Текст книги "Ангел Смерти"

Автор книги: Юлия Алейникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 10

– Полиция вскрыла сейф Бурмистрова. – Ирина Владиславовна сидела на краю стола в своем кабинете и нервно курила. – Я не знаю, что они там нашли! – раздраженно бросила она в ответ невидимому собеседнику. – Этот следователь, похоже, совершенно мне не доверяет. Меня не пустили в кабинет во время обыска! И это при том, что я – юрисконсульт больницы!

Ирина спрыгнула со стола и нервно прошлась по кабинету, крепко прижимая к уху телефон.

– Нет, я сама ему об этом сказала. Я же не дура. – Теперь она стояла у окна и нервно барабанила пальцами по стеклу. – Вся больница знала о наших отношениях…

– …

– Я представления не имею о том, что он там хранил!

– …

– Не идиот, а педант! – снова занервничала Скобелева. – Конечно, никаких связей с фондом в его бумагах обнаружить нельзя. Но зачем-то они туда полезли?..

– …

– Да. Я спокойна.

– …

– Да. Я попробую. Лучше у Дроботенко. Кайса мне ничего не скажет.

– …

– Да. Я все сделаю, – торопливо согласилась Скобелева. – Нам надо увидеться. Ты сможешь сегодня приехать?

– …

– А завтра? – В голосе Ирины Владиславовны появились столь несвойственные ей просительные нотки.

– …

– Хорошо. Я поняла. Да.

Разговор сложился совсем не так, как она рассчитывала, и не принес ей никакого успокоения.

Ирина убрала телефон, уселась в свое рабочее кресло и задумалась. Вообще-то она никогда не была нервной особой и редко выходила из себя. Но сегодня этот мерзкий мент просто оскорбил ее. Как он посмел так нагло ее проигнорировать?! А самое главное – почему?!

Ирина задумчиво постукивала незажженной сигаретой по столу.

Как не вовремя умер Бурмистров! Да нет, о чем это она? Ему вообще незачем было умирать. А теперь – вся эта свистопляска со следствием. В больнице постоянно ошиваются дознаватели. Дергают людей…

Странно, почему они до сих пор не арестовали Бурмистрову?

По мнению Ирины, это уже должно было произойти. У Бурмистровой был мотив, возможности и, насколько представляла себе Ирина, Елена Бурмистрова была вполне способна на подобный поступок.

Ирина Владиславовна всегда внимательно выслушивала рассказы Анатолия о его семье. Это помогало ей правильно выстраивать их взаимоотношения. Она была неглупа и прекрасно знала: каким бы феерическим ни был секс, надолго удержать им мужика еще никому не удавалось. Тем более женатого. У Ирины был богатый опыт в этом вопросе.

Когда-то давно, когда она еще лелеяла надежду на устройство полноценной семейной жизни, она избегала женатых «экземпляров», считая их бесперспективными. Но со временем приоритеты Ирины Владиславовны изменились.

Она оказалась слишком умна для замужества. Ее успешная карьера и особенно ее жесткая манера вести переговоры, не подходящая для устройства личной жизни, но весьма эффективная в делах, создали Ирине определенную репутацию. Она способствовала ее продвижению наверх, к достатку и успеху, но одновременно лишала ее всяческих надежд на счастливое замужество. И тогда она подошла со свойственным ей прагматизмом к устройству личной жизни. Теперь она выбирала наиболее состоятельных и влиятельных любовников и иногда заводила одновременно несколько романов, умело маневрируя между своими поклонниками.

Эти отношения были полезны для здоровья, она не ощущала недостатка мужского внимания, не чувствовала одиночества. И не имела изнуряющих любую женщину бытовых забот. Прекрасно выглядела, поддерживала себя в тонусе. И даже рассматривала в будущем возможность рождения ребенка. Подыскать подходящего кандидата в отцы она могла бы без труда. Бездетного и пожилого, горюющего о несостоявшемся отцовстве, или, наоборот, примерного семьянина, пекущегося о своей репутации. И тот и другой стали бы неусыпно заботиться об их с ребенком благополучии. Но пока что такой потребности Ирина не испытывала. Ее жизнь была комфортна и приятна. Если не считать последних событий…

Скобелева вновь встала и прошлась по кабинету. Она никак не могла понять, что случилось с Бурмистровым, что привело его к насильственной смерти? И этот вопрос ее беспокоил. Она упустила что-то важное… Но что?

