Текст книги "Профессия – призрак"

Автор книги: Юбер Монтеле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Слишком трудный клиент

Лорд Сесил спустился со мной на один этаж, успев убедиться, какой страшный скрип издают в полной тишине, царящей вокруг, мои слишком узкие сапоги. Я уж и не знал, как ступать, чтобы раньше времени не оповестить спящих о нашем приближении.

Когда мы проходили через бальную залу на втором этаже, лорд Сесил передал мне свою лампу, а меня решил понести дальше на руках…

– Господи, какой же ты легкий, Джон! – прошептал он. – Да ты, наверное, ничего не ел в кладовой. Отведал ли ты хоть индюшачьего паштета на старом портвейне, который готовит миссис Биггот?

– Да, ваша светлость. Он великолепен.

Я обвил руками шею лорда Сесила. Но лорд вдруг остановился и задумчиво уставился на продолговатое возвышение, где стоял черный рояль, – казалось, он прислушивается к музыке прежних балов, оживляющей воспоминания о лучших временах.

И, сдерживая волнение, лорд Сесил поделился со мной своими чувствами:

– В этом зале, Джон, вечером 1 августа 1885 года я в первый раз заговорил с моей будущей женой, это было по окончании мазурки… нет, кажется, экосеза. После мучительных колебаний я осмелился спросить ее: «Вам понравился тост с фазаном?» И она находчиво ответила мне своим нежным и мелодичным голосом: «Да. Он великолепен». Она уже любила меня, и это чувствовалось в каждом употребленном его эпитете. Вот и тут она стыдливо говорила о фазане, чтобы не говорить обо мне, – ты понял? Когда твои руки обвились вокруг моей шеи и ты сказал о паштете: «Он великолепен», это напомнило мне счастливейшую минуту моей жизни. Ах, моя дорогая Джорджина! Воображаю, как она смеется там, где она сейчас, глядя, как я держу на руках ковбоя, чтобы попытаться обеспечить приданое нашим дочерям!

Лорд Сесил справился с волнением и, двинувшись дальше, опустил меня на пол у дверей в комнату принца Альберта. А там он шепнул мне на ухо:

– Я возвращаюсь в свой кабинет. Подожди несколько минут, а потом открывай огонь. Я тогда мигом примчусь, чтобы отвлечь внимание твоей жертвы и поздравить ее с проявленным ею редким хладнокровием…

Чтобы уговорить меня отправиться к мэтру Дашсноку, Уинстон тоже уверял, что прикроет мое отступление. Я вспомнил матушкину поговорку «Яблоко от яблони недалеко падает». По-видимому, прикрывать отступление и отвлекать внимание было фамильным пристрастием.

– У тебя есть спички, чтобы осветить себе путь к бегству? Отлично! – И, отечески похлопав меня по плечу, лорд Сесил добавил: – Смелее, Джон! Я с тобой! Наше дело верное! Заколи мне этого борова по всем правилам…

И лорд Сесил, без сомнения, слишком старый, чтобы самому изображать призрака, удалился, унося лампу, а меня оставил у двери, из-под которой, в соответствии с инструкциями мэтра Дашснока, проглядывал луч света. Чтобы сфотографировать эктоплазму, ее, само собой, прежде всего необходимо увидеть.

Я постарался растянуть минуты ожидания, которые были предусмотрены лордом Сесилом. С тех пор как Джеймс схватил меня за шиворот, события разворачивались слишком быстро – одно волнение сменялось другим, одна выдумка другой выдумкой, и поэтому мысли мои путались и мешали действовать. Предсказание колдуньи и лорд Сесил подталкивали меня вперед. Но при этом у меня было такое чувство, что я попал в переделку, из которой мне не выбраться…

Так или иначе, мне было еще далеко до спокойной работы, на которую я мог рассчитывать в замке лорда Фитцбэби, где призраку-рантье [43]43
  [43] рантье (от фр. rente – рента) —лица, живущие на проценты с отдаваемого в ссуду капитала или ценных бумаг.


[Закрыть]надо будет выступить два-три раза, ровно столько, чтобы привлечь по воскресеньям на экскурсию нескольких солдатиков да нянюшек с детьми…

За меня дело решил Юпитер. Очевидно, такса, которую разлучили с хозяином, нервничала, плохо спала и, учуяв, что за дверью стоит кто-то чужой, залилась оголтелым лаем.

