Текст книги "Многоточие сборки"
Автор книги: Юлия Андреева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Предложение, от которого невозможно отказаться
Мамина знакомая попросила помочь ей, подежурить недельку в ее офисе на одной из многочисленных Советских улиц. Офисик крошечный, грязненький, тетка снимала его под туристическую фирму, подготавливающую загранпаспорта и торгующую турами.
– У меня такие проблемы, такие проблемы. Взяла сдуру деньги у бандюков, а отдавать нечем, сестра сперва обещалась мотануться в Китай за товаром, а потом отдать. Но ее с остальными челноками тормознули на таможне, кукует там теперь, пока погранцы прикидывают, сколько с кого стрясти.
– Ну, а я чем могу помочь? – не выдержала неизвестности я. – У меня явно нет таких денег.
– Да не в деньгах дело, деньги сестра привезет или я у бывшего мужа подзайму, нужно недельку в конторе посидеть, пока там опасно. То есть пока я буду мотаться по городу в поисках денег или других бандитов, которые разрулят ситуацию, офис по-любому должен работать. Клиенты заплатили за паспорта, и их нужно выдавать под роспись. В общем, не сочти за хамство, брать на работу девочку с улицы, убьют – жалко. Словом, посиди, пожалуйста, у меня в офисе!
Какое-то время я хлопала глазами, прокручивая в голове полученное предложение. Новоявленная работодательница явно так до конца и не поняла, что брякнула.
Ничего себе, девочку с улицы пожалела, а меня.… Впрочем, а ведь если я сейчас откажусь от ТАКОГО предложения, больше уже никто и ничего подобного не предложит.
То есть втихомолку, втайне подставить – это без проблем, а вот так в открытую послать человека под пули…
Разумеется, я тут же согласились и целую неделю затем просидела в странном месте, читая интересные книги и пописывая стихи.
В верхнем ящике рабочего стола лежали несколько паспортов, которые я должна была отдавать под расписку заказавшим их людям.
В среднем лежал, по словам хозяйки, заряженный пистолет, старый, тяжелый, с крутящимся барабаном, как для «русской рулетки».
От греха подальше я старалась не заглядывать в этот ящик и не брать в руки опасное оружие. Все-таки в офисе было так скучно… так скучно…
Перестройка-перестрелка
Работа моей мамы в торговой фирме имела неожиданный гангстерский финал, превратившись из доброй буржуазной сказки в вестерн.
О том, что, возможно, придется отступать и выводить людей, руководство фирмы узнало загодя и приготовило забитый прежде досками и заваленный картонками и плакатами собачий лаз.
Всем находящимся в бухгалтерии и иных помещениях работницам было заранее указано, куда следует двигаться в случае «наезда». Начальник охраны специально инструктировал каждого сотрудника по отдельности, особо упирая на то, что сигареты в курилке должны быть потушены, все электроприборы отключены, после чего… а, впрочем, если будут стрелять, сначала нужно было упасть на пол и закрыть голову руками, чтобы не пораниться осколками.
Собачий лаз проведывали в обязательном порядке. Бухгалтерша должна была забрать с собой оказавшиеся у нее в этот момент на столе документы и ключи от сейфа.
Впрочем, никто особенно не пугался, а о предстоящем говорили чуть ли не в шутку.
Не испугались даже тогда, когда раздались выстрелы и посыпались стекла. Находящиеся в этот момент в бухгалтерии тетки, как и было оговорено заранее, попадали на пол, устроившись под прикрытием своих столов. Затем вслед за охранниками все, хохоча и повизгивая, под непрекращающимся огнем поползли на карачках к заветному лазу.
Почему смеялись?
А как тут не смеяться, когда в этот день, как по заказу, ни одна из работниц не явилась на службу в брюках. Все были одеты в юбочки, из-под которых то и дело мелькали трусики и резинки чулок.
– А я вижу! Вижу! – надрывалась от хохота приемщица товара. – У нашей Ольги Дмитриевны голубые трусишки в горошек!
