Текст книги "Процесс-38"
Автор книги: Юлиан Семенов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
У л ь р и х. Подсудимый Чернов, свои показания на предварительном следствии подтверждаете?
Ч е р н о в. Целиком и полностью... Проучившись два года в духовной семинарии, я примкнул к меньшевикам, каковым и оставался до двадцатого, когда вступил в большевистскую партию, и честно выполнял свой долг до двадцать седьмого года, но старое меньшевистское нутро во мне, бесспорно, сохранилось... С Рыковым я встретился осенью двадцать восьмого года... Вы, Чернов, сказал он, являетесь народным комиссаром торговли Украины, ваша задача – добиться озлобления середняка путем распространения на середняцкие массы тех репрессивных мер, которые партия распространяла на кулака... Углубляйте перегибы, озлобляйте середняка, учтите чувство украинского населения и везде объясняйте, что эти перегибы являются следствием московской политики...
В ы ш и н с к и й. Обвиняемый Рыков, в этой части показания Чернова соответствуют действительности?
Р ы к о в. Я с Черновым виделся, собирался сделать сторонником и нашел в его лице готового единомышленника...
На просцениуме – Сталин.
С т а л и н. Я, Сталин Иосиф Виссарионович... Что они все там, с ума посходили?! Почему Рыков подтверждает ту ахинею, которую несет этот расстрига Чернов? В двадцать восьмом году правого уклона – как оформившейся группы – не было! Где Ежов? Немедленно исправьте этот провал! Хотите, чтобы Запад снова уличил нас в фальсификации?! Хотите снова бросить на меня тень?!
На просцениум выходит Ежов.
Е ж о в. Я, Ежов Николай Иванович, нарком внутренних дел... Срочно выведите из зала суда Рыкова, я должен с ним поговорить...
Два конвоира приводят к нему Рыкова.
Е ж о в. Товарищ Рыков, вы заметили, какую ахинею несет Чернов?
Р ы к о в. Не я писал ему показания.
Е ж о в. Со следователем мы разберемся, но необходимо как-то исправить положение... Чаю? Угощайтесь, бутерброд с икоркой... Вот, кстати, газеты... Изголодались, наверное, без прессы... Положение в Испании тревожное, фашисты наступают по всему фронту... Троцкисты и их армия ПОУМ бегут, оголяя фланги республиканцев... И вот, нате-пожалуйста, такой подарок троцкистам с придурком Черновым...
Р ы к о в. Статистов вы подбирали, не я.
Е ж о в. Товарищ Рыков, да что же мы с вами препираемся, право! В конце концов, оба большевики, хоть вы ветеран, а я из молодых, но ведь за суд над Каменевым – сразу после фашистского выступления Франко в Испании – вы тоже проголосовали! Тогда вы понимали, как нам важно изолировать мировой троцкизм особенно в свете прямого выступления фашистов в Испании и борьбы троцкистов против агрессии Гитлера. А сейчас?
Р ы к о в. Тогда Сталин дал слово, что Каменев не будет убит... А его расстреляли...
Е ж о в. Каменев имел возможность отрицать свою вину! Кто ему мешал? Кто мешает это делать Крестинскому? Пожалуйста, если хотите ударить партию ножом в сердце – отрицайте и вы! Проведем закрытый процесс – и точка! "Слушайте голос Рыкова, народ его голос выковал!" Слова Маяковского, а вы?! Даже о жизни членов вашей семьи не желаете подумать! Тоже мне отец! Возвращайтесь и примите решение! Сделайте что-нибудь! Это – ультиматум!
Рыков возвращается на скамью подсудимых.
В ы ш и н с к и й. Рыков, вы в то время какую занимали должность?
Р ы к о в. Председатель Совета Народных Комиссаров СССР и РСФСР... Чернов очень ускоряет события... Вопрос о захвате власти, который я ставил, относился не к двадцать восьмому, а к тридцатому году...
В ы ш и н с к и й. Чернов, продолжайте...
