Текст книги "Игра в подкидного"

Автор книги: Юджин Пеппероу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Если это так, то показаний против Бешеного Мери Типпет ни за что не даст, скорее предпочтет удовлетворить любые его требования в отношении денег. Оставался лишь небольшой шанс, что Джефф О'Нил на допросе проговорится в каких-то деталях и даст тем самым повод задержать его по подозрению в убийстве Ричарда Типпета.

Кроме того, Джек Дуглас нашел продавца газет, видевшего, как Ричард Типпет возле автостоянки у своей конторы получил от какого-то мужчины большой желтый пакет.

Из-за этого яркого пакета киоскер и обратил внимание на эту сцену. Если бы Джеку Дугласу удалось на официальном опознании получить от этого человека подтверждение, что пакет передал именно О'Нил, то песенка Бешеного Джефа была бы спета. Дело было за малым – найти Джеффа и провести опознание Джек Дуглас подключил к розыску полицейских информаторов Южного Бронкса, но кроме того, что Джефф обретается где-то неподалеку от своего бывшего дома, ничего конкретного узнать не удалось.

Удача пришла лишь к исходу третьих суток. Поздним вечером в машине Дугласа загудел зуммер радиотелефона и чей-то хриплый, пропитой голос спросил:

– Мне сказали, что вы хотите встретиться с Бешеным Джеффом, это так?

– Да, – ответил Дуглас, мгновенно подобравшись.

– Сто баков за это вас не разорят? – продолжал допытываться голос.

– Не разорят, если информация точная, – отозвался Дуглас, стараясь не выдать своего нетерпения.

– Можете не сомневаться, – успокоил его неведомый собеседник и даже, кажется, хихикнул, – точнее не бывает. Бешеный сейчас пьет со своим приятелем, но вам нужно поспешить, похоже, он не собирается оставаться у него на ночь.

– Где живет этот его приятель?

– Не так быстро, начальник. Я бы хотел сначала получить мои бабки.

– Говорите, где и во сколько.

– Деньги у вас с собой?

– С собой.

– Ну так подъезжайте сейчас к "Фламинго", отдайте деньги бармену и он вам все скажет.

В трубке раздались гудки отбоя. Джек Дуглас вынул из наплечной кобуры служебный револьвер, крутнул барабан, проверяя наличие патронов и, сняв револьвер с предохранителя, снова сунул его под мышку. Из предосторожности он остановил машину на параллельной улице и двинулся к бару через захламленный, плохо освещенный двор. В полутьме бара, густо заполненной табачным дымом, ярко освещенная стойка казалась похожей на пульт управления в подводной лодке. Дуглас кивком подозвал жирного, полусонного бармена, сосредоточенно протиравшего идеально чистый стакан, и сказал, что хочет оставить приятелю сто долларов.

Бармен, не глядя на него, апатично постучал пальцем по блюдцу для мелочи. Дуглас достал из кармана заранее свернутые в плотный квадратик деньги и положил на блюдце. Бармен смахнул деньги в выдвинутый из-под стойки ящик и неожиданно тонким для его габаритов, почти женским голосом пропищал:

– Ваш товар в доме номер восемь по этой же улице, в шестой квартире. Просили передать, чтобы вы поторопились.

Джек Дуглас, основательно изучивший район за последние дни, быстро вышел из бара и, пройдя с полквартала вверх по улице, вошел в единственный подъезд обшарпанного пятиэтажного дома, добрая треть жильцов которого состояла на учете в полиции. Света в подъезде не было, зато кошек, судя по запаху, было в избытке.

Подсвечивая себе карманным фонариком, Джек Дуглас нашел на третьем этаже дверь с цифрой шесть и приник к ней ухом. Где-то в глубине квартиры слышались голоса, но разобрать что-либо было невозможно. Дуглас нашарил лучом фонаря распределительную коробку на стене и, разобравшись в нумерации квартир, нажал выключатель под цифрой шесть. Затем достал револьвер и держа его наготове, прижался к стене. Дверь шестой квартиры распахнулась, и высокий мужчина, чертыхаясь и чиркая спичками, вышел на лестничную площадку, направляясь к распределительной коробке. В темноте Дуглас незамеченным проскользнул за его спиной в квартиру, включил фонарь и нос к носу столкнулся с Джеффом О'Нилом.