– Ой! – взвизгивала стоящая раком бухгалтерша, поспешно одергивая юбку. – А у Тамарочки вообще панталоны допотопные! Вот!
Ползущая перед бухгалтершей экспедиторша от хохота чуть было не начала движение по-пластунски.
– А у секретарши шефа… у секретарши шефа…
Все вытянули головы, силясь разглядеть запретное…
Тра-та-рах, гремели выстрелы, весело рассыпалось стекло, летела щепа от столов…
Умирающие от смеха сотрудницы некогда процветающий фирмы выползали из собачьего лаза, волоча за собой продуктовые сумки, недоделанные отчеты, недоеденные в обед бутерброды.
– Знаешь! А нас сегодня расстреливали! – весело сообщила мама, перешагнув порог дома. – Так интересно было!!!
«Сайгон» и его обитатели
Много раз, гуляя по Невскому, я невольно притормаживала на углу Владимирского проспекта, косясь на странных волосатых, одетых в драные джинсы и кожаные потертые куртки людей. В «Сайгон» входили люди с гитарами и иными музыкальными инструментами, появлялись персонажи с живыми крысами на плече, или художники с мольбертами. Все они знали друг друга, шутили, разговаривали, убегали и возвращались, пили кофе прямо на улице. В общем, мирок «Сайгон» жил своей собственной жизнью.
Он-то жил себе и жил, а вот я ходила вокруг да около, мечтая попасть внутрь. С одной стороны, казалось бы, что может быть проще – есть ноги, войди. Но почему-то именно такой простой выход, точнее вход, мне и не приходил в голову. Или приходил, но казался неправильным.
Хотелось войти в «Сайгон» если и не как своя, то хотя бы с кем-то из «аборигенов». Чтобы вот так же весело болтать, непринужденно обмениваясь новостями, просить кого-нибудь из стоящих в очереди взять тебе маленький двойной или…
Возможность попасть в «Сайгон» нашла меня сама собой. Юра Самерханов (Юрий Хан [30]30
Юрий Хан, родился 19 марта 1963 года в Ленинграде, таролог, основатель и руководитель «Школы Таро Юрия Хана».
[Закрыть]), с которым я поступила в «До-театр» [31]31
«До-Театр» был основан как экспериментальный театр в 1987 году. Сейчас он считается одним из самых влиятельных театров, возникших в постсоветской России.
[Закрыть], предложил зайти куда-нибудь после тренировки попить кофе и вдруг нежданно-негаданно привел именно сюда.
С замиранием сердца первый раз я входила в «Сайгон», в предбаннике которого валялся лохматый и потертый его страж Витя Колесо (Колесников). Колесо был вдрызг пьян. Чтобы пройти в кафе или выйти из него, приходилось перешагивать через его вытянутые ноги, что я посчитала отдельным ритуалом.
Бросив меня у одного из столиков, Юрка отыскал в длинной очереди Иру Андрееву, с которой мы полчаса как расстались в ДК «Мир», и, сунув ей деньги, попросил купить нам две чашечки кофе, после чего немедленно вернулся ко мне.
– Странно, а почему очередь не возмущалась? – на всякий случай тихо спросила я.
– А кому придет в голову возмущаться, здесь же все свои. Сегодня Ирка купит нам кофе, завтра мы ей. Те, кто стоит в очереди, тоже понимают, что, возможно, уже в следующий раз им придется просить кого-нибудь, и что тогда?...
Вскоре Ира действительно помахала нам рукой, и Юрка кинулся за нашими чашечками. Кофе оказался необыкновенно вкусным и сладким, такого я прежде не пила. К Ире подходили лохматые, одетые в кожу и странные хламиды люди, брали свои «заказы», отходили в сторону. Среди прочих я приметила Фрэнка, Иркиного мужа, который часто приходил к нам в театр. Заметив меня, Фрэнк не улыбнулся как обычно, а зыркнув на Юру, чуть ли не застонал, обливая пальцы горячим кофе.
– Ее-то зачем привел?
Кто-то толкнул Франка, тот обернулся, беззлобно выругавшись, поставил чашку к нам на стол. Вслед за Фрэнком подошла и Ира.
