошенько потрепали Калаверосы, постарайся не напрягаться, хотя бы до вечера, – невозмутимо произнёс советник. Он, отставил швабру в угол и подошёл к Хейлу, спокойно встретив грузный взгляд. – Здесь постоянно кто-то бывает.
Альфа снова дёргается, встаёт и снова у него не получается.
– Ты меня вытащил? – спрашивает Хейл.
– Не торопись, раны не полностью затянулись, – сказал Дитон вместо ответа, заботливо придерживая его плечо, принялся поправлять повязку на спине оборотня.
– Я не сошёл с ума. Тот голос, который со мной говорил – был женский, я это чувствую в воздухе, – Хейл повёл носом, прислушиваясь к присутствующим запахам.
Пахло лекарствами, кровью, спиртом, йодом, кварцем, металлом и болью. Пахло специфическим коктейлем из отчаянья, желания, страха, сочувствия и чего-то такого, что он не смог оформить в чёткую мысль. Слишком много ярких эмоций намешано в небольшой комнате, один человек просто не может переживать столько чувств одновременно.
Сильнее всего несло из-под ног. Хейл присел, следуя за запахом, провёл пальцем по полу, собирая чуть присохшие капли, растёр между подушечек и принюхался. Друид убрал не все следы.
– Здесь точно была женщина, – заявил он.
Дитон философски пожимает плечами, возвращаясь к ведру со шваброй, словно ничего особенного не произошло:
– Была. Эта девушка тебе жизнь спасла, не в первый раз, кстати. А ты заметил только сегодня, – и после слов Дитона Хейл ощутил себя глухим, слепым и глупым как новорожденный щенок. Сон который не был сном, и стал обманом. Ярость вскипела моментально.
– Кто она? – вскинулся альфа, адреналин придал ему сил, через секунду он уже рядом с советником.
Алан не чувствует себя предателем, он подумает, что наконец-то расставляет всё по местам.
– Человек. Но этот человек может забирать и отдавать жизненную силу у любого живого существа. Мы используем её, чтобы исцелять других. Она называет себя – Иванова.
– Как??? – переспросил огорошенный Хейл.
– Как командора из Вавилона-5. Хм, похоже, ты совсем не развлекаешься, и телевизора точно не смотришь. А, не трудись, – отмахнулся Дитон, не видя в лице альфы ни проблеска понимания. – По-настоящему добрые дела в названиях не нуждаются.
– Тогда зачем она прячется? – скептически произнёс Хейл. – Так и раньше было?
Дитон тяжко вздохнул, он порядком подустал за эти сутки. Хейл отнюдь не первый оборотень, которого Иванова ему притащила, до него привозили двоих из техасской стаи. И чёрт знает, как они оказались в этой части континента. Сейчас Алан хотел одного – закончить с уборкой и поспать хоть пару часов. Психологическая помощь в отношениях какой-то странной девчонки с альфой в его планы не входила.
Его проблема в том, что он по своей природе альтруист, будь она тысячу раз неладна. Как и эта глупая, храбрая девочка, может, поэтому они так привыкли и привязались друг к другу. Иванова, как и он – одиночка. И Алан в сотый раз хочет остановить себя, помогая ей устроить жизнь. Не он же виноват, что девочка настолько испорчена и искалечена духовно, что стыдится своих хороших поступков, прячась за бравадой, выставляя напоказ свою негативную сторону, защищаясь тем самым от окружающего мира. Не он же виноват, что загрубевший от жестокости и предательств альфа закрылся от всего мира и настолько эмоционально слеп, что не видит дальше своего носа.
– Знаешь Дерек, кому-то можно доверять. Не всем, конечно, но кому-то надо. Иначе твоя жизнь станет бессмысленной.
Дерек придвинулся вплотную, чтобы у Дитона не осталось пространства даже для мысленных манёвров, будто пытался задушить его словами:
– Где. Она.
Дитон понимает, что Хейл не уйдёт не получив ответа. По глазам видит. Глаза у того, как у пса больного бешенством. Глупая псина, пора тебе угомониться, всю жизнь не провоюешь.
– Пентхаус, – он поднял глаза к потолку, дескать, просто поднимись. С сожалением наблюдая, как Хейл двинулся к выходу, неровной походкой. Герой. Ему бы отлежаться... – Полегче там, Дерек. Девчонка справляется с твоими ранами. Вечером зайду – ей понадобится антибиотик.