Ирина считала, что она прекрасно осведомлена абсолютно обо всем, что происходит в его жизни, – и ошиблась. Что-то очень значимое осталось за кадром.

«За что убили Бурмистрова? И кто это сделал?» – в который раз задумалась Ирина.

Оба вопроса были одинаково важны. Вот уже четыре дня подряд она испытывала круглосуточное, ни на минуту не покидавшее ее беспокойство. Теперь она никому не доверяла. Ни с кем не могла быть откровенна. А самое скверное заключалось в том, что, кажется, ее саму, как ни дико это звучит, подозревают в убийстве Бурмистрова! И поскольку она не знает, кто стоит за этим отравлением, расслабляться нельзя. Ее могут подставить.

Такие случаи не редкость. Садясь в машину, она теперь каждый раз внимательно осматривала багажник и бардачок, заглядывала под сиденья. Ирина не считала это психозом или дамской истерикой. Она слишком многое повидала за свои тридцать семь лет и была прекрасно осведомлена о том, как легко можно подставить человека.

Она ни на минуту не оставляла сумочку без присмотра, а входную дверь в своей квартире снабдила «маячком», по которому могла определить, не появлялись ли в квартире непрошеные гости в ее отсутствие.

Подобное осадное положение не могло не нервировать. Особенно если учесть, что источник возможной опасности был ей неизвестен.

И еще одно беспокоило Ирину. Почему Шифрин уклоняется от встречи? «Шифрин» была ненастоящая фамилия Ирининого собеседника. Просто, имея дело с людьми публичными и влиятельными, она научилась вести свои дела так, чтобы не подставлять ни их, ни себя. Это касалось записных книжек, мобильных телефонов и устных упоминаний. Никто не должен был заподозрить ее интимных отношений с тем или иным лицом. Поэтому даже наедине с собой она привыкла называть своих любовников псевдонимами. Не ласковыми именами и кличками, которые, во-первых, вызывали у нее искреннее презрение, а во-вторых, мгновенно привлекли бы к ней внимание заинтересованных лиц. А вот вымышленные фамилии, затерявшиеся в длинном списке ее абонентов, в глаза не бросались.

Ее связь с Шифриным длилась уже годы. Пожалуй, этот роман стал самым продолжительным в ее жизни. Иногда она даже задавалась вопросом: а не полюбила ли она этого мужчину? Но нет. Никаких чувств, кроме дружеского расположения, Ирина к Шифрину не испытывала. Он был умным, расчетливым, полезным, они неплохо вместе зарабатывали, прекрасно ладили, понимая друг друга с полуслова. С ним она была более естественна и откровенна, чем с прочими своими партнерами. Ему она доверяла.

До последнего времени.

Ирина прошлась по кабинету и взглянула на часы. По всем расчетам, следователь с компанией уже должен был покинуть больницу, а значит, самое время навестить Дроботенко.

Ирина подошла к столу и взяла пачку документов, нуждавшихся в подписи директора. Праздный визит в его кабинет был бы нежелателен, Ирине не хотелось вызывать ненужных подозрений у директорской секретарши. Олечка слыла недалекой, но весьма приметливой девицей, не признававшей никаких тайн, ни своих, ни чужих, и даже не подозревавшей о существовании малейшего такта и сдержанности.

Разговор ее с Дроботенко получился коротким и неприятным. Убийство Бурмистрова повергло и его в немой ужас. Директора так же, как и Ирину, пугала неизвестность. И он так же, как и Ирина, в каждом был готов видеть скрытую угрозу. Дроботенко коротко сообщил Ирине о том, что именно обнаружили следователи в кабинете Бурмистрова, но от дальнейшего обсуждения ситуации категорически отказался.