Ч е р н о в. Мы включили в свою программу запутать семенное дело и тем снизить урожайность... В части животноводства были поставлены задачи: вырезать племенных производителей, добиваться падежа скота, не давать развиваться кормовой базе... Следующий раз я встретился с Рыковым осенью тридцать второго, когда колхозное движение окрепло, кулачество было разгромлено и деревня уже стала реально ощущать результат индустриализации страны...
На просцениум выходят дети, женщины с грудными младенцами, старики; каждый представляется:
– Я, Маша Прокопчук, меня съели во время голода тридцать первого...
– Я, Клавдия Васильевна Птицына, умерла – с тремя детьми – во время голода тридцать второго года.
– Я, Сергеев Иван Куприянович, был расстрелян во время голода тридцать второго года, когда сказал, что враги разрушили нашу деревенскую жизнь...
– Я, Левашов Егор, пяти лет от роду, умер рядом с мертвой мамкой, вся наша деревня вымерла от голодухи, и было это в декабре тридцать второго...
СЛЕДУЕТ МУЗЫКАЛЬНАЯ ПАУЗА, В КОТОРОЙ ЗВУЧАТ ПЕСНИ УДАРНИКОВ, ВОСПЕВАЮЩИЕ УСПЕХИ СТРАНЫ...
У л ь р и х. Подсудимый Иванов, подтверждаете свои показания?
И в а н о в. Целиком и полностью.
В ы ш и н с к и й. Когда вы вступили в контрреволюционную организацию?
И в а н о в. Мое первое грехопадение началось в одиннадцатом году, когда я стал агентом охранки...
В ы ш и н с к и й. С кем были персонально связаны?
И в а н о в. С ротмистром Маматказиным...
На просцениуме – Ежов.
Е ж о в. Я, нарком Ежов... Фамилию Маматказин придумал товарищ Сталин... Есть такое ругательство "мама-дзагли"... Так он модифицировал его на русский манер... Мы, русские, доверчивый народ... Если поверили, что Бухарин с Каменевым – гестаповские шпионы, почему не поверить в "Маматказина"? Почему не пошутить? Почему не дать посмеяться тем же обвиняемым? В конце концов, у товарищей обвиняемых трудная работа. Много труднее, чем у актеров. У тех есть суфлер, подскажет, а этим ошибиться нельзя, подведут партию...
В ы ш и н с к и й. Продолжайте, Иванов. Иванов. Интересен был разговор с Бухариным в двадцать шестом году. Он прямо говорил, что нужно готовиться к борьбе в открытом бою против партии. Имейте в виду, говорил он, мы даем своими выступлениями программу для консолидации всех недовольных элементов в стране...
Бухарин выходит на просцениум.
Б у х а р и н. Именно я, Бухарин, будучи в двадцать шестом году членом Политбюро, председателем Коминтерна и главным редактором "Правды", вел идейную борьбу с оппозицией товарищей Троцкого, Зиновьева и Каменева. Именно в двадцать шестом году – в этом может убедиться каждый, кто поднимет стенограмму съезда, – Сталин, обращаясь к лидерам оппозиции, заявил: "Требуете крови Бухарина? Нет, мы не дадим вам крови Бухарина, истинного любимца партии, гордости большевиков-ленинцев..." Это было двенадцать лет назад – всего лишь... Я вижу в этом зале людей моего возраста... Вы помните, товарищи? Вы читали газеты той поры? Древние говорили: "Если бог хочет наказать человека, он лишает его разума"... Верно, хотя можно конкретизировать: "лишает памяти"... И пусть не аплодируют моим словам штурмовики вашей нынешней "Памяти"! Они как раз беспамятны по своей сути, ибо малограмотны... Царские охранники, допрашивая меня, требовали, чтобы я признался: "Бухарин – это псевдоним, вы еврей, родившийся в Бухаре, назовите свое настоящее имя..."
Инквизиция в Испании во всем винила арабов и выкрестов, сожгла на кострах сотни тысяч несчастных, а чем все кончилось? Тем, что Испания стала окраиной Европы... Кайзер боролся с социалистами и евреями, видя в них все беды, и чем все кончилось? Свергли! То же случилось и с династией Романовых... А Гитлер: "Во всем виноваты большевики, масоны и евреи"... Чем он кончил? Я не хочу продолжать, хотя мог бы... Мог бы, увы... Если бог хочет покарать нацию, он лишает ее памяти!
