Текст книги "Межконтинентальный узел"

Автор книги: Юлиан Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Не обещаю, – повторил генерал. – Сделайте так, чтобы мои телефоны не работали. Я знаю, чего могу обещать, а чего нет.

Полковник Груздев докладывал тихим голосом, глухо покашливая, был, как всегда, несмотря на неудержимо-веселый нрав, нетороплив и обстоятелен:

– Собственно, ничего особенно интересного наблюдение за Кульковым не дало, Виталий Всеволодович. Учреждения, которые он посетил за эти три дня, следующие: Министерство авиационной промышленности, Академия наук, Министерство обороны, Госплан Союза. Фамилии людей, тех, с кем он встречался, приложены, сорок пять человек, в высшей мере уважаемые товарищи. Если он действительно получил сторублевую ассигнацию из ЦРУ и она не попала к нему каким-то шальным образом, чего я отнюдь не исключаю, тогда основные узлы ракетной проблематики Советского Союза будут известны Лэнгли.

– Будут? – переспросил Славин. – Или известны?

– Любой ответ на этот вопрос в настоящее время носит предположительный характер, Виталий Всеволодович.

– Ну и предполагайте. Мне особенно хорошо думается, когда собеседник выдвигает соображения, противные моим.

Груздев с тоской посмотрел на сигарету, которую крутил в пальцах (Славин не курил), и сказал:

– Если считать, что передачи разведцентра ЦРУ неустановленному агенту начались неделю назад, если их интенсивность нарастает день ото дня, значит, в Лэнгли очень торопятся. Это первая позиция. Всю эту неделю совещания в тех министерствах, которые посещал Кульков, заканчивались поздним вечером, к одиннадцати. Во вторник и четверг Кульков вернулся домой около двенадцати, сопровождал академика Крыловского на объекты… Можно предположить, что обмен информацией был назначен на один из этих дней, но Кульков не смог взять в Сокольниках контейнер. Отсюда некоторая паника в стане наших подопечных. Выемка в Сокольниках контейнера людьми Юрса, сопровождавшаяся одновременным выбросом трех машин разведки из здания посольства. Такова вторая позиция. Однако третья позиция оказалась для нас проигрышной: коллеги из ЦРУ все же смогли заложить контейнер, а их агент этот контейнер получил…

– Я бы не назвал эту позицию проигрышной, – возразил Славин. – Даже совсем наоборот: благодаря тому что мы поработали с содержимым контейнера, в обращение вышла меченая купюра. Мы получили след: от Иванова – к Кулькову. Если мы соберем неопровержимые доказательства того, что Кульков не сдавал в банк рубли или мелочь, – Славин усмехнулся, – меняя их на престижный стольник – я и такое не имею права исключить, – если ему не одолжил кто-то эту ассигнацию накануне партии в преферанс у профессора Иванова, тогда мы взяли бога за бороду.

– У бога не было бороды, – улыбнувшись, сказал Груздев, – только чуть намеченные усы. Вглядевшись в настоящую иконопись, вы убедитесь, что эта пословица носит несколько богохульский характер…

– Поправка принята, – согласился Славин. – Богохульствовать не есть хорошо. Вношу предложение: ваши люди устанавливают всех тех, с кем жизнь сводила Кулькова за последние двадцать, а то и двадцать пять лет. Я обозначил этот временной отрезок не случайно; как сказал мне Константинов, во время допроса следователем Васильевым инженера Ножкова, проходившего в качестве свидетеля по делу Пеньковского, тот упомянул некоего Гену, который дважды играл в преферанс вместе с полковником, когда тот отдыхал в Сочи: «Молодой парень, кажется москвич, очень предупредителен, фамилия мне не известна». И – все. Пеньковский на допросах про этого самого Гену ничего не показал: «Меня окружала тьма людей во время отпуска». Так что Гена тогда завис. Гена – это Геннадий, не правда ли? Если ваше подразделение соотнесет даты отпусков Пеньковского с отпусками Кулькова, просмотрит в Сочи фамилии всех тех, кто отдыхал в ту пору вместе с голубем, мы, полагаю, сможем внести несколько дополнительных штрихов в портрет Геннадия Александровича. Не находите?

– Дело-то горячее, Виталий Всеволодович, а задача, которую вы ставите, займет уйму времени.

– А я вам уйму времени не даю. Я вам даю два дня. И не более того.

В дверь постучали.

– Занят, – раздраженно бросил Славин. – Чуть позже, пожалуйста!