– В общем так, – обратился Фрэнк к супруге, тыча в мою сторону пальцем с обломанным ногтем, – помнишь, что я тебе сказал ночью о Юле. Считай, что она моя младшая сестра. И ежели только кто-то ее обидит…
Не закончив начатую было речь, Франк махнул кому-то и, проглотив залпом кофе, кивнул нам на прощание.
– Что это с ним? – не поняла я.
Лицо Ирки осветила таинственная улыбка Джоконды. Юра, который уважал Фрэнка как музыканта и немного пасовал перед его сайгоновским авторитетом, ошарашенно смотрел в одну точку.
– Этой ночью Фрэнка посетило озарение, – продолжая наблюдать за спиной мужа, изрекла Ирка. – Он проснулся, сел на постели и вдруг говорит: «Юлька ведь Андреева»? Андреева, отвечаю. «Так я ведь тоже Андреев, и ты Андреева – значит, мы родственники».
– Может, и родственники, кто знает, – говорю, а сама тяну на себя одеяло. Он ведь, Фрэнк, как сел думу думать, завернулся в одеяло так, что я только что голой не осталась. А у нас в доме сквозняки еще те…
– А раз родственники, да еще она и младше нас с тобой – значит, мы и должны за ней следить, чтобы не обидел никто, чтобы в дурную компанию не попала и вообще...
Я восприняла сказанное Иркой как шутку. Мы посмеялись и разошлись. Но вот что забавно. С того самого дня Ирка и Фрэнк действительно как бы взяли надо мной шефство. Ирка, бывало, так и говорила: «Для Фрэнка ты как младшая сестра, так что я как его жена должна о тебе, младшая сестра, заботиться».
Первое, что сделала Ира, был подгон совершенно потрясающей рубашки, белой в голубую полосу, причем полосы рисовались вручную. Рубашка была такая длинная и широкая, что могла сойти за платье. И что уже было совершенно в Иркином стиле, она вдобавок была и не дошита, так что над этим подарком пришлось еще немного поколдовать, прежде чем прикид стал под стать «Сайгону».
Впрочем, я никогда не хотела походить на этих людей. То есть внешне не хотела походить. В остальном-то они мне очень нравились. Немного освоившись в «Сайгоне», я стала приходить туда в длинной черной шелковой блузе с вырезом, поверх которой красовались бабушкины, тоже черные бусы. Там так никто не одевался, поэтому я оказалась весьма приметной.
Интересно, как Ирка подарила мне ту полосатую рубаху. Был мой день рожденья, я пригласила ребят из театра. После репетиции мы собрались всей компанией и отправились ко мне на Гражданку. Все, кроме Иры, которая в этот день встречала маму. Ирка и Фрэнк должны были пожаловать своим ходом, для этой цели я написала им адрес и нарисовала подробную схему проезда, которую они тут же благополучно куда-то подевали.
Ирка везла с собой Фрэнка до площади Мужества, где он вдруг вспомнил, что договорился с кем-то из знакомых, и сделал ноги, оставив на супругу и подарки, и огромный, чуть ли не с нее размером букет жасмина. Сама же Ира вышла на станции метро «Гражданский проспект», после чего ей оставалось лишь полагаться на собственную интуицию. Из моих объяснений она поняла, что двигаться следует куда-то к концу города, то есть к Суздальскому. Туда она и направилась, запоздало соображая, что даже при наличии в кармане спасительной двушки и нераздолбанных телефонных будок около домов, она все равно не помнит моего номера телефона.
Пройдя первый двор и оказавшись в точно таком же втором, Ирка высунула нос из-за своего невероятного букета и, заприметив мирно курящих в стороне мальчишек, подгребла к ним.
На счастье, она запомнила, что у меня есть младший брат Виталик. Ребята, на счастье оказавшиеся нашими соседями , тут же указали ей путь. И через несколько минут Ирка уже звонила в мою дверь.