В ы ш и н с к и й. Продолжайте, Иванов.
И в а н о в. Мы на протяжении тридцать шестого года виделись с Бухариным... В частности, в ноябре или декабре тридцать шестого года я перед Бухариным ставил вопрос, что организация разваливается, сами массы разоблачают наших участников, не стали ли мы банкротами?
В ы ш и н с к и й. Вы это говорили Бухарину?
И в а н о в. Да. Я никогда не видел Бухарина таким яростным и злобным, как тогда... Он поставил вопрос таким образом, что нужно пойти на уничтожение тех, кто решится раскаяться... В тридцать седьмом году у нас тоже был разговор... короткий...
В ы ш и н с к и й. Короткий?
И в а н о в. Короткий... Была очень большая настороженность... Бухарин меня информировал, что принимаются меры, чтобы обязательно побудить в тридцать седьмом к выступлению фашистской страны...
Вышинский выходит на просцениум.
В ы ш и н с к и й. Ничего не понимаю! Неужели Ежов нарочно торпедирует процесс такими идиотскими показаниями?! Всем известно, что с осени тридцать шестого года Бухарин жил у себя на даче, на Сходне, под домашним арестом... Надо срочно уничтожить всех, кто жил тогда на Сходне: они же могут обмениваться мнениями, они же знали, что опальный вождь был в полнейшей изоляции... В конце концов, Сходня – не Москва, пара тысяч жителей – ерунда, капля в море... Но предлагать это надо не Ежову.
На просцениуме – Жданов.
Ж д а н о в. Я, Андрей Жданов... Почему вас беспокоит этот вопрос, товарищ Вышинский? По всей стране идут митинги с требованием казнить фашистского изувера и шпиона Бухарина, советские люди требуют кары этому Смердякову от социал-демократии... Пускали к Бухарину или не пускали – кого это волнует? Поверженный враг обречен на забвение. Через десять лет фамилия Бухарин станет никому не известной... И потом – зачем вы пришли с этим ко мне, а не к товарищу Ежову? Его люди отвечали за следствие, я секретарь ЦК, а не следователь, не мой вопрос, товарищ Вышинский... Вы – обвинитель, вам и карты в руки. Если Иванов лжет – дезавуируйте его...
В ы ш и н с к и й (обращается к суду). Разрешите огласить показания Бухарина. Показания от двадцать пятого декабря тридцать седьмого года... "Вновь я установил связь с Ивановым во время десятого съезда партии, беседовал с ним в кулуарах... В двадцать шестом – двадцать седьмом годах, когда мы готовились к открытым боям против партии, я рекомендовал Иванову не предпринимать открытых наскоков..." Подтверждаете, Бухарин?
Б у х а р и н. Речь идет не о боях, а о выступлениях.
В ы ш и н с к и й. Вы говорили об открытых боях?
На просцениуме – Ежов.
Е ж о в. Товарищ Бухарин, а ведь Юра, Юрашка, Юрчик, сынок твой, крошка еще... А как на тебя похож? Вылитый папка... И шустрый такой же, и глазенки острые... Так все и сечет, так все наскрозь и видит... Не забывай о масеньком, Николай Иванович... Мы ведь договорились с тобой... Как большевики договорились, как братья по партии... Ты уж давай, не подведи...
В ы ш и н с к и й. Вы говорили об открытых боях?
Б у х а р и н. Это я не отрицаю.
В ы ш и н с к и й. Потом Иванов поехал вторым секретарем крайкома на Северный Кавказ, и вы дали ему поручение заниматься организацией нелегальной группы правых. Верно?
Б у х а р и н. Правильно.
В ы ш и н с к и й. Именно нелегальной?
Б у х а р и н. Нелегальной.
Бухарин выходит из-за скамьи подсудимых на просцениум.