– Виталий Всеволодович, – голос секретаря Людочки был извиняющимся, – генерал Шумяков звонит по ВЧ, крайне срочное дело.

Славин сорвался с кресла, словно мальчик, выбежал в приемную – когда проводил оперативные совещания, все телефоны замыкал на секретариат, – схватил трубку:

– Слушаю, Алексей Карпович!

– Я уже на месте, так что все в порядке, – сказал Шумяков, чуть покашливая. – Звонков от интересующего нас лица не было, а фамилию врача, гомеопата этого самого, у которого одалживал деньги тот, о ком шла речь, я вспомнил: Бензелев Николай Васильевич…

«Из Женевы от нашего специального корреспондента»

Переговоры идут за закрытыми дверями; брифинги, которые проводят представители делегаций, отличаются корректной сдержанностью; информация весьма относительна, хотя интерес прессы к результатам встречи крайне высок: в случае если удастся подписать соглашение – помимо того, что мирные отрасли промышленности получат многомиллиардные дотации, ибо космические и ракетные программы, по самым приблизительным подсчетам, стоят ныне не миллиарды, а триллионы долларов, – это будет серьезно способствовать летней встрече лидеров Советского Союза и Соединенных Штатов.

Поскольку члены делегаций отделываются улыбчивыми ответами, смысл которых носит обтекаемый характер, журналисты устраивают свои брифинги в баре Дворца наций, который помнит Литвинова и Чемберлена, Даладье и Геббельса, прибывшего сюда, чтобы объявить о выходе рейха из Лиги Наций; тревожная память середины двадцатого века постоянно слышима здесь – в деревенской тиши уютного города, разбросавшегося на берегу сказочной красоты озера.

Мнения прессы порою кардинально разностны, однако же их отличает нескрываемая позиционность.

…Моего собеседника зовут Юджин Кузанни; десять лет назад в пресс-клубе Вашингтона я беседовал с одним из ведущих репортеров столичной газеты. Он рассказывал о том, как ему пришлось воочию узнать нацистский плен; лицо американского коллеги было скорбным, глаза порою застывали, словно бы не могли оторваться от чего-то такого, что невозможно забыть. «Только не пишите мое имя, не надо», – сказал он мне тогда. Это был урок. С тех пор я всегда спрашиваю собеседника, могу ли назвать его; Кузанни ответил: «Должен».

Мы знакомы не первый год. Кузанни прежде всего кинематографист. Его документальные ленты хорошо известны на Западе. Резкость монтажа, сплав игрового кино с хроникой, литой дикторский текст, сенсационность темы снискали его фильмам широкую известность. Одни возносят его стиль, другие подвергают остракизму. Что ж, это лучше, чем замалчивание.

Сейчас Юджин Кузанни заканчивает подготовку к съемкам новой картины, посвященной столкновению двух концепций, персонифицированных в вымышленных образах руководителей ракетной и самолетостроительной корпораций – Дейвида Ли и Питера Джонса. – Я довольно долго изучал нашу прессу, – рассказывает он. – Особенно меня заинтересовали взаимоотношения между вполне реальными концернами старого босса авиационной индустрии Джозефа Летерса и ракетостроителя Сэма Пима. И тот и другой, бесспорно, личности недюжинные, крепкого кроя и большого организаторского таланта… Рассматривать явления изолированно друг от друга – значит заведомо служить идее дезинформации общественного мнения, поэтому следует отметить, что Летерс – это махина, роль которого в создании современной авиации может быть сравнима с выдающимся рывком автомобилестроения, оплодотворенного подвижничеством Генри Форда… Любите вы его или нет, считаете крайне правым мастодонтом или даже симпатизантом Гитлера – это ваше дело, однако на правду не следует закрывать глаза: будущие поколения еще поставят памятник человеку, сделавшему автомобиль бытом двадцатого века, подарившему людям миллиарды часов, сэкономленных новыми скоростями. А что, как не время, есть концентрат прогресса?

Сэм Пим тоже колоритная фигура: работал по пятнадцать часов в сутки, начав с рядового инженера, обаятельный парень, совершенно не похожий на тех империалистов в звездно-полосатых цилиндрах и с козлиными бородами, которых вы рисуете в своих карикатурах. Он сделал самого себя за двадцать лет – сейчас ему сорок три, и он возглавляет империю, владеющую сотнями баллистических ракет и космических аппаратов.