3.
Мне снова снится он. Уж не знаю, что это, болезнь, помешательство или пресловутая любовь, о которой все говорят. Я просто не могу выкинуть это из головы. Он там постоянно. Как гвоздь, вбитый в череп. Как звезда, вокруг которой вращается мой разум. Он там. И всё. И точка.
Не хочу вспоминать, как попала сюда, в этот выдуманный талантливым сценаристом мир. Как очнулась у срубленного Неметона. Сколько времени прошло, пока я догадалась, что к чему. И как добиралась до города, прикрываясь сосновыми ветками вместо утерянной одежды. Не хочу помнить самый унизительный в моей жизни разговор с полицией. Как, блин, объяснить копам, что вместо обычной человеческой больницы, мне нужно в ветеринарную клинику? Эти дибилы чуть подгузники не намочили от смеха, пока я повторяла как робот: «Алан Дитон, помощь, ветеринарная клиника». Слава яйцам, они решили, что Дитон мой родственник и не потащили меня в психушку.
Было девятое января. Замёрзла я тогда как сволочь, не говоря уже о том, что больше трясло от страха.
Алан оказался на редкость здравомыслящим человеком. Не представляю, как он терпит мой идиотизм до сих пор. Разумеется, он не поверил с первого же раза моим россказням. Но на следующий день, когда стало известно, что Скотта укусили, он посмотрел на меня другими глазами. Мы вместе вернулись к Неметону, спустились к корням и нашли мою одежду, обувь и даже телефон. Как они там оказались – остаётся загадкой.
С того дня началась моя новая жизнь в Бейкон-Хиллс. Для человека, который вставал с дивана, чтобы поесть, выжить в городе, где тебя никто не знает – тот ещё квест.
За ночлег и еду приходилось убирать помещение и ухаживать за животными, когда в клинике никого не было. Остальное время я просиживала в ближайших кафе, где скоплений людских запахов больше, изучая имеющуюся у Алана литературу, ожидая, когда Скотт уйдёт; и друид снова облегчил мне жизнь освободив его от работы в выходные, чтобы я не шаталась по городу и не вызывала подозрений у местных жителей.
Самой большой трудностью был языковой барьер, потому как наш тупой английский, которому учили в школе – ни в пизду здесь не годится. Меня никто не понимал. Так что первый год ушёл на усвоение речи и грамматики. Самыми сложными оказались профессиональные термины. Пока Алану не пришло в голову подарить мне энциклопедический словарь, и тогда дело пошло веселей.
Когда я начала ему помогать, выяснилось, что я могу лечить животных прикосновением, правда, эти болячки потом выступали на мне, зато откат был намного меньше, чем от настоящих. Алан – учёный от бога, пошёл дальше, и мы проверили эту способность на людях.
Тогда я впервые и увидела Дерека Хейла воочию. Он приходил в больницу навестить Питера. Выползая из палаты одной пациентки, только что вышедшей из комы (моими экспериментальными стараниями), я встретилась глазами с его холодным жёстким взглядом. В голове набатом звенели колокола, от слабости не могла сделать и шага, привалившись к стене. Сердце замерло. А он пролетел мимо, в своей кожаной куртке, мимоходом скользнув глазами, как смотрят на лавочку, стоящую у стены, и от этого взгляда накатывает сковывающее грудь одиночество, и хочется слиться с покраской на стене. Проводив его широкую спину жадными глазами, я поняла, что пропала. И думать забыла о пресной поп-культуре, заключённой в подростковых сериалах, – всё стало далеко, всё изменилось. Это живой человек, оборотень, первый живой оборотень которого я увидела, он настоящий, он существует. И он, мать его, красавца, в тыщу раз круче, чем на экране.
С тех пор я была готова на любые эксперименты. Я хотела знать, на что мои способности распространяются и каков их предел. Он оказался невелик – ровно до тех пор, пока я жива. Нельзя отдать больше, чем имеешь. Очень важно понять момент, когда жизнь пациента вне опасности. А его так сложно уловить, – я же не врач, не смотря на все старания Алана вбить в мою голову хоть немного базовых знаний.