Б у х а р и н. Товарищи, в перерыве между заседаниями суда зайдите в библиотеки и прочитайте стенограммы партийных съездов той поры. Только, психически больной человек или тиран, презирающий наш народ, как скопище недоумков, может вписывать в мои ответы признания о создании "нелегальных групп правых"! Тогда правых вообще не было в природе! Как, впрочем, и позже... Что же, я даже рад тому, что должен подтверждать домогательства Вышинского и показания провокатора Иванова: это тоже форма защиты... Не вы, так ваши дети убедятся в том, что на ваших глазах насиловали правду истории... А вы молчали... Более того, вы славили насильника... Как же вам не стыдно, а?
В ы ш и н с к и й. Раковский, вы признаете себя виновным?
Р а к о в с к и й. Признаю.
На просцениуме – Ульянова.
У л ь я н о в а. Я, Ульянова Мария Ильинична... Должна засвидетельствовать, что Ильич всегда относился с глубочайшим уважением к товарищу Раковскому... Еще бы... Он вступил в социал-демократическое движение еще в восемьдесят девятом году. Дружил с Розой Люксембург, Плехановым, Каутским, Бебелем, прошел тюрьмы, много тюрем... В январе восемнадцатого был руководителем Украинской ЧК... Потом председателем Совнаркома. Украины. Избирался в ЦК начиная с девятнадцатого года... Милый, интеллигентнейший, добрейший молдаванин... Трагедия в том, что он – как и Бухарин, Каменев, Рыков, Пятаков, Косиор, Смилга, Дзержинский, Фрунзе, Окуджава, Бубнов, Мдивани, Серго – был личностью... Он не считал для себя возможным соглашаться с чем-то только потому, что другие соглашаются... Он открыто выражал свои сомнения, считая, что перед союзом единомышленников надлежит говорить правду, никакой дипломатии, тайн, никакой слепоты и рева "ура"... Ильич, который сам был Личностью, принимал это, более того, поощрял... У вас сейчас говорят: "культ личности"... Это рискованное словосочетание, товарищи. Истинная Личность никогда не позволит создать из себя культ... История свидетельствует, что культы создают несостоявшиеся, претенциозные, бескультурные люди... Знаете, как плакала товарищ Крупская, когда Сталин протащил решение построить Мавзолей? Ведь это же глумление над Лениным! Ильич не терпел византийских фокусов, рабского преклонения перед д о л ж н о с т ь ю, с а н о м... Личность и есть Личность... Право, понятие культа к личности неприложимо – только к идолу...
В ы ш и н с к и й. Раковский, как вы ответите на мой вопрос – был ли Крестинский троцкистом?
Р а к о в с к и й. Крестинский был троцкистом и с троцкизмом никогда не порывал...
В ы ш и н с к и й (обращается к Крестинскому). Если верно то, что говорил Раковский, то будете ли вы обманывать суд и отрицать правильность данных вами показаний в тюрь... на предварительном следствии?
К р е с т и н с к и й. Свои показания на предварительном следствии полностью подтверждаю...
В ы ш и н с к и й. Что означает в таком случае ваше вчерашнее отрицание?
К р е с т и н с к и й. Под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелыми впечатлениями от оглашения обвинительного акта, усугубленного моим болезненным состоянием, я не смог сказать правду, признать, что виновен. Вместо того чтобы сказать – "да, виновен", я почти машинально ответил – "не виновен".
На просцениум выходит Сталин, медленно раскуривает трубку.
