Текст книги "Санкта-Психо"

Автор книги: Юхан Теорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

3

– Алло?

Очевидно, кто-то взял трубку. Главврач наклонился к столу:

– Патрик Хёгсмед. Да… Я хотел бы поговорить с кем-то, кто работал несколько лет назад с Яном Хаугером. Да… Ха-а-у-ге-е-эр. Он замещал у вас восемь-девять лет назад.

Восемь-девять лет. Ян опустил голову. Тогда он работал в Нордбру. Значит, либо «Подсолнечник», либо «Рысь». После этого он уехал из города своего детства.

– Да? Значит, это было еще до вас, Юлия? Хорошо… тогда соедините меня с заведующим. Конечно подожду…

В кабинете стало очень тихо. Настолько тихо, что Ян услышал, как где-то в коридоре закрылась дверь.

Нина. Ян вдруг вспомнил, что заведующую в «Рыси» звали Нина. Нина Гундоттер. Необычное имя, наверное, с исландскими корнями. Не думал о ней много лет – затолкал все воспоминания о «Рыси» в бутылку и закопал. Думал, навсегда.

На стене тикали большие белые часы. Четверть третьего.

– Алло?

Заведующий. Ян вцепился руками в бедра. Хёгсмед представился и объяснил, по какому поводу звонит. Яну показалось, что за это время он ни разу не перевел дыхания.

– Значит, вы помните Яна Хаугера? И что вы можете о нем сказать?

Хёгсмед молча выслушал ответ, периодически бросая на Яна испытующие взгляды.

– Спасибо, – сказал он через полминуты. – Да-да, этого достаточно. Спасибо, обязательно передам. Спасибо, большое спасибо. – Он повесил трубку и откинулся на стуле. – Вас и тут хвалят. Я говорил с Леной Сеттерберг из «Подсолнечника». Ян Хаугер. Позитивный, ответственный, пользовался расположением как детей, так и родителей. Высшая оценка.

Ян с облегчением улыбнулся, мысленно отметив дикую формулировку: «Пользовался расположением детей…»

– Я помню Лену, – сказал он. – Нам хорошо работалось вместе.

– Ну, хорошо… – Главврач поднялся со своего кресла и взял со стола пластиковую папочку. – А теперь пойдем в наш детский сад… вы, кстати, знаете, что детский сад теперь называется подготовительной школой?

– Конечно.

Доктор придержал дверь и пропустил Яна:

– Название «детский сад» устарело… какой же это «сад»? То же самое происходит и с многими психиатрическими терминами. В наши дни неприлично говорить «истеричка», «сумасшедший» или «психопат». Некорректно. Мы здесь, в Санкта-Патриции, не употребляем даже слов «больной» и «здоровый». «Функционирующий индивид» и «не функционирующий индивид». – Он внимательно посмотрел на Яна: – А кто из нас стопроцентно и постоянно здоров?

Вопрос явно с подковыркой. Ян предпочел промолчать.

– Мало того… что мы вообще знаем друг о друге? Допустим, вы встречаете кого-то в коридоре… можете вы сразу сказать, хороший это человек или плохой?

– Нет, конечно… но я не стал бы думать, что этот человек желает мне зла.

– Это очень хорошо. Доверие к людям в первую очередь означает, что человек уверен в себе.

Ян кивнул. Доктор опять достал магнитную карточку:

– Здесь получается быстрее… можно идти через подвал, но там дольше и… не очень приятно. Так что мы пойдем опять через ворота.

Они прошли мимо вахтера, и Ян снова обратил внимание на толстенное стекло – может быть, даже пуленепробиваемое.

– Но кое-кто из пациентов здесь… они опасны?

– Опасны?

– Ну да… склонны к насилию и все такое.

Хёгсмед печально вздохнул:

– Да… но опасны они больше всего для самих себя. Конечно, среди пациентов есть люди с деструктивными тенденциями, женщины и мужчины с тяжелыми социальными отклонениями, которые совершали… скажем так, очень плохие поступки…

– И вы можете их вылечить?