Это был знак судьбы. Дольше колебаться не приходилось. Взвинченный до крайности, с решимостью того, кому нечего терять, я толкнул дверь и открыл беглый огонь по…

Ах, дорогие мои внуки! Я хотел бы описать вам эту потрясающую ключевую сцену во всех подробностях, красноречиво и тщательно, как это делается в романах, от которых невозможно оторваться, – в таком романе автор, упомянув, например, о каком-нибудь мышонке, не позволит себе обойти молчанием его генеалогическое древо, оттенок его шкурки, длину усов и величину хвоста. Но в данном случае с моей стороны это было бы нечестно. Ведь на самом деле…

Плесните-ка мне еще немного «Роял Хайлендер» с берегов моей любимой Спей! Рассказывать историю, подобную этой, можно только подкрепившись!

Так на чем я остановился? Ах, да!

То были прекрасные времена короля Эдуарда, седьмого по счету, времена моей ранней юности. В те времена все было лучше, нежели теперь: наша Шотландия была еще зеленее…

Но кажется, я это уже говорил?

Ага, кто-то мне подсказывает… Спасибо!

Итак, я открыл беглый огонь по…

Нет, решительно, это воспоминание слишком болезненно. Я закончу в другой раз. Мне уже скоро восемьдесят, могу я передохнуть, когда мне этого хочется?!

К тому же, на мой взгляд, нынче всё потребляют в неумеренных количествах: и масло, и пушки, и фразы…

Хотите потребить мою историю до конца? Да? Ну что ж, будь по-вашему!

Так знайте же: Юпитер свое дело сделал, и поднятый по тревоге мистер Джулиус Гроб-юниор приготовился к обороне.

Я открыл беглый огонь по… вспышке магния, которая меня ослепила. Вот почему я не могу, не солгав, сказать, что я хоть что-то увидел.

Но зато я отчетливо услышал страшный взрыв и получил сильнейший удар в правую ногу под самым коленом.

Столкнувшись с ошеломляющей эктоплазмой в стиле Дикого Запада, которая превратила его мирную спальню в тир, мой любитель призраков совершенно потерял голову и стал защищаться как мог: сначала с помощью фотоаппарата, потом с помощью пистолета. Но пистолет американца был самым настоящим. По сути, он единственный и был настоящим во всей этой истории! И комедия в мгновение ока превратилась в драму.

Стеная от боли, я заковылял по темному коридору. Не говоря уже о том, что я страдал физически, меня мучило пронзительное и горестное чувство, что меня обманули, что правила игры не соблюдены. Но ведь американца никто не посвятил в эти правила!

Кстати, его торжествующие вопли свидетельствовали о том, что он ни о чем не подозревает:

– Я ухватил его, лорд Сесил! Идите сюда и посмотрите! Ухватил с первого раза! Неслыханная удача!..

По счастью, Гроб был слишком начитан во всем, что касалось призраков и эктоплазм, и поэтому ему ни на мгновение не пришла мысль бежать за мной. Он знал, что призраки неуловимы по своей природе – это-то и дает возможность долго наслаждаться их обществом. Их можно угадать, учуять, унюхать, услышать, подслушивать, заметить их, подглядывать за ними, сфотографировать их, приманить, изрешетить пулями, напугать и обратить в бегство… При удаче до них можно дотронуться, пощупать их, – Джеймсу на мгновение почудилось, что ему это удалось. Но поймать призрака – дело совсем другое!

Вот почему настоящие охотники за призраками, самые опытные, самые рьяные, никогда не загоняют свою дичь до конца. Таким образом они оберегают себя от риска обнаружить, что упомянутой дичи не существует… или что она слишком уж реальна!

Подгоняемый страхом, я, несмотря на свою рану, мигом добрался до парадной лестницы, по которой, держась за перила, кое-как спустился до первого этажа и побрел по нему к лестнице, ведущей в башню.

Столовую оглашали взволнованные вопли леди Памелы, комната которой была расположена почти прямо под комнатой принца Альберта:

– Что это за пальба? Ради Бога, что происходит? Артур, на помощь!

Доведенный до отчаяния, я все же удержался и не расстрелял мои последние пистоны под дверью у леди Памелы. После первого болевого шока нога ныла уже не так сильно, но вдруг по ней стали пробегать мучительные судороги.