Вне и насквозь…
В «Сайгоне» я бывала достаточно часто. Мы договаривались там о квартирных просмотрах каких-нибудь интересных видеофильмов, только что привезенного кем-либо из знакомых или даже незнакомых, кто-то приглашал к себе на лекции и семинары.
Всем актерам, работающим в «До-театре» у Жени Козлова, были розданы толстые тома с различными философскими системами, которые мы должны были прочитать, а затем пересказать своими словами. Не помню, что досталось мне, так как хваталась я за все это новое с жадностью голодного человека; помню лекцию по Фрейду, устроенную Иркой Андреевой.
Точнее, не саму лекцию, а то, как она смущалась, рассказывая, что господин Фрейд говорил, что все мужское похоже на вытянутый предмет, например палка, а женское – на округлое. При этом она никак не хотела объяснить, откуда взялись эти аналогии, хихикая, улыбаясь и то и дело пожимая плечами. А Володя Бойков и Козлов всячески подтрунивали над ней, ожидая катарсиса.
Однажды в «Сайгоне» ко мне за столик присоседился художник, вырезающий силуэты. В тот день, занятая своими мыслями, я не была расположена беседовать с незнакомцами. А тот как назло прицепился к моим прямым волосам и прибалтийскому профилю, называя меня русалкой. За маленький двойной он сделал мне силуэт, утверждая при этом, что вырезает меня из рисунка реальности. Впрочем, потом, должно быть, спохватился и все-таки наклеил белый силуэт на красный картон, из-за чего тот вдруг словно загорелся.
Худой как вобла, с длинными птичьими ногтями и глубоко посаженными глазами – казалось на этого человека можно было смотреть лишь в профиль.
Наверное, он и сам за годы работы с ножницами и тенями сделался схожим со своими бумажными силуэтами.
– Не догадываешься, зачем я вырезал тебя из рисунка реальности? – допив свой кофе, поинтересовался он у меня.
Я не знала.
– И я не знаю, – он патетически вздохнул. – Ты и так как бы вне всего и проходишь насквозь… – он печально вздохнул. – Ну, ладно, – профиль художника прорезал полумесяц улыбки. Отчего-то он избегал смотреть прямо в глаза, – вот вам картина. В следующий раз будут деньги – отдадите. Или еще раз кофе напоите, вот мы и в расчете.
Он резко кивнул, точно забил лбом гвоздь, и тут же исчез.
Странное дело, но сколько раз после той встречи я ни была в «Сайгоне», сколько ни бродила по Невскому, я ни разу больше не видела этого странного художника. Умер, что ли? А кого мне теперь кофе поить?! [32]32
Эта история вошла в роман «Предсказание».
[Закрыть]
Иуда
Однажды после спектакля ко мне за кулисы прорвался молодой человек, которого я не знала. Что-то спросил о Гротовском, Питере Бруке, Антонене Арто [33]33
Ежи Гротовский (польск. Jerzy Grotowski, 11 августа 1933 года, Жешув, Польша – 14 января 1999 года, Понтедера, Италия) – польский театральный режиссер, педагог, теоретик театра.
Питер Брук (англ. Peter Stephen Paul Brook; род. 21 марта 1925 года) – английский режиссёр театра и кино.
Антонен Арто (фр. Antonin Artaud, 1896-1948) – французский писатель, поэт, драматург, актёр театра и кино, художник, драматург и киносценарист, режиссёр и теоретик театра. Арто разработал собственную театральную концепцию, называемую «театр жестокости» («крюотический театр»).
[Закрыть]. В общем, еще плохо умеющая отличать своих от чужих, я развесила уши и, непрестанно кивая новому знакомому, отвела его к Козлову. Пущай режиссер сам разбирается.
Человек с полчасика потусовался с Женей, после чего, догнав меня уже на выходе из театра, предложил донести сумки.