– Вылечить – это серьезное слово. Мы, врачи, стараемся не угодить в тот же темный лес, где заблудились наши пациенты. Мы стараемся оставаться на свету и выманить их к нам, прочь из этого леса… – Он помолчал, потом продолжил: – У всех насильственных преступлений… вернее, у людей, которые совершают насильственные преступления, прослеживается общий знаменатель в виде детской психической травмы. И мы умеем его находить. Как правило, у них был очень плохой контакт с родителями, их ставили в унизительные ситуации. – Он открыл еще одну дверь и посмотрел на Яна. – Отсюда и возник проект «Полянка». Цель нашей подготовительной школы – сохранить как непосредственную, так и эмоциональную связь между детьми и изолированными у нас родителями.

– А второй… второй родитель? Тот, кто на свободе… папы или мамы… они ничего не имеют против?

– Если они здоровы… или вообще живы… – Хёгсмед опять потер глаза. – Но, к сожалению, мы почти никогда не имеем дело с полноценными или хотя бы социально стабильными семьями.

Ян решил больше ни о чем не спрашивать.

Они вышли на залитый солнечным светом двор, и Хёгсмед сразу начал моргать.

– Идите впереди, Ян.

Они подошли к бетонной стене. Чистый, сухой и свежий воздух. Ранняя осень во всей красе.

Дверь отодвинулась, и они вышли на поляну. На свободе. Странно – он мог уйти из больницы в любой момент, никто не хватал его за рукав, но ощущение было именно таким: вновь на свободе.

Калитка за ними тут же закрылась.

– Сюда.

Они пошли вдоль стены. На горизонте видны были пригороды: за широким, недавно вспаханным полем ряды таунхаусов. Интересно, как владельцы этих домов относятся к такому соседству?

Хёгсмед посмотрел туда же и словно прочитал мысли Яна:

– Наши соседи… Раньше здесь почти не было домов, клиника была куда более изолированной. Но у нас никогда не было никаких инцидентов – ни демонстраций, ни сборов подписей… ничего такого, с чем обычно сталкиваются психиатрические больницы. Думаю, люди понимают, что наша деятельность для них безопасна… что безопасность – наш главный приоритет.

– А побеги были?

Ян тут же обругал себя за излишне провокационный вопрос, но Хёгсмед, очевидно, посчитал его естественным и поднял указательный палец:

– Один. За все мое время здесь – один побег. Молодой человек, сексуальный преступник. Построил из камней лестницу в дальнем углу двора, каким-то образом перелез через ограду и исчез. Задержали его в тот же вечер, но он уже успел познакомиться с маленькой девочкой. Когда его взяли, они сидели в парке на лавочке и ели мороженое. – Доктор посмотрел на электрическое заграждение. – С тех пор правила безопасности стали еще строже… но, честно говоря, не думаю, чтобы в отношении этой девочки у него были какие-то преступные намерения… Беглецов частенько тянет к детям, почему-то дети внушают им чувство безопасности. Они же сами как дети – маленькие и перепуганные.

Ян не ответил. Его догадка подтвердилась – они шли к деревянному павильону поодаль. «Полянка».

Бетонная стена кончилась. Детский сад… подготовительная школа, несколько раз мысленно повторил Ян, чтобы не ошибаться, подготовительная школа окружена низким забором из штакетника. Он заметил несколько качелей, маленькую хижину для игр и песочницу. Детей не было. Видимо, в помещении.

– Сколько детей ходит в школу?

– Около дюжины… Трое живут здесь постоянно – по разным причинам. Шестерых или семерых забирают домой. И еще несколько человек, те посещают школу нерегулярно… – Хёгсмед открыл папку и достал исписанный лист бумаги: – Кстати, здесь правила… хорошо, если вы ознакомитесь с ними прямо сейчас.

Ян остановился у калитки и взял бумагу.

Правила для персонала

1. Дети в «Полянке» и пациенты в психиатрической клинике Святой Патриции содержатся отдельно. Это правило действует КРУГЛОСУТОЧНО, за исключением индивидуально определяемых посещений родителей.