«Дурак!» – со злостью швырнула папку с бумагами на стол Ирина, вернувшись к себе в кабинет. К кому относилось это «дурак», она и сама плохо понимала. К трусу Дроботенко или к покойному Бурмистрову? А возможно, к ним обоим.

По словам директора, полиция обнаружила в сейфе лишь банковские карточки. С одной стороны, это было хорошо. Зная маниакальную склонность Бурмистрова к порядку и его страсть хранить годами любую мало-мальски важную бумажку, Ирина опасалась худшего. Но, по-видимому, ее уроки не прошли для Анатолия даром. Впрочем, и наличия банковских карт было вполне достаточно, чтобы полиция задалась вопросом: а откуда у главврача, пусть даже и очень крупной больницы, такие значительные доходы? К тому же несложно установить, как давно стали пополняться его счета. А ведь она предупреждала Анатолия, чтобы он не связывался с российскими банками! Предлагала ему вложить деньги в недвижимость. Желательно в зарубежную. А сейчас остается только гадать, что последует из этой находки.

Ирина снова взялась за телефон. Нужно все же удостовериться, что обнаруженные полицией карточки им ничем не грозят.

– Они нашли банковские карты, – сообщила Ирина в трубку, коротко, по-деловому.

– …

– Ты уверен? Они не смогут проследить поступление денег?..

– …

– Я не паникую, просто люблю ясность, – холодно ответила Ирина, сверкнув глазами. Последнее замечание собеседника ей не понравилось, и она, не произнеся более ни слова, дала отбой.

Что ж! Она привыкла к тому, что мужчины иногда ее недооценивали, что, в общем-то, шло ей лишь на пользу. Она с усмешкой вспомнила те несколько случаев, когда подобная недальновидность стоила ее недругам или бывшим приятелям денег, постов и карьеры.

Ирина не прощала обид. Никогда не угрожала и никогда ни единым намеком не давала людям понять, что имела отношение к разразившейся в жизни очередного ее недруга катастрофе. Зачем? Важен сам факт наказания. А уж дальше пусть он сам гадает, где именно прокололся. Неизвестность – тоже своего рода кара.

Ирина не была мстительна или злопамятна, но закон выживания в мире больших денег, постов и связей научил ее жесткости и безжалостности. Иногда она с удивлением вспоминала наивную, но умненькую девушку, студентку юрфака, которой была когда-то. У нее даже были подруги! Ирина усмехнулась.

Когда-то ей ужасно нравились девичьи посиделки, пустая болтовня по телефону, сплетни. Нравилось бегать всей толпой по магазинам. Ирина вспомнила, как ей было одиноко и неуютно, когда все ее подружки одна за другой повыскакивали замуж, нарожали детей и постепенно, незаметно исчезли из ее жизни. Она пыталась поддерживать с ними связь. Но некоторые из них считали незамужнюю красавицу угрозой для их семейной жизни. Другие слишком уж погрузились в быт, у третьих мужья не одобряли подобного общения. И Ирина осталась одна. Завести новых подруг, таких же свободных и независимых, как она сама, у Ирины не получилось. Слишком сильно изменился ее характер. Она стала более замкнутой, закрытой, ей было сложно расслабиться в обществе малознакомых людей, профессиональная необходимость в каждом видеть соперника или оппонента сделала ее недоверчивой, лицемерной. Она ни о чем не сожалела, просто ностальгия по молодости и прежней беспечности иногда посещала ее, но с каждым годом все реже.

Со временем она заметила, что женщины ее не выносят. Причем, как это ни странно, абсолютно все. Независимо от их возраста и социального статуса. Она научилась наслаждаться своим одиночеством и независимостью. И была по-своему счастлива.

У Ирины было много мужчин, но ни разу в жизни она не встретила человека, достойного доверия. Все они были разными. Жадными и щедрыми, умными и самодовольными, хитрыми, прямолинейными, властными, подлыми, лицемерными, утонченными или примитивными, с изысканными манерами и простоватым мужицким обаянием. Разными, но схожими в одном: своя шкура им всегда была ближе к телу. Никогда в жизни Ирина не могла предположить, что кому-то из них есть дело до ее проблем, трудностей или желаний, если, конечно, она сама не создавала подобную ситуацию. А она со временем научилась мастерски манипулировать мужчинами. Но – до определенного предела.