Пим в отличие от Летерса имеет техническое и гуманитарное образование, его поддерживают могущественные группы на Уоллстрите, не впрямую, правда; впрямую никто никого не поддерживает. Сейчас очень остро стоит вопрос об ассигнованиях: если конгресс и Белый дом пойдут на поддержку Пима, тогда патриарху авиации Летерсу будет нанесен серьезнейший удар; возобладай концепция «деда» – Пиму будет плохо. Очень плохо. Так плохо, что дело может кончиться банкротством, потому что под свой ракетный проект он уже занял в банках более полумиллиарда долларов – чем возвращать?!

Значит, нужны связи. Надо пускать в дело рычаги политики, то есть создавать серьезные блоки и аккуратно подвигать политиков на содействие проекту. Каким образом? Ответить на этот вопрос однозначно нельзя. Связи надежно скрыты. В газетах можно писать о том, что Рейган неуравновешен, слабый актер, да и вообще начинает терять память, – это твое личное дело, свобода слова, пожалуйста, но попробуй нащупать коррумпированные связи военно-промышленного бизнеса с теми, кто конструирует политику Рейгана и пишет ему речи! Именно это и составляет предмет государственной тайны. Мы можем писать о тенденции, но факты такого рода получить трудно, практически невозможно… Судя по тому, что происходит в Женеве, Пим сейчас ведет в счете. Какие-то пунктиры, отдаленно приближающиеся к возможной правде, я могу обозначить: заместитель главы нашей делегации воспитывался в Джорджтауне, команда из этого университета входит в окружение президента и много лет финансируется теми, кто так или иначе включен в орбиту корпорации «Континентал кэн компани». Когда совершился ее взлет? В тот год, когда генерал Клей, бывший заместитель Дуайта Эйзенхауэра на посту главнокомандующего вооруженными силами Штатов в Западной Германии, сделался председателем правления концерна; именно его связи позволили еще двадцать пять лет назад получить полтора миллиарда прибыли на ракетном производстве. А генерал Макартур, герой сражения против Японии? После отставки он сделался президентом концерна «Сперри рэнд корпорейшн» – ракеты, радарное оборудование. А мой старый добрый друг адмирал Алан Кирк, руководивший военно-морской разведкой? Тоже сотрудничал с мудрецами из Джорджтауна, президент электронной корпорации «Меркаст» – оборудование для ракет… Летерс всегда ставил на Пентагон – в правлении его дочернего «Локхида» было двадцать семь генералов. А ведь у этих генералов есть дети и внуки, они все переженились, внутривидовое опыление, нерасторжимость коррупции, ни мое ФБР, ни ваш КГБ не в силах проникнуть в их святая святых… А вот Пим больше ставит на связи с ЦРУ, он работал, совсем еще молодым конструктором, в «АМФ атомикс», а президентом корпорации был генерал Бэдэл Смит, являвшийся и шефом ЦРУ, и американским послом в Москве… Связи тем и сильны, что, раз начавшись, они практически не прерываемы… У администрации сложное положение: Рейган должен увидеться с Горбачевым; мир ждет от этой встречи очень многого… Президент должен – самим фактом этого диалога – укрепить позиции своей партии: выборы на носу… А как ВПК? За ним далеко не последнее слово… И оно еще не сказано… Переговоры в Женеве для них крайне нежелательны, удар по их интересам, особенно если допустить возможность хоть частичной договоренности… Мне почему-то кажется, что переговоры чем дальше, тем будут труднее, потому что – в этом ваш Маркс прав – экономика диктует принятие политических решений. Я противник коммунизма, убежден в целесообразности принципа свободы предпринимательства и необходимости частной собственности, я очень люблю мою страну, именно поэтому я и должен понять: выгоден нам срыв переговоров или нет? Обязан отдать себе отчет: действительно ли непреклонность нашей позиции продиктована серьезностью русской угрозы? Или же речь идет о бизнесе, в котором заинтересован человек, дающий работу четверти миллиона американцев. Четверти, повторяю. Но нас почти двести сорок миллионов. Если я пойму, что наша позиция продиктована своекорыстными интересами одного человека, завязавшего себя на выгодный бизнес, я ударю тем оружием, которое господь вложил мне в руки – пером и кинокамерой. И если меня начнут клеймить «красным» и «продавшимся Кремлю», я не буду в обиде на тех, кто станет это печатать, – ощущение правильности гражданской позиции дает силу вынести неправду. Ты помнишь, – усмехнулся Кузанни, – что писали про мой фильм о Вьетнаме?… Наши солдаты, а они хорошие солдаты и добрые люди, умирали не за то дело и не в той части мира. Время подтвердило мою правоту, я жив, как видишь, пытаюсь закончить мой сценарий. Если возникнут трудности с финансированием, приеду работать на вашу киностудию, правда, говорят, в вашей стране вопросы согласования требуют не дней или месяцев – лет, что для меня, исповедующего фактор времени как альфу и омегу жизни, смерти подобно.