Дуглас сразу узнал его по фотографии, сделанной в тюрьме перед самым освобождением. Бешеный Джефф, ослепленный светом фонаря, бьющим ему прямо в лицо, заморгал, заслонился рукой и недовольно проворчал:

– Брось свои шутки, Аль, лучше свет почини. Словно в ответ на его просьбу, свет зажегся враз во всей квартире, и Бешеный, щурясь, ошеломленно уставился на Джека Дугласа. Через мгновение он узнал полицейского, которого пытался задавить машиной, и его лицо исказила такая ярость, что Дуглас невольно сделал шаг назад, потеряв на секунду из виду распахнутую дверь на лестничную клетку. Это было непростительной ошибкой. Мужчина, выходивший чинить свет, как раз возник на пороге. Увидев, что в его квартире стоит неизвестный, да еще с револьвером в руке, он, не раздумывая, обрушил ему на голову тяжелый кулак. Удар отшвырнул Дугласа к стене, и Бешеный, воспользовавшись неожиданным везеньем, проскочил мимо него К входной двери и рванулся вверх по лестнице, вероятно, решив, что у выхода из подъезда его ждет засада. Джек Дуглас, сбив подсечкой с ног хозяина квартиры и подобрав с пола выроненный фонарик, устремился вслед за О'Нилом с опозданием всего на несколько секунд. Он услышал где-то наверху металлический лязг, очевидно, крышки люка, и все стихло. Добежав до пятого этажа, Джек Дуглас осторожно, опасаясь засады, выбрался через открытый люк на крышу и огляделся. В неверном отблеске реклам, вспыхивающих где-то в паре кварталов отсюда, ночная тьма, окутавшая город, казалась еще непроглядней. Низкое, сплошь затянутое темно-серыми облаками небо, казалось, цепляется за крыши домов. Джек Дуглас осторожно двинулся по скользкой покатой крыше, стараясь держаться ближе к ее коньку, и уже прошел больше половины пути, когда Бешеный бросился на него сбоку – из-за широкой кирпичной трубы, за которой он прятался, сидя на корточках.

Лейтенант, успевший вовремя среагировать на нападение, резко повернулся к противнику, и в этот момент его нога поскользнулась на мокром после недавнего дождя оцинкованном железе. Он с размаху грохнулся на правый бок, выронив револьвер, и покатился к краю крыши, тщетно пытаясь задержаться за что-нибудь.

Уже почувствовав под собой разверзшуюся пустоту, Джек Дуглас отчаянно извернулся в воздухе и, срывая ногти, ухватился, вцепился намертво в край водосточного желоба. Ноги полицейского висели над пустым ущельем безлюдной ночной улицы, а прогнивший водосточный желоб медленно разгибался под пальцами.

– Эй, легавый, – раздался насмешливый голос где-то над головой полицейского, – ты еще здесь или уже свалился? Не молчи, поговори со мной, легавый. Ты же хотел со мной встретиться, чтобы поговорить? Ну вот и говори, а я послушаю. Или ты без своей пушки боишься и рот раскрыть? Ну так забирай ее, она мне не нужна.

Загремело железо крыши. Револьвер с шумом покатился вниз, выскользнул из-за края желоба, ударил Дугласа по голове, содрав ему кожу на темени и скользнул вниз.

Полицейский напрягся, ожидая выстрела при ударе оружия об асфальт, но его не последовало. Осторожно скосив вниз глаза, Джек Дуглас в свете одинокого уличного фонаря увидел стоящий на мостовой возле самого тротуара длинный, крытый брезентом фургон из тех, что перевозят фрукты. Возможно, водитель грузовика не успел разгрузиться, приехав в город поздно вечером, а может, просто зашел в бар перекусить перед ночным рейсом. Чувствуя, что пальцы вот-вот соскользнут с разогнувшегося водосточного желоба, и тогда падение на асфальт тротуара с высоты пятого этажа неизбежно, Джек Дуглас решился на отчаянный шаг. Качнувшись всем корпусом вперед, он изо всех сил оттолкнулся ногами от стены дома и, разжав пальцы, полетел вниз, моля Бога, чтобы не попасть на металлическую перекладину крыши фургона.