Она стала волком-одиночкой, равной им в этой голодной мужской стае. Хотя они-то ее никогда не считали себе равной, но это было неважно. Ирина знала себе цену, и этого ей было достаточно.

И вот теперь Ирина совершенно определенно чувствовала чьи-то зубы на своей шее. Что ж! Она выдержит и эту схватку. Но сперва ей нужно вычислить противника.

Глава 11

Михаил Георгиевич Дроботенко сидел в своем просторном кабинете и буквально истекал потом. Убийство в его больнице! Отравление! Обыски, допросы.

О, ужас! А ведь Скобелева уверяла его, что дело быстро закроют. Что Бурмистрова отравила жена. Подлая лгунья! И после этого она еще имеет наглость лезть к нему с какими-то советами, учить его жизни!

– Ну уж нет, голубчики! – грозно прошипел в сторону двери Михаил Георгиевич. – Я тертый калач. Сам справлюсь. А вот как вы выкручиваться будете, это мы еще полюбуемся!

На лице Дроботенко появилась тонкая ядовитая улыбка, мгновенно преобразившая его унылую прилизанную наружность – так, словно волк выглянул из-под овечьей шкуры.

Михаил Георгиевич был уверен: раз Елену Бурмистрову до сих пор не арестовали, значит, этот въедливый следователь, этот Усов, будет и дальше копать в больнице.

Усов ему не понравился. От него за версту несло добросовестностью и любовью к своему делу. Последнее вызвало гримасу брезгливости на неприятном вялом лице Михаила Георгиевича.

Нет, он допускал мысль о том, что есть такие занятия и профессии, любовь к которым невозможно не испытывать. Например, депутаты или высокопоставленные чиновники имели полное моральное право любить свою работу. Да и кто бы ее не любил на их месте?

Но вот наслаждаться работой следователя, грязной и плохо оплачиваемой? На это способны только дураки. Но – дураки опасные. Такому типу намек, сделанный в «высоком» кабинете, не будет указом. А значит, беспокоить покровителей смысла нет. Да по большому счету и незачем. Он внимательно следил за тем, чтобы его подпись не появлялась под сомнительными документами, а иначе зачем нужны заместители? Он никогда не беседовал о делах в присутствии двух человек. Только с глазу на глаз, и никак иначе. А следовательно, как бы ни развивались в дальнейшем события, всегда будет его слово против слова обвинителя. Нет! Так просто его не взять!

Он не такой дурак, как Бурмистров. Его деньги они найти не смогут. Живет он скромно, на трудовые доходы. Ездит на «Форде Фокусе», а что сын учится в Англии, так и тут комар носа не подточит. Мальчик получил грант! Родителям его учеба ничего не стоит. Другой вопрос – во что обошлось Михаилу Георгиевичу получение сыном этого гранта, но тут уж ничего не докажешь. Сколько ни копайся.

А может, уехать в зарубежную командировку, пока этот Усов ни о чем не пронюхал? В Германию? И Михаил Георгиевич, нахмурив кустистые брови, принялся всерьез обдумывать подобную перспективу.

Нет. Пожалуй, не стоит. Это может насторожить следствие, и потом, он не сможет из Германии следить за ходом дел. Нет! Нет. Это опасно, особенно если учитывать присутствие Скобелевой в больнице, эта хитрая стерва может подставить его. А вдруг они там решат сделать его козлом отпущения?

Михаил Георгиевич вновь промокнул лоб платком. Он останется и будет держать все под контролем.

Андрей Петрович Усов вошел в кабинет и.о. главврача и сразу понял: Герман Юрьевич Примак ему нравится, потому что производит «правильное» впечатление. Примак был крупным мужчиной с густыми, коротко стриженными седыми волосами, могучими плечами и открытым суровым начальственным взглядом. Фамилия Примак Герману Юрьевичу очень подходила.