* * *

Путь на чердак оказался для меня самым настоящим хождением по мукам. Добравшись наверх, я осел на пол и, пытаясь стащить с ноги полный крови сапог, потерял сознание.

Открыв глаза, я увидел, что надо мной склонился лорд Сесил, очень бледный и раздосадованный…

– Рана пустяковая, милый Джон. Пуля прошла сквозь ногу навылет. Я стянул с тебя сапог и теперь промою рану ключевой водой, как, безусловно, поступил бы и сам великий Пастер [44]44
  [44] Пастер, Луи (1822–1895) —французский ученый, основоположник современной микробиологии и иммунологии. Разработал метод профилактической вакцинации против сибирской язвы, холеры, бешенства.


[Закрыть]. Потом смажу ее арникой, йодной настойкой, перекисью водорода и перуанским бальзамом… А потом наложу повязку с пряными горными травами, которые тетя Памела собрала когда-то собственными руками, до того, как стала заниматься столоверчением и сломала себе шейку бедра…

– Мне кажется, ваша светлость, пуля задела кость. Приглядитесь хорошенько, ваша светлость, по-моему, нога немного искривилась?

– Не беда… Возьмем палку от метлы, сделаем тугую повязку, и все пройдет!..

– Надо срочно позвать врача, ваша светлость!

– Пожалуй… завтра…

Оказывая мне эту первую попавшуюся помощь, лорд Сесил ворчал:

– Эти американцы совершенно несносны! У них просто мания какая-то устраивать пальбу и убивать! Как я мог предвидеть такой дурацкий случай? Стрелять в призрака! Никто так не поступает. Это совершенно неприлично…

Пока лорд Сесил делал мне перевязку, я испытывал невыносимые боли, а пока он накладывал гипс, терпел самую настоящую пытку, несмотря на его оптимистические комментарии:

– Пуля прошла между берцовой и локтевой костью… а может, это малая берцовая? Наверно, самое лучшее – закрепить повязку, обмотав ее веревочкой. Уинстон некоторое время был скаутом у барона Баден-Пауэлла [45]45
  [45] Баден-Пауэлл Р. (1857–1941) —английский генерал, основавший в 1908 г. молодежную организацию скаутов.


[Закрыть], он научил меня вязать узлы…

Закончив процедуру, лорд Сесил дал мне попить, заставил проглотить две таблетки аспирина и позволил себе слегка меня упрекнуть:

– Ты бросил свое оружие в коридоре, Джон. И это после первого ранения! Если бы я не проявил присутствия духа и не подобрал бы его, что бы с нами теперь было, а?

И с этими словами он оставил меня одного.

* * *

Я провел плохую ночь, а потом плохой день. У меня началась лихорадка. На вторую ночь, в полубреду, я услышал внизу отчаянные крики, а вскоре после этого появился лорд Сесил, неся на подносе скромный ужин.

Он был явно в превосходном настроении…

– Я только что застиг Уинстона на месте преступления – он пытался взломать замок кладовой. Можешь мне поверить, я отбил у него к этому охоту!.. Но ты прекрасно выглядишь, глаза блестят, щеки разрумянились… Посмотрим, как наша царапина…

Слабым голосом я снова попросил позвать ко мне врача.

– Мистер Гроб пребывает в мире волшебной сказки, Джон, не стоит разрушать этот мир из-за пустяка. Наш контракт будет вот-вот подписан. А врач захочет уведомить полицию, ведь речь идет об огнестрельном ранении. Начнется скандал. И все рухнет. Так что не проси у меня невозможного! К тому же ты молод и крепок. С моей помощью ты быстро поправишься. Разве ты можешь утверждать, что врач будет лечить тебя лучше, чем я? Медицина, Джон, еще не вышла из пеленок. Это царство слепых, где одноглазые врачи сходят за королей. Может, и я ставлю диагноз на глазок, зато этот глазок зорок.

После трех дней такого лечения лихорадка у меня не прошла, а рана приобрела прескверный вид. Опасаясь худшего, я набрался решимости и сказал лорду Сесилу:

– Я уже рассказывал вашей светлости, как лошадь сломала мне левую ногу, которая так и осталась увечной, потому что из-за скупости мистера Гринвуда меня не лечили… Я не хочу, чтобы мне изуродовали правую ногу. Если ваша светлость не позовет ко мне врача, я дотащусь до слухового окошка и буду кричать, пока не услышит мистер Гроб. Моя нога дороже ста тысяч фунтов стерлингов!