Ему повезло. Пробив брезентовую крышу, Джек Дуглас врезался, как снаряд, в составленные штабелями картонные коробки с апельсинами. Переведя через секунду дух, он с удивлением убедился, что после своего ошеломляющего падения не только остался жив, но, кажется, даже не очень ушибся. Правда, выбраться из апельсинового месива и смятых коробок оказалось нелегко, но зато, когда полицейский все-таки вылез через пробитую им дыру на крышу фургона, его ждал приятный сюрприз. Его служебный револьвер, пробив дулом брезент, торчал тут же рукояткой наружу, словно дожидаясь своего владельца. Добравшись до своей машины, Джек заколебался было, жалея новенькую обивку, потом безнадежно махнул рукой и плюхнулся на сиденье. Пальцы рук его слиплись, в ботинках отвратительно хлюпала фруктовая жижа, а вся одежда, лицо и даже волосы были покрыты быстро засыхающей на воздухе густой липкой массой, источающей одуряюще сильный запах апельсинов.

Больше всего в мире Дуглас не хотел бы сейчас встретиться с владельцем фруктового фургона.

Когда назавтра тщательно вымытый, в новой рубашке и костюме, он явился в полицейское управление и уселся за свой стол, его ближайший сосед детектив Бредли подозрительно покрутил носом и недоуменно спросил:

– Ребята, от кого это так разит апельсинами?

Джек Дуглас в ответ на это благоразумно промолчал. С него хватило насмешек коллег по поводу угнанной машины. На этот раз он твердо решил любым путем добиться у Мери Типпет показаний против Бешеного Джеффа, даже если для этого придется пойти на обман и нарушение закона. Только располагая ее показаниями, он мог объявить О'Нила в розыск, арестовать и начать работать с ним, что называется, на своей территории. Прослушивание телефона Мери Типпет ничего не дало, было очевидно, что связь у нее с Бешеным односторонняя. На этом и строился новый план Дугласа. Во время ленча он встретился в соседнем баре со своим однокашником по школе, работавшим сейчас врачом в госпитале Святой Урсулы, и объяснил ему свой замысел, не вдаваясь в подробности. Тот сначала отмахнулся, потом засмеялся и наконец согласился. Вернувшись в управление, Дуглас позвонил Мери Типпет и попросил разрешения заехать к ней сегодня вечером часов в семь, чтобы уточнить кое-какие вскрывшиеся детали дела. Потом он отправился в магазин на Парк-авеню и купил портативный магнитофон, укомплектованный маленьким, но очень чувствительным микрофоном. Оставалось ждать вечера.

Ровно в семь Дуглас звонил у калитки дома Мери Типпет. Молодая женщина выглядела, пожалуй, получше, чем в первые дни после смерти мужа, но печаль и страх, казалось, навсегда поселились в ее глазах. Джек заметил, что тонкое обручальное кольцо, свитое из полосок белого и красного золота, она носит теперь на правой руке, как вдова. На какой-то момент ему стало ужасно жалко эту несчастную женщину, лишившуюся любимого мужа из-за ошибки, совершенной ею пять лет назад, но он тут же постарался прогнать эту жалость. Эта ошибка уже дорого обошлась Ричарду Типпету, но могла обойтись еще дороже всем пассажирам самолета, летевшим вместе с ней в Рим в тот злополучный день. А он сам, Джек, разве он не рисковал дважды своей жизнью, пытаясь задержать Бешеного Джеффа, и все это из-за того, что пять лет назад молоденькая девушка, почти девочка, Мери Макклоу, решив поучиться водить машину, нечаянно сбила человека и вместо того, чтобы честно заявить об этом в полицию, позволила своему приятелю взять ее вину на себя. Что ж, за все свои поступки нам когда-то приходится расплачиваться, и сейчас пришла пора Мери Типпет платить по счетам Мери Макклоу. Джек Дуглас стал задавать хозяйке дома вопросы, отмечая сообразно ее ответам что-то у себя в блокноте, и в этот момент резко прозвенел звонок стоящего на столике телефона. Мери сняла трубку, недоуменно подняла брови и протянула трубку Дугласу:

– Вас просят к телефону. Сказали, что из полицейского управления.