Смотрел он собеседнику в глаза, без улыбок и льстивых заигрываний. А потому Андрей Петрович счел возможным задать и.о. прямой, откровенный вопрос:

– Герман Юрьевич, кого вы подозреваете в смерти Бурмистрова?

– Никого, – пожав плечами, ответил Примак. – Чтобы кого-то подозревать, нужны весомые основания. У меня их нет.

– Вы правы. Тогда попробуем сформулировать вопрос иначе. Убит ваш коллега. Ваш непосредственный начальник. Скажите, в каких отношениях вы находились с покойным?

– В рабочих.

– Он вам нравился?

– Как человек или как начальник? – откинувшись на спинку рабочего кресла, спросил Примак.

– А есть разница? – с интересом уточнил Андрей.

– Разумеется.

– Тогда и то, и другое.

– Как человек Бурмистров мне не нравился, – оправдал надежды Андрея Петровича Примак. – Слишком замкнут, слишком высокомерен, слишком самодоволен. А как к начальнику у меня к нему претензий не было. Он никогда безосновательно никого не дергал. Был требователен, объективен, не опускался до подковерных игр.

– Тогда возвращаемся к моему первому вопросу: кто, по-вашему, был заинтересован в его смерти? – вновь затронул Андрей главную тему.

– Для ответа на подобный вопрос я недостаточно хорошо его знал, – не повелся Примак на этот кружной заход.

– А вы знаете, что некоторые ваши коллеги полагают, что убить Бурмистрова могла Ирина Скобелева?

– Вероятно, у них есть для этого основания, – упрямо гнул свое Герман Юрьевич, никак не желая откровенничать.

– Вам это предположение кажется правдоподобным? – продолжал наседать Андрей.

– Знаете, есть женщины, которых патологически не выносят представительницы их же пола, причем совершенно невзирая на возраст: их ненавидят дамы от шестнадцати до столетнего возраста. Скобелева из числа таких «счастливиц». Ее не переваривают в нашей больнице все, начиная с гардеробщиц и санитарок и заканчивая врачами и пациентами. А женщины, как известно, формируют общественное мнение, активно распространяя его в нашем разнополом коллективе. Лично мне ее иногда бывает жалко: несмотря на ее видимую успешность, она, по сути, просто несчастная баба с неустроенной судьбой, – с видом столетнего мудреца изрек Примак.

– А как же ее отношения с Бурмистровым? Насколько мне известно, он даже жениться на ней хотел?

– Вопрос в том, хотела ли этого она? – приподнял густую бровь Герман Юрьевич.

– А она этого… не хотела?

– Насколько мне известно, нет.

– Значит, по-вашему, Скобелева Бурмистрова не убивала? – гнул свое Андрей.

– А зачем ей это? – резонно спросил Примак. – Бурмистров был полностью у нее под каблуком. Я никогда еще не видел, чтобы мужчина настолько терял голову. Стоило ей пожелать, и он не то что на брак согласился бы, но и на убийство. Я даже предположить не мог, что он способен на такие чувства. Мне всегда казалось, что удел Анатолия Игоревича – рутинное прозябание в лоне семьи. И вот, поди ж ты, как его скрутило!

– Вы не допускаете, что между ними могло что-то произойти, о чем лично вам не известно? – предположил Андрей Петрович.

– Могу. Но все, что мне приходит в голову, никак не объясняет, зачем Скобелевой убивать своего любовника. Вот если бы наоборот…

– Возможно, я заинтересовался не той гранью этого любовного треугольника? – склонив задумчиво голову, произнес Андрей.

– Вы намекаете на супругу Бурмистрова? – уточнил Примак, прямо глядя на собеседника.

– Именно. Уж у нее-то имеется несомненный мотив? Как вы считаете?

– Если она была осведомлена о романе мужа, тогда безусловно, – кивнул Примак.

– Вы знакомы с Бурмистровой?

– Мы встречались, – сдержанно ответил Герман Юрьевич, как обычно, не считая нужным вдаваться в подробности. Да, это вам не Олечка, с грустью подумал Андрей, готовясь вытягивать из и.о. каждое слово клещами.

– И что вы думаете об этой даме? Способна она на убийство?