С т а л и н. Я, Сталин... Спасибо, Христиан Георгиевич, спасибо, товарищ Раковский, дорогой мой болгарский друг, боевой соратник по Реввоенсовету Юга, вместе громили беляков, как давно это было, вечность прошла, минута, миг... Господи, как же я благодарен Тебе за милосердие Твое и доброту к рабу Твоему... Пусть самый строгий судия прочитает все, написанное мною: ни одного слова хулы против Тебя не сорвалось с кончика пера моего... Пусть Твой самый строгий судия прочитает, что готовили мне для брошюр и речей Мехлис и Поскребышев, Товстуха и Бажанов, сколько раз норовили они задеть имя Твое, но я ни разу не позволил им замарать осиянный Лик Твой... Только Твоя благодать открыла мне путь к победе... Это сейчас считают, что в двадцать седьмом году, когда Бухарчик, атеист и философ, провел исключение из партии Зиновьева и Каменева, а Рыков подписал санкцию на ссылку Троцкого, Раковского, Радека, Смилги, Смирнова, Муранова, Бакаева, я достиг высшей власти... Так считают подготовишки от политики. Господи! Так считают неучи, не сознающие высшей тайны борьбы за лидерство... Никогда я не был так близок к краху, как в двадцать седьмом году, несмотря на то что убрал Фрунзе, заменив его Ворошиловым, и похоронил Дзержинского, поставив на его место Ягоду... Менжинский не в счет, он разведкой занимался, меня это не волновало, меня интересовали настроения и слова внутри страны... А настроения были в пользу Бухарина! А слова были о несправедливости по отношению к ссыльному Троцкому, вождю Красной Армии... А слухи были о том, что рабочие ропщут из-за роста цен... А мнения партийцев были таковы, что я отступаю перед кулаком... И все как один талдычили: "вождь партии Бухарин, вождь кремлевского правительства Рыков". А я? Кем был я? Троцкого и Зиновьева было не так уж трудно свалить стоило только напомнить новым наборам партийцев, что все лидеры левой оппозиции – евреи... А вот как быть с Бухариным и Рыковым? Мужик их поддерживает, интеллигенция – боготворит, партийцы – верят... Как мне было поступать тогда?
Я был растерян и одинок, и прозрение пришло из Памяти моей, из того, чему учил меня пахан Иллидор: "Оберни врагов твоих на борьбу против тех, кого они считают друзьями твоими, дай им справить пир на телах тех, кто поверг их в прах..." Спасибо Генриху, чудо что за человек Ягода, он смог мысль мою воплотить в дело, донес до ссыльных подвижников идеи постоянной революции, во имя которой они готовы отдать жизни свои, и благополучие семей своих, что, мол, Сталин остался один на один с кулацким уклоном в партии, что дни его сочтены и тогда наступит бухаринская реставрация капитализма, конец штурму и натиску революционных бурь, крах мечты о победе пролетариата в мировом масштабе... Умница Ягода, работал тонко и мудро, агентура подталкивала руку бессребреных адептов мировой бури: "я порвал с троцкизмом, прошу вернуть в партию, чтобы вместе со всеми строить социализм..." Но не я возвращал их в Москву, а именно Бухарин – добрая душа – на погибель свою... А когда ссыльные большевики снова сели в московские кабинеты, когда получили право на голос, а он у них зычный, красивый, не то что у меня, – вот тогда они и повели атаку, вот тогда я, незримо опираясь на их и д е й н о с т ь, свалил Бухарина с Рыковым... Спасибо за это тебе, товарищ Раковский, без твоей помощи я бы не свалил нашего любимого Бухарчика, спасибо тебе, товарищ Крестинский, и вам, расстрелянным уже друзьям моим Левушке Каменеву и Юре Пятакову, низкое вам спасибо за то, что вы, нехристи, выполнили высшую волю. Никого я не боюсь, кроме как тебя, Господи... Был бы я неправ – покарал бы Ты меня, никакая охрана б не спасла, но ведь жив я, и народ славит меня, и мир внемлет словам моим, разве б Ты допустил это, будь я не прав? Погоди, пройдут годы, и я докажу всю дурь ленинистов, которые з а м а х и в а л и с ь на примат Слова, и откровение мое будет называться "Марксизм и вопросы языкознания", и труд этот – во славу Твою, Господи – станут зубрить глупые атеисты, как новый катехизис революции, хоть смысл в нем другой, противоположный...