2. Персонал подготовительной школы НЕ ИМЕЕТ ДОСТУПА на территорию клиники, за исключением административных помещений.

3. Персонал подготовительной школы сопровождает детей через шлюз в отделение для свиданий. Дети НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не должны посещать родителей без сопровождения.

4. Персонал ни при каких условиях не имеет права обсуждать с детьми посещение клиники или задавать им вопросы про родителей. Такие беседы проводятся только врачами и детскими психологами.

5. Персонал, также как и работники клиники, связан ОБЕТОМ МОЛЧАНИЯ относительно всего, что касается психиатрической клиники Святой Патриции.

В самом низу – обозначенное пунктиром место для подписи. Хёгсмед протянул Яну ручку, и он подписал бумагу.

– Хорошо… у разных дет… подготовительных школ разные правила, не так ли? – Доктор, видимо, еще и сам не привык к нововведению. – И неплохо знать их заранее. Вам же это знакомо, правда?

– Безусловно.

Ян соврал, причем неизвестно зачем. Никогда в жизни он не сталкивался ни с чем подобным. Но приказ был недвусмысленным.

Насчет Санкта-Психо – молчок.

Никаких проблем. Ян умел хранить тайны.

«РЫСЬ»

Яну было двадцать, когда он начал работать в детском садике «Рысь». В том самом году, когда Алис Рами выпустила свой первый альбом. Эти два события неразделимы в его памяти. Он купил ее диск – увидел на витрине и купил, а потом ставил и ставил, как заколдованный. Альбом назывался «Рами и Август», но «Август» означало не имя какого-то еще участника группы, а название ее ансамбля. Два парня с неопрятными черными лохмами, контрабас и ударные, а посредине она с ангельски белыми локонами и с гитарой. Наверное, кто-то из этих парней – ее бойфренд.

Буквально на следующий день он купил недорогой CD-плейер и слушал ее диск, пока шел на работу в детский сад. Самым коротким путем – через густой ельник. Он брел по тропинке и вслушивался в ее шепот:

 
Убивая, убьешь себя,
И тебя, и себя – обоих,
Ненависть – та же любовь,
Теперь-то я знаю,
Теперь-то я знаю.
 
 
Жизнь означает смерть,
В силе скрывается слабость,
Баранов грузят в вагоны
И везут на убой,
Теперь-то я знаю.
 

В других песнях альбома речь шла о власти, тьме, наркотиках и лунных тенях. В то лето Ян слушал и слушал, пока не выучил тексты наизусть; ему казалось, что Рами поет для него. А почему бы нет? Одна из песен так и называлась: «Ян и я».

В середине августа в садик пришли новые дети, и среди них – маленький мальчик со светлыми кудрями. Он пришел с мамой, и Яну показалось, что он откуда-то ее знает. Какая-нибудь знаменитость? Старая знакомая? На вид лет сорок. Поздний ребенок.

Потом он обратил внимание на мальчика – лет пять или шесть, маленький и тоненький, как щепочка, с огромными голубыми глазами. Светлые льняные локоны, у Яна в его возрасте были такие же. Они прошли мимо, в другую группу, которая занимала отдельное здание, – не «Рысь», а «Бурый медведь».

Странная пара: высокая стройная мать в облегающей кожаной куртке с меховым воротником и крошечный мальчонка, едва достает ей до колена. Он семенил рядом – еле успевал за широким шагом матери.

День был холодный, и Яну показалось, что мальчик слишком легко одет. Надо бы найти ему что-то потеплее.

Женщина в кожаной куртке кивнула ему совершенно равнодушно – безымянный воспитатель в детском саду, невелика птица. Он тоже кивнул и задержался в дверях – смотрел, как они поднимаются по тропинке к «Бурому медведю». Потом открыл дверь и шагнул в тепло. Его тут же окружило с полдюжины детишек.