– Я думаю, каждый из нас в критической ситуации способен на многое, и мы сами не всегда догадываемся, на что именно способны, – выдал весьма отвлеченную сентенцию Примак.

– То есть я понимаю так, что Бурмистрова могла это сделать? – решил все же уточнить Андрей.

– Не имею представления, – словно в насмешку ответил и.о.

– Вам нравится Елена Бурмистрова? Как, по-вашему, покойный действительно планировал развод с женой?

– Я слишком мало знаю супругу Анатолия Игоревича, но, на мой взгляд, они были идеальной парой. Знаете, иногда, встретив на улице пожилую чету, замечаешь, что за долгие годы совместного проживания они стали даже внешне похожи друг на друга, у таких людей обычно бывает схожая реакция на слова и события, одинаковая мимика, жесты… Так вот, Бурмистровы обещали с годами превратиться в такую пару. Естественно, до появления в их жизни Скобелевой.

– Значит, Елена Бурмистрова любила своего мужа?

– Думаю, да.

– Могла она в припадке ревности убить своего мужа?

– Я не психоаналитик и не психиатр, я – нейрохирург. Так что ваш вопрос не по адресу. Но что касается лично моего мнения, логичнее было бы, если бы любящая жена избавилась от любовницы, а не от мужа, – все же добавил Примак после непродолжительной паузы.

– Значит, убийство по личным мотивам вы отметаете? – подвел черту Андрей. – Тогда остается служебный мотив, не так ли?

– Загнали-таки меня в угол, – усмехнулся краем рта Примак. – Остается служебный.

– И что же вы думаете по этому поводу? – скрывая удовлетворение, спросил Андрей.

– Ладно, так и быть, поделюсь с вами своими соображениями, но не для протокола. Вы человек вроде неглупый, думаю, большой ошибки я не совершу.

– Благодарю, – сухо кивнул Андрей в ответ на этот сомнительный комплимент.

– Не обижайтесь, – посерьезнев, ответил Примак. – Не знаю, насколько справедливы мои предположения, но была у нас в больнице одна история, которая тянется до сих пор. – Герман Юрьевич вздохнул, словно преодолевая внутренний барьер, и, сложив на столе сцепленные в замок руки, продолжил: – Чуть больше двух лет тому назад к нам в больницу с венозной гангреной поступила некая Гришенцева Вера Сергеевна, тридцати трех лет. В результате обследования было принято решение об ампутации у нее нижней конечности. По сути, операция спасла ей жизнь, но она же лишила ее той жизни, которую дамочка вела до болезни. Выписавшись из больницы, Гришенцева обратилась в суд, в прокуратуру, в министерство и еще бог знает куда, обвиняя врачей в преступной халатности, некомпетентности и прочих смертных грехах. Она настаивала, что потеряла ногу по вине непрофессионализма оперировавшего ее хирурга.

Начались комиссии, проверки, судебные заседания. К счастью, все проверяющие постепенно приходили к выводу о полной обоснованности назначенного лечения, и хотя больница вообще и Бурмистров по своей должности в частности почти два года не знали покоя, суды один за другим вынесли решения о правомерности действий медицинского персонала. Апелляции госпоже Гришенцевой не помогли. И это несмотря на задействованный ею финансовый и административный ресурс.

– Какой именно? – решил уточнить Андрей.

– Дело в том, – доверительно глядя в глаза Андрею, пояснил Примак, – что Вера Сергеевна Гришенцева, как выяснилось, многие годы была… не любовницей, но, можно сказать, боевой подругой одного крупного бизнесмена, нажившего свой капитал в лихие девяностые, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Как известно, мужчина-инвалид может рассчитывать на любовь и преданность своей женщины, но вот женщина, получившая столь серьезное увечье, как Гришенцева, как правило, остается одна. Это тяжелейший удар, особенно для такой молодой еще женщины. Она страшно озлобилась и буквально объявила вендетту нашей больнице. И хотя ее «друг», не буду называть вам его фамилию, если захотите, сами ее узнаете, с ней расстался, но помощь в борьбе с нами Вере Сергеевне он оказывал. Предоставил ей своих адвокатов, оплачивал судебные расходы и, возможно, до сих пор продолжает поддерживать ее финансово. Поскольку дамочка ни дня в своей жизни не работала.