Я чист перед Тобою, Господи! Я покарал тех, кто посмел возомнить себя птицей, хотя все мы черви навозные, мразь перед Тобою... Прости же меня, Господи, за прегрешения мои, если и были они, Ты ведь знаешь, как сир и туп народ, доставшийся мне в царство, как предавал он идолов своих и владык земных, как труслив он и неумел в труде, так дай же мне каленым железом начертать в душах их: "повинуйся – и да не позволю вам исчезнуть с лица Земли!" Кто, как не я, знаю народ свой? Кто, как не я, прожил жизнь среди них?! Я их "винтиками" называю, "ржою", "железками", а они кланяются мне в пояс! Я говорю им, что любой другой народ прогнал бы таких, как я, а они многия лета поют мне с амвонов! Как же мне можно с ними иначе, кроме как каленой строгостью и безотчетным повиновением?! Не потому я жесток к ним, что не люблю, а оттого, что знаю душу их, не способную к тому, чтобы стать в рост и крикнуть: "Явись мне, Господи, и дай сил на борьбу!" Побоятся! Поползут в храмы – молить, чтобы священники замолвили за них слово перед Всевышним! У самих от страха глотки пересохнут... Как же я могу бросить этот несчастный народ в рабском горе его и юдоли?!
На просцениуме – Ежов.
Е ж о в. Так, порядок! Все идет по плану! Признание Крестинского немедленно закрепляем репликами подсудимых! Быстро, товарищи враги народа! Сейчас важен темп, искренность, чувство, логика, раскаяние! Приготовились к съемкам! Камера, мотор! Радиостанция имени Коминтерна, начали!
В ы ш и н с к и й. Продолжайте, Бухарин.
Б у х а р и н. По мысли Томского, составной частью нашего переворота было чудовищное преступление – арест семнадцатого партийного съезда! Пятаков против этой идеи высказался не по принципиальным соображениям, а по соображениям тактического характера: это вызвало бы исключительное возмущение среди масс...
На просцениуме – Бела Кун.
Б е л а К у н. Я, Бела Кун, один из создателей Венгерской коммунистической партии, умер во время пыток в сталинских подвалах... От меня требовали признания в том, что я шпионил для Германии по приказу моего друга Бухарина... Я не пошел на сговор с гестаповцами Ежова. За это мне выжгли папиросой глаза... Я восхищаюсь Бухариным! Я кляну себя за то, что не вышел с ним вместе на это единоборство... Только кретины не поняли слова Бухарина: ведь именно Сталин арестовал девяносто процентов участников семнадцатого съезда! Но н и к а к о г о возмущения среди масс не было! Наоборот, всенародное л и к о в а н и е! Галилей отрекся, но его фразу "А все-таки она вертится!" и поныне знает весь мир... С контрреволюцией надо бороться до конца, надо разрешать себе верить в чудо, которое случится в самый последний миг... Я решил погибнуть в застенке, отказался от затаенной борьбы с нашими нацистами в зале суда – и сделал ошибку... Хоть один из вас, зрителей, должен выжить, хотя вы все заложники лучшего друга советского народа, все до одного... Выживший расскажет хотя бы трем людям про то, как боролся Бухарин, что знают трое знает мир...
В ы ш и н с к и й. Бухарин, с Караханом вы говорили?
Б у х а р и н. Он сообщил, что немцы требовали от нас военного союза с гитлеровской Германией.
На сцену выходит Прухняк.
П р у х н я к. Я, Прухняк, ученик Дзержинского, генеральный секретарь Польской коммунистической партии. После того как Сталин подписал договор с Гитлером, нас, польских коммунистов, объявили врагами народа и английскими шпионами. Нас пытали, требуя признания, что мы хотели сорвать договор между Москвой и гитлеровским рейхом – по заданию англичан и масонских кругов Франции... Нас расстреляли, а партию распустили... Анализируя показание Бухарина о том, что гитлеровцы хотели военного союза с ним и его друзьями, я не перестаю удивляться: за что же его судят, если Сталин подписал именно такой союз?!
В ы ш и н с к и й. Подсудимый Плетнев, вы участвовали в убийстве Горького?
П л е т н е в. Да.
В ы ш и н с к и й. Подсудимый Левин?
Л е в и н. Скажу обо всем... Мы договорились с Крючковым, секретарем Горького, о мероприятиях, вредных Алексею Максимовичу... Я ему говорил, что Горький любит прогулки. Я сказал, что надо практиковать прогулки. Горький очень любил труд, любил рубить сучья деревьев... Все это было разрешено – во вред его здоровью...
На просцениуме – Крупская.