– И здесь разыскали, – отозвался Дуглас, стараясь говорить естественным беззаботным тоном, – вы уж извините нас, просто таково правило – я обязан оставлять в управлении адрес или телефон того места, где буду находиться, чтобы меня можно было в любую минуту найти. Наверное, что-то случилось, иначе они не стали бы вас беспокоить.

Он взял телефонную трубку и неплотно прижимая ее к уху, чтобы Мери могла слышать хотя бы обрывки разговора, сказал:

– Лейтенант Дуглас слушает.

– Алло, лейтенант, это я. Мы только что взяли Джеффа О'Нила. Он пытался вырваться из города на машине, я с Фрэнком висел у него на хвосте, и при съезде с пандуса, знаете, того, что возле моста...

– Да-да, знаю.

– Ну так вот, там он не вписался в поворот и перевернулся. Машина его сразу загорелась, пока мы его вытащили. он уже здорово поджарился.

– Но он жив?

– Жив, только лицо и кисти рук обгорели и обе ноги сломаны.

– Это точно, что сломаны обе ноги? – Точней не бывает, лейтенант.

– Куда вы его госпитализировали?

– В ближайший госпиталь, тот, где монахини вместо сиделок. Ну этот, как его...

– Госпиталь Святой Урсулы?

– Во-во, тот самый. Они его положат в отдельную палату, а завтра с утра мы там выставим круголосуточный пост.

– Это завтра, а сегодня-то он не сбежит? Он ведь в сознании?

– В сознании и ругается последними словами. Только со сломанными ногами далеко он не уползет.

– Ну хорошо, завтра утром я его допрошу, а лотом переведем его в больницу при тюрьме штата.

– О'кей, лейтенант, извините, что потревожил вас. Джек Дуглас положил телефонную трубку и широко улыбнулся Мери. Та смотрела на него молча с непроницаемым лицом и лишь по каменной неподвижности позы и побелевшим пальцам рук, сжимающих крышку стола, можно было понять, чего ей стоит это внешнее спокойствие. Молчание затягивалось, становилось зловещим, и Дуглас поспешил нарушить его:

– Вот и кончились все ваши страхи, миссис Типпет, – сказал он. – Думаю, что дело об убийстве вашего мужа близко к завершению. Постарайтесь завтра не уходить надолго из дома, возможно, у меня будут для вас новости.

Он попрощался и вышел. Неторопливо тронув машину с места, Дуглас завернул за угол и только там прибавил скорость. Подъехав к госпиталю Святой Урсулы, он не оставил машину на стоянке, а загнал ее в глубину больничного двора, показав сторожу полицейский жетон. Доктор Харви Уоллес уже ждал его внизу в приемном покое.

– Харви, – серьезно сказал ему Дуглас, поспешно раздеваясь, – в тебе пропал великий артист. Когда я говорил с тобой по телефону, я поймал себя на мысли, что почти сам поверил в поимку Джеффа О'Нила. Только когда ты стал описывать его телесные повреждения, в тебе заговорил медик, а не полицейский.

– Ладно, ладно, – польщенно пробурчал врач, быстро бинтуя Джеку голову, – вот сейчас забинтую тебе еще руки и будешь наслаждаться в палате полным одиночеством до самого утра. И не забудь, что кроме меня, никто в госпитале не знает о том, что ты здоров. Для всех ты будешь Джефф О'Нил, поступивший с переломами обеих голеней и ожогом второй степени лица и кистей рук, поэтому ты даже в туалет не сможешь встать.

– А как же..?

– Вызовешь звонком сиделку, она подаст судно.

– О Господи!

– Да ты не расстраивайся так. У нас все сиделки – монахини урсулинки и все пожилые.

Доктор Уоллес кончил бинтовать приятелю кисти рук и, вызвав дежурную медсестру, поручил ей оформить вновь поступившего больного, наложить ему гипс на обе голени, поместить в одноместную палату в конце коридора на третьем этаже.