На главный вопрос: «Нужно ли вмешаться?», – ответ Дитона был прост и однозначен: нет. Нельзя изменять события. Нельзя направо и налево раскрывать всем их будущее и предугадывать каждый их шаг. Нельзя мешать тому, что должно случиться. Я беспрекословно согласилась, понимая, что мои действия могут изменить ход основного сюжета и тогда всё может кончиться очень плохо. Решила: чем меньше людей будут знать о моём существовании, тем меньше возникнет проблем. Алан немного удивился радикальности моих мер, – он считал, что достаточно было бы не использовать эти способности при них, а скрываться – чересчур. Но снова поддержал.
Поэтому, я скрепя зубы, ждала, пока ребята помогут Дереку обезвредить пулю с северным синим аконитом, которую всадила к него Кейт – чтоб её сифилис одолел. Да, я была там, за стеной и решёткой в вонючем вольере для кошек, слушала, как скулит напуганный Стайлз, и как шипит на него доведённый до точки «кипения» Дерек. А когда они ушли, стирала чёрную жижу с пола, потому, что обещала Алану, что после этого безобразия в помещении будет полный порядок. Меня не покидала мысль: смогла бы я помочь ему? Как бы на меня подействовал аконит? Что я могу для него сделать?
Утром я сказала Алану, что хочу попробовать вылечить оборотня. Он задумчиво смерил меня глазами, и сказал, что сам хотел бы опробовать мой «магнит» для болезней на ком-нибудь сверхъестественном.
Совсем скоро мне представилась возможность ощутить ту чёрную гадость на своей шкуре, или, точнее сказать – желудке. Дитон отвозил меня в Лос-Анджелес, где я смогла-таки излечить от отравления аконитом одного из членов стаи Девкалиона. Этому обмудку следует повнимательней следить за тем, что он пьёт, даже если он думает, что алкоголь на него не действует. Жаль, что Девкалион затем его прикончил, ну, да – не моё это дело, хер с ними.
Моя жизнь коренным образом изменилась. Опять. Мне заплатили столько, что я могла купить комнату и остаться в столице, не испытывая нужды, и не обременяя Алана. Но к советам я не прислушалась. Половину сразу отдала Дитону, потому что если бы не он, не знаю, что бы со мной вообще в этом мире было. И ещё просто потому, что видела, сколько он зарабатывает за свои услуги. Сняла в аренду комнату с террасой на чердаке. После чего твёрдо заявила, что никуда не уеду из Бейкон-Хиллс, пока там остаётся Хейл. Дитон серьёзно посмотрел в мои честные – только с ним – глаза и снова поддержал. Наверное, в раю его ожидает особая перина.
Что я сделала, когда вернулась? Правильно, – решила попробовать спасти моего дорогого хмуроволка. Через день на школу напал альфа. И у меня, чёрт возьми, получилось! Никогда не забуду, ту сумасшедшую эйфорию и восторг, когда впервые к нему прикоснулась. Если бы не откат после исцеления и необходимость прятаться, этот день можно было бы назвать лучшим в моей пустой жизни. Видеть, как хмурая морщинка между бровей растворяется, а скованное болью каменное тело медленно расслабляется и обмякает от отступающего напряжения под моими пальцами, держать его большую шершавую ладонь в своих... вряд ли это можно с чем-нибудь сравнить. Чего греха таить – ощупала его любимого почти всего, насколько позволила совесть.
И никто не задумался, откуда же Дерек взялся в лесу, спустя три дня в самый нужный момент, после того, как альфа Питер вывернул его внутренности наизнанку, и, как ни в чём ни бывало, кинулся помогать Скотту. Я же в тот момент валялась у себя и ловила отходняки от лошадиного коктейля из лидокаина, буливакаина и роливакаина, стараясь не думать, как вся эта мудотень подействует на мои расшатанные нервы. После аконита организм восстанавливается быстрее, потому, что для меня он в отличие от оборотней не смертелен. А вот после ранений было фигово. После того случая Дитон заштопал меня в первый раз. И провёл первый урок по врачебной теории, попутно объясняя на практике, как действует каждый препарат, который он в меня вколол.
Дальше полетело по накатанной. Сначала я помогала всем, кто просил и где могла. Дитон кинул справку по стаям, и теперь – спасибо охотникам – клиенты меня осаждали. Но уже через месяц пришлось ограничить круг «пациентов», – организм восстанавливался не так быстро, как хотелось бы. Точнее сказать, с каждым разом всё тяжелей.