В том, что мы смогли отбиться от Гришенцевой, во многом заслуга Бурмистрова и Скобелевой. А что касается Бурмистрова, он всегда был справедлив к коллегам и никогда не давал в обиду человека, если считал его добросовестным, ответственным работником.

– Все это прекрасно, но при чем тут убийство?

– При том, что Гришенцева проиграла, но не сдалась. В последний раз, когда я ее видел, она грозила Бурмистрову: ему, мол, вскоре так ноги укоротят, что даже протезы не понадобятся. Учитывая прошлое ее покровителя, такой поворот событий был вполне возможен, я даже советовал Бурмистрову обратиться в полицию, но он всерьез ее слов не воспринял. А возможно, и зря!

– Как давно произошел этот разговор? – заинтересовался Андрей.

– Месяца три тому назад. Она приезжала в больницу по поводу протезирования и специально поднялась к Бурмистрову в кабинет. Ор там стоял такой! Я шел к себе, когда услышал ее вопли, и поспешил на помощь, думал, она с него прямо сейчас скальп снимать начнет. Так что финальная часть скандала развернулась в моем присутствии, – глядя на Андрея, закончил Примак.

– Понятно. Вам известен адрес этой Гришенцевой?

– Разумеется. Сейчас позвоню в архив, попрошу прислать ее данные, – кивнул Примак, берясь за телефон.

– А могу я посмотреть ее историю болезни?

– Пожалуйста. Но вряд ли вам это как-то поможет. Все заключения говорят о том, что действия врачей…

– Я ни в коем случае не хочу оспаривать ваш профессионализм, только понять, что произошло с пациенткой.

– У вас имеется специальное медицинское образование? – с сомнением взглянул на Андрея Примак.

– Нет.

– Тогда будет проще, если я разъясню вам суть проблемы, – складывая перед собой на столе руки, предложил и.о. Бурмистрова. – Гришенцева поступила к нам уже в критическом состоянии. Изначально у нее был прозаический тромбоз глубоких вен нижней конечности, который преимущественно проявляется в виде острой боли в икроножных мышцах, нарастающей при движениях в голеностопном суставе и ходьбе. Часто отмечается отек и повышенная чувствительность в мышцах голени, изменение окраски кожи. Спустя некоторое время на пораженной ноге и внизу живота со стороны тромбоза может появиться расширенная поверхностная венозная сеть. Но нередко тромбоз глубоких вен протекает абсолютно бессимптомно. Поэтому на начальных стадиях заболевания очень важна качественная диагностика. А вы знаете, как «внимательно» относится к своему здоровью среднестатистический россиянин, – скептически приподнял брови Примак. – Пока жареный петух не клюнет… ну, вы знаете.

– Честно говоря, – постарался как можно мягче ответить Андрей, – наше медицинское обслуживание не способствует профилактическим осмотрам. Я вообще уже не помню, когда в последний раз был в поликлинике, ОРЗ и то на ногах переношу.

– Возможно, вы и правы, но следить за своим здоровьем необходимо, и прежде всего – в ваших собственных интересах, – строго попенял ему Примак, принимая на себя роль хозяина положения. – И все же, возвращаясь к тромбозу… Для его диагностики используется ультразвуковое ангиосканирование вен, позволяющее оценить характер и протяженность тромбоза. В отдельных случаях в условиях стационара выполняют рентгенконтрастную флебографию и при необходимости производят соответствующие лечебно-профилактические мероприятия, например, имплантацию кава-фильтра.