Палата была выбрана не случайно. Прямо напротив нее располагался выход на черную лестницу, так что если кому-то захочется проникнуть в палату незамеченным, то удобнее места не придумаешь. Джек был уверен, что Мери Типпет придет в госпиталь. Она обязательно должна попытаться уговорить или подкупить Джеффа О'Нила, чтобы он не рассказал следователю о том, кто сидел за рулем машины, сбившей насмерть полицейского Гаррисона. Ведь если Бешеный собирался взорвать ее самолет, то ясно, что его романтическая любовь к Мери кончилась и он может просто из мести за то, что не дала ему денег, рассказать в полиции об этом.

Приняв Джека Дугласа за О'Нила, она наболтает много такого, что, безусловно, позволит потом основательно прижать ее и заставить дать показания против Бешеного. Для этого Джек Дуглас и взял с собой в палату под одеяло портативный магнитофон. Конечно, это будет настоящий шантаж, но лейтенант считал, что в борьбе с преступником все средства хороши. Когда два дюжих санитара осторожно переложили его с носилок на широкую функциональную кровать и ушли, выключив свет, он осторожно открыл глаза и огляделся. Палата освещалась только маленьким ночничком, закрепленным над дверью. Возле кровати стоял небольшой столик, накрытый белой салфеткой. На столике – фарфоровый поильник и термометр в высоком стаканчике. Джек кое-как освободился от гипса, спрятал его в стенной шкаф, затем пристроил под одеялом магнитофон, вывел микрофон наружу, так, чтобы его не было видно, и стал ждать. Время тянулось невыносимо медленно, часы на стене показывали четверть десятого, когда дверь в палату открылась. Дуглас, поспешно прикрыв глаза, успел, к своему разочарованию, заметить длинную коричневую рясу и белый, закрывающий пол-лица двурогий чепец монахини урсулинки. Монахиня подошла к кровати, взяла поильник и поднесла его носик к губам "больного". Джек с отвращением сделал несколько глотков безвкусной воды и открыл глаза. Пожилая монахиня наклонилась над ним, чуть не касаясь подушки накрахмаленными крыльями громадного чепца.

– Чего-нибудь хотите, сын мой? Может быть, судно?

– Нет, спасибо, – выдавил из себя Дуглас.

– Ну спите тогда. Доктор Уоллес сказал, что вас нельзя беспокоить. Если я вам понадоблюсь, пожалуйста, не стесняйтесь – на стене прямо возле вашей руки кнопка звонка.

Сиделка вздохнула и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Вновь потянулись томительные минуты ожидания. Прошел час, за ним еще один, но кроме все той же пожилой монахини, зашедшей еще пару раз, никто не появлялся. "Неужели я ошибся, и Мери Типпет не придет?" – мучился сомнениями Дуглас. "Да нет, должна прийти, ведь сегодняшний вечер – это единственный для нее шанс уговорить Джеффа не выдавать ее полиции, а она, судя по всему, очень этого боится. Придет, должна прийти". Около двенадцати ночи дверь в палату осторожно отворилась и снова закрылась. Легкие шаги прошелестели к кровати. Дуглас незаметно чуть-чуть приоткрыл один глаз и чуть не сплюнул с досады, увидев возле своего лица длинную коричневую рясу. "Не спится тебе на мою голову", – чертыхнулся он про себя.

Сиделка повозилась у столика, звякнуло стекло и носик поильника ткнулся в губы мнимого больного. Джек сделал несколько глотков, подумав, что вода стала еще противней на вкус и вытолкнул носик поильника изо рта языком. "Похоже, что сиделка сменилась", – решил полицейский, провожая взглядом стройную даже в неуклюжей рясе фигуру монахини. "У этой и руки молодые и фигура, похоже, совсем девичья. И зачем такие идут в монахини? Может, от несчастной любви?".