…Мы вышли из Дворца наций и спустились к озеру; громадный фонтан у моста подсвечивался ярким светом холодных прожекторов; где-то в парке слышалась музыка – аккордеон и гитара, грустная песенка парижских шансонье; в темном небе свистяще проносились стаи уток, спокойствие и безмятежность. Видимо, мало кто может себе представить, что взрывы ракет за Рейном, который протекает в двухстах километрах отсюда, превратят в пепел и этот прекрасный город; человечество до сих пор еще не осознало своей трагически малой, неразрывной общности – не отсюда ли проистекают все беды нашего прекрасного крошечного шарика?

Дмитрий Степанов, передано по телефону».

Работа-V

– Ну отчего же, – доктор Бензелев огладил свои усы, я готов объяснить вам мой метод, Виталий…

– Всеволодович.

– Да, да, простите, Виталий Всеволодович, у меня всегода были затруднения с отчествами, а с тех пор, как я увлекся таджикской медициной, и вовсе беда. На Востоке, как и на Западе, нет для нас привычных отчеств, просто и коротко: Ибн-Сина. «Ибн» занчит «сын»; «сын Сина», очень удобно. Виталий ибн Всеволод… Так вот, кардинальная разница между нашей, европейской медициной, с одной стороны, и тибетской, китайской, таджикско-персидской – с другой, заключена в методологии. Мы, европейцы, вприпрыжку бежим за новейшими открытиями науки, фармакологии в первую очередь… Я, понятно, говорю о терапевтах; успех хирургов вне подозрения, они дети эвклидовой геометрии, подданные гётевского «Штурма и натиска». Из чего исходит китайская медицина? Из признания в каждом организме двух основополагающих начал: мужского, то есть деятельного, и женского – тормозящего, успокаивающего. В приложении именно к этим началам рассматриваются пять элементов природы: вода, земля, огонь, металл и дерево. В отличие от индусов, тибетцев и таджиков врачеватели Китая соотносят элементы природы не с абстрактной материей, но с конкретными элементами организма: земля – это селезенка, вода – почки, огонь – сердце, дерево – печень, металл – легкие. Я остановился после многих лет практики на таджикско-персидской концепции, взявшей, кстати говоря, методу, рожденную в Афинах…

– Почему? – Славин не торопился начинать разговор: доктор был ему интересен; мать жаловалась на врачей из районной поликлиники: «Визит длится пять минут, а я хочу рассказать обо всех своих недугах». Славин объяснял ей, что на каждом докторе висит тридцать больных, успей всех обойти. Да и больничных коек не хватает. Кооперативные дома, гаражи и поселки строим, а медицинские учреждения с трудом. Почему? Застарелая приверженность догмам? Леность мысли? Или обычное дурство?

– Видите ли, греко-персо-таджикская медицина, – с готовностью ответил Бензелев, – считает, что в природе существуют лишь четыре основополагающие стихии: воздух, вода, огонь и земля. По своей природе наша кровь сродни воздуху, имеет такую же природу; лимфа вроде воды; сафра…

– Что такое сафра? – сразу же спросил Славин.

– Это жидкое вещество, образуемое в результате второго этапа переваривания пищи, легкая часть крови, осадок, что ли. Природа сафры горячая и сухая, цвет – желто-красный, вкус – горький…

– Ясно. Дальше, пожалуйста…

– Интересно?

– Еще как…

– И последний, четвертый элемент – савда, то есть тяжелая часть крови… Холодная и сухая, цвет темный, вкус кислый… Исходя из этого, люди, в натуре которых преобладает воздух, то есть кровь – по-латыни «сангвис», – относятся к сангвиникам: подвижные, увлекающиеся, жизнерадостные. Те, в ком можно определить преобладание сафры – по-гречески этот элемент называется «холе», – быстро возбудимы, чрезмерно энергичны, весьма горячи и несдержанны, – холерики. «Флегма» по-гречески означает «слизь» – явное преобладание лимфы. Отсюда термин «флегматики» – медлительные, малоподвижные люди, внешнее выражение чувств практически отсутствует. Ну а те, кто несет в себе избыток савды, пополняют ряды меланхоликов, ибо «мела» по-гречески значит «черный», а «холе», как вы помните, это «желчь». Исходя из того, к какому типу людей вы относитесь, я и назначу лечение.