На двери соседней группы и в самом деле красовался вырезанный из древесно-волокнистой плиты медведь, а в группе Яна дверь украшала желтая, изготовившаяся к прыжку рысь. Два опасных лесных зверя. Яна с самого начала удивил выбор названий. По меньшей мере странно. И рысь, и медведь – не просто безобидные зверушки. Беспощадные хищники.

Он долго смотрел вслед, уже в окно, пока мама с мальчиком не исчезли. Потом словно очнулся – у него же своя группа, надо работать… но почему-то короткая встреча долго не выходила из головы. Почему?

Базы данных у обеих групп были общие, так что ему не составило труда, с песнями Рами в наушниках, проскользнуть в контору и посмотреть в компьютере имя нового воспитанника.

Вильям Халеви. Сын Роланда и Эммы Халеви.

Он читал и перечитывал эти три имени. Домашний адрес тоже был, но зачем он ему сейчас? Достаточно знать, что маленький Вильям будет ходить в соседнюю группу всю осень. Тридцать метров, соседняя дверь.

4

– Ян, кофе? – спросила Мария-Луиза.

– Спасибо. С удовольствием.

– С молоком?

– Нет, не надо. Спасибо.

Мария-Луиза – заведующая «Полянкой». Пятьдесят с хвостиком, светлые волнистые волосы, веселые морщинки вокруг глаз – очень часто улыбается и старается изо всех сил, чтобы всем в ее окружении было хорошо. И большим и маленьким.

И надо сказать, не без успеха. Яну было комфортно. Он толком и сам не знал, чего ожидал, но здесь, в «Полянке», ничто не напоминало о бетонной стене в нескольких десятках метров отсюда.

После холодных коридоров Санкта-Патриции и белого кабинета Хёгсмеда он угодил в мир, переливающийся всеми цветами радуги, с кривыми детскими рисунками на стенах, с рядами желтых и зеленых сапожек в холле и большими ящиками, забитыми игрушками и книжками с картинками. Здесь было слишком тепло и немного душно, как и везде, где только что играли дети.

Ян работал во многих идеально чистых и светлых детских садах, но не успел он переступить порог «Полянки», как сразу почувствовал себя как дома. Здесь присутствовала некая особая гармония, которую почти невозможно определить словами. Одним словом, здесь было уютно.

Сейчас царила тишина – дети спали после еды. Именно поэтому у сотрудников появилась возможность собраться всем вместе.

Кроме Марии-Луизы в садике еще три воспитателя. Две женщины и мужчина. Лилиан, нервная молодая женщина с высокой темно-рыжей прической. В глазах у нее застыло горестное выражение, и она прилагала довольно много усилий, чтобы его скрыть, – говорила непрерывно, вставала, садилась и слишком громко смеялась. Вторая, Ханна, на редкость молчалива. Она лет на десять моложе, белая блузка и розовые джинсы – довольно красиво в сочетании со светлыми прямыми волосами.

Лилиан и Ханна совершенно непохожи, но, как выяснилось, у них есть общий интерес: не успев выпить кофе, пошли на улицу – покурить. Стояли у низкого забора, курили, о чем-то разговаривали, Лилиан говорила, а Ханна согласно кивала. Похоже, у них вполне доверительные отношения.

Мария-Луиза проследила за его взглядом, увидела курящую парочку и нахмурилась. Но когда женщины вернулись, на лице ее по-прежнему играла приветливая улыбка.

Чаще всего она улыбалась четвертому сотруднику, молодому парню по имени Андреас. Он не курит, пользуется снюсом. Широченные плечи, большие заскорузлые руки… Скорее напоминает строительного рабочего, чем воспитателя детского сада, но излучает спокойствие и надежность. Его, похоже, вообще ничто особенно не волнует. Скала, а не парень.

Главный врач Хёгсмед тоже задержался выпить кофе. Представил Яна, сказал, что выбор пал на претендента мужского пола – из чего Ян сделал вывод, что был как минимум еще один кандидат. После этого Хёгсмед замолчал и предоставил говорить другим.