Мысли лейтенанта вернулись к Мери Типпет. Что-то тревожило его во всем этом деле, но что именно, он понять не мог. Он принялся еще раз анализировать ход расследования с самого начала. Сначала возникла версия о брате Лайзы Адамс, пиротехнике. Она настолько лежала на поверхности, что, казалось, будто эту версию подкинули нарочно для полиции, вернее, даже не подкинули, а специально создали, настолько в ней все подходило к обстоятельствам убийства Ричарда Типпета – и время, и ситуация. Потом появился Эзра Эплгейт и назвал имя Стива Брюкнера, как вероятного убийцы. Этот путь тоже оказался тупиком, хотя поначалу выглядел вполне правдоподобным. Сейчас же Джек гоняется, рискуя жизнью, за Джеффом О'Нилом, но кто знает, не окажется ли и этот вариант такой же пустышкой, как и два предыдущих? Похоже было, что кто-то внимательно наблюдающий за ходом расследования, специально старается завести его в тупик, подбрасывая одну версию за другой. Словно при игре в подкидного дурака: побил карту, подкидывают следующую, побил и эту, получи еще одну. Но там хоть знаешь, с кем играешь и на что. А здесь и противник, и ставка в игре неизвестны.

От мысли, что все это время кто-то невидимый, но умный и хитрый манипулировал им, Джека даже затошнило. На лбу у него выступил холодный пот. Постой, постой, но ведь по словам Эзры Эплгейта, о смерти Ричарда Типпета ему сказала сама Мери Типпет. Она вполне могла знать от мужа о предполагаемых делишках Стива Брюкнера и его отношениях с бывшим управляющим фирмы. И уж, конечно, Мери знала обо всем, что происходит в конторе, и о высказываниях Лайзы Адамс. В таких случаях всегда находятся добровольные доносчики, готовые "порадовать" ближнего. Дуглас тяжело задышал и сел на кровати. Теперь уже и версия с Бешеным Джеффом, пытавшимся подложить мину бывшей-возлюбленной, только из-за того, что та не смогла или не захотела дать ему денег, стала казаться неубедительной, надуманной. Что-то еще беспокоило Джека Дугласа, что-то встревожившее его совсем недавно. Нечто, отмеченное глазами, но скользнувшее мимо сознания. Он прижал руку к груди. Мысли путались, дышать было почему-то тяжело. Наконец, он вспомнил – кольцо! У новой сиделки, недавно заходившей в палату, на правой руке было тоненькое колечко, свитое из полосок белого и красного золота. Разве монахини носят кольца? У кого-то он недавно видел такое же кольцо и тоже на правой руке. У кого же? У кого? Внезапно он вспомнил, у кого на руке видел это кольцо, и тут понял, почему у воды из поильника был такой странный вкус. Забыв о кнопке звонка на стене, Дуглас сполз на пол. Внезапно резкая, невыносимая боль в желудке заставила его согнуться пополам. С неимоверным трудом он выпрямился, сумел еще сделать, шатаясь, два шага к двери и успел увидеть, как внезапно вздыбился, стал вертикально пол в палате и со страшной силой ударил Джека в лицо. С минуту тело Дугласа еще билось в агонии, потом вытянулось неподвижно. Ничто больше не нарушало тишину госпиталя Святой Урсулы.

Мери Типпет отпустила такси на параллельной улице за два квартала от своего дома. Остаток пути она прошла пешком, осторожно оглядываясь по сторонам, но ночные улицы были пустынны. Она уже подходила к своей калитке, когда дверца стоявшей у самого тротуара машины резко распахнулась, сильная рука ухватила ее за локоть и рывком втащила внутрь. Жаркие губы прижались к ее губам, заглушая испуганный крик, и в мертвенном свете уличного фонаря Мери узнала лицо Джеффа О'Нила.

– Джефф! Ты жив?!

– Вот тебе на, – изумленно отодвинулся от нее Бешеный. – А почему это тебя так удивляет? Я вроде как не собирался помирать, насколько я помню.

– Но этот полицейский, этот лейтенант, он сказал, что ты пытался вырваться из города и перевернулся на машине, машина загорелась...

– Я перевернулся на машине? Ну ты меня уморила. Да я колеса чувствую лучше, чем собственные ноги. Наверное, этот фараон что-то задумал, вот и решил запудрить тебе мозги. Может, надеется, что ты побежишь ко мне проверять, правду ли он сказал, а он тебя выследит?

– Может быть и так, – задумчиво сказала Мери, глядя на О'Нила каким-то странным взглядом.

– Да что с тобой в самом деле? – забеспокоился тот.