Но при этом в случае тромбоза глубоких вен возможны и осложнения, например, крайне редкое, но очень тяжелое и опасное осложнение – венозная гангрена, развивающаяся при полном закрытии тромбами путей венозного оттока из конечности. Во время болезни в пораженной конечности скапливается огромное количество жидкой части крови, порою до четырех-пяти литров, что приводит к серьезным нарушениям давления, шоку и при несвоевременной ампутации конечности служит причиной смерти больных. Что и случилось с Гришенцевой. При наличии подобной венозной патологии огромное значение имеет своевременное обращение к врачу-специалисту, диагностика и незамедлительное оказание медицинской помощи. Но мадам, кажется, не особенно заботилась о своем здоровье: судя по состоянию ее организма на момент поступления в стационар, она долгие годы злоупотребляла алкоголем, баловалась легкими наркотиками, питалась нерегулярно и крайне нездоровым образом. Помимо прочего, во время обследования у нее обнаружили язву желудка, сердечно-сосудистую дистонию, проблемы с поджелудочной железой и увеличенную печень. Лично мне было достаточно одного взгляда на Веру Сергеевну, чтобы понять, какой образ жизни она ведет. Не удивлюсь, если в прошлом госпожа Гришенцева начинала свою «карьеру» в одном из борделей под началом своего «друга» и покровителя, – с брезгливым выражением лица произнес Примак. – Вид она, несмотря на сравнительно молодой возраст, имела весьма потрепанный, хотя и сидела беззаботно на чужой шее не один год. Видно, привычка к разгульной жизни у Веры Сергеевны в крови.

– Значит, причина ампутации заключалась в том, что пациентка запустила свое здоровье? – решил подвести итог Андрей.

– В общем, да.

– Да, потерять конечность – это трагедия и для пожилого человека, а уж для молодой женщины… – покачал головой Андрей. – Неудивительно, что она озлобилась на весь мир. А уж особенно на больницу. Что ж, спасибо за подсказку, только я не совсем понимаю, почему объектом ненависти она избрала Бурмистрова, а не своего лечащего врача, что, согласитесь, было бы гораздо логичнее?..

– Анатолий Игоревич постарался избавить врачей от постоянного невроза и стрессов, связанных с этими разборками, чтобы они могли нормально работать. Поймите, работа хирурга требует максимальной концентрации и собранности, а если только и думаешь о том, какую статью тебе еще попытаются навесить, и о том, что тебе после операции надо на очередное заседание суда идти, о каких итогах можно говорить? Мы бы еще не один судебный иск получили в результате такой работы. Бурмистров все сделал правильно, взяв это дело в собственные руки, хотя в конечном счете он превратился в главного врага Гришенцевой, а она, надо сказать, дамочка злобная, мстительная и неразборчивая в средствах. К тому же имеет определенные возможности, – закончил Примак. – А вот, кстати, данные на Гришенцеву, – проговорил Герман Юрьевич, взглянув на монитор компьютера. – Сейчас я их вам распечатаю. Если все же захотите взглянуть на ее историю болезни, милости прошу, ее сегодня извлекут из архива.

– Скажите, Герман Юрьевич, – уже направляясь к дверям, вдруг остановился Андрей, – а какова, на ваш взгляд, главная причина врачебных ошибок?

– Почему вы вдруг об этом спросили? – удивленно взглянул на него Примак.

– Не знаю. Я раньше как-то не задумывался о таких вещах, а после нашего разговора мне вдруг стало интересно – а правильно ли я оцениваю происходящее? – задумчиво проговорил Андрей.

– Я выскажу вам свое субъективное мнение, которое, возможно, некоторые из моих коллег не одобрят. Но, на мой взгляд, дефекты и оплошности в медицинской деятельности – это прямой результат того, что некоторые врачи не умеют или, хуже того, не хотят мыслить, – вновь откинулся на спинку кресла Примак. – Да вы присядьте, а то я неловко себя чувствую, этаким директором школы, который ученику нотацию читает, – усмехнулся он, указывая Андрею на кресло. – Так вот. Чего требуют от студента на первом курсе мединститута? Прочитать и правильно пересказать материал из учебника. Дальше, по мере накопления знаний, он должен, просто обязан учиться мыслить. К сожалению, даже покидая стены медицинского образовательного учреждения, некоторые не умеют этого делать. И с каждым годом уровень подготовленности молодых специалистов, к сожалению, только снижается. И, как следствие, даже у нас в больнице немало врачей, которые остановились в своем профессиональном развитии на самой начальной стадии.