А о чем, собственно, говорить? Правила он только что прочитал и не собирался их нарушать – по крайней мере, сегодня. Про больницу Святой Патриции говорить нельзя. Про детей нельзя. Так о чем же говорить?

– А кто была святая Патриция? – спросил он.

Доктор уставился на него:

– Святая, разумеется.

– Да, но что она такого сделала, чтобы стать святой? И когда жила? Вы не знаете?

Никто не проронил ни слова.

– У нас здесь святые – большая редкость, – мрачно проронил Хёгсмед и криво усмехнулся.

Опять повисло молчание. Ян спросил Марию-Луизу, как организовано рабочее время.

– «Полянка» работает круглосуточно, – ответила она и опять улыбнулась, точно в факте круглосуточной работы было что-то веселое. – У нас троих детей не забирают, так что они и ночуют здесь. – Она помолчала. – Один воспитатель остается на ночь. Как вы на это смотрите, Ян?

– Нормально.

Яну показалось, что кто-то постучал в окно, и он быстро обернулся. Дождь. Капли косого дождя отскакивали от стекла, как маленькие алмазики. Отсюда видны часть стены и крыша больницы.

– У вас есть семья? – услышал он голос Лилиан – и понял, что вопрос адресован ему.

Вопрос неожиданный. А ей-то что? Но Ян рефлекторно улыбнулся:

– Можно сказать… Младший брат учится на врача в Лондоне. И мать в Нордбру. А жены, если вы это имели в виду… жены нет. И своих детей нет.

– Подруга? – быстро спросила Лилиан.

Ян открыл было рот, чтобы ответить, но в разговор вмешалась Мария-Луиза.

– Это чересчур личный вопрос, Лилиан, – сказала она беспокойно.

Ян отметил, что ни у Лилиан, ни у Ханны обручальных колец нет. Он покачал головой. Нет. Пусть догадываются, что это значит. То ли подруги у него нет, то ли не хочет отвечать на этот «чересчур личный вопрос».

– А как вы проводите свободное время, Ян? – Доктор Хёгсмед.

– По-разному… интересуюсь музыкой, сам немного играю на ударных. И рисую.

– Рисуете что?

Ян помедлил немного – почему-то именно этот вопрос, а не любопытство Лилиан, показался ему «чересчур личным».

– Комиксы… старое пристрастие.

– Вот как… для какой-нибудь газеты?

– Нет… для себя. Работы – начать и кончить.

– Покажите детям. – Мария-Луиза дружелюбно улыбнулась. – Мы им очень много читаем.

Ян кивнул, хотя сильно сомневался, захотят ли дошкольники рассматривать и читать его серию о Затаившемся. Слишком много ненависти.

В спальне кто-то тихо вскрикнул. Мария-Луиза насторожилась, Андреас повернул голову и прислушался.

– Похоже, Матильда, – тихо произнес он.

– Да… – подтвердила Мария-Луиза. – Ей постоянно что-то снится.

– Все время фантазирует, – кивнула Лилиан.

Все затихли – прислушивались к звукам из спальни, но крик больше не повторился.

Хёгсмед потер глаза и посмотрел на часы:

– О’кей, Ян. Вам, должно быть, пора домой?

– Да… конечно. Надо успеть на поезд.

Он понял намек – Хёгсмед хочет его выпроводить и выслушать мнение остальных воспитателей: что они думают о новичке?

– Я позвоню вам, Ян. Номер у меня есть.

Ян приветливо улыбнулся и обменялся рукопожатиями со всеми.

Осенний дождь кончился.

У бетонной стены никого не было. Но само здание клиники казалось живым. Серо-зеленый фасад потемнел от дождя, и Санкта-Патриция нависла над «Полянкой» как каменный колосс. Голем.

Он остановился у стены и еще раз посмотрел на больницу. Смотрел долго – вдруг чья-то тень мелькнет в одном из окон, лицо или рука прижмется к стеклу? Ничего похожего. Он словно очнулся – а если его заметит кто-то из охранников и решит, что он сумасшедший?

Он в последний раз оглянулся на «Полянку» и пошел дальше.