– Да нет, ничего. Просто рада, что с тобой ничего не случилось. Может, это кто-то другой удирал от полиции и перевернулся на машине, а они приняли его за тебя.

От этого предположения ее почему-то начал бить такой нервный смех, что Бешеный с силой тряхнул ее за плечи.

– Тише ты. Всю улицу разбудишь. Давай-ка уберемся отсюда, пока меня кто-нибудь не засек.

Он пересел за руль и мягко тронул машину с места.

– Видала, какая красавица? – похвастался он, любовно хлопая рукой по приборной доске с множеством циферблатов и экраном встроенного телевизора. – А ход у нее какой, чувствуешь? Я ее час назад позаимствовал, так что до утра не хватятся, а утром я уже буду далеко.

– Тебе не дадут выбраться из города, если они не отменили на тебя розыск, – думая о чем-то сказала Мери.

– А я их и спрашивать не буду. У этой игрушки полный бак бензина и скорость полтораста миль в час. Пусть попробуют поймать меня на ней. Хотел бы я посмотреть, как это им удастся. Ты-то сама не передумала? Ты, правда, хочешь уехать со мной?

– Ну, конечно, дурачок, почему ты спрашиваешь? Когда ты приедешь в Акапулько, я уже буду ждать тебя там. Все будет, как мы договорились.

Бешеный вел машину неторопливо, чтобы не привлекать внимание патрульных из дорожной полиции. Внезапно он засмеялся:

– Знаешь, когда я в тюрьме узнал, что ты вышла замуж. так я чуть с ума не сошел.

Пока не получил от тебя того письма, все лежал на койке, думал, как же я буду жить без тебя.

– Но ведь жил же там пять лет без меня?

– Да, жил, но мне ничего другого не оставалось. Я сам выбрал эту жизнь. Но если бы я знал тогда, пять лет назад, что ты затеяла убить Гаррисона, я ни за что не пустил бы тебя за руль.

– Этот ублюдок на людях назвал меня дешевой потаскушкой и, ты думал, что я это оставлю безнаказанным? Плохо же ты меня знаешь!

В лице Мери появилось что-то жестокое, верхняя губа ее приподнялась, обнажив мелкие белые зубы, и вся она напоминала сейчас какого-то хищного, очень опасного зверька. Джефф, украдкой поглядывающий на нее в зеркальце, отвел взгляд и печально сказал:

– Я наверно, и впрямь плохо тебя знаю. Как я бесился и ревновал тебя, когда ты рассказала мне про своего мужа, как он любит тебя, какой он щедрый, как добр к тебе. Я подумал, что ты любишь его, а ты вдруг предложила этот план с кинокамерой. Может, ты ненавидела его все эти годы? Ведь нельзя же убить человека, которого любишь?

– Ты просто ничего не понимаешь. Я действительно по-своему любила Дика, но он заслонял мне жизнь. Ну как тебе это объяснить? Ну вот представь, что ты хочешь строить себе дом и нашел для него отличное место, но там растет большое дерево и заслоняет это место от солнца Тебе может очень нравиться, это дерево, оно может быть прекрасно, но оно заслоняет от тебя солнце, к тому же тебе нужна древесина для постройки дома. И ты срубаешь это дерево, хотя тебе его очень жалко. Теперь понял?

– Но ведь ты же любила его, – тупо повторил Джефф, не в силах что-то осмыслить.

– Что ты заладил, как попугай: любила, не любила. Да, любила, но еще больше я люблю свободу и ненавижу всякую зависимость, а с ним я была не свободна. На черта мне его деньги, если я не могу тратить их на что хочу, вот хотя бы на тебя? Зачем мне красивый дом, если я не могу приводить туда, кого хочу? Зачем мне все это, если я не могу жить так, как нравится мне, слышишь, мне, а не кому-то другому. Я не собиралась провести всю молодость на кухне, ублажая изысканным меню своего мужа, единственное достоинство которого в том, что он меня любит. В наше время любовь недорого стоит, к тому же почему ему было не любить меня? Я молода, красива и в постели могла заставить его почувствовать себя суперменом. Да он просто обязан был любить меня. Постой, притормози вон у того бара, я куплю тебе сандвичей на дорогу. Неизвестно, когда ты теперь сможешь поесть. Заодно и кофе принесу. А ты посиди в машине, тебе сейчас лучше не высовываться.