Я обращался к заду лорда Сесила, который с задней мыслью, мне не совсем понятной, зарылся головой в сундук. Если я умру у него на службе, ему, наверное, придется тайком перевезти мои останки, чтобы похоронить в безымянной могиле. Еще и по сей день я не могу без дрожи вспоминать благородную высокую фигуру лорда Сесила, склонившегося над темным сундуком с ворсистой крышкой.

Но, может, лорд Сесил думал совсем о другом?

Так или иначе, при моих последних словах он вздрогнул и повернулся ко мне лицом:

– Ты сам не понимаешь, что говоришь, Джон. Мой долг защитить тебя от тебя самого. Большинство нынешних англичан были бы счастливы променять свою ногу на сто тысяч фунтов стерлингов. И, кстати, многие старые англичанки тоже, хотя учтивость заставляет нас уверять, будто женские ножки стоят дороже. Если ты потеряешь ногу по моей вине, ты получишь эти сто тысяч фунтов. Но я ничем не рискую, давая тебе такое обещание: я прекрасно тебя лечил и по многим признакам замечаю, что ты, без сомнения, уже выздоравливаешь. С первого взгляда видно, что твой зловредный микроб теряет силу…

Может быть, по молодости лет и по неопытности, я не мог взять в толк, каким образом сто тысяч фунтов стерлингов возместят мне потерю ноги, и поспешно заявил об этом, хотя и учтиво, но совершенно недвусмысленно.

Потеряв надежду меня убедить, лорд Сесил в конце концов сказал:

– Ну раз ты смотришь на дело так, Джон, завтра я пришлю тебе самого лучшего врача. Если он не сможет тебе помочь, стало быть, твоя болезнь серьезней, чем я думал.

Получив такое утешительное обещание, я уснул.

Я теряю сто тысяч фунтов, но приобретаю положение

Назавтра вечером, к моему величайшему изумлению, ко мне на чердак поднялась Алиса, впрочем, может быть, это была Агата – она села у моего изголовья, улыбаясь обворожительной улыбкой. На ней было светло-голубое летнее платье, перехваченное широким поясом синего цвета, неотличимого от цвета ее глаз. А белокурые волосы окружали ее нежное личико ореолом, который пробуждал в окружающих доверие и преданность.

Наконец я увидел ее вблизи! Я мог разглядеть ее черты, говорить с ней, слушать ее!

Алиса, а может быть Агата, была так добра, что сразу же обратилась ко мне со следующими словами, волнуясь почти так же, как я сам:

– Отец только что рассказал мне обо всем, мистер Джон, обо всем, что вы сделали и продолжаете делать для нас с сестрой. И я не могла не подняться к вам, чтобы вас поблагодарить. Какое мужество! Напасть с простой саблей на этого ужасного Трубоди! Выстрелить пистонами в американца, грубияна и кровопийцу, который вооружен браунингом и привык расправляться со всеми подряд! О, я дважды обязана вам своим счастьем! И даже трижды, потому что, говорят, вы отказываетесь показаться врачу, чтобы не подвергнуть опасности наше с сестрой приданое! И все это ради девушек, которые для вас никто, которых вы мельком видели из окошка вашего убежища. Я никогда не читала ни о чем более прекрасном. Вы настоящий герой романа, мистер Джон!..

Намек на Трубоди как будто указывал, что я имею дело с Алисой, и это меня особенно взволновало, ведь Алиса была моей любимицей. Разве не ее первую спас я из когтей фабриканта брючных пуговиц?

Я попросил ее назвать свое имя, и ее ответ подтвердил мне, что я угадал. Впрочем, мое сердце и само подсказало бы мне, что это она!

Алиса долго изливала свою благодарность, приписывая мне достоинства, каких я обыкновенно не проявлял, но тем более приятно и лестно было для меня их перечисление. А когда я из скромности пытался отнекиваться и даже возражать, Алиса заставляла меня умолкнуть, восторгаясь моей редкой скромностью.