Бетонная стена произвела на него неизгладимое впечатление, но он заставил себя о ней не думать. Попытался сосредоточиться на «подготовительной школе». Маленький дом со спящими детьми.

Это всегда так – детские сады похожи на оазисы мира, доверия и защищенности.

Он и в самом деле хотел получить место, хотя нервы были напряжены до предела. Пристальный и даже подозрительный взгляд Хёгсмеда, шапочный тест… и, самое скверное, разговор насчет его профессиональной биографии.

Но то, что случилось в «Рыси», в «Полянке» не повторится.

Тогда он был молод. Двадцатилетний воспитатель, к тому же немного не в себе.

5

Ливень кончился, ушел на север; осенний воздух в Валле чист, холоден и прозрачен. Городок лежит в низине, как в кастрюле, окруженный со всех сторон невысокими холмами. Ян опять миновал квартал вилл, перешел мост через железную дорогу и спустился в деловой центр. Тут было полно подростков и пенсионеров. Молодежь толпилась у магазинов, пожилые отдыхали на лавках. Собаки на поводках, голуби у корзин с мусором. Детей, как ни странно, почти нет.

До поезда в Гётеборг оставался час, так что вполне есть время прогуляться. Почему-то в первый раз за все эти недели он задумался: а каково это вообще – жить в Валле? Если получит работу, придется сюда переехать.

Ян вышел на неизбежную в каждом городке Стургатан[2]2
  Стургатан (Storgatan) – в буквальном переводе Большая, или Главная, улица.


[Закрыть], и тут же в кармане внезапно зазвонил телефон. Он отошел к кирпичной стене, чтобы не мешал ветер, и нажал кнопку.

– Ян? – Скрипучий бессильный голос. Мать. – Что ты делаешь? Ты в Гётеборге?

– Нет… устраиваюсь на работу. Собеседование.

Ему почему-то всегда было трудно разговаривать с матерью. Все, что он говорил ей, сразу начинало казаться «чересчур личным».

– Звучит неплохо. В городе?

– Нет… за городом.

– Тогда не буду беспокоить…

– Ты не беспокоишь. Все прошло хорошо.

– А как Алис?

– Нормально… старается.

– Хорошо бы вы как-нибудь заехали вместе.

Ян промолчал.

– Скажем, попозже, осенью.

Никакого упрека в голосе. Одинокая вдова мечтает повидать взрослого сына.

– Хорошо… осенью. Я поговорю с Алис.

– Желаю удачи. И помни: важно не только, понравился ли ты. Важно, чтобы и тебе понравилось. Работодатель и все прочее.

– Спасибо, мама… – Он поспешно нажал кнопку отбоя.

Алис. Как-то раз Ян случайно упомянул это имя в разговоре с матерью, и в ее сознании постепенно сформировался образ подруги сына. Никакой Алис в его жизни нет, это выдуманная фигура… и вот теперь мать хочет с ней встретиться. Надо собраться с духом как-нибудь и рассказать ей, как все обстоит на самом деле.

Интересно, где же здесь церковь? Полно всяких магазинов в центре, а церкви нет. И погоста не видно.

Симпатичное здание городского музея с кафе на первом этаже. Ян зашел, купил большой сэндвич и сжевал его с кофе, наблюдая, как подходят и уходят автобусы.

Он не знает в Валле ни единого человека – это как? Пугает его? Или, наоборот, привносит чувство свободы? Преимущества очевидны. Можно начать совершенно новую жизнь и, отвечая на вопросы, откуда он и как жил раньше, самому выбирать фрагменты и детали из своей прошлой жизни. И чем меньше деталей, тем лучше. Можно вообще ничего не говорить. И тем более об Алис Рами.

Но ведь именно преклонение перед ней и привело его сюда.

Впервые он услышал про больницу Святой Патриции в начале июня. У него тогда кончалось заместительство в подготовительной школе в Гётеборге.