К р у п с к а я. Я, Надежда Крупская, жена Ильича... Какое глумление над здравым смыслом! Какое презрение к народу... Когда и кому мешали прогулки и легкий физический труд?! Или – это тоже форма защиты несчастного доктора Левина? Защита самооговором... Такого еще не было в истории цивилизации...
В ы ш и н с к и й. Левин, уточните дозировку лекарств.
Л е в и н. Горький получал до сорока шприцев камфоры в день.
В ы ш и н с к и й. Плюс?
Л е в и н. Две инъекции дигалена.
В ы ш и н с к и й. Плюс?
Л е в и н. Плюс две инъекции стрихнина...
В ы ш и н с к и й. Итого сорок восемь инъекций в день...
На просцениум выходит доктор Виноградов.
В и н о г р а д о в. Я, один из лечащих врачей Горького. Меня запугали до смерти в камере пыток, требуя обвинения Левина в убийстве Максимыча... Свидетельствую: Горький получал три шприца в день, порою четыре... Даже один укол стрихнина – смертелен. У Сталина есть фельдшер, массирует ему простату, наверное, Адольф Виссарионович написал показания Левина со слов своего коновала... Мне теперь совершенно понятно: Левин защищается перед потомками самооговором... А вы, в зале, даже не смеетесь бреду...
У л ь р и х. Подсудимый Буланов, подтверждаете ваши показания?
Б у л а н о в. Да. За годы работы в качестве личного секретаря Ягоды и секретаря Наркомата внутренних дел я привык смотреть на все его глазами... О заговоре я впервые узнал в тридцать четвертом году: насильственный приход к власти путем переворота...
На просцениум выходит Тухачевский.
Т у х а ч е в с к и й. Я, маршал Тухачевский, расстрелян летом прошлого года... Как военный, не чуравшийся истории, хочу спросить: если среди заговорщиков были: шеф разведки, контрразведки Союза, а также службы охраны Политбюро Ягода, если товарищ Енукидзе, секретарь ЦИКа, расстрелянный Сталиным три месяца назад, отвечал за безопасность Кремля – еще с восемнадцатого года, – я, заместитель министра обороны, мои друзья, командующие военными округами Уборевич, Якир, Корк, Примаков, начальник Политуправления Красной Армии Гамарник, то чего же мы тогда ждали? Чего?! Заговор не может быть длительным это провал... Мы же не были идиотами, право... Если мы решили бы взять Кремль, мы взяли бы его за два часа... Увы, мы не позволяли себе и думать об этом... Когда Хрущев брал Берию, МВД было в руках этого мерзавца, поэтому дело спасла Красная Армия маршала Жукова... Чего ж было опасаться нам, если и НКВД, и армия, и безопасность Кремля были в наших руках? Несчастный, доверчивый, беспамятный народ мой... Каждый, кому не лень, может обмануть тебя, надругаться над тобою... Почему? Ну отчего нам выпала такая страшная доля?!
Тухачевский берет свою маленькую скрипку и играет трагическое каприччио...
У л ь р и х. Подсудимый Ягода, подтверждаете свои показания, данные на предварительном следствии?
Я г о д а. Подтверждаю... Уже в тридцать первом году я создал в ОГПУ группу правых, куда входили начальник контрразведки Прокофьев, начальник секретно-политического отдела Молчанов, начальник экономического отдела Миронов, заместитель начальника разведки Шанин и ряд других... В январе тридцать четвертого года готовился государственный переворот с арестом состава семнадцатого съезда...
На просцениум выходит Короленко.
К о р о л е н к о. Я, русский литератор Короленко, Владимир Галактионов... Я думал, что не было на Руси процесса постыднее, чем дело Бейлиса... Увы, я ошибался. Такого рода "процесс" до Октября семнадцатого года был попросту невозможен... Хотя кто, как не я, был противником идиотства романовского самодержавия?! Только что в этом зале говорилось, что делегатов съезда арестовали не заговорщики, а именно господин Сталин! Просто какие-то лебедь, рак и щука...
На просцениум выходит Бухарин.