Я не решился признаться Алисе, что лорд Сесил ввел дочь в заблуждение и что я непрестанно требовал вызвать не ее, а другого лекаря. Она была бы разочарована, а мне легче было умереть, чем ее разочаровать.

Ах, что за дивный миг! Какой наградой было для меня ее присутствие! И какая счастливая идея осенила лорда Сесила, пусть даже им руководила задняя мысль!

Я всегда был чувствительным, а будь я при этом еще и безумен, каких только безумств не натворил бы я ради женщин за шестьдесят с лишком лет! Но это уже другая история…

Наконец, Алиса выразила беспокойство о моем здоровье и взяла мою руку в свои…

– По-моему, температура у вас спала, не правда ли?

– Да, мисс. И даже рана, по-моему, уже не так сильно воспалена.

– Как это меня радует!

– Лорд Сесил сказал мне вчера, что микроб «теряет силу».

– Вы можете положиться на моего отца, у него медицинское чутье. Уже многие годы в случае необходимости он лечит наших слуг, и они болеют не чаще, чем раньше, а может, даже реже…

– Вы меня немного успокоили.

– Сегодня утром в присутствии целой толпы юристов папа подписал договор с мистером Гробом, и как только вы выздоровеете, а это будет очень скоро, и сможете пуститься в путь, мы уедем из Малвенора. А пока что…

В прелестном смущении, продолжая осыпать меня новыми изысканными выражениями благодарности, Алиса вынула спрятанный у нее на груди медальон на цепочке и подарила его мне. Внутри медальона я обнаружил ее фотографию, подкрашенную пастелью, а на золотой крышке можно было прочесть старый благородный семейный девиз, начертанный готическими буквами:

БОЛЬШАЯ НАЛИЧНОСТЬ – СИЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ

– Этот девиз, – сказала Алиса, – будет напоминать вам о том, чем мы вам обязаны. А мой портрет будет твердить вам о моей благодарности, пока вам не надоест на него смотреть.

Это было уже слишком. Я залился слезами.

– Я вернусь завтра, если отец позволит, – прошептала, сконфузившись, Алиса.

И, памятуя о том, что я болен, она на цыпочках покинула чердак, освещая себе путь маленькой лампой под опаловым абажуром. Как она была хороша в колеблющемся свете этой лампы!

* * *

Лорд Сесил оказался прав – в последующие часы лихорадка утихла сама собой. Чем это было вызвано? Заботами лорда Сесила? Приходом Алисы? Чудесной случайностью, которая иной раз улаживает все дела? Так или иначе, мои дела явно шли на лад.

Измученный пережитым за минувшие дни, я погрузился в целительный сон.

В течение двух недель Алиса, лорд Сесил, а потом и Агата, которую посвятили в тайну, сменяли друг друга по ночам у моей постели, осыпая меня знаками расположения и внимания, а тем временем моя рана мало-помалу затягивалась и ко мне возвращался аппетит.

Мне кажется, то было самое счастливое время моей жизни…

Лорд Сесил, тем более успокоенный и гордый результатами своего лечения, что они объяснялись не столько его умением, сколько везением, окружал меня всяческим вниманием и сам приносил мне на чердак самые лакомые кусочки из кладовой. И с затаенным самоуничижением взял на себя противоположную задачу – выносить ведро, которое я использовал для своих естественных надобностей. Я – первый из бедняков Британии, кому подобную услугу оказывал лорд и пэр. Окажись на моем месте не такой рассудительный малый, как я, это могло бы вскружить ему голову.

Но любезности лорда Сесила не ограничивались только такими материальными проявлениями. Случалось, он оказывал мне честь, беседуя со мной и интересуясь моей прошлой жизнью, которая казалась мне такой неинтересной.

А сестрицы-близнецы разыгрывали меня, выдавая себя друг за друга, так что я все время попадал впросак, но при этом они неустанно требовали, чтобы я описал им, как перетрусил Трубоди и как я героически напал на Джулиуса Гроба-юниора. В конце концов, я начал узнавать Алису по особенно теплой интонации, которую мне очень хотелось приписать ее дружескому расположению.

Я жил в сказочном сне и не мог без грусти думать о том, что скоро ему придет конец.

Как-то ночью в начале сентября, когда с наступлением сумерек Малвенор уже пронизывала осенняя прохлада, Алиса вручила мне запечатанный конверт.