Как обычно, среди воспитателей Ян был в единственном числе – остальные женщины. Они-то и пригласили его в ресторан – хотели отблагодарить, как было торжественно заявлено, за приятное сотрудничество. Он принял приглашение. Вечер получился веселым, у него было хорошее настроение. А потом… Ян и сам не знал, что на него нашло, – он позвал их в свою крошечную однокомнатную квартирку в Юханнеберге.

Позвал… на что? Он почти не пил, ему попросту не нравился вкус алкоголя.

– У меня есть чипсы дома… хотите зайти?

Все пять дам встретили его предложение с энтузиазмом. Он вел их по лестнице и уже ругал себя за легкомыслие.

– У меня не очень прибрано… к сожалению.

– Неважно! – хихикали не совсем трезвые коллеги.

Дневник его лежал в ящике письменного стола, там же и наброски к многосерийному комиксу «Затаившийся». Так что прятать ему ничего не надо было. Разве что портреты Алис Рами. Если бы он знал заранее, что придут дамы, он бы и их спрятал, но уже в прихожей они увидели обложку диска в рамке, в кухне – афишу концерта и большой плакат в комнате. Ян помнил историю этого плаката – он нашел его в приложении к музыкальному журналу несколько лет назад и приколол булавками рядом с книжной полкой.

Черно-белое изображение. Рами стоит, широко расставив ноги, на маленькой сцене, взлохмаченные волосы инфернально подсвечены софитом, другие члены группы угадываются сзади, изображения их размыты, похожи на привидения. Ей двадцать лет, и она зажмурилась от света. А выражение лица… будто рычит в микрофон.

Это единственный предназначенный для фанатов плакат, который ему удалось разыскать. Другие выпускают такие постеры десятками.

Одна из воспитательниц, чуть постарше Яна, остановилась у плаката.

– Рами? – спросила она. – Тебе она нравится?

– Конечно, – ответил Ян. – Музыка, конечно… а ты ее слышала?

Она кивнула, не отводя глаз от изображения.

– Я помню ее первый диск… но ведь уже порядочно с тех пор прошло, или как? И никакого продолжения не последовало.

Ян молча кивнул.

– А теперь она в больнице.

Он уставился на нее. Что значит – в больнице?

– В какой-то психушке. Кажется, называется больница Святого Патрика. Здесь, на западном побережье.

У Яна перехватило дыхание. Алис Рами в психушке? Он попробовал представить ее в смирительной рубахе – и, как ни странно, легко представил.

– А откуда ты знаешь?

Она пожала плечами:

– Слышала от кого-то. Уже давно… несколько лет назад. Точно не помню… а может, просто слухи.

– А почему… ты не знаешь? Почему она туда попала?

– Понятия не имею. Но, должно быть, выкинула что-то. Это же такая больница… закрытого типа.

Ян опять кивнул.

Больница Святого Патрика. Хотел расспросить поподробнее, но ему не хотелось, чтобы они приняли его за одного из этих одержимых фанов. Он давно уже пытался отыскать следы Алис Рами на различных форумах в Интернете, но ничего так и не нашел. И вот сейчас, случайно, услышал что-то конкретное.

А потом ничего не происходило. Лето продолжалось, Ян искал работу. Регулярно читал анонсы в «Гётеборге Постен». Кое-что его интересовало, но, как правило, место было уже занято.

И вот в начале июля появился этот анонс. «Полянка». Мало чем отличающееся от подобных объявление, но адрес заставил его вздрогнуть: главный врач Хёгсмед, администрация судебно-психиатрической клиники Святой Патриции в городке Валла. Меньше часа езды от Гётеборга.

Ян читал и перечитывал объявление.

Детский сад в судебно-психиатрической клинике?

Зачем?

И сразу вспомнил – бывшая сотрудница говорила о «больнице Святого Патрика» на западном побережье. Должно быть, перепутала. Что делать святому Патрику в Швеции? Это же не Ирландия…

И он позвонил доктору Хёгсмеду.

Почему бы нет? Он ищет работу. Ни одна из его попыток пока результатов не принесла. Что мешает попробовать еще раз?