– А как вы узнаете, к какому типу людей я отношусь?

– Очень просто. – Бензелев подошел к Славину, оттянул его веко, оглядел внимательно и спросил: – Что вам во сне чаще всего показывают?

Славин улыбнулся:

– Я как-то не запоминаю… Последние дни вижу часы…

– Какого цвета? Красные?

Славин удивился: действительно, вчера ему приснились часы с красным циферблатом.

– Бывает.

– Бывает часто, – утверждающе сказал Бензелев. – И огонь вы часто видите, пожары, костры, иллюминации. Веко у вас полно кровеносных сосудов, это первый признак сангвиника, лицо румяное, вы довольно тяжело садитесь, я сразу заметил, в вас много силы, поэтому устраиваетесь аккуратно, обсматриваясь… И во рту у вас горечи нет, согласитесь?

Славин сглотнул, попробовал языком нёбо:

– Даже сладость ощущаю.

– Вот видите, – удовлетворенно кивнул Бензелев. – А тот, у кого преобладает лимфа, бледен, постоянное слюноотделение, поразительное отсутствие жажды, не человек, а верблюд. Ярко выраженный плохой аппетит, постоянная сонливость; причем во сне таким людям показывают реки, озера, море – явные флегмы… Именно исходя из постулатов, которые я вам открыл, древние персы и таджики вывели свою методу лечения. Во-первых, диеты, приложимые к каждому типу характера: то, что угодно сангвинику, губит меланхолика, и наоборот. Раз ты родился флегматиком, тебя не сделаешь холериком. Надобно поддерживать здоровье в конкретной человеческой данности. Следовательно, питание, которое есть кроветворный процесс, суть альфа и омега здоровья. Как и питье, что есть второй контрапункт метода. Кровопускание – увы, забытая панацея от недугов. Пиявки стали дефицитом, я за ними охочусь, как за леопардами. Массажи, лечение определенными запахами, смазывание маслами, ванны для рук и ног… Я собрал массу поразительных примеров из древней медицины, которые следовало бы рассчитывать на компьютере, а где его взять?! Мы же дикари, надеемся на собственную голову… Древние таджики, например, утверждали, что хроническая болезнь глаз излечивается поносом… Да, да, из организма выходит избыток сафры, печень работает ритмичнее, очищается кровь, улучшается кровоснабжение головы, организм – существо саморегулирующее, распределение ресурсов осуществляется весьма рационально… До сих пор не просчитана на ЭВМ поразительная по своей эффективности рецептура употребления инжира. А ведь его на Востоке считают чуть ли не волшебным средством: гонит пот, слегка слабит, успокаивает сердцебиение, незаменим при бронхиальной астме… Ладно, – Бензелев прервал себя, – я вас заговорю, давайте перейдем к делу: на что жалуетесь?

– Геннадий сказал, что вы сами по зрачку определяете, на что жалуется пациент.

Бензелев улыбнулся:

– Кульков? Ну, этот знает про свое здоровье больше, чем любой врач… Совершенно поразительно следит за собой… Давно знакомы?

– Давно… Только встречаемся редко… То он в командировке, то я… Последний раз я его видел, когда он в сберкассе десятки на сотенные купюры менял: шел отдавать вам долг за машину…

– Это он для кого-то другого менял, – ответил Бензелев. – Мне он деньги перевел на книжку, я ему продиктовал счет…

– Скажите, доктор, а ваш метод…

Бензелев перебил:

– Это не мой метод, а персо-таджикский… Я лишь адепт метода…

– Поправка принята. – Славин улыбнулся. – Вы сказали, что я сангвиник. Прекрасно. Какой я должен из этого сделать для себя вывод? Если болит голова, затылок раскалывается, что предпринимать? Пить спазмовералгин?

– А где вы его достанете? А если и достанете, то зачем его пить, когда следует есть цикорий и салат, особенно его семена? Это ведь совершенно прекрасно уменьшает «кипение крови»… А лимон? А лепестки красной розы? Кинза? Вот ваши лекарства! Сейчас стал модным яблочный уксус… Я не против, отнюдь, но ведь многие тысячелетия тому назад таджики варили уксусо-мед. Для лечения почечных недугов они предписывали петрушку, ромашку, анис и тысячелистник – именно то, что сейчас начали рекомендовать некоторые урологи.