Б у х а р и н. Собственно, признание Крестинского стало кульминацией процесса... Тем не менее каждый из нас – не те провокаторы, которых посадили вместе с нами на скамью подсудимых, а истинные ленинцы – старался защищаться: диким самооговором, признанием заведомой, легко опровергаемой лжи, интонациями даже – если вы послушаете пленки и посмотрите фильм, который тайно снимала сталинская группа, вы убедитесь в правоте моих слов... Я предложил следствию компромисс: взамен того, что признаю все предъявленные обвинения, в последнем слове все же скажу то, что считаю нужным... Я был вынужден пойти на компромисс не только потбму, что речь шла о жизни жены и детей... Близких... Друзей... Учеников... Я пошел на компромисс потому, что Ежов сказал: "Будете молчать докажем, что именно вы организовали покушение на Ленина! Вы ж с ним спорили! Спорили! Именно вы и Дзержинский были самыми неукротимыми во время Брестского мира! И Дзержинского замажем, если откажетесь признать свою связь с Троцким! И проведем процесс против Ленина, разоблачим его немецкое шпионство – даю слово, с м о ж е м провести!" Я знал – теперь с м о г у т... Но вчитайтесь в мое последнее слово! Пожалуйста! Оно же все построено на междустрочье и н е д о г о в о р е... Вы же слышали, сначала я взял на себя всю ответственность за "правотроц-кистский блок"... Но дальше! Дальше! Слушайте: "Я считаю себя ответственным за величайшее и чудовищное преступление перед социалистической родиной и всем международным пролетариатом". Точка. Итак, я виноват? Да. Я позволил Сталину взобраться на верхушку пирамиды и не нашел в себе мужества убить его, когда понял, что он – контрреволюционер, предатель дела Ленина. Я потом был вынужден произнести вписанную мне фразу – я, кстати, торговался с Ежовым за каждое слово, каждую запятую – "Считаю себя ответственным за вредительство", но следом я все же произнес: "Хотя я лично не помню, чтобы давал директивы о вредительстве". Я сказал: "Прокурор утверждает, что я наравне с Рыковым был организатором шпионажа, какие доказательства? Показания Шаранговича, которого я не слыхал до обвинительного заключения... Я категорически отвергаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова"... Если я отверг обвинения во вредительстве, шпионаже и терроре, то в чем же я виновен? За что прошу в этом же последнем слове покарать меня? Сам прошу – не Вышинский?!
Вдумайтесь в смысл следующих моих слов: "Голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением психологии. Исторические примеры такого рода перерождения известны, стоит только назвать Бриана, Муссолини..." Муссолини был редактором самого левого социалистического журнала "Аванте". В партию его рекомендовала великая революционерка Анжелика Балабанова... Но Муссолини захотел стать д у ч е, то есть в о ж д е м, и он предал социализм, отшвырнул его ногой, посадил в тюрьмы своих товарищей по партии, объявил их врагами нации и стал фашистом. Похоже, а?! Слушайте дальше: "И у нас – я имею в виду партию, страну – было перерождение, которое привело нас – страну, партию, Сталина – в лагерь, очень близкий по своим установкам к своеобразному кулацкому, преторианскому фашизму"... Как "лидер" правых, я употребил слово "кулацкий"! Но ведь смысл фразы сокрыт в ином, в "преторианском фашизме"! Тот, кто знает историю, должен понять, что "преторианцы" – это личная охрана античных тиранов, дорвавшихся до власти путем удушения республики и убийства тех, кто звал граждан к сопротивлению тирании... "Фашизм" – это синоним Сталина и его ежовых, молотовых, Кагановичей и берий... Именно так, фашизм... Вы слышали показания Ягоды, когда он говорил, что я приказал ему протащить в ГПУ моих людей – начальника секретно-политического отдела Молчанова, а также Миронова, Шанина, Прокофьева... Фашизм – это неуважение к Личности... Только не уважая Личность, можно вписывать Ягоде эдакие откровения! Ведь именно Молчанов заставил Пятакова и Радека назвать меня на процессе тридцать седьмого года "троцкистом и диверсантом"... Геббельс призывал: "Лги, лги, что-нибудь да останется!" Увы, это правда! И если вы, собравшиеся в этом зале, не сможете или не захотите понять то, что я сейчас прокричал, вас всех ждут чудовищные испытания... Чудовищные...