Алан советовал не дурить, и переехать в столицу, талдычил, что я не могу помочь абсолютно всем. Это, само собой понятно, я и не пыталась, но не могла бросить Бейкон-Хиллс. Мне нужно быть ближе к нему. Пусть наблюдать, изредка помогая в самых крайних случаях. Пусть они никогда не узнают. Пусть так. Зато я знаю, что пыталась.
Конечно, иногда меня видели, несколько раз я попадалась на глаза каждому из них. Но кто будет обращать внимание на неадекватного человека, незаметно исчезающего из поля зрения. И ладненько, и хорошо. Всё равно буду пытаться. Потому, что здесь нет того беспросветного состояния, что было дома. Той липкой каши из беспомощности, бесполезности и бездействия. Здесь я из этой противной массы выкарабкиваюсь, когда вижу, как затягиваются раны, восстанавливается дыхание и сердцебиение. Это как доза на некоторое время. И каждый раз хочется ещё. В своём маниакальном «врачебном запое», я, кажется, по разу помогла им всем, не знаю, не считала...
Чтобы вытащить Скотта после нападения Виктории Арджент, пришлось отказываться от дорогого «предложения» и срочняком вылетать из Лос-Анджелеса, где у меня тогда уже появились личные апартаменты, и я начала жить на два города.
Один раз это даже был Стайлз. Пока Мелисса, единственная кроме Алана, кто знал, усыпила его, нужно было быстренько успеть удалить поганую опухоль из его мозга, что оставила треклятая лисица. И прощай навсегда лобно-височная деменция. Надеюсь, бедолага никогда об этом не узнает.
Даже Питер. Потому, что:
"– Ты не такая сволочь, как все о тебе думают. Как ты сам о себе думаешь, Питер. Просто хочу, чтобы ты знал, когда соберёшься искать свою дочь – её зовут Малия. Ты к ней привяжешься, хочешь ты того или нет. И не нужно крушить весь мир вокруг себя, чтобы узнать это.
– А ты не настолько слаба, как себя считаешь, – голубые глаза смотрят с иронией и непривычной мягкостью, которую может не увидеть больше никто, кроме Малии, – ты своего добьёшься, даже если весь мир будет против тебя. Хочешь, дам совет? Если почувствуешь, что сил не осталось – не останавливайся".
До сих пор не уверенна, правильно ли я поступила, помогая ему восстановиться после воскрешения. Алан говорил, что у врача не должно быть приоритетов. Мне до него никогда не вырасти...
===
Сегодняшнее пробуждение "порадовало" раскалывающейся головой, сухостью во рту и усиливающейся тошнотой. Голова болела так, что приподнятые ресницы сопровождались микровзрывами в затылке. И, похоже, глюки от фентанила продолжаются потому, что я вижу Дерека Хейла, словно только что сошедшего с моего сна, сидящего в кресле напротив дивана. С интересом взирающего прямиком на меня своим фирменным "хейловским" проедающим во лбу дыру взглядом, под которым можно признаться во всех смертных грехах, даже тех, которых не совершала. Я моргнула несколько раз. Видение не пропало.
– Это ты?.. – тупой вопрос с моей стороны. Я ещё никогда не разговаривала с ним во сне. Мысли крутятся в направлении: «можно ли разговаривать с галлюцинацией?»
Он мерно стучит пальцами по подлокотнику, словно мой ответ ему не понравился, но внешне остаётся непробиваемым. На сон не похоже: во сне он всегда уходит, и я не могу его остановить.
– Кто ты такая? – наклоняясь вперёд спрашивает мой глюк, совершенно спокойным тоном, который никак не вяжется с его взглядом.
– Надеюсь, я всё ещё человек. Во всяком случае, я была человеком. Сейчас – не знаю, спроси, что полегче.
Мне всё равно, что говорить, да и не важно, снова моргаю, резкость тяжело настраивается, но я пытаюсь увидеть, впитать каждую морщинку, каждую чёрточку, не часто он так близко, даже во сне.
– Интересный акцент, – смотрит пристально, не отпуская моего взгляда. Я тоже не прерываю контакта, боюсь потерять его.
– Я русская, – бормочу я, как под гипнозом.
Хейл встаёт, подходит к дивану и опускается на корточки. Теряюсь в догадках, что этот конкретный сон может означать по Фрейду. И мне вообще нифига непонятно. Почему он всё ещё он не уходит?
– Как твоё имя? – он нависает надо мной, и это так по-мужски, что я почти физически ощущаю силу, исходящую от него. Воздух между нами трещит от переизбытка тестостерона, от жеста, который должен задавить мою волю.