– От моего брата Уинстона, который угадал, что в башне скрывается кто-то посторонний. Пришлось мне все ему рассказать, хотя папа и даже Агата были против. Интересно, что он может вам написать…

Я распечатал письмо, оно было кратким.

«С помощью моих сестриц, пустых и простодушных, мой отец тебя надувает. Ты помогаешь ему заработать сто тысяч фунтов, а он отблагодарил тебя пулей в ногу. Взгляни правде в глаза, как подобает взрослому мужчине! Потребуй от него двадцать тысяч фунтов, чтобы потом сойтись на десяти или пятнадцати тысячах. В его положении он тебе отказать не сможет. Твой преданный друг, побитый и голодный, Уинстон.

P. S. Ради Бога, сожги это письмо!»

Мне с большим трудом удалось скрыть свое смущение и замешательство, и я сказал Алисе, что ее брат хотел выразить мне свои дружеские чувства и признательность.

Как только Алиса ушла, я сжег письмо и конверт, и в голове моей вихрем закружились мысли. Где правда? Кто я – дурак или герой? Разобраться в этом было нелегко…

На следующую ночь лорд Сесил с особенным вниманием выслушал рассказ о некоторых моих злоключениях и проявил сочувственный интерес к кое-каким подробностям, которые заставили его по-новому взглянуть на условия жизни простых шотландцев.

– Я всегда старался, дорогой Джон, – сказал он мне с неподдельной искренностью, – бороться против бедности и нищеты. Это то, что в выспренних выражениях называют «искоренением пауперизма» [46]46
  [46] пауперизм (от лат. pauper – бедный) —массовая нищета, вызванная безработицей, экономическими кризисами и т. д.


[Закрыть]. В 1897 году, в бытность мою помощником министра по делам безработицы, я выпустил брошюру под названием «Ржавчина побеждает нищету», и она в известной мере даже наделала шуму…

– Ржавчина побеждает нищету?

– Да. Ход моих доказательств неопровержим. Поскольку обеспечить бедных необходимой им полезной пищей невозможно, надо по крайней мере бороться с анемией, от которой они страдают. Лучший и самый экономный способ достигнуть цели – сделать так, чтобы хозяйки в бедных семьях готовили пищу в железной посуде: ржавчина, потребляемая ежедневно малыми дозами, желательно со шпинатом, снабдит хилые организмы драгоценным железом, столь необходимым для душевного равновесия и хорошего настроения. Субсидировавшие меня английские сталелитейные заводы выразили готовность наладить массовый выпуск кастрюль с гарантией, что они будут ржаветь… Но, как у многих предтечей, у меня не оказалось последователей.

Меня тронуло, что лорд Сесил был занят такими великодушными проектами. Именно теперь – или уже никогда – следовало произнести прекрасные фразы, которые я предусмотрительно заготовил заранее.

– Ваша светлость так добры, что наверняка подумали о моем будущем. Мой краткий визит к мистеру Гробу принес вашей светлости целое состояние, а ваша светлость, со своей стороны, посулила мне два шиллинга шесть пенсов, то есть, собственно говоря, посулила возместить мои расходы. Чтобы проявить такую бережливость, вашей светлости наверняка пришлось совершить насилие над своим сердцем, над своей доброжелательной натурой, повинуясь самым важным соображениям. Мне бы очень хотелось знать, каковы эти соображения, чтобы поблагодарить вашу светлость, потому что соображения эти несомненно делают честь и вам и мне.

Наверное, лорд Сесил предвидел такого рода требование с моей стороны, потому что, не моргнув глазом, самым естественным и дружеским тоном сказал:

