Текст книги "На 'козле' за волком"

Автор книги: Юлиан Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– А это, случаем, не мракобесие? – спросил Степанов и понял, что хотел улыбнуться своему вопросу, но не смог, потому что мышцы лица уже не подчинялись ему...

– Мракобесие – это когда мы не понимаем, но заготовили дрова для костров, чтобы сжечь то, что нам непонятно.

– У тебя глаза совсем белые...

– У тебя тоже. Ты, между прочим, почаще их закрывай. Говорят, если обморозишь белки, никакие врачи не помогут.

– Слушай, а если мы подожжем сиденье <газика>? Обольем бензином и подожжем. Это ведь видно издалека.

– Нас начнут искать часа через три. Сейчас люди только возвращаются с охоты.

– Давай прыгать.

– Я уже не могу.

– Надо заставить себя.

– Чудак, пятьдесят градусов – это переохлаждение организма. В двадцать градусов можно согреться, если прыгать или бегать. А сейчас пятьдесят.

– Тогда надо идти. Ты сможешь найти путь к проселку?

– Ты же видел, как трава сходится за машиной. Как на болоте ранней осенью, когда еще тепло.

<Это я так думал, – вдруг вспомнил Степанов. – Я думал точно такими же словами, как сейчас сказал Ванган. Наверное, в большинстве своем все люди думают одинаково. Только говорят по-разному. В мыслях человек лжет реже. Мысль – честнее слова, произнесенного вслух. А слово, записанное пером, не похоже на слово произнесенное, а еще больше оно не похоже на мысль, родившую его>.

Мунко соскочил с буфера и начал кататься по земле, ударяя себя локтями по бокам что было сил.

– Все! – крикнул он. – Степанов, поверни ключ, а я пока погреюсь.

– Если заведется, – сказал Ванган, – я обязательно соберу томик всех анекдотов, какие только знаю.

– И я тебе пришлю из Москвы штук пятьсот новых.

– Пятьсот – это ты перегнул.

Ключ показался Степанову теплым – так он был холоден.

<Нет ничего безнадежнее промерзшего металла>, – подумал он.

Мотор заныл, словно человек с воспалением надкостницы.

Мунко перестал кататься по земле, поднялся и зло ударил ногой передний скат.

– Сволочь! – крикнул он. – Тыква!

– Где у тебя заводная ручка? – спросил Степанов. – Садись к стартеру, а я пойду крутить. Я в унтах, мне пока еще можно стоять на земле.

– Нет у меня ручки! – крикнул Мунко. – Нет! Он всегда заводился без ручки.

Где-то совсем неподалеку завыли волки. Они выли хором, на несколько голосов, – тревожно, как люди.

– Мунко, – сказал Степанов, – подкачай побольше бензина в карбюратор. Важно, чтобы он схватил, пусть только он хоть раз схватит.

Ванган сказал:

– Если бы сейчас был день, я бы навадил волков прямо на нас. Я умею их подманивать. Мы бы убили волка и погрели руки в его горячем брюхе. Часа два можно было бы греть руки.

– Накачал! – крикнул Мунко. – Бензин даже переливает.

– Я бы тоже кое-что сделал, – сказал Степанов Вангану. – Конечно, анекдоты – это твое. Ты застолбил прекрасную тему. Но я бы тоже что-нибудь сделал.

Он повертел ключом в замке, опасаясь включить стартер.

– Давай, – сказал Ванган. – Прошло сорок девять минут. Была не была включай...

Мотор снова заныл, но сотрясения, рождаемого динамическим ударом искры – символа тепла, который предшествует движению, снова не было.

Степанов вылез из кабины, с трудом переставляя задеревеневшие ноги. Он подошел к радиатору и открыл крышку чужими пальцами, которые стали казаться ему огромными, но при этом невесомыми, словно сделанными из пластика.

Сахарный, в узорах, лед был в радиаторе.

...А паренек забрался на рыбацкий катер по канату, который ему бросили с кормы в пенное, зеленое море, и в это время выглянуло солнце, и все окрест стало истинным, реальным. Катерок сделался грязно-синим, чайки – серыми, море – бурым, но и такими они были прекрасны, потому что все было полно движения, а паренек рассказывал рыбакам, сидевшим на корме, про то, как он успел доплыть к ним, взяв упреждение, весело смеялся, и капельки теплой воды на его коричневом теле посверкивали остро-синим, когда лучи солнца отражались от моря, отдав ему часть своего извечного и разумного тепла...