Я не хочу поднимать голову, но желание видеть его полностью пересиливает.
– Тебе ни за что не выговорить, зови как все – Иванова.
– Как эту... в Вавилоне? – фыркает он.
– Верно. Она тоже русская, как я, – выговариваю я, гадая, смотрит ли сериал реальный Дерек Хейл. Навряд ли.
Дерек молчит, продолжая внимательно изучать меня.
– Так... это похоже на твоё настоящее имя?
– Это имя моего отца.
Кивает. Ну, да, в нашей русской системе наименований сам чёрт ногу сломит. Даже не пытайся.
Что за странный разговор, даже для сна.
Держать фокус всё сложнее, даже во сне мне хочется спать. Господи, Дерек, перестань сниться хоть на минуту, дай выспаться, хотя нет – снись, всегда снись, солнце моё... Грёбаный фентанил, если я сейчас усну, буду видеть всякую херню вместо тебя, такое бывало под глюками. Ненавижу наркотики! В следующий раз откажусь.
– Прежде чем отказаться, на спину свою посмотри, – серьёзно советует мой бессменный сон, в доказательство касаясь повязки, отчего рана вспыхивает огнём, и я не могу сдержать громкого стона. Кажется, от «блокады» остались одни воспоминания.
– Извини, – говорит он, убирая руку. И внезапно до меня доходит: это не сон. Во сне не бывает больно, Алан говорил, когда в первый раз колол мне эту дрянь.
До него тоже доходит, что до меня доходит.
– Поговорим, – спрашивает Дерек отнюдь не вопросительным тоном.
– Да, только дай мне подняться и выпить не меньше двух чашек кофе, – болезненно морщась отвечаю я.
4.
– Значит – пентхаус? – Дерек обводит мою небольшую студию одобрительным взглядом. На самом деле, комната раз в десять меньше, чем его лофт, зато в центре.
Он сидит на высоком стуле, облокотившись спиной и локтем на мраморную стойку позади себя, за которой я по утрам готовлю себе омлет или пудинг. На нём тонкая белая футболка и тугие джинсы, поза расслаблена, в правой руке у него кружка, но даже с ней Хейл не выглядит по-домашнему. Он нарочно пытается создать спокойную атмосферу, но это бесполезно, когда он находится в паре футов от меня. Я почти дрожу, когда его блуждающий взгляд останавливается на мне. И я точно, блин неспокойна.
– Кое-кто готов платить, за то, чтобы не рыскать по всему миру в поисках противоядия от всех видов аконита, – говорю я, сжимая в руках чашку. Мы сидим в кухонной зоне, и я заняла подоконник, потому, что на стуле просто не удержусь. – Оборотня сложно убить в честной схватке, вот и прибегают к ядам, идут по пути наименьшего сопротивления, так сказать. Моя работа – обезвреживать яд, для меня он неопасен. – Боже, что за чушь я несу?! Какое ему до этого дело, вообще?
– Ты вытащила меня оттуда?
– Не совсем, – туманно отвечаю, мечтая, чтобы сердце перестало гонять по грудной клетке как ненормальное.
– Мне некогда с вами нянчиться, и больше мне не звони, я серьёзно, Иванова, я для вас не служба спасения, в следующий раз набери 911.
– Тогда их тоже убьют. Брейден, это всего второй раз, когда мне понадобилась твоя помощь. Помоги нам. Хочешь, скажу, где Пустынная волчица?..
– Зачем ты это делаешь? – тем же непринуждённым тоном интересуется он, но в голосе прореживается едва уловимая угроза. – Вообразила себя «чудо-девушкой»? Или есть другие стимулы?
Ого, да наш альфа знаком с комиксами. Сколько же я ещё про тебя не знаю...
Дерек нарочито безмятежно закидывает ступню с ботинком на своё колено, откидывается назад, занимая более удобное положение, и делает большой глоток из кружки, демонстрируя полную готовность ждать ответы на все его вопросы хоть до скончания века.
– Ну, я не только тебе помогала... – встречаюсь с его прямым взглядом и неминуемо сдаюсь, – не хочу, чтобы тебе было плохо. Вся твоя жизнь – один сплошной кровавый кошмар. Если я могу забрать чуть-чуть боли, почему нет? – стараюсь произнести сдержанно, но сердце несётся бешеным галопом, что равносильно признанию.