– Я забыл, какую траву вы давали Геннадию чаще всего. Он говорил, что…

– Укрепляющую потенцию, Виталий Всеволодович. Смесь лаванды, граната, корицы. Делает мужчину Голиафом… А если еще при этом в течение месяца попить парное молоко с грецкими орехами – считайте, что можете свернуть горы… Таджики называют такого рода составы «муфаррихот» – «веселящие»… Это действительно так. Попробуйте, хотя, судя по вашему естеству, вы не подвержены хандре и слабости…

– Так ведь и Кульков здоров, как спортсмен. – Славин пожал плечами: – Зачем ему думать о потенции?

Бензелев зашелся колышущимся смехом:

– Мой дорогой, мужчина только тогда по-настоящему здоров, когда постоянно испытывает влечение. Стимулятор творчества – влечение, страсть, мечта! Вы давно женаты?

– Я холост.

– Странно. Производите впечатление счастливого семьянина… Разведены?

– Убежденный холостяк…

Бензелев повторил:

– Странно… Впрочем, никто не гарантирован от ошибочного мнения. Конечно, Виталий…

– Всеволодович, – подсказал Славин.

– Ах, простите, бога ради! Как было бы просто, называй я вас «ибн Всеволод», никаких проблем, согласитесь?! Так вот, я продиктую вам наставление Тибби Юсуфа… За поэзию не отвечаю – он писал рецепты и наставления больным стихами, – но что касается профилактики всякого рода недугов, то здесь он абсолютен… «О, вставший поутру, ответь, какого рода вкус во рту ты ощущаешь? Сладость? Скажи, чтобы пустили кровь! Переизбыток сил обязан быть отмерен мудрой мерой. А если горечь мучает тебя, не думай о плохом, но все же помни: слишком много сафры! Забудь горячий плов и сладкое вино; лишь остуженное, проваренное мясо и кислое от горных коз биро дадут тебе немедленное облегченье…»

– Что такое «биро»?

– Некое подобие кефира… Айран, говоря иначе, – ответил Бензелев и увлеченно продолжил: – «А если кислый вкус, то савда здесь причина, но это пустяки, коль скоро ты мужчина: ешь сладкое с жирным, вновь будешь ты сильным… Если во рту ощутишь вкус соленый, значит, скопились дурные матерьи, вызови рвоту, облегчи желудок, соли уйдут, возвратится рассудок!» Вот так-то… И золото, обязательно носите на теле золото; если каждый день будете пить один кирот золота – это таджикская мера веса, девятнадцать сотых грамма, – укрепите мышцу сердца на многие годы… Заметьте себе, что и в средневековой Европе те, кто был в состоянии, ели золотыми вилками с золотых блюд; неспроста инфаркты я лечу золотом. Это – панацея… Вы, кстати, пьющий?

– Нет.

– И не пили?

– Я был профессиональным гребцом…

– Тогда я за вас спокоен… Приступам меланхолии не подвержены?

– Никогда.

– Между прочим, по-персидски «меланхолия» звучит «молихулиё», что значит «страхи», «расстройство мысли» и «подозрительность»… Попробуйте попить чебрец с уксусо-медом и шафраном, пропорцию я вам сейчас напишу…

– А как делать этот самый уксусо-мед?

– Очень просто. Добавьте в мед треть воды. Кипятите смесь. Появится пена. Снимайте ее до тех пор, пока она не исчезнет. Затем медленно заливайте в эту жидкость разведенный уксус – полбутылки эссенции, полбутылки воды, – пока смесь не приобретет кисло-сладкий вкус. Вот и все. По две ложки перед едой. Всю жизнь. До восьмидесяти будете испытывать желание любить женщину, а это первый признак здоровья.

Славин неловко достал из кармана конверт с деньгами; Бензелев махнул рукой:

– Меня просил вас принять академик Вогулев, с друзей наших друзей я не беру гонорары, и потом вы очень хорошо слушаете – качество, теряемое человечеством…

Вернувшись в КГБ, Славин позвонил Груздеву:

– Поглядите-ка повнимательнее, нет ли пассии у нашего образцового семьянина. Он, видите ли, весьма радеет по этому поводу.

– Ее зовут Анастасией, – ответил Груздев скучным голосом. – Анастасия Викентьевна Морозова… Но и это не все… Тут у меня кое-что подошло, пока вы занимались проблемами укрепления здоровья… Можно к вам зайти?

Груздев никогда не появлялся с пустыми руками; сведения, которые называл «тещиными языками» – сплетни, слухи, анонимки, – отводил сразу же: «Грязное белье не по моей части»; оперировал фактами, этому учил молодежь.