Сразу скажу, что он мне не понравился: коротко подстриженный, в очках, с прозрачными глазами рептилии и тонким, похожим на щель для монет ртом. Андрей работал в милиции следователем. С одной стороны, работа как работа, кто-то ворует, кто-то ловит воров. Вскоре Андрей зачастил на наши репетиции, он расспрашивал об актерах и тех, кто к ним приходит. При этом у него была странная манера требовать, чтобы во время разговора ему непременно смотрели в глаза, кроме этого он неизменно просил повторять имена по нескольку раз, пока не запоминал.
Все это было очень неприятно, и после спектаклей я несколько раз была вынуждена просить Володьку Бойкова, чтобы тот говорил Андрею, будто я обязана остаться и помочь с декорациями.
Однажды, во время разговора в садике у «Эльфа» Андрей особенно стал приставать, чтобы я рассказала ему о моих отношениях с сайгоновцами. Ну что-нибудь этакое. Я и сама хотела было рассказать ему какую-то веселую историю.Но осеклась, заметив странный интерес, , после чего произошло нечто странное. Андрей резко развернул меня к себе и стал требовать пояснений, заставляя, смотреть ему в глаза, . Где проходят лекции? У кого на квартире? Адрес? Хозяин? Как найти? Как постучать?
Перепуганная, я быстро поднялась с лавочки и, приметив возле «Эльфа» знакомых музыкантов, пошла к ним, стараясь не оглядываться на неприятного типа.
Взять ту же историю о том, как снимался фильм «Йя-ХХа [34]34
Короткометражка Рашида Нугманова, известная тем, что в ней снялись «отцы» русского рока. Фильм совершенно бессюжетный, не игровой, скорее документальный, чем художественный – вольные зарисовки тех лет и тех славных мест – «Камчатка», питерский рок-клуб...
[Закрыть]» (второе название «Камчатка»). Режиссер привел на съемки потрясающе красивую девушку и вместо того, чтобы снимать Кинчева и Цоя, занимался ею. Не просто снимал, а потом еще и заставил зачем-то ее лечь в Иркину постель. Лечь вместе с Фрэнком, как будто они муж и жена.
Сама Ирка в это время курила на кухне.
Странный эпизод. В принципе, ничего не значащий. Но Андрей прицепился к нему как клещ, требуя, чтобы я сообщила имя режиссера.
Сама я человек откровенный и о себе могу болтать все что угодно. Другое дело, что, болтая о себе, я неизменно буду говорить что-то и о своих друзьях. А вот что будет делать с этой информацией следователь?
Как научиться фильтровать, что можно говорить, а что нет, я не понимала, поэтому решила по возможности вообще воздерживаться от общения с этим человеком
Иногда Андрей приносил пиво и угощал всех наших. Впрочем, он ни разу не ходил с нами в «Сайгон», всякий раз отговариваясь неотложными делами. В общем, с Андреем была связана какая-то тайна, причем из разряда таких, которые раскрыть хоть и нужно, но раскрывший неизменно запачкается по самые уши.
Но он был плохим актером и не мог долго скрывать своих истинных намерений. Однажды я встретила Андрея недалеко от ДК «Мир», где мы репетировали. По всему было видно, что он идет из студии. Лицо его перекашивала дикая злоба, тонкие губы шевелились.
– Привет, – я кивнула и хотела пройти мимо, когда Андрей вдруг схватил меня за рукав, да так сильно, что ткань треснула.
– Не ходи сегодня в ваш б…ский «Сайгон», поняла? Вообще туда не ходи! – процедил он сквозь зубы.
– А в чем дело? – я попыталась вырваться, но куда там.
– Ирка, Фрэнк, Наумов... – наркоманская кодла! Сколько ваши спектакли смотрел, сразу видно, кто есть кто. Впрочем, может, и ты?
Он резко отдернул рукав моей блузки, поднес близорукие глаза к запястью, затем, не обращая внимания на мои протесты, проверил второе.
– Не колешься, а с наркоманьем тусуешься. Скоро их всех повяжут. Вот где у меня ваш «Сайгон», – он резко провел ребром ладони по горлу. – Днями и его закроют, и Фрэнка этого вашего… и остальных…
Я вырвалась и побежала в сторону ДК.