– С какой деликатностью ты выражаешься, милый Джон! Сразу видно, что ты пожил в замке! Спасибо, что ты перенес проблему в область чувств. Ты ведь и в самом деле знаешь, что твоя вылазка в комнату Гроба была всего лишь законной компенсацией за те неслыханные оскорбления, которые без моего согласия претерпел Малвенор из-за незаурядных способностей, проявленных тобой в роли призрака. Поэтому тебя совершенно не касается, заработаю я деньги или нет на твоем револьверном выстреле. Еще раз благодарю тебя, что ты ничего с меня не требуешь, с чем я тебя и поздравляю, ибо такого рода шантаж был бы недостоин джентльмена. Еще более, если только это возможно, я благодарен тебе за то, что ты угадал, какое насилие совершаю я над своим сердцем, когда, узнав тебя покороче, ограничиваю свою щедрость двумя шиллингами шестью пенсами. Мне льстит твое предположение. Само собой, я собирался предложить тебе небольшое состояние. Но по зрелом размышлении решил, что так я поступил бы, будь ты мне безразличен, а я хочу обойтись с тобой так, как если бы ты был моим сыном. Как поступил бы с большими деньгами осиротевший Уинстон? Часть их проел бы его опекун, другую часть, сделавшись мотом, растранжирил бы он сам. И вскоре он оказался бы на улице без гроша в кармане и без будущего. Как может поступить с деньгами молодой человек? Только пустить их по ветру. Разве сам я не потерял большую часть своего состояния в зрелом возрасте, хотя к тому времени уже нагляделся на чужие примеры и мог бы извлечь из них урок? И разве катастрофа такого рода не наводит на размышления? Деньги подобны морю, дорогой Джон. Они знают приливы и отливы. Их трудно удержать. Это ненадежное помещение капитала даже для взрослых людей, а уж тем более для ребенка. Тебе необходимо создать положение, чтобы ты сам стал золотой жилой и, куда бы ни отправился, деньги следовали бы за тобой.

С этими словами лорд Сесил, как драгоценность, извлек из своего бумажника письмо, адресованное им лорду Фитцбэби, – это была рекомендация, которую он дал мне прочитать, сопроводив ее такими словами:

– Если ты потребуешь от меня семь-восемь тысяч фунтов стерлингов, я вынужден буду тебе их дать. Но помни: после этого я тебя больше не захочу знать! Разорившись, ты снова окажешься среди простонародья, из которого чудом вырвался. Зато с этим рекомендательным письмом, которое стоит не одного, а многих состояний, я ввожу тебя за кулисы хорошего общества, высшего общества, где твои таланты обеспечат тебе процветание на долгие годы, пока людская доверчивость питается призраками. Связи, малыш Джон, важнее денег. Деньги привлекут к тебе друзей, которые сначала помогут тебе их растратить, а потом от тебя отвернутся. А при высоких связях в избранном обществе деньги так или иначе у тебя будут всегда. Главное, своевременно получить рекомендацию.

Слова лорда Сесила произвели на меня впечатление, а письмо еще большее.

«Дорогой друг!

Посылаю к Вам молодого человека, достойного всяческого доверия, в надежде, что он поправит Ваши дела, как только что поправил мои. Он умен, храбр, честен, не болтлив и, главное, бескорыстен, а эта бесценная добродетель встречается все реже. Отнеситесь к нему уважительно, как отношусь к нему я сам, и он воздаст Вам сторицей, несмотря на свой юный возраст. Он лично расскажет Вам о своем удивительном призвании и о пользе, которую Вы сможете из него извлечь. Когда Ваши с ним дела закончатся, пожалуй, можно было бы отправить его к лорду Донавану, чей призрак совершенно скис…

Искренне ваш Сесил».

Я бережно спрятал письмо у себя на груди. Было от чего возгордиться.

– Итак, мы договорились, Джон?

– Да, ваша светлость.

– Ты юноша дальновидный!

– Но, чтобы явиться к лорду Фитцбэби, мне нужна новая одежда…

Скорчив кислую мину, лорд Сесил с покорным вздохом сказал:

– Хорошо, мы подберем что-нибудь из гардероба Уинстона. Он так быстро толстеет, что не успевает износить свои костюмы…

* * *

Вы сами понимаете, дорогие мои внучата, что меня по дешевке купил человек, который не думал и половины того, что говорил.

По счастью, дальнейшие события полностью подтвердили справедливость мудрых советов лорда Сесила. Фунт стерлингов обесценился после войны 1914 года и в особенности после Второй мировой войны. Зато потребность владельцев замков, чье состояние было подорвано, в призраках-профессионалах, компетентных и снабженных наилучшими рекомендациями, достигла высшей точки сразу по окончании двух упомянутых войн.

Добрейший лорд Сесил, конечно, не был лишен кое-каких слабостей. Но у кого их нет? Так или иначе, я обязан ему началом прекрасной карьеры и благодарен ему за это по сей день.