– Любопытная деталь, Виталий Всеволодович, – сказал он, присаживаясь на краешек стула (в этом весь характер, кстати). – Геннадий Александрович когда-то был весьма и весьма пьющим человеком… Гуляка, каких свет не видывал… И вдруг – после поездки на конференцию в Вену – вернулся трезвенником. Не вшивался, упаси бог, к психиатрам не ходил, но завязал, как отрезал. Причем в тот день, когда крепко поднабрался на приеме в Вене, обзванивал членов делегации, был в панике, искал академика Крыловского, а тот беседовал с президентом, вернулся поздно, что-то около часа. Его потом посол пригласил к себе в резиденцию. Когда вернулся, сразу же позвонил Кулькову, в чем, мол, дело, а тот ответил, что наглотался снотворного, все в порядке, просто хотел посоветоваться о расписании дня на завтра, никаких проблем…

– Документы по конференции у кого были? – спросил Славин нахмурившись. – Хранились в посольстве?

– Документы в тот день находились у Геннадия Александровича. А сопровождающий был, понятно, с академиком… Полагаете, что с пьяненьким Кульковым могли сыграть партию в триктрак?

– А почему бы и нет? Опросили членов делегации?

– Думаем, как это половчее сделать. Все они добрые знакомцы Кулькова, дело деликатное, да и было их там девятнадцать человек, слишком с многими придется говорить, не спугнуть бы…

И в это время позвонил генерал:

– В четверг, накануне партии в преферанс, ваш подопечный попросил академика Крыловского остановить машину возле Сокольников, голова, сказал, раскалывается, хочу прогуляться перед сном… Это было в двадцать три тридцать… А в двадцать два часа по Сокольникам гулял мистер Юрс. Видимо, тогда и состоялся обмен информацией, Кульков вполне мог взять контейнер… Он всегда ходит с вместительным «дипломатом», там пень уместится, не то что «булыжник»… С мистера Юрса и его команды наблюдение снимайте, смотрите в оба за Кульковым, он будет забирать контейнер не сегодня, так завтра.

…Анастасия Викентьевна Морозова, Настена, Настенька, оказалась очаровательным двадцатисемилетним созданием, с пронзительно-черными глазами, стриженная под мальчика. Волосы ее такие густые, что было непонятно, как она их расчесывает.

К Славину она выбежала прямо с репетиции, танцевала в ансамбле: фигурка точеная, улыбка ослепительная и до того добрая, что у Славина даже сердце защемило от жалости к ней, особенно когда он заметил синеватый кружок на безымянном пальце, образовавшийся вокруг того самого колечка с камушком, который всего пять дней назад он рассматривал в кабинете генерала…

– Я из Госконцерта, Анастасия Викентьевна, – представился Славин. – Мы давно присматриваемся к вашему ансамблю и к вам, любопытно работаете… Почему бы вам не сделать сольный номер? Заглянули бы в Госконцерт сегодня, я вам телефон оставлю, ладно? Там комплектуют группу для поездки в Финляндию, вы прекрасно работаете финскую летку-енку, номер пройдет, по моему мнению, на ура.

Через полчаса Анастасия Викентьевна позвонила Кулькову на работу, голос ликующий, поделилась новостью. Тот сухо ответил: «Я заеду к вам завтра, спасибо, что позвонили, Глеб Нилыч, поздравляю, сегодня, увы, занят, собрание…»

…Собрание было посвящено персональному делу; на конструктора Якулова жена написала заявление: разрушает семью, завел любовницу, страдают дети.

Славин с интересом слушал, как выступал Кульков.

– Что может быть для советского человека святее, чем простое и емкое слово «семья»? – начал он свое выступление, не глядя в зал, сосредоточившись в себе. Горестные морщины изрезали лоб, уголки рта скорбно опущены. – Семья – это, если хотите, родина. Измена жене, матери твоих детей, – шаг на пути к предательству… Я не могу иначе квалифицировать поступок такого рода… Сколько лет вы прожили с женой, товарищ Якулов?

Тот медленно поднялся, усмехнулся и ответил вопросом:

– Вы бы Анне Карениной такой вопрос задали, Геннадий Александрович?

– Но это же демагогия, – устало возразил Кульков. – Демагогия чистейшей воды… Если полюбили другую, придите к женщине, с которой растили детей, и скажите ей правду. Нет ничего прекраснее правды, как бы тяжела она порой ни была, товарищ Якулов. Я не ханжа, в жизни всякое может случиться, но найдите же в себе мужество! Откройтесь той, которую вы любили!