Бешеный притормозил у входа, и Мери вошла в ночной бар, уютно помигивающий неоновой рекламой над дверью. Появилась она через несколько минут, неся в одной руке завернутые в салфетку сандвичи с ветчиной, а в другой пластмассовый стаканчик с дымящимся кофе.

– На, пей, тебе сегодня всю ночь ехать, еще заснешь за рулем. И сандвич возьми, а то совсем исхудал.

Бешеный откусил кусок ветчины с булкой, отхлебнул из стаканчика и поморщился.

– Ну и вкус у этого кофе, какой-то плесенью отдает.

– Ладно, пей уж какой есть. В Мексике будешь пить настоящий.

Мери остановившимся взглядом смотрела, как Джефф пьет кофе, потом, словно убеждая сама себя, сказала:

– Я думаю, что когда-то Бог дал всем людям счастья поровну. Но одним этого показалось мало, а другие и свою-то долю не могли удержать в руках, – так и пошло с тех пор – кто-то становился счастливее за счет другого. Счастье ведь не берется ниоткуда – его надо у кого-то отобрать, если ты хочешь себе лишний кусок.

Мери с усилием отвела взгляд от Джеффа, посмотрела на часы и заключила тусклым, безжизненным голосом:

– Дику просто не повезло. Он, что называется, попал под колесо и его переехало.

Это не я – это его судьба. У каждого ведь своя судьба и от нее не убежишь.

Джефф допил кофе, выбросил пластиковый стаканчик в окно машины и включил зажигание.

– Подбросить тебя до дома?

– Нет, зачем тебе рисковать без крайней нужды. Я доберусь сама. До свиданья, милый, до встречи в Акапулько.

Мери обняла Джеффа, прижавшись к нему всем телом, и в этот момент яркий свет фар ударил ей в лицо. Дверцы подъехавшей полицейской машины открылись с обеих сторон и два полицейских в форме ступили на тротуар.

Реакция Бешеного была мгновенной. Он бросил вперед мощную машину с такой скоростью, что у Мери голова резко дернулась назад. Не будь у сиденья подголовника, она наверное, сломала бы себе шею. Бешеный, не снижая скорости, свернул направо, потом в переулок налево и через проходной двор вырвался на Лексингтон-авеню. Оглянувшись, он удовлетворенно констатировал:

– Оторвались. Придурки, думали взять меня в машине. Ставлю десять к одному, что они потеряли нас еще на первом повороте.

Мери, с тревогой присматривающаяся к побледневшему лицу Джеффа, стараясь говорить ровным тоном, попросила:

– Высади меня, пожалуйста, здесь. Отсюда я возьму такси.

– Ну уж нет, – засмеялся Бешеный, – я тебя доставлю с шиком к самому твоему дому – это единственное место, где они меня сейчас не ждут.

Он увеличил скорость и легко обошел слева длинный черный "линкольн". В этот момент резкая боль в животе едва не заставила его выпустить из рук руль. Машина вильнула вбок и чиркнула правым передним колесом по бордюру. Мери, с ужасом глядящая на Джеффа, вжалась в дверцу и уже почти не владея собой, закричала срывающимся голосом:

– Выпусти меня немедленно! Останови машину! Джефф, разрываемый изнутри болью, медленно перевел на нее затуманенные, расширенные зрачки. По лицу его крупными каплями катился холодный пот. Несколько секунд он пристально смотрел на Мери, и было непонятно, видит ли он ее, потом губы его судорожно дернулись и хрипло произнесли:

– Судьба. У каждого своя.

Новый страшный приступ невыносимой боли заставил его согнуться пополам, бросив руль. Машина вильнула влево, вылетела на встречную полосу движения и на полной скорости лоб в лоб столкнулась с мощным олдсмобилем. Бензобаки обеих машин взорвались одновременно и гигантский факел взвился к небу на Лексингтон-авеню почти на том же месте, где неделю назад взорвался форд Ричарда Типпета.

В эту самую минуту двое полицейских из патрульной машины, так некстати остановившейся позади угнанного Бешеным "Порше", пили в баре кофе.