– Только вздумай предупредить, сама сядешь! В одной камере будешь с активными лесбиянками сидеть, враз поумнеешь! – бились в спину угрозы.
Разумеется, я тут же всё рассказала Ирке, и она через сарафанное радио передала друзьям.
А «Сайгон» на следующий день действительно закрыли.
То, чего мы не знаем, но с чем каждый день сталкиваемся
Танец – древнейший язык общения с духами и богами. Живопись, музыка – все это универсальные способы общения, передачи чувственной, эмоциональной информации, разработанные древними людьми и утратившие на сегодняшний день свое первоначальное значение.
Володя Бойков любил повторять, что когда-то человек использовал слово как мантру, он мог сказать слово и укрыться им. Вот какая была силища. Теперь же все болтают словами, жестами, музыкальными фразами, рисунками, не задумываясь о подлинном значении, о магии того, что вступает в жизнь вместе с незамысловатым стихотворением или графическим этюдом.
Кирилл Миллер [35]35
Кирилл Семёнович Миллер (4 апреля 1959 году, Ленинград) – российский художник, сценограф, модельер, организатор и куратор Галереи им. Сальвадора Дали в петербургском культурном центре «Пушкинская, 10».
[Закрыть] как-то рассказывал о своих опытах в боди-арте: очень часто, во время подготовки модели к перформансу, люди, которых он красил, незамысловато падали в обморок. Причем, не только нежные, впечатлительные девушки, для которых высшая форма эротики – движение мокрой кисти по обнаженному телу; нередко теряли сознание и здоровые мужики.
Почему?
Сам Кирилл говорил о неизвестных мандалах, которые он невольно воспроизводил на человеческом теле, соединяя линией биоактивные точки.
– Я-то рисую, скажем, ветку дерева. У меня есть задача. Я ее решаю. А моя кисточка при этом скользит по ноге модели, поднимаясь все выше и выше, и невольно задействует энергетические центры. Включается древняя магия, постичь которую я не в состоянии, но магия эта сильна и весьма опасна…
Не случайно в исламе запрещено изображать человека, а эзотерические школы остерегают срисовывать след человека, фотографироваться или рисовать портреты, наступать на тень… Все это так или иначе связано с душой, которую можно пленить и поработить одним из вышеперечисленных способов.
Однажды что-то подобное коснулось и меня. Ни с того ни с сего навалилось какое-то странное состояние полной изолированности и закрытости от людей, от природы, от окружающего мира. Я не ощущала холода, голодала тридцать дней и не похудела ни на грамм. Все, что я делала в этот период, жило только во мне или вокруг меня.
Я не могла ни влюбиться, ни подружиться, ни вообще общаться с кем-либо…
Такое ощущение, будто сверху на меня кто-то поставил стакан, заключив меня под его прозрачную оболочку. Знаете, так бывает: видишь, понимаешь, осознаешь, а достать не можешь. Ну, вообще ничего не можешь.
И денег вроде как, слава богу, хватает, и не нужно ничего, а тоска сердце разъедает, и одиночество, хоть волком вой.
Иногда, резко подняв глаза на небо, я буквально видела над собой стеклянную сферу, из-за которой не могла дышать.
Прошло полгода, и вдруг я натолкнулась на старое объявление о выставке в Манеже, произошедшей недели за две до того, как я попала «под стакан». На этой самой выставке была устроена инсталляция, представлявшая собой алхимическую лабораторию: колбы, банки, разноцветные прозрачные шланги, циркулирующая в замкнутом пространстве вода. И во всех этих колбах – мои портреты.
Кто сотворил сие, узнать не удалось, но доподлинно известно, что стакан, под которым долгие месяцы я себя ощущала, появился аккурат после осенней выставки в Манеже.
Возможно, кто-то скажет, что это простое совпадение. Не знаю. Но знакомая певица после четырехмесячного кровотечения, возникшего после разрыва с мужем, избавилась от убивающей ее болезни, выколов глаза на фотографии бывшего возлюбленного.
С ним, кстати, ничего после этого не случилось, а она получила моральное удовлетворение и резко пошла на поправку.