– Так я и открылся, – усмехнулся Якулов. – И вот чем кончилось…

– Нет, товарищ Якулов, как мне сообщили, вы признались лишь после того, как жена застигла вас, что называется, на месте… Уверяю вас, найди вы в себе мужество открыться, честно поговорить с матерью ваших детей – исход был бы совершенно иным…

Славин встал и вышел из зала – не мог слушать, гнусь…

…В двадцать два часа тридцать минут Кульков взял в Сокольниках «ветку» – контейнер ЦРУ, спрятал его в портфель и отправился домой.

Через десять минут генерал срочно собрал у себя в кабинете контрразведчиков, проводивших операцию.

Закончив совещание, вернулся к изучению материалов по делу Пеньковского.

Вопрос: Вы сказали, что в Париже у вас была встреча с представителем разведки США?

Пеньковский: Да.

Вопрос: Чем интересовался этот человек?

Пеньковский: Он беседовал со мной минут тридцать. Фамилии его я не помню, так как в момент знакомства и во время представления разведчики быстро произносили фамилии и я их не улавливал. Беседа носила общий характер.

Вопрос: О возможности вашей поездки в Америку спрашивали или нет?

Пеньковский: В данном случае был разговор о предстоящей советской выставке в США, которая намечалась на апрель 1962 года. Они спрашивали, приеду ли я туда. Я сказал, что твердо еще не знаю, поеду я или нет, но не исключено, что такая возможность будет.

Вопрос: Вы все время говорите о ваших совместных встречах с представителями американской и английской разведок, а раздельные встречи с представителями одной из этих разведок были?

Пеньковский: Да, была одна такая встреча.

Вопрос: Расскажите о ней.

Пеньковский: Эта встреча была в гостинице, где жили американские разведчики. Предложение о встрече было высказано в то время, когда я ехал с конспиративной квартиры к себе в гостиницу. Ослаф и Александр пригласили меня на следующий день после этой встречи к себе вечером в номер гостиницы. Я это приглашение принял. Была создана свободная, непринужденная обстановка. Из беседы я понял, что американская сторона сожалеет о том, что ей приходится работать со мною вместе с английской.

Вопрос: Вы обещали что-либо американской разведке? Высказали какие-либо пожелания по этому вопросу?

Пеньковский: В отношении раздельной работы с английской и американской разведками мною пожеланий не было высказано.

Вопрос: Было ли сказано, что если бы сложилась такая необходимость, то американская разведка могла доставить вас в Америку?

Пеньковский: Разговор об этом был в связи с обсуждением вопроса о представлении меня президенту Кеннеди. Они говорили, что за короткое время самолетом меня можно доставить в Америку вернуть обратно. Это они сделали бы, если бы была острая необходимость.

Вопрос: Кроме поездок на встречи с разведчиками в Париже куда вы еще ездили с Гревиллом Винном?

Пеньковский: С Гревиллом Винном мы ездили в Версаль, Фонтенбло, были в ресторанах, ночных клубах «Мулен Руж» и «Лило», посещали кафе, гуляли в свободное время по улицам.

Вопрос: Кто оплачивал расходы, связанные с посещением кафе, ресторанов и других увеселительных мест?

Пеньковский: За все платил Гревилл Винн, я ему отвечал тем же в Москве.

Вопрос: По возвращении в Москву из Парижа вы приступили к выполнению заданий иностранных разведок?

Пеньковский: Да. По возвращении из Парижа в октябре шестьдесят первого года я продолжал выполнять задания иностранных разведчиков.

Вопрос: Кому вы сообщили о своем прибытии в Москву?

Пеньковский: Я позвонил на следующий день по телефону, номер которого мне был дан, и трехкратным сигналом дал знать, что прибыл благополучно в Москву.

Вопрос: Назовите телефон, по которому вы звонили.

Пеньковский: Г 3-13-58.

Вопрос: Вам известно, кому принадлежит этот телефон?

Пеньковский: Теперь известно. Телефон Г 3-13-58 установлен в квартире тринадцать дома номер восемнадцать по Кутузовскому проспекту, где проживал бывший атташе посольства Великобритании в Москве Филисита Стюарт.

Вопрос: Вы имели конспиративные встречи с представителем иностранной разведки в районе гостиницы «Балчуг»?

Пеньковский: После возвращения из Парижа в октябре шестьдесят первого года я имел с неизвестным мне лицом одну встречу конспиративного порядка в районе гостиницы «Балчуг» в двадцать один час.

…Генерал подчеркнул слова «с неизвестным мне лицом» и продолжил